Из Песни о Нибелунгах

Автор: Минаев Дмитрий Дмитриевич

  

НИБЕЛУНГИ.

  

   Нѣмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ. Подъ редакціей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.

   OCR Бычков М. Н.

  

   Вопросъ о происхожденіи «Пѣсни о Нибелунгахъ» — поэмы, занимающей первое мѣсто между національными эпическими произведеніями христіанской Европы — до-сихъ-поръ остаётся спорнымъ. Долгое время считалась неопровержимою теорія учонаго Лахмана, что «Нибелунги» образовались изъ двадцати самостоятельныхъ пѣсень, принадлежавшихъ такому-же количеству авторовъ, и что эти пѣсни затѣмъ были дополнены и соединены въ одно цѣлое какимъ-нибудь неизвѣстнымъ писателемъ. Теорію эту сильно поколебалъ Гольцманъ. Основываясь на другомъ манускриптѣ поэмы, онъ привёлъ весьма наглядныя доказательства тому, что «Нибелунги» въ настоящемъ ихъ видѣ — ничто иное, какъ весьма расширенная и отчасти переработанная форма древнѣйшаго, потомъ потерявшагося стихотворенія, авторомъ котораго Гольцманъ признавалъ нѣкоего Конрада, писца Пассаускаго епископа Пильгрима, на котораго указывается даже въ «Плачѣ», служащемъ по содержанію какъ-бы продолженіемъ или окончаніемъ «Нибелунговъ», но написанномъ несомнѣнно гораздо раньше (около 990 года). Между послѣдователями Лахмана и Гольцмана возникла ожесточённая борьба, продолжающаяся до сего времени. Не вдаваясь здѣсь въ разрѣшеніе этого вопроса, упомянемъ объ остроумномъ замѣчаніи одного изъ лучшихъ нѣмецкихъ критиковъ, что какъ Страсбургскій соборъ не могъ быть произвольно составленъ изъ разныхъ частей подмастерьями и учениками, точно также «Пѣсня о Нибелунгахъ» не могла возникнуть безъ творчества одного художника, положившаго фундаментъ всему зданію и начертавшаго подробный его планъ.

   Время появленія «Нибелунговъ» въ томъ видѣ, въ какомъ эта поэма дошла до насъ, относятъ къ самому началу XIII столѣтія. Содержаніе ея заключается въ слѣдующемъ:

   Красавицѣ Кримгальдѣ, сестрѣ бургундскихъ королей Гунтера, Гернота и Гизельгера, приснилось, что два орла терзаютъ на части вскормлённаго ею сокола. Она разсказываетъ про этотъ сонъ своей матери Утѣ, a та объясняетъ его какъ зловѣщее предзнаменованіе: что Кримгильда выйдетъ замужъ и мужъ ея погибнетъ отъ руки убійцы. Въ это самое время молодой Зигфридъ, играющій важную роль уже въ скандинавской «Эддѣ», сынъ короля Зигмунда Нидерландскаго, привлечённый молвою о необыкновенной красотѣ и нравственныхъ достоинствахъ Кримгильды, отправляется въ Вормсъ. Съ блестящею свитою приближается онъ ко дворцу Гунтера, но никто не узнаётъ его, кромѣ стараго воина Гагена. За-то этотъ послѣдній тотчасъ же разсказываетъ о предшествовавшихъ доблестныхъ подвигахъ пріѣзжаго, о томъ, какъ онъ побѣдилъ нибелунговъ, подданныхъ короля Нибелунга, и отнялъ ихъ сокровище (Nibelungenhort), какъ сорвалъ съ короля карликовъ Альбериха его шапку-невидимку, какъ убилъ страшнаго дракона и, окунувшись въ его кровь, покрылся роговой оболочкой, отчего и получилъ названіе «рогового Зитфрида», и т. п. Доблестнаго героя принимаютъ съ большими почестями. Скоро послѣ того бургундцы вступаютъ въ войну съ саксонцами; Зигфридъ принимаетъ въ ней участіе, одерживаетъ нѣсколько блистательныхъ побѣдъ и съ тріумфомъ возвращается въ Вормсъ. Только теперь впервые видитъ онъ Кримгильду, влюбляется въ неё и становится въ ряды искателей ея руки. Между-тѣмъ король Гунтеръ начинаетъ свататься за молодую героиню Брунгильду, которая каждому, выступающему въ качествѣ ея жениха, предлагаетъ, въ видѣ испытанія, поединокъ, объявляя, что она отдастъ ему руку въ томъ только случаѣ, если онъ одержитъ надъ нею побѣду; но до-сихъ-поръ всѣ женихи платились жизнью за свою смѣлость, падая отъ руки богатырши. Гунтеръ отправляется въ Изенштейнъ, мѣстопребываніе Брунгильды, но не одинъ, a въ сопровожденіи Зигфрида. Молодой нидерландскій герой, благодаря шапкѣ-невидимкѣ, отнятой имъ y Альбериха, помогаетъ Гунтеру въ поединкѣ, въ слѣдствіе чего Брунгильда — уже давно влюблённая въ Зигфрида и напрасно ищущая его взаимности побѣждена и выходитъ замужъ за Гунтера. Зигфридъ же женится на Кримгильдѣ и возвращается съ нею къ себѣ на родину. Черезъ нѣсколько лѣтъ, по приглашенію Гунтера, онъ пріѣзжаетъ къ нему въ гости съ женою, но тутъ между Кримгильдой и Брунгильдой затѣвается ссора, въ которой первая проговаривается второй, что дѣйствительнымъ побѣдителемъ ея въ поединкѣ былъ не Гунтеръ, a Зигфридъ. Ненависть Брунгильды къ молодому герою доходитъ до крайнихъ предѣловъ — и она рѣшаетъ, что онъ долженъ умереть. Участникомъ ея тайны становится вышеупомянутый Гагенъ. Онъ даётъ клятву отомстить за оскорблённую королеву и сдерживаетъ её. Подъ предлогомъ желанья защитить Зигфрида отъ замысловъ Брунгильды, онъ вывѣдываетъ y жены его о единственно-уязвимомъ мѣстѣ въ тѣлѣ ея супруга и однажды на охотѣ измѣннически поражаетъ несчастнаго въ это мѣсто, именно въ затылокъ; затѣмъ онъ открыто объявляетъ всѣмъ, что убійство совершено имъ и, въ дополненіе своего злодѣянія, овладѣваетъ хранящимся y Кримгильды сокровищемъ Нибелунговъ и кидаетъ его въ Рейнъ. Тогда жажда мщенія разгарается и въ сердцѣ Кримгильды — и она выжидаетъ только удобнаго случая, чтобы осуществить своё пламенное желаніе.

