Избранные стихотворения

Автор: Миллер Федор Богданович

  

КЛЕЙСТЪ.

  

   Нѣмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ. Подъ редакціей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.

   OCR Бычков М. Н.

  

   1. Изъ поэмы «Весна». — Ѳ. Миллера

   2. Хромой журавль. — А. Илличевскаго

  

   Эвальдъ-Христіанъ фонъ-Клейстъ представляетъ рѣдкій примѣръ поэта, привлекающаго къ себѣ не только преіестью своихъ произведеній, но и всею своею личностью. Его жизнь была такъ полна самыхъ разнообразныхъ событій, оказавшихъ огромное вліяніе на развитіе таланта и характеръ его произведеній, что трудно говорить о нихъ безъ связи съ біографіей поэта.

   Клейстъ родился 3-го марта 1715 года въ Зеблинѣ и получилъ образованіе сначала въ іезуитской школѣ и данцигской гииназіи, a затѣмъ въ Кёнигсбергскомъ университетѣ. Поэтическое призваніе почувствовалъ онъ ещё въ ранней молодости, но первые труды молодого поэта не обличали особеннаго дарованія. Жизнь вёлъ онъ разсѣянную и вообще смотрѣлъ на неё довольно равнодушно, какъ вдругъ одно неожиданное событіе совершенно измѣнило нравствееный строй его характера и рѣзко переиначило прежнее направленіе поэтической дѣятелъности.

   Дѣло въ томъ, что Клейстъ съ ранней молодости любилъ одну дѣвушку, сдѣлавшуюся позднѣе его невѣстой. Вдругъ получилъ онъ извѣстіе, что его возлюбленная была принуждена родными выдти замужъ за богатаго человѣка. Извѣстіе это до того поразило Клейста, что прежній свѣтлый взглядъ его на жнзнь измѣнился совершенно, a съ тѣмъ вмѣстѣ открылась новая поэтическая струя и въ характерѣ его произведеній. Лишонныя прежде какой бы то ни было оригинальности, они внезапно зазвучали въ тонъ съ его новымъ душевнымъ настроеніемъ и стали вѣрнымъ отголоскомъ той душевной грусти и тоски, которыми прониклась вся его послѣдующая жизнь. Самые факты его жизни измѣнились съ этой минуты и сдѣлались по своему бурному разнообразію совершенно противоположны съ прежнимъ ея мирнынъ теченіемъ. Будучи ещё въ молодости принуждёнъ поступить въ военную службу, Клейстъ всегда съ неудовольствіемъ относился къ этому званію, совершенно противорѣчившему его характеру. Но потеря любимой женщины, сдѣлавъ его равнодушнымъ къ жизни, заставила забыть прежнее нерасположеніе къ военной службѣ. Съ этихъ поръ онъ наоборотъ сталъ искать въ трудахъ и опасностяхъ войны покоя и забвенія отъ поразившаго его горя и съ рѣдкой, отчаянной храбростью бросался въ бой, надѣясь смертью покончить ставшее ненавистнынъ существованіе. Проведя болѣе пятнадцати лѣтъ такой жизни, онъ наконецъ былъ тяжело раненъ въ правую руку при Кунерсдорфѣ. Схвативъ шпагу лѣвой, Клейстъ бросился на враговъ во главѣ своего баталіона, но въ эту минуту непріятельская картечь раздробила ему бедреную кость. Безъ памяти пролежалъ онъ цѣлую ночь въ болотѣ и, будучи наконецъ доставленъ на перевязочный пунктъ, умеръ, не выдержавъ произведённой операціи, 24-го августа 1759 года, на сорокъ четвёртомъ году жизни.

