Избранные стихотворения
Нѣмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ. Подъ редакціей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.
OCR Бычков М. Н.
1. Ленора. — В. Жуковскаго
2. Дочь Таубенгеймскаго пастора. — Н. Гербеля
3. Пѣснь о вѣрности.— Ѳ. Миллера
4. Вейнсбергскія женщины.— Н. Гербеля
5. Похищеніе Европы.— Ѳ. Миллера
6. Одинокій пѣвецъ.— Д. Минаева
7. Труженику. — Д. Минаева
Готфридъ-Августъ Бюргеръ, народный нѣмецкій поэтъ и авторъ «Леноры» и «Дочери Таубенгейнскаго пастора», родился въ ночь на 1-е января 1748 г. въ Мольмерсвендѣ, близь Гарцгероде. Отецъ его, мѣстный пасторъ, до десяти лѣтъ училъ его только читать и писать; но и тогда уже въ нёмъ проявлялись поэтическія наклонности. Онъ любилъ уединеніе и охотно предавался чувству страха, наводимому сумракомъ, темнотою лѣса и пустынною мѣстностью, и даже пытался писать стихи, не имѣя предъ собою никакого другого образца, кромѣ молитвенника. Въ 1760 году онъ былъ отданъ въ амерслебенскую школу, откуда вскорѣ перешолъ въ гальскую педагогію, а въ 1764 году поступилъ въ Гальскій университетъ и сталъ слушать въ нёмъ лекціи богословія. Здѣсь Бюргеръ свёлъ тѣсную дружбу съ Клоцемъ, которая имѣла сильное и пагубное вліяніе на его впечатлительную и чувственную натуру. Желая перемѣнить богословіе, которое ему плохо давалось, на правовѣдѣніе, онъ оставилъ Галле и переѣхалъ въ Гёттингенъ. Но и здѣсь, въ домѣ свекрови Клоца, онъ сошолся снова съ людьми, сношенія cъ которыми не могли быть полезны ни для его учоныхъ занятій, ни для здоровья. Дѣдъ Бюргера, который до-сихъ-поръ одинъ поддерживалъ его, узнавъ о его гёттингенскихъ похожденіяхъ, вовсе отъ него отказался. Предоставленный самому себѣ, Бюргеръ вѣроятно погибъ бы, если бъ не связи съ Бойе, Гельти, Миллеромъ, Фоссомъ, обѣими Штолбергами, Крамеромъ и Лейзевицемъ, которые въ то время учились въ Гёттингенѣ, а впослѣдствіи сдѣлались извѣстными писателями. Общими ихъ силами Бюргеръ былъ выведенъ, наконецъ, на путь истинный и ревностно принялся, вмѣстѣ съ ними, за изученіе древнихъ и новыхъ писателей, въ особевности Шекспира, причёмъ собраніе шотландскихъ и англійскихъ балладъ, изданныхъ Перси, сдѣлалось его настольной книгой. Подъ вліяніемъ этихъ балладъ Бюргеръ взялся за перо — и вскорѣ стихотворенія его пріобрѣли громкую извѣстность. По выходѣ изъ университета, Бюргеръ, благодаря хлопотать Бойе, получилъ мѣсто. Узнавъ о томъ, дѣдъ примирился съ нимъ и ссудилъ его изрядною суммою денегъ, которая, впрочемъ, по винѣ одного пріятеля, вскорѣ погибла для него безвозвратно. Это послѣднее несчастье было главною причиною окончательнаго разстройства его дѣлъ, оть котораго онъ уже не могъ избавиться до самой смерти и которое имѣло гибельное вліяніе на самую его литературную дѣятельность. Въ 1774 году Бюргеръ женился на дочери мѣстнаго чиновника Леонгарда — и эта женитьба сдѣлалась скоро для него источникомъ невыносимыхъ страданій. Вотъ что говоритъ онъ самъ объ этомъ печальномъ событіи: «Уже стоя съ моей невѣстой предъ алтарёмъ, носилъ я въ себѣ искру самой пламенной страсти къ ея сестрѣ, которой въ то время было всего четырнадцать лѣтъ. Я это зналъ, но считалъ своё чувство мимолётнымъ. Конечно, мнѣ слѣдовало бы отступить отъ алтаря… Между-тѣмъ страсть моя не только не утихала, а, напротивъ, становилась съ каждымъ днёмъ всё сильнѣе, неутолимѣе. Къ тому же я былъ любимъ взаимно и, притомъ, также сильно, какъ я любилъ самъ. Если бы я захотѣлъ описатъ невыносимую борьбу любви и долга, терзавшую моё сердце, то написалъ бы цѣлую книгу, и давно бы погибъ, если бы женщина, соединённая со мною узами брака, была обыкновенной женщиной я, притомъ, менѣе велика душой. Чего бы не допустили никакіе законы, то дозволили себѣ три человѣка для собственнаго избавленія отъ вѣрной погибели. Обвѣнчанная со мною рѣшилась только называться моею женою, а другая быть ею въ дѣйствительности. Жена моя умерла въ 1784 году; въ слѣдующемъ я женился на единственной возлюбленной моего сердца, но, послѣ кратковременнаго обладанія ею, я черезъ годъ уже потерялъ её. Какъ она была дорога мнѣ и какъ мнѣ было горько потерять ее — всё это видно изъ весёлыхъ и печальныхъ моихъ стихотвореній.» Къ довершенію бѣдъ, обрушившихся на голову злополучнаго поэта, онъ вслѣдъ за тѣмъ лишился всего своего небольшого имущества въ одномъ неудавшемся предпріятіи, а происки заставили его отказаться отъ мѣста. Но онъ, конечно, съумѣлъ бы выдти изъ своего затрудвительнаго положенія и вознаградить свои потери, когда бы не смерть Молли, лишившая его окончательно мужества и силы. Затѣмъ онъ продолжалъ жить въ Гёттингенѣ, сначала въ качествѣ домашняго учителя, а съ 1789 года — экстраординарнаго профессора, но безъ жалованья. Какъ ни трудно было ему снискивать пропитаніе переводами, но всё-таки положеніе его ещё могло бы быть сноснымъ, если бъ ему не попалось въ руки стихотвореніе одной швабской дѣвы, которая, будучи повидимому очарована его произведеніями, не задумалась публично предложить ему свою руку. Эта дѣвица была Марія-Христина-Елисавета Ганъ, уроженка города Штутгарта, двадцати одного года. Бюргеръ, озабоченный положеніемъ своихъ дѣтей, женился на ней въ 1790 году, желая дать мать сиротамъ; но не нашолъ въ ней того, чего искалъ, и этотъ необдуманный, романическій бракъ вскорѣ сдѣлался для него источникомъ невыразимаго горя, которое не уврачевалъ и формальный разводъ, послѣдовавшій черезъ два года. Одинокій, безъ родныхъ и друзей, совершевво изнемогшій душою и тѣломъ, безъ силъ и средствъ, Бюргеръ скудно пропитывался послѣдніе годы работою, которая истощала его до послѣдней степени. Небольшое содержаніе, назначенное ему и гановерскимъ правительствомъ не задолго до смерти, мало облегчило его тяжолое положеніе, но всё-таки избавило его отъ совершенной нищеты. Бюргеръ умеръ 8-го іюня 1794 года.