   Черезъ нѣсколько лѣтъ гунскій король Эцель присылаетъ пословъ просить руки Кримгильды. Въ надеждѣ найти въ этомъ бракѣ средства къ приведенію въ исполненіе своего плана, вдова Зигфрида принимаетъ предложеніе и отправляется въ страну Гунновъ, гдѣ и выходитъ замужъ за короля. Но вотъ, по прошествіи нѣкотораго времени, Эцель, по настоянію жены, проситъ бургундцевъ къ себѣ въ гости. Гагенъ, очень хорошо понимающій причину этого приглашенья, совѣтуетъ не принимать его. Совѣты его остаются безплодными: бургундцы отправляются въ дальнее путешествіе, и Гагенъ по неволѣ присоединяется къ нимъ. На дорогѣ встрѣчаетъ онъ разныя зловѣщія предзнаменованія, но и это не останавливаетъ его спутниковъ. Послѣ упорнаго боя съ баварцами, желавшими преградить путь бургундцамъ, приглашонные гости Эцеля достигаютъ назначенія. Здѣсь вражда между Гагеномъ и королевою тотчасъ же обнаруживается. Кримгильда хочетъ собственно смерти только этого человѣка и съ этою цѣлью устраиваетъ схватку между бургундцами и гуннами, схватку, которая переходитъ въ кровопролитное сраженіе и оканчивается избіеніемъ всѣхъ бургундцевъ, за исключеніемъ только Гунтера и Гагена. Но и Гунтеръ скоро падаетъ подъ мечёмъ по приказанію Эцеля, a Гагена приводитъ живыхъ къ Кримгильдѣ знаменитый герой Дитрихъ Вернскій, тоже находившійся въ это время со своими готѳами въ гостяхъ y короля гунновъ и участвовавшій въ бою. Кримгильда требуетъ, чтобы Гагевъ открылъ ей мѣсто, куда онъ спряталъ сокровище Нибелунговъ; тотъ упрямо отказывается — и тогда она, съ дикимъ крикомъ торжества, вонзаетъ въ его сердце мечъ Зигфрида. Но и ея послѣдній часъ наступилъ. Воинъ Дитриха, старый Гильдебрандъ. возмущённый тѣмъ, что Гагенъ палъ отъ руки женщины, убиваетъ её.

   Этимъ оканчивается «Пѣсня о Нибелунгахъ». Въ вышеупомянутомъ «Плачѣ» заключаются нѣкоторыя дополнительныя подробности. Стихотвореніе начинается описаніемъ погребенія героевъ, падшихъ въ страшной битвѣ, и отчаянія Эцеля, усиливающагося ещё болѣе, когда Дитрихъ и Гильдебрандъ уѣзжаютъ отъ него. Вѣсть объ избіеніи бургундцевъ приноситъ къ нимъ на родину музыкантъ Свеммелинъ, отправляющійся туда въ сопровожденіи людей, которые везутъ съ собою оружіе павшихъ короля и воиновъ. На пути онъ заѣзжаетъ къ епископу Нассаускому Пильгриму, разсказываетъ ему обо всёмъ случившемся, и тотъ такъ поражонъ этою трагическою исторіею, что поручаетъ своему писцу Конраду записать её, ибо это — «величайшее событіе, какое когда либо происходило на свѣтѣ». Въ Вормсѣ привезённое Свеммелиномъ извѣстіе и видъ возвращённаго оружія производятъ страшное дѣйствіе. Старая мать Гунтера Ута умираетъ съ горя. Брунгильда остаётся въ безутѣшномъ одиночествѣ со своими маленькими сыновьями, послѣдними остатками нѣкогда блистательнаго и могущественнаго семейства.

   Такимъ образомъ, относительно содержанія, въ «Пѣснѣ о Нибелунгахъ» смѣшиваются различные циклы туземныхъ эпическихъ сказаній и дѣйствуютъ въ одно и тоже время главные герои различныхъ эпопей. Съ одной стороны мы видимъ Дитриха Бернскаго, героя остъ-готскихъ пѣсень, Гильдебранда и Эцеля съ его гуннами, съ другой — Зигфрида, героя Нидерландскаго, рядомъ съ бургундскимъ цикломъ, средоточіемъ котораго является Гунтеръ и его семейство, и только въ концѣ поэмы обѣ группы соединяются вмѣстѣ. Внѣшняя форма поэмы — такъ называемая «Нибелунгова строфа», состоящая изъ четырёхъ стиховъ, между которыми первый риѳмуется со вторымъ, третій съ четвертымъ. Эта же самая форма употреблялась и для остальныхъ эпическихъ поэмъ и пѣсень среднихъ вѣковъ.