   Эта бурная, полная горя жизнь Клейста отразилась, какъ сказано выше, на всѣхъ его произведеніяхъ, и можетъ-быть именно она была причиной, что имя его, какъ поэта, не забыто до-сихъ-поръ. Его элегіи и оды полны истинно поэтической грусти и прелести. Онъ писалъ и въ походѣ, при громѣ барабановъ, и на военныхъ привалахъ, среди весёлыхъ и подчасъ грубыхъ товарищей, часто не понимавшихъ его мрачнаго настроенія, и на уединённыхъ прогулкахъ во время отдыха, но всегда и вездѣ пѣсня его была вѣрнымъ выраженіемъ тѣхъ чувствъ, которыя онъ самъ переживалъ въ это время. «Ода къ прусской арміи», «Похвала Божеству», гимнъ «Великъ Господь», «Стремленіе къ покою» и глубоко прочувствованная элегія «Доридѣ» принадлежатъ къ лучшимъ произведеніямъ Клейста въ лирическомъ родѣ. Но независимо отъ собранія небольшихъ лирическихъ стихотвореній, Клейстъ написалъ ещё нѣсколько поэмъ, изъ которыхъ одна, озаглавленная «Весна», извѣстна до такой степени, что въ Геріаніи иногда даже вмѣсто имени Клейста говорятъ лросто: «авторъ Весны». Поэма эта, написанная уже успѣвшимъ въ то время привиться къ литературной почвѣ гекзаметромъ Клопштока, изобилуетъ многими прелестными описаніями, но, къ сожалѣнію, представляетъ и важный недостатокъ — отсутствіе общаго плана и единства. Авторъ начинаетъ поэму привѣтствіемъ веснѣ, приглашая всѣхъ радоваться вмѣстѣ съ нимъ ея появленію. Затѣмъ переходитъ къ прискорбному заключенію, что свирѣпствующая война помѣшаетъ людямъ наслаждатъся дарами природы, и оканчиваетъ просьбой, обращённой къ государямъ и князьямъ, подарить своимъ подданнымъ блага мира. Детали поэмы, какъ, напримѣръ, описаніе прекрасной фантастической страны, гдѣ природа не тронута разрушительной рукою людей, и многія другія исполнены истинно поэтической прелести и достойно оправдываютъ тотъ пріёмъ, который сдѣлала публика произведенію Клейста. Въ другой своей поэмѣ Клейстъ изображаетъ бурныя сцены военной жизни. Двое друзей, поставленные во главѣ небольшого отряда, принуждены защищаться противъ огромной толпы непріятелей. Оба они погибаютъ геройской смертью, но ослабленный врагъ также принуждёнъ отступить, не достигнувъ цѣли. Содержаніе поэмы, какъ видно, крайне просто и незатѣйливо, но она изобилуетъ многими прекрасными описаніями. Независимо отъ поэмы и лирическихъ стихотвореній, Клейстъ написалъ также нѣсколько идиллій и басень. Всѣ онѣ имѣютъ свои достоинства, не мало не уступающія красотамъ прочихъ его произведеній.

   Изъ сочиненій Клейста на русскій языкъ переведены слѣдующія: 1) Сенека. Печальное позорище въ трёхъ дѣйствіяхъ. Спб. 1765. 2) Сенека. Трагедія въ трёхъ дѣйствіяхъ. Перевёлъ съ нѣмецкаго баронъ К. Дерлій. М. 1789. 3) Весна. Сочиненіе Клейста. М. 1792.

  

                                                          I.

                                           ИЗЪ ПОЭМЫ «BECHA».

  

             О, Муза, разсмотримъ жилща долины и бытъ земледѣльца!

             Здѣсь мраморныхъ статуй не видно, колонны не высятся стройно;

             Искусственныхъ нѣтъ водомётовъ,вверхъ бьющихъ живою струёю.

             Вотъ дерево домъ замѣняетъ: подъ нимъ своё дѣтство и юность,

             И старость хозяинъ семейства провёлъ. Вотъ кустарникъ терновый,

             Служащій оградой для дома. Вотъ по двору прудъ протянулся

             И въ нёмъ отражонвый я вижу сводъ неба съ его облаками;

             Насѣдка, нахохлясь, y пруда тревожно скликаетъ утятокъ;

             Они же бѣгутъ отъ нея и сползаютъ въ прохладныя волны

             И рѣзво щебечутъ въ осокѣ. А вотъ длинношейные гуси,

             Сердито поднявъ свои крылья и съ гоготомъ ими махая,

             Кудластую гонятъ собаку. Вотъ жолтоголовыя дѣти

             Купаются, подъ воду голову прячутъ, болтаютъ ногами,

             Чтобъ тѣмъ сохранить равновѣсье. A вотъ съ озабоченнымъ видомъ

             Малютка съ корзиной бѣжитъ съ цѣлой свитою куръ хлопотливыхъ.