Мнѣнія современниковъ о Бюргерѣ, какъ поэтѣ, очень расходятся. Одни хвалятъ безусловно всё имъ написанное; другіе, напротивъ, относятся къ нему уже слишкомъ строго. Возьмёмъ, для примѣра, мнѣнія двухъ литературныхъ свѣтилъ того времени: Шиллера и Августа Шлегеля. «Мы должны сознаться», говоритъ Шиллеръ въ своёмъ разборѣ стихотвореній Бюргера, «что поэзія Бюргера много ещё оставляетъ желать, что въ большей части ея мы не находимъ кроткаго, всегда ровнаго, всегда свѣтлаго мужского ума — ума, посвящённаго въ тайны прекраснаго, благороднаго и истиннаго, и образовательно спускающагося къ народу, но никогда не отрекающагося отъ своего небеснаго происхожденія, не смотря на короткость съ народомъ. Бюргеръ нерѣдко мѣшается съ толпою, къ которой бы долженъ былъ только снисходить, и, вмѣсто того, чтобы, шутя и играя, тянуть её къ себѣ, ему часто нравится приравниватьея къ ней. Народъ, для котораго онъ пишетъ, къ сожалѣнію не всегда тотъ, который представляется ему подъ этимъ именемъ. Критикъ долженъ сознаться, что изъ всѣхъ стихотвореній Бюргера, онъ не можетъ назвать ни одного, которое бы доставило ему совершенно-чистое наслажденіе, безъ всякой примѣси неудовольствія… Поэтъ непремѣнно долженъ идеализировать свой предметъ: иначе онъ перестаётъ быть поэтомъ… Муза Бюргера носитъ на себѣ чисто-чувственный и часто тривіальный характеръ; любовь рѣдко представляется ему не однимъ наслажденіемъ или чувствительнымъ лицезрѣніемъ красоты… Если при чтеніи стихотвореній, о которыхъ можно сказать очень много хорошаго, мы указываемъ только на дурное, то эту несправедливость мы можемъ себѣ позволить только относятельно такого талантливаго и извѣстнаго поэта, какъ Бюргеръ.» Шлегель же въ своихъ «Charakteristiken und Kritiken», напротивъ, находитъ всё написанное Бюргеромъ — превосходнымъ. Заключаемъ нашу статью мнѣніежъ Шерра, какъ самымъ основательнымъ. «Бюргеръ», говоритъ онъ, «несчастная жизнь котораго обнаруживаетъ всѣ тёмныя стороны жизни нѣмецкаго поэта, есть, конечно, самый замѣчательный талантъ гёттингенскаго кружка. Во всёмъ характерѣ Бюргера есть много сходства съ Шубартомъ, не исключая и того, что онъ не могъ придать своимъ произведеніямъ высшаго освященія искусства. Въ его поэзіи проходитъ свѣжій лирическій народный тонъ, съ которымъ не могъ гармонировать искусственный и заучоный тевтонскій бардизмъ, почему мы не встрѣчаемъ его и у Бюргера. Но его одушевляетъ стремленіе къ свободѣ, которое своей истиной и силою далеко оставляетъ за собой порывы къ свободѣ гайнбунда, и Бюргерова «Твёрдость мужа», вмѣщённая въ одну строфу, вѣситъ больше, чѣмъ сотни безжизненныхъ пѣсенъ этихъ бардовъ. Его самая существенная поэтическая заслуга, его самая прочная дѣятельность состоятъ въ возвращеніи къ давно уже смолкшей поэзіи баллады, при чёмъ на истинную дорогу навело его собраніе англійскихъ народныхъ балладъ Перси. Онъ съ счастливымъ тактомъ выбиралъ свои сюжеты и обработывалъ ихъ съ драматическою живостью, живописною наглядностью и художественнымъ языкомвъ. «Ленора», «Пѣснь о бравомъ человѣкѣ» и «Дикій охотникъ» — его лучшія произведенія.»
Полное собраніе сочиненій Бюргера состоитъ взъ семи томовъ. На русскій языкъ стихотворенія его переводили: Жуковскій («Ленора»), Катенинъ («Ольга»), Минаевъ («Одинокій пѣвецъ» и «Труженикъ»), Миллеръ («Пѣснь о вѣрности» и «Похищеніе Европы»), Гербель («Дочь Таубенгеймскаго пастора» и «Вейнсбергскія жещины») и другіе.
I.
ЛЕНОРА.
Ленорѣ снился страшный сонъ —
Проснулася въ испугѣ:
«Гдѣ милый? Что съ нимъ? Живъ ли онъ
«И вѣренъ ли подругѣ?»
Пошолъ въ чужую онъ страну
За Фридерикомъ на войну.
Никто объ нёмъ не слышитъ;
А самъ онъ къ ней не пишетъ.
Съ императрицею король
За что-то раздружилясь —
И кровь лилась, лилась, доколь
Они не помирились.
И оба войска, кончивъ бой,
Съ музыкой, пѣснями, пальбой,
Съ торжественностью ратной
Пустились въ путь обратной.
Идутъ, идутъ — за строемъ строй:
Пылятъ, гремятъ, сверкаютъ.