   По величію и силѣ сюжета, истинной художественности изложенія, не смотря на неудовлетворительность внѣшней формы, и по сохраненію народнаго элемента во всей его чистотѣ — «Пѣсня о Нибелунгахъ» занимаетъ одно изъ первыхъ мѣстъ, если не первое, послѣ «Иліады» и «Одиссеи» въ исторіи народной эпической поэзіи. «Здѣсь», говоритъ одинъ нѣмецкій критикъ, «на сценѣ не жизнь и судьбы отдѣльныхъ лицъ, не любовь, но колоссальныя страсти и усложненія, громадные планы и дѣйствія, при которыхъ паденіе одной личности увлекаетъ за собою, какъ въ вихрѣ, цѣлыя королевскія династіи, поколѣнія героевъ и народы, и оканчивается взаимнымъ кровопролитнымъ истребленіемъ ихъ. Переселеніе народовъ выступаетъ тутъ во всёмъ богатствѣ легендарнаго украшенія. Историческая жизнь является въ поэтической переработкѣ. Тихо выходя изъ различныхъ источниковъ, волны поэзіи текутъ чистыя и прозрачныя, но мало-по-малу къ нимъ присоединяются всё новые и новые ручьи, берега становятся шире, прелестныя рѣки устремляются въ пѣнящуюся бездну и, наконецъ, вся эта масса поэтическихъ легендъ и сказаній ввергается во всепоглощающее море. Такъ растётъ и усиливается дѣйствіе въ «Пѣснѣ о Нибелунгахъ». Естественно и послѣдовательно развиваются характеры, не стѣсняемые никакими условными, традиціонными мѣрками. Не смотря на потрясающія, ужасающія подробности, которыми наполнена вторая часть поэмы, сколько задушевности и глубокаго чувства во всёмъ этомъ произведеніи! Семейныя узы между родителями и дѣтьми, братьями и сёстрами, супругами, преданность слугъ господамъ и отеческія отношенія этихъ послѣднихъ къ первымъ не изображены ни у одного изъ придворныхъ эпическихъ поэтовъ того времени и послѣдующаго въ такой простотѣ, чистотѣ и задушевности, въ какой всё это является передъ нами въ «Пѣснѣ о Нибелунгахъ». Такую любящую чету, какъ Зигфридъ и Кримгильда, напрасно стали бы мы искать въ остальныхъ произведеніяхъ средневѣковой поэзіи.»

   Художественныя красоты этой поэмы всегда возбуждали и продолжаютъ возбуждать удивленіе лучшихъ поэтовъ, находившихъ въ ней много матеріала для своего вдохновенія. Вотъ, напримѣръ, что писалъ о ней Гейне: «Это произведеніе исполнено великой, грозной силы. Языкъ, на которомъ оно написано — чисто каменный и стихи представляются мнѣ какъ бы сриѳмованными плитами. Мѣстами пробиваются сквозь щели красные цвѣты, точно капли крови, или вытягивается длинный плющъ, словно зелёныя слёзы.» Желая дать французамъ хотя приблизительное понятіе объ исполинскихъ страстяхъ, бушующихъ въ «Пѣснѣ о Нибелунгахъ», Гейне говоритъ: «Представьте себѣ свѣтлую лѣтнюю ночь, въ которую звѣзды, блѣдныя какъ серебро, но крупныя какъ солнцы, собрались на голубомъ небѣ, и всѣ готическіе соборы Европы назначили другъ другу свиданіе въ необъятной равнинѣ. И вотъ спокойно сходятся сюда страсбургскій соборъ, кельнскій, руанскій, флорентинская колокольня и т. п., и всѣ они любезно ухаживаютъ за церковью Парижской Богоматери (Notre Dame). Правда, что ихъ движенія довольно неловки, что нѣкоторые изъ нихъ даже очень неуклюжи и что ихъ ухаживанье можетъ вызвать невольную улыбку. Но вы перестали бы улыбаться,увидѣвъ, какъ они мало-по-малу приходятъ въ бѣшенство и начинаютъ душить другъ друга, какъ Notre Dame; de Paris въ отчаяніи воздѣваетъ обѣ каменныя руки свои къ небу, послѣ чего схватываетъ мечъ и срубаетъ голову самому громадному изъ всѣхъ этихъ соборовъ. Однако — нѣтъ: даже и это зрѣлище не дало бы вамъ никакого понятія о главныхъ дѣйствующихъ лицахъ «Пѣсни о Нибелунгахъ», такъ-какъ не существуетъ на свѣтѣ башни столь высокой и камня столь жосткаго, какъ суровъ Гагенъ и мстительна Кримгильда.»

  

             ИЗЪ ПОЭМЫ ПѢСНЬ О НИБЕЛУНГАХЪ».

  

             Съ злымъ умысломъ въ душѣ сошлись на совѣщанъе

             Подъ липой Гунтеръ злой и Гагенъ, въ ожиданьи

             Охоты, чтобъ на ней, таясь въ лѣсу густомъ,

             Медвѣдей и лосей разить своимъ копьёмъ.

             Отправиться въ тотъ лѣсъ они должны съ Зигфридомъ,

             Который на конѣ, съ довольнымъ, смѣлымъ видомъ,

             Готовъ былъ ѣхать къ нимъ, не вѣдая о томъ,

             Что гибель ждётъ его въ лѣсу передъ ручьёмъ,

             Какъ Гунтера жена, Брунгильда, предсказала.