             Воть стала она, вотъ взмахнула нарочно пустою ручёнкой,

             Чтобъ ихъ обмануть, и, внезапно осыпавъ ихъ зёрнами, смотритъ,

             Какъ всѣ онѣ, въ кучу собравшись, клюютъ ихъ и, ссорясь, дерутся.

             Вонъ тамъ въ уголкѣ притаился весь бѣленькій, маленькій кроликъ

             И робко поводитъ глазамм. Вотъ голубь, воркуя, съ насѣста

             Идётъ прогуляться по крышѣ и чешется красною лапкой,

             И грудочку носикомъ чиститъ, и перья свои расправляетъ,

             И къ милой подругѣ спѣшитъ: онъ ревнуетъ её и въ досадѣ,

             Косясь на неё, всё вертится; но, лаской ся ободрённый,

             Подходитъ къ ней ближе, воркуя, и нѣжно цалуется съ нею;

             Вотъ оба взвились, полетѣли и скрылись за садомъ зелёнымъ.

             За ними во слѣдъ полечу я, куда они путъ мой укажутъ!

             Какъ чудно хорошъ этотъ садъ! Какъ всё въ нёмъ свѣжо и душисто!

             Зефиръ, лепестки подхвативши, взвиваетъ ихъ къ синему небу

             И сыплетъ оттуда дождёмъ. Не увидишь тутъ рѣдкихъ растеній,

             Что къ нахъ моряки доставляютъ изъ Африки знойной и дикой:

             Ни фигъ здѣсь, ни кактусовъ нѣтъ, растеній роскошныхъ не видно —

             Полезному лишь предпочтенье. Смотри: вотъ орѣшникъ кудрявый,

             Надъ нимъ — небеса съ облаками, за нимъ же — поляны и нивы,

             Озёра вдали, окружонныя горъ безконечной грядою.

             Любуется взоръ мой ихъ видомъ; но я ихъ теперь оставляю

             И вновь обращаюсь къ ближайшему. Милый тюльпанъ! кто, скажи мнѣ,

             Украсилъ вѣнецъ твой такою роскошною прелестью красокъ?

             Ты былъ бы царёмъ межь цвѣтовъ, когда бы не пышная роза,

             Которая всѣхъ такъ чаруетъ своимъ ароматомъ чудеснымъ.

             Да вотъ и сама она тутъ, эта міронъ воспѣтая роза.

             А вотъ изъ-подъ листьевъ и ландышъ глядитъ серебристой головкой,

             А тутъ гіацинтъ выставляетъ свой синій душистый цвѣточекъ

             И дышетъ въ лицо мнѣ денная фіялка своимъ ароматомъ,

             Ночная же скромно стоитъ, затаивши въ себѣ ароматъ свой:

             Денные цвѣты торжествуютъ пока; но лишь вечеръ настанетъ,

             Она пристыдитъ ихъ собою — затьмитъ она всѣхъ ароматомъ,

             Она — образъ духомъ великихъ. Лишь призрачнымъ только героямъ

             Толпы удивленіе нужно; герой настоящій смирененъ:

             Онъ добръ для добра и творитъ втихомолку святыя дѣянья.

             Смотрите, какъ гордо гуляетъ павлинъ подлѣ грядки цвѣтущей!

             Покрытые пылью блестящей цвѣточки ея всѣ сіяютъ

             Какъ-будто небесныя звѣзды, a онъ горделиво вкругъ ходитъ

             И, радужный хвостъ распустивши, своей золотистою шеей

             Съ зелёнымъ отливомъ поводитъ. Кружась надъ его головою,

             Въ восторгѣ снуютъ мотыльки и не знаютъ куда бы спуститься:

             Порхаютъ они надъ цвѣтами, порхаютъ надъ радужнымъ кругомъ

             И тихо садятся на свѣжій цвѣтъ вишневыхъ вѣтокъ,

             Которыя только недавно хозяинъ привилъ. Вотъ хозяйка,

             Прелестная видомъ, сидитъ въ виноградной бесѣдкѣ съ работой.