Родные, ближніе толпой
Встрѣчать ихъ выбѣгаютъ:
Тамъ обнялъ друга нѣжный другъ,
Тамъ сынъ — отца, жену — супругъ.
Всѣмъ радость, а Ленорѣ
Отчаянное горе.
Она обходитъ ратный строй
И друга вызываетъ;
Но вѣсти нѣтъ ей никакой:
Никто объ нёмъ не знаетъ.
Когда же мимо рать прошла —
Она свѣтъ Божій прокляла
И громко зарыдала,
И на землю упала.
Къ Ленорѣ мать бѣжить съ тоской:
«Что такъ тебя волнуетъ?
«Что сдѣлалось, дитя, съ тобой?»
И дочь свою цалуетъ.
— О, другъ мой, другъ мой, всё прошло!
Мнѣ жизнь не жизнь, а скорбь и зло!
Самъ Богъ врагомъ Ленорѣ…
О, горе мнѣ! о, горе! —
«Прости её, небесный Царь!»
— Родная, помолися. —
«Онъ благъ! Его руки мы тварь:
«Предъ Нимъ душой смирися.»
— О, другъ мой, другь мой, всё какъ сонъ!
Немилостивъ со мною Онъ:
Предъ Нимъ мой крикъ былъ тщетенъ,
И глухъ и безотвѣтенъ.
«Дитя, отъ жалобъ удержись;
«Смири души тревогу;
«Пречистымъ Таинъ причастись,
«Пожертвуй сердцемъ Богу.»
— О, другъ мой, что во мнѣ кипитъ,
Того и Богъ не усмиритъ!
Ни Тайнами, ни жертвой
Не оживится мертвой. —
— Но что, когда онъ самъ забылъ
Любви святое слово,
И прежней клятвѣ измѣнилъ,
И связанъ клятвой новой? —
«И ты, я ты объ немъ забудь!
«Не рви тоской напрасно грудь:
«Не стоитъ слёзъ предатель;
«Ему судья — Создатель.»
— О, другъ мой, друтъ мой, всё прошло!
Пропавшее — пропало!
Жизнь безотрадную на зло
Мнѣ Провидѣнье дало.
Угасни ты, противный свѣтъ!
Погибни жизнь, гдѣ друга нѣтъ!
Самъ Богъ врагомъ Ленорѣ…
О, горе мнѣ! о, горе! —
«Небесный Царь — да ей проститъ
«Твоё долготерпѣнье!
«Она не знаетъ, что творитъ:
«Ея душа въ забвеньѣ.
«Дитя, земную скорбь забудь:
«Ведётъ ко благу Божій путь;
«Смиреннымъ — рай награда;
«Страшись мученій ада.»
— О, другъ мой, что небесный рай,
Что адское мученье?
Съ нимъ вмѣстѣ — всё небесный рай;
Съ нимъ розно — всё мученье.
Угасни ты, противный свѣтъ!
Погибни, жизнь, гдѣ друга нѣтъ!
Съ нимъ розно умерла я
И здѣсь и тамъ для рая. —
Такъ дерзко, полная тоской,
Душа въ ней бунтовала:
Творца на судъ она съ собой
Безумно вызывала,
Терзалась, волосы рвала
До той поры, какъ ночь пришла,
И тёмный сводъ надъ нами
Усыпался звѣздами.
И вотъ — какъ-будто лёгкій скокъ
Коня въ тиши раздался:
Несётся по полю ѣздокъ;
Гремя, къ крыльцу примчался;
Гремя, взбѣжалъ онъ на крыльцо
И двери брякнуло кольцо…
Въ ней жилки задрожали…
Сквозь дверь ей прошептали:
«Скорѣй сойди ко мнѣ, мой свѣтъ!
«Ты ждёшь ли друга, спишь ли?
«Меня забыла ты, иль нѣтъ?
«Смѣёшься ли, грустишь ли?»
— Ахъ! милый! Богъ тебя принёсъ!
А я? — отъ горькихъ, горькихъ слёзъ
И свѣтъ въ очахъ затмился.
Ты какъ здѣсь очутился? —
«Сѣдлаемъ въ полночь мы коней…
«Я ѣду издалёка.