             Уже труба въ лѣсу охотниковъ сзывала,

             Чтобъ двинуться за Рейнъ, когда къ своей женѣ

             Зашолъ Зигфридъ, чтобъ съ ней проститься.Въ тишинѣ

             Уединенія Кримгильда изнывала:

             Она ещё тоски подобной не знавала,

             Какую въ этотъ мигъ почувствовала. Сталъ

             Мужъ нѣжно цаловать её и такъ сказалъ:

             «Дай Богъ, чтобъ, возвратясь, тебя нашолъ я снова

             Весёлой, какъ всегда, и бодрой. Будь здорова

             И жди меня: домой вернусь такихъ же я,

             Какимъ стою теперь. Старайся безъ меня

             Разсѣянья искать и приложи старанье —

             Не слишкомъ ужь грустить въ разлукѣ. До свиданья!»

             О тайнѣ, Гагену разсказанной, она

             Припомнила тогда — взволнованна,блѣдна —

             Но мужу передать ту тайну не рѣшилась,

             A стала проклинать тотъ денъ, когда родилась,

             И, вмѣстѣ съ тѣмъ, рыдать и скорбно умолять

             Одну съ ея тоской её не оставлять:

  

                       «Не уѣзжай, мой милый!

                       Мнѣ снился страшный сонъ,

                       Что на тебя два вепря

                       Напали съ двухъ сторонъ —

                       И кровью обагрились

                       Цвѣты въ моёмъ бреду…

                       Смотри, какъ слёзы льются:

                       Онѣ сулятъ бѣду.

                       Боюсь измѣны чорной:

                       Есть, есть y насъ враги.

                       Останься жь, другъ мой милый!

                       Себя побереги!»

  

             И отвѣчалъ Зигфридъ: «Повѣрь мнѣ, дорогая,

             Что скоро возвращусь — и не боюсь врага я.

             Ни въ комъ не возбуждалъ до нынѣ я вражды,

             Зачѣмъ же буду ждать несчастья и бѣды?

             Изъ всѣхъ моихъ друзей кто злобенъ и безчестенъ?

             И храбростью своей я, развѣ, не извѣстенъ?»

  

                       — «Увы, Зигфридъ мой милый,

                       Я за тебя дрожу!

                       Послушай: сонъ зловѣщій

                       Тебѣ я разскажу.

                       Мнѣ снилось, что въ долинѣ

                       Упали двѣ горы —

                       И ты погибъ подъ ими.

                       Смущаюсь съ той поры

                       Печальной и ужасной

                       Я думою одной,

                       Что если ты уѣдешь —

                       Что станется со иной?»

  

             Сказала и опять заплакала навзрыдъ.

             Въ объятья заключивъ жену свою, Зигфридъ

             Её расцаловалъ. Супруги распрощались —

             И больше съ-той-поры ужь въ жизни не встрѣчались.

             Охотники межь-тѣмъ въ лѣсу сошлись. Средь ихъ

             Былъ Гунтеръ и король, и множество другихъ

             Весёлыхъ смѣльчаковъ, охотничьей забавы

             Любителей большихъ. У нихъ для переправы

             Черезъ блестящій Рейнъ конь вьючный не одинъ

             Несъ на себѣ мѣшки и множество корзинъ

             Съ говядиной ,съ виномъ и рыбой: всякій знаетъ,

             Что страшный апетитъ охота возбуждаетъ,

             A потому y нихъ съ собой на этотъ разъ

             Различныхъ вкусныхъ яствъ огромный былъ запасъ.

             И вотъ, для отдыха поляну выбравъ скоро,

             Охотники привалъ устроили безъ спора.

             То тамъ, то здѣсь они разбились на кружки —

             И стали съ быстротой работать языки,

             Въ предчувствіи большой охотничьей добычи,

             Суля себѣ успѣхъ и много всякой дичи.

             Въ то время самое подъѣхалъ къ нимъ Зигфридъ.

             Воскликнувши: «Вперёдъ! за часомъ часъ бѣжитъ!

             Но кто же будетъ намъ указывать дичину?»

             «Мы», Гагенъ отвѣчалъ, «сначала, для почину,

             Отправиться должны, друзья мои, въ разбродъ:

             Пусть каждый въ чащу самъ, какъ вѣдаетъ, войдётъ

             И выберетъ въ лѣсу любое направленье,

             Чтобъ доказать своё искусство и умѣнье

             Охотника: для всѣхъ большой просторъ здѣсь есть.

             Такъ разойдёмтесь же! Тому привѣтъ и честь,

             Кто дичи больше всѣхъ убьётъ или затравитъ

             И почитать себя тѣмъ каждаго заставитъ.»

             Охотники тогда не стали медлитъ, въ знакъ

             Согласья своего. «Хоть y меня собакъ

             Есть свора цѣлая», сказалъ Зигфридъ, «но мнѣ

             Скорѣй помѣхою послужатъ лишь онѣ.

             Довольно для меня одной ищейки смѣлой

             И чуткой. Съ ней одной обрыщу лѣсъ я цѣлый.»

             Ищейку привели: охота началась —

             И шумно дрогнулъ лѣсъ дремучій черезъ часъ.

             Подъ звукъ роговъ въ лѣсу ищейка бойко стала

             Повсюду вспугивать дичь всякую, не мало

             Предоставляя жертвъ охотникамъ. Зигфридъ,

             Голландіи герой, и рубитъ и разитъ,

             Гдѣ только хищный звѣрь появится, гонимый

             Собакою. Его скакунъ неутомимый

             Съ такою быстротой летаетъ, что почти

             Изъ сотенъ не даётъ онъ никому уйдти

             Отъ остраго копья — и скоро оказалось,

             Что пальма первенства геройскаго досталась

             Зигфриду. Онъ всегда во всёмъ первенствовалъ

             И первой жертвою его искусства палъ

             Щетинистый кабанъ, мгновенно поражонный.