             Она — точно свѣтлая радость, a грацій любимецъ — младенецъ,

             Ласкаясь, повисъ ей на шею и ей не даётъ заниматься,

             А подлѣ другое дитя, на муравкѣ играя, лепечетъ…

             О, трижды счастливое племя! Заботъ ты не знаешь тяжолыхъ,

             Ты гордости, зависти чуждо; какъ рѣчка по чистому полю,

             Течётъ твоя жизнь безъ волненій. Пускай въ колесницахъ побѣдныхъ,

             Влекомыхъ слонами, другіе себя на показъ выставляютъ

             И чернь на нихъ смотритъ, взобравшись на крыши; пускай монументы

             Гранитные ставятъ себѣ, чтобъ рабы униженно ихъ чтили:

             По мнѣ, тотъ лишь взысканъ судьбою, кто, суетность презрѣвъ людскую,

             На лонѣ природы живётъ и любуется солнца восходомъ,

             Лугами, лѣсами и пѣснѣ ночной соловьиной внимаетъ.

             Нечистая совѣсть не ходитъ, какъ тѣнь, за нимъ всюду на ниву

             И въ поле, гдѣ стадо пасётся его, и въ садъ виноградный…

             Трудъ пищу ему приправляетъ, и кровь въ его жилахъ здорова;

             Спокойно онъ спитъ и съ зарёю встаетъ, пробуждённый разсвѣтомъ.

                                                                                                       Ѳ. Миллеръ.

  

                                 II.

                       ХРОМОЙ ЖУРАВЛЬ.

  

             Зима съ морозахи грозила издалеча;

                  Дубравы обнажилъ Борей

                  И, снѣга скораго предтеча,

             Ужь иней застилалъ увядшій злакъ полей.

             Всѣ птицы прятались; лишь стадо журавлей

             Сидѣло y моря — погоды поджидало

                  И крикомъ воздухъ оглашало.

             Отъ прочнхъ вдалекѣ, одинъ журавль хромой,

                       Задумчивый, нѣмой,

                  Сидѣлъ, поджавъ больную ногу,

             И на товарищей, сбиравшихся въ дорогу,

                  На пёстрый говорливый рой,

             Глядѣлъ въ уныніи съ поникшей головой.

                  Не оживлялъ его участьемъ

                  Ихъ радостный призывный крикъ —

                И что жь ещё? Насмѣшниковъ языкъ

                Шутилъ надъ нимъ и надъ его несчастьемъ.

             «Не я виной, что хромъ!» такъ думалъ онъ себѣ.

             «Воіьно вамъ, о друзья, смѣяться надо мною,

                  Угодно было такъ судьбѣ:

                Подстрѣленъ я охотника рукою.

             Ахъ, лучше бы меня, жестокій, онъ убилъ,

                  Чѣмъ жить калѣкою пустилъ!

                       Ну какъ теперь калѣкой,

             Я, хворый, раненый, пущуся въ путь далекой?

             Ахъ! видно не бывать въ желанной сторонѣ,

             И море, бѣдному, могилой будетъ мнѣ.»

                  Съ симъ словомъ море колыхнулось,

             Попутный дунулъ вѣтръ, всё стадо встрепенулось,

                Въ мигъ, выстроясь, какъ туча поднялось,

                  По поднебесью потянулось

                       И дружно вверхъ взвилось.

                  Не безъ труда, не безъ усилья,

                Едва-едва приподнимая крылья,

             Тихонько тронулся за стадомъ и больной

             И ногу поволокъ надъ самою водой.

             Но гдѣ ему за нимъ? Отсталъ бѣдняжка съ горемъ!

                       То на доскѣ,

                  То на лотосовомъ листкѣ,

                  То на щепахъ, носимыхъ моремъ,

             Изъ силы выбившись, присядетъ отдохнуть;

             Немного отдохнулъ — и далѣ, далѣ въ путь.

                  Такъ помаленьку дотащился

                  И, обрѣтя счастливый край,

             Гдѣ птицамъ-странницамъ цвѣтётъ всегдашній рай,

                       Онъ излечился.

                  Полмёртвый, Промысломъ хранимъ,

             Безъ помощи и силъ перелетѣлъ пучину,

             A многіе изъ злыхъ, смѣявшихся надъ нимъ,

                       Нашли въ волнахъ кончину.

             Страдалецъ-праведникъ! Не унывай душой,

             Хотя бъ постигнутъ былъ злосчастія стрѣлой,

             Но съ бодростью — впередъ, чрезъ бури и волненье,

                  Какихъ земная жизнь полна!

             Есть брегъ счастливѣйшій; есть лучшая страна,

             Гдѣ уготовано страдальцамъ исцѣленье!

                                                                         А. Илличевскій.