«Не медли, другъ — сойди скорѣй:
«Путь дологъ, мало срока.»
— На что спѣшить, мой милый, намъ?
И вѣтеръ воетъ по кустамъ,
И тьма ночная въ полѣ.
Побудь со мной на волѣ. —
«Что нужды намъ до тьмы ночной!
«Въ кустахъ пусть вѣтеръ воетъ.
«Часы бѣгутъ; конь борзый мой
«Копытомъ землю роетъ:
«Нельзя намъ ждать. Сойди, дружокъ!
«Намъ долгій путь, намъ малый срокъ.
«Не въ пору сонъ и нѣга:
«Сто миль намъ до ночлега.»
— Но какъ же конь твой пролетитъ
Сто миль до утра, милый?
Ты слышишь? — колоколъ гудить:
Одиннадцать пробило. —
«Но мѣсяцъ всталъ: онъ свѣтитъ намъ;
«Гладка дорога мертвецамъ:
«Мы скачемъ, не боимся;
«До свѣта мы домчимся.»
—Но гдѣ же, гдѣ твой уголокъ?
Гдѣ нашъ пріютъ укромный? —
«Далёко онъ… пять-шесть досокъ…
«Прохладный, тихій, тёмный.»
— Есть мѣсто мнѣ? — «Обоимъ намъ…
«Поѣдемъ — всё готово тамъ:
«Ждутъ гости въ нашей кельѣ.
«Пора на новоселье!»
Она подумала, сошла
И на кона вспрыгнула,
И друга нѣжно обняла,
И вся къ нему прильнула.
Помчались —конь бѣжитъ, летитъ,
Подъ нимъ земля шумитъ, дрожитъ,
Съ дороги вихри вьются,
Отъ камней искры льются.
И мимо ихъ холмы, кусты,
Поля, лѣса летѣли;
Подъ конскимъ топотомъ мосты
Тряслися и гремѣли.
«Не страшно ль?» — Мѣсяцъ свѣтитъ намъ!—
«Гладка дорога мертвецамъ!
«Да что же такъ дрожишь ты?»
— Зачѣмъ о нихъ твердишь ты?
—Но кто тамъ стонетъ? Что за звонъ?
Что ворона взбудило? —
«По мёртвомъ звонъ; надгробный стонъ;
«Голосятъ надъ могилой.»
И видѣнъ ходъ: идутъ, поютъ,
На дрогахъ тяжкій гробъ везутъ —
И голосъ погребальной,
Какъ вой совы печальной…
«Заройте гробъ въ полночный часъ:
«Слезамъ теперь не мѣсто.
«За мной: къ себѣ на свадьбу васъ
«Зову съ моей невѣстой!
«За мной, пѣвцы! за мной, пасторъ!
«Пропой намъ многолѣтье, хоръ!
«Намъ дай на обрученье,
«Пасторъ, благословенье!»
И звонъ утихъ, и гробъ пропалъ;
Столпился хоръ проворно
И по дорогѣ побѣжалъ
За ними тѣнью чорной.
И далѣ, далѣ конь летитъ,
Подъ нимъ земля шумитъ, дрожитъ,
Съ дороги вихри вьются,
Отъ камней искры льются.
И сзади, спереди, съ боковъ
Окрестность вся летѣла:
Поля, холмы, ряды кустовъ,
Заборы, домы, села.
«Не страшно ль?» — Мѣсяцъ свѣтитъ намъ.—
«Гладка дорога мертвецамъ!
«Да что же такъ дрожишь ты?»
— О мёртвыхъ всё твердишь ты! —
Вотъ у дороги, надъ столбомъ,
Гдѣ висѣльникъ чернѣетъ,
Воздушныхъ рой, свіясь кольцомъ,
Кружится, пляшетѣ, вѣетъ.
«Ко мнѣ, за мной вы, плясуны!
«Вы всѣ на пиръ приглашены!
«Скачу, лечу жениться…
«Ко мнѣ — повеселиться!»
И лётомъ, лётомъ лёгкій рой
Пустился вслѣдъ за ними,
Шумя, какъ вѣтеръ полевой
Межь листьями сухими.
Скачать