             За тѣмъ убитъ былъ лось, ищейкой разъярённой

             Къ Зигфриду выгнанный. Могучая рука

             Спустила тетиву — и, сдѣлавъ два скачка,

             Чудовищный олень безъ стону повалился.

             Охотниковъ кружокъ, собравшись, изумился;

             Но,выслушавъ потокъ восторженныхъ похвалъ,

             Зигфридъ, поднявъ копье, вновь въ чащу поскакалъ

             И вскорѣ хищный вепрь, ревя, окровавлённый

             Лежитъ y ногъ его. Какъ-будто окрылённый,

             Зигфржда чудный конь, подковами звеня,

             Носился между пней — и серна отъ коня

             Укрыться не могла съ оленемъ быстроногимъ.

             Владѣтъ такимъ конёмъ изъ рыцарей немногимъ

             Случалось. Вотъ ещё ищейка подняла

             Большого вепря. Онъ, быстрѣе чѣмъ стрѣла,

             Ударился бѣжать, но всадникъ въ ту-жъ минуту

             Былъ тутъ, какъ тутъ. Злой вепрь вдругъ повернулся круто

             И съ пѣной ярости на всадника хотѣлъ

             Наброситься; но тотъ копьёмъ своимъ успѣлъ

             Пронзить его насквозь. Однимъ такимъ ударомъ

             Охотникамъ-бойцамъ и молодымъ и старымъ

             Кримгильды смѣлый мужъ блестящій далъ урокъ.

             Когда свалился вепрь со всѣхъ могучихъ ногъ,

             Ищейка вновь была посажена на свору —

             И убѣдились всѣ охотники въ ту пору,

             Какъ много дичи имъ охота принесла.

             Шумъ, крики поднялись, брань, хохотъ, похвала

             И голоса людей слились съ собачьихъ лаемъ,

             И этотъ общій гулъ былъ эхомъ повторяемъ

             Въ горахъ, въ густомъ лѣсу. Съ большимъ успѣхомъ такъ

             Охота шла въ тотъ день. Двѣ дюжины собакъ

             Окровавлённыя то тамъ, то здѣсь лежали;

             Но и звѣриныхъ шкуръ, когда ихъ сосчитали,

             Довольно было. Мысль y всѣхъ была одна:

             Кого изъ рыцарей награда ждать должна

             За первенство? Зигфридъ взялъ перевѣсъ надъ всѣми

             И подошолъ къ костру, привѣтствуемый тѣми

             Охотниками. Часъ для отдыха насталъ —

             И каждый изъ бойцовъ добычу отдавалъ

             Подъ вертелъ поваровъ, костры чьи разгорались.

             По волѣ короля охотники собрались

             На отдыхъ и обѣдъ — и подъ призывный рогъ,

             Толпясь вкругъ короля, весёлый ихъ кружокъ

             Спѣшитъ сѣсть на траву, трапезой соблазнённый.

             Изъ всѣхъ одинъ Зигфридъ, ещё не утомлённый

             Охотою, сказалъ: «Вперёдъ! — и отъ меня

             Не отставать!» Потомъ вскочилъ онъ на коня

             И ринулся. За нихъ другіе поскакали

             И скоро свѣжій слѣдъ медвѣдя отыскали.

             Тогда товарищамъ своимъ сказалъ Зигфридъ:

             «Намъ славная теперь потѣха предстоитъ —

             Медвѣдя затравимъ, хотя бъ ушолъ онъ въ горы.

             Ищейку нужно лишь опять спустить со своры.»

             Пёсъ чуткій спущенъ былъ. Онъ устремился въ лѣсъ,

             Отыскивая слѣдъ медвѣдя — и изчезъ;

             Но ожидать пришлось охотникамъ не много:

             Ищейкою была отыскана берлога

             Медвѣжья, и медвѣдь, застигнутый врасплохъ.

             Бѣжать пустился. Крикъ,шумъ,лай,переполохъ.

             Зигфридъ царя лѣсовъ преслѣдовать пустился,

             Но вдругъ въ разсѣлину скалы тотъ провалился

             И былъ отъ гибели на этотъ разъ спасёнъ.

             Казалось, избѣжалъ копья стального онъ;

             Но всадникъ разсудилъ иначе въ это время.

             Зигфридъ спрыгнулъ съ коня, ногой отбросивъ стремя,

             И бросился бѣгомъ въ ущелье и настигъ

             Мохнатаго врага. Борьба въ единый мигъ

             Окончена была. Звѣрь рвался и метался,

             Но убѣжать не могъ: онъ, какъ въ капканъ, попался.

             Какъ молотомъ, его Зигфридъ ошеломилъ

             Могучимъ кулакомъ. Онъ звѣря не убилъ —

             Не ранилъ даже, a связалъ безъ затрудненья,

             Такъ-что не въ силахъ былъ ни одного движенья

             Онъ сдѣлать, и потомъ, вскочивши на коня,

             Съ добычею своей, съ трофеемъ новымъ дня,

             Отправился Зигфридъ дорогою обратной,

             Вновь подвигъ совершивъ почти невѣроятный.

             Какою гордостью сверкалъ героя взоръ!

             Вооружонъ онъ былъ отъ головы до шпоръ.

             На всадника смотрѣть въ то время было любо:

             Громадное копьё Зигфрида — крѣпче дуба;

             Оправленъ въ золото его богатый рогъ;

             Плащъ чорный падаетъ почти до самихъ ногъ,

             Застёгнутъ бляхою съ серебряной цѣпочкой,

             И шапка на кудряхъ съ собольей оторочкой.

             Охотничій нарядъ красивѣй всѣхъ на нёмъ:

             Пантеры шкурою обтянутый кругомъ,

             Колчанъ охотника сверкаетъ галунами;

             При нёмъ и самострѣлъ, висящій на плечами;

             Изъ мѣха рысьяго кафтанъ его обшитъ

             Весь позументами; широкій мечъ виситъ

             У пояса: тотъ мечъ такой хорошей стали,

             Что шлемы, панцыри легко перерубали

             Не разъ его клинкомъ, a рыцаря рука,

             Какъ вѣдали враги, бывала не легка.

             Былъ мужественъ Зигфридъ, какъ говоритъ преданье;

             A чтобъ ещё полнѣй закончить описанье

             Доспѣховъ рыцарскихъ, прибавимъ, что имѣлъ

             Въ своёмъ колчанѣ онъ калёныхъ сотню стрѣлъ,

             И горе тѣхъ, кому они предназначались,

             Затѣмъ что въ грудь онѣ безъ промаху вонзались.

             И такъ герой Зигфридъ въ обратный ѣхалъ путь

             Къ товарищамъ своимъ, чтобъ съ ними отдохнуть.

             Когда они его съ поляны увидали,

             То бросились къ нему, коня за поводъ взяли

             И повели его туда, гдѣ ожидалъ

             Ихъ Гунтеръ. У сѣдла привязанный, рычалъ

             Медвѣдь. Спрыгнувъ съ коня, герой нашъ въ двѣ минуты

             Со всѣхъ медвѣжьихъ лапъ и съ морды сбросилъ путы.

             Медвѣдя увидавъ, ужасный лай и вой

             Собаки подняли. Мотая головой,

             Рванулся звѣрь вперёдъ, и каждый испугался,

             Когда, рыча, медвѣдь какъ бѣшенный помчался

             Туда, гдѣ y костровъ готовился обѣдъ.

             Ну п надѣлалъ же мохнатый плѣнникъ бѣдъ!

             Кто въ лѣсъ, кто по дрова — прислуга разбѣжалась;

             Посуда, очаги, жаркое — всё смѣшалось

             Съ землёю и съ золой. Шумъ, крики, бѣготня.

             Вскочили рыцари, оружіемъ звеня.

             Медвѣдь всталъ на дыбы и волю далъ задору.

             Тогда велѣлъ король спустить собачью свору —

             И травля новая мгновенно началась.

             Кто лукомъ, кто копьёмъ стальнымъ вооружась,

             За звѣремъ кинулся въ догонку, но собакъ,

             Стремившихся за нимъ, вкругъ много было такъ,

             Что волю дать рукамъ охотники боялись —

             И громче и звончѣй ихъ крики раздавались.

             Межъ-тѣмъ медвѣдь, собакъ оставивъ за собой,

             Все дальше уходилъ. Догнать, вступить съ нимъ въ бой

             Могъ лишь одинъ Зигфридъ. Въ свою отвагу вѣря,

             Онъ бросился вперёдъ, мечъ выхватилъ и звѣря

             Имъ пронзилъ насквозь. Тотъ безъ движенья палъ —

             И снова рыцаря осыпалъ градъ похвалъ,

             Превознося его за новую побѣду.

             И пригласилъ король охотниковъ къ обѣду.

             Зеленый пышный лугъ имъ скатертью служилъ;

             Что жь до кружка, то онъ блестящъ и веселъ былъ.

             Прислуга, повара — всѣ вкругъ засуетились

             И скоро кушанья горячія явились

             Одно въ слѣдъ за другимъ и раздражили вкусъ:

             Такъ лакомъ былъ для всѣмъ дичины свѣжей кусъ.

             Трапеза мирно шла и рыцарей собранье

             Назвать бы мы могли въ тотъ часъ безъ колебанья

             Безукоризненнымъ, когда бы y иныхъ

             Не выступала злость въ глазахъ и лицахъ ихъ.

             Трапеза мирно шла, но винъ въ ковши не лили.

             Не выдержалъ Зигфридъ: «насъ славно угостили,

             Но отчего же нѣтъ ни кубковъ, ни вина?

             Насъ кравчій позабылъ! Иль не его вина,

             Что жажду утолить намъ нечѣмъ? Ждать вниманья

             Я, кажется, могу — и y меня желанье

             Теперь одно — уйдти.» Ему тогда въ отвѣтъ

             Сказалъ король, взглянувъ лукаво: «вамъ банкетъ

             Ещё устроимъ мы — такъ насъ вы не вините.

             A почему вина здѣсь нѣтъ — о томъ спросите

             У Гагена: обѣдъ взялся устроить онъ.»

             И Гагенъ отвѣчалъ: «Я, господа, смущёнъ

             И каюсь: виноватъ. Я думалъ, что охота

             Въ Шпехцгартъ васъ заведётъ сегодня: оттого то

             Отправилъ я туда вино — и нынче пить

             Намъ нечего, за что прошу меня простить.»

             — «Конечно, васъ нельзя благодарить за это»,

             Сказалъ Кримгильды мужъ: «подобнаго отвѣта

             Не ждали мы. Сюда въ полдюжинѣ корзинъ

             Должны бы вы прислать къ обѣду разныхъ винъ,

             Иль, жаждой чтобъ въ лѣсу напрасно не томиться,

             Должны бъ мы были и близь рѣки расположиться.»

             «Что жь», Гагенъ отвѣчалъ: «здѣсь есть не далеко

             Холодный, чистый ключъ. Его найти легко —

             И жажду утолить мм можемъ очень скоро.

             Поэтому друзья совѣтую безъ свора

             Къ источнику идти и позабыть свой гнѣвъ.»

             Охотники пошли охотно, присмирѣвъ.

             Злой жаждою томимъ, Зигфридъ всталъ тоже, чтобы

             Направить путь къ ручью, лукавство тайной злобы

             Въ совѣтѣ Гагена не видя. Въ тотъ же часъ

             Прислугѣ отданъ былъ торжественный приказъ

             Отправить всѣхъ звѣрей Зигфридомъ перебитыхъ

             Къ нему — и рыцари, не выдавая скрытыхъ,

             Враждебныхъ чувствъ своихъ, ему хвалу и честь

             Воздали. Съ завистью, въ душѣ лелѣя месть,

             И Гагенъ одѣлилъ Зигфрида похвалами.

             Такъ иногда слова расходятся съ дѣлами!

             Когда охотники отыскивать родникъ

             Отправились толпой, подъ липами въ тотъ мигъ

             Воскликнулъ Гагенъ: «мнѣ не рѣдко толковали,

             Что бѣгаетъ Зигфридъ такъ быстро,что едва-ли

             Его изъ рыцарей догонитъ кто-нибудь.

             И, право, очень мнѣ хотѣлось бы взглянуть —

             Дѣйствительно ли такъ онъ прытокъ.» — «Убѣдиться

             Не трудно. Объ закладъ со мной хотите биться?

             Мы оба побѣжимъ къ ручью, сказалъ Зигфридъ,

             И тотъ возьмётъ закладъ, кто первый прибѣжитъ.»

             Согласье Гагенъ далъ. Зигфридъ прибавилъ: «Даже

             Вы можете бѣжать немного прежде. я же

             Присяду на траву: спѣшить я не люблю.»

             Такая рѣчь была пріятна королю.

             «Я — продолжалъ Зигфридъ — прибавлю въ заключенье,

             Что даже побѣгу во всёмъ вооруженьи,

             Возьму съ собой копьё, свой щитъ и тяжкій мечъ,

             Возьму и свой нарядъ.» И вмигъ одежду съ плечь

             Сорвали рыцари и въ двухъ рубашкахъ бѣлыхъ,

             Чтобъ не стѣснять ни чѣмъ своихъ движеній смѣлыхъ,

             Остались на лугу. Ристанье началось.

             Какъ горный быстрый барсъ и быстроногій лось,

             Они вдвоёмъ бѣжать пустились по полянѣ;

             Но угадать могли всѣ рыцари заранѣ,

             Что до ручья Зигфридъ скорѣе добѣжитъ.

             Во всёмъ превосходилъ товарищей Зигфридъ!

             Поставивъ тяжкій мечъ подъ липою зелёной

             И бросивъ вѣрный щитъ, онъ на ручей студёный

             Смотрѣлъ, и хоть была въ нёмъ жажда велика,

             Но жажды утолять онъ не хотѣлъ, пока

             Не напился король, жестоко отплатившій

             Ему зломъ за добро. Ключъ изъ ущелья бившій

             Былъ холоденъ, какъ лёдъ, прозраченъ и игривъ —

             И Гунтеръ надъ ручьёмъ, колѣна преклонивъ,

             Пить жадно сталъ; потомъ, когда воды напился,

             Онъ поднялся съ земли и к ь липамъ удалился.

             Зигфридъ уже готовъ былъ также поступить —

             Но чѣмъ ему тогда рѣшились отплатить

             За вѣжливость? И мечъ и лукъ его съ колчаномъ

             Тихонько Гагенъ взялъ и спряталъ за курганомъ;

             Потомъ подкрался вновь, копьё его схватилъ,

             ІІрисматриваясь, гдѣ крестъ вышитъ бѣлый былъ

             На платьѣ голубомъ y храбраго Зигфрида —

             И часа мести ждалъ, не подавая вида…

             Едва Зигфридъ лицо къ источнику склонилъ,

             Какъ Гагенъ въ мигъ сквозь крестъ насквозь его пронзилъ.

             Изъ раны кровь ключёмъ стремительно забила

             И съ головы до ногъ убійцу обагрила.

             Изъ рыцарей никто доселѣ не свершалъ

             Подобныхъ гнусныхъ дѣлъ. Убійца убѣжалъ,

             Хотя всегда былъ храбръ и ни предъ кѣмъ до нынѣ

             Не бѣгалъ и не зналъ конца своей гордынѣ.

             Когда былъ нанесёнъ предательскій ударъ,

             Разгнѣванный Зигфридъ съ земли, какъ ягуаръ,

             Вскочилъ. Конецъ копья, направленнаго вѣрно,

             Торчалъ въ его спинѣ. Озлобленный безмѣрно,

             Онъ бросился къ мечу и луку, чтобъ врага

             На мѣстѣ положить — была бы дорога

             Ему Зигфрида смерть; но лука не нашолъ онъ,

             Ни грознаго меча. Негодованья полонъ,

             Онъ только щитъ схватилъ и бросился бѣжать

             За Гагеномъ. Ему предателя догнать

             Не стоило труда, и хоть онъ самъ жестоко,

             Смертельно равенъ былъ, въ одно мгновенье ока

             Онъ Гагену нанёсъ такой ударъ, что щитъ —

             Тяжолый щитъ его — на части былъ разбитъ

             И мигомъ изъ щита отъ силы сотрясенья,

             Какъ дождикъ ледяной, безцѣнные каженья

             Посыпались кругомъ. Такъ грозно отомстилъ

             Предателю Зигфридъ. Повергнутъ Гагенъ былъ

             Могучею рукой — и эхо повторило

             Удара гулъ въ лѣсу. Когда бъ съ Зигфридомъ было

             Оружіе его, его булатный мечъ,

             То Гагену пришлось въ могилу бъ молча лечь.

             Но Зигфридъ поблѣднѣлъ и ноги подкосились:

             Его желѣзныхъ силъ запасы истощились —

             И на его лицѣ лежала ужь печать

             Кончины роковой — и станутъ проливать

             О нёмъ потоки слёзъ красавицы. Изъ раны

             Струится тихо кровь — и на цвѣты поляны,

             Измѣнниковъ кляня, склоняется Зигфридъ.

             «О, трусы! подлецы!» онъ громко говоритъ:

             «Къ чему же вамъ мои услуги послужили,

             Когда меня вы здѣсь такъ подло умертвили?

             За вѣрность чѣмъ мою вы отплатили мнѣ?

             Я гостемъ вашимъ былъ, довѣрчивымъ вполнѣ,

             И что жь вы сдѣлали? Трусливы и лукавы,

             Безславно, воровски зарѣзали меня вы…

             За это на всѣхъ васъ и вашъ безславный родъ

             Проклятіе моё съ презрѣньеіъ упадётъ!

             Презрѣнье будетъ васъ преслѣдовать повсюду,

             A проклинать я васъ въ могилѣ даже буду!»

             Къ лужайкѣ роковой,гдѣ умиралъ Зигфридъ,

             Сбѣжались рыцари. Имѣли грустный видъ

             Его друзья: лились изъ глазъ y многихъ слёзы

             И слышались кругомъ и ропотъ, и угрозы.

             Заплакалъ и король Бургундскій тоже; но

             Сказалъ ему Зигфридъ: «Безстыдно и смѣшно

             Рыдать тому, кто самъ виновникъ преступленья:

             Достоинъ вдвое онъ и срама и презрѣнья!»

             И Гагенъ рыцарямъ сказалъ тогда: «О чёмъ

             Теперь тужить? На смерть онъ поражонъ мечёмъ

             И больше никого не будемъ мы бояться.

             Осмѣлится ли кто надъ нами издѣваться?

             И слава мнѣ за-то, что я его сразилъ!»

             «Вамъ хвастаться легко теперь», проговорилъ

             Зигфридъ. «Когда бъ я зналъ про вашъ обычай лживый,

             Разбойническій, то вашъ заговоръ трусливый

             Не удался бы вамъ. Не жизни жалко мнѣ:

             Нѣтъ, думаю съ тоской я только о женѣ,

             Моей Крингильдѣ. Богъ благой да сохранитъ

             Ребёнка моего, и пусть поставятъ въ стыдъ,

             Что родственникъ его убійцей былъ! Единой

             Я этой думою смущаюсь предъ кончиной.»

             И уиирающій, собравъ остатокъ силъ,

             На короля свой взоръ потухшій обратилъ:

             «Когда вы, государь, къ кому-нибудь хотите

             Быть справедливымъ, то вниманье обратите

             На бѣдную жену мою: она должна

             Отнынѣ въ мірѣ жить, поддержки лишена.

             Не будьте же вы къ ней безжалостны, суровы:

             Какъ на свою сестру смотрите на неё вы.

             Подругой вѣрною моей она была,

             A въ добродѣтели примѣромъ быть могла.

             Отецъ мой и мои вассалы, безъ сомнѣнья,

             Прождутъ меня не день напрасно, преступленья

             Не вѣдая ещё! Настанетъ скоро часъ,

             Когда заговоритъ раскаянье и въ васъ:

             За смерть мою, король, вновь совѣсть въ васъ проснётся,

             И въ сердцѣ зломъ невольно содрогнётся.

             Король, словамъ того, кто вами былъ убитъ,

             Повѣрьте слѣпо вы…» И замолчалъ Зигфридъ.

             Смертеленъ былъ ударъ окровавлённой стали,

             И смятые цвѣты въ крови подъ нимъ завяли.

             Бороться дольше онъ со смертью ужь не могъ

             И вскорѣ испустилъ послѣдній сердца вздохъ.

             Когда толпа вождей увидѣла, что очи

             Героя мракъ смежилъ той безконечной ночи,

             Которой имя — смерть, бездыханный Зигфридъ

             Положенъ мёртвымъ былъ на собственный свой щитъ,

             Причёмъ вожди совѣтъ въ средѣ своей держали

             О томъ, что скрыть отъ всѣхъ убійство то нельзя ли?

             И было рѣшено, что о лихой бѣдѣ

             Необходимо имъ распространять вездѣ:

             Что мужъ Кримгильды былъ разбойниками тайно

             Убитъ въ лѣсу густомъ, гдѣ найденъ былъ случайно.

             A Гагенъ объявилъ, что можетъ онъ назадъ

             Въ Вормсъ тѣло отвезти. «A то, что обвинятъ

             Меня иль нѣтъ — клянусь, о томъ забочусь мало.

             Пусть та, которая Брунгильду огорчала,

             Узнаетъ месть мою и слёзы льётъ рѣкой.

             A я… мнѣ дѣла нѣтъ до горести чужой!»

             Охотники въ лѣсу до ночи оставались:

             Доселѣ никогда они не возвращались

             Въ уныніи такомъ. Узнавши, что Зигфридъ

             Безславно, не въ бою, злодѣемъ былъ убитъ,

             Красавицы о нёмъ поплакали не мало;

             Но больше всѣхъ о нёмъ Крингильда горевала.

                                                               Д. Минаевъ.