Хуан

Автор: Михайлов Михаил Ларионович

ХУАНЪ
(изъ драматическихъ сценъ Барри Корнволя)

САДЪ ПРИ ИСПАНСКОМЪ ЗАМКѢ

ХУАНЪ И МАЛЬЧИКЪ.

  

                                 ХУАНЪ.

  

             Ночь все темнѣй, чернѣй; сгущонный воздухъ

             Въ моей груди такія чувства будитъ,

             Которымъ лучше бъ спать.— Повѣялъ вѣтеръ…

             Какъ евнухъ, надъ царицею Діаной

             Небесную задернулъ онъ завѣсу…

             Она теперь съ любовникомъ.

  

                                 МАЛЬЧИКЪ.

  

                                           Вы звали,

             Синьоръ?

  

                                 ХУАНЪ.

  

             Ее онъ погрузитъ въ спокойный,

             Отрадный сонъ… А ей не надо бъ спать.

             Другіе могутъ не дремать я имя

             Ея чернить коварною молвой.—

             Горячій воздухъ голову мнѣ жжотъ…

             Сорви мнѣ вѣтку съ померанца, Лопезъ!—

             Ахъ, какъ свѣжо! отрадно!.. хоть съ нея

             Весь ароматъ слетѣлъ… Другую дай!—

             Спасибо! Привожу ее къ вискамъ:

             Они горятъ.— Который часъ?

  

                                 МАЛЬЧИКЪ.

  

             Ужъ полночь.

  

                                 ХУАНЪ.

  

                                 Давно ли?

  

                                 МАЛЬЧИКЪ.

  

                                           Нѣтъ; сейчасъ колокола

             Замолкли.

  

                                 ХУАНЪ.

  

             Какъ они звучали странно —

             Уныло!— Спой мнѣ пѣсню! Можетъ-быть

             Она мнѣ мысли черныя разгонитъ.

  

                                 МАЛЬЧИКЪ.

  

             Какую спѣть? нѣжнѣй, иль веселѣй?

  

                                 ХУАНЪ.

  

             Чтобы вся была полна любви — кипѣла

             Любовью… Но ни капли милосердья!..

             Одна лишь страсть палящая, одно

             Безумство безконечное — огонь,

             Что жизнь палитъ и знойно сушитъ сердце,—

             Неистовая ревность — ярость звѣря —

             Сомнѣнія — и темное унынье…

             Пой мнѣ, что та, кого любилъ ты, стала

             Измѣнницей, а ты — сошолъ съ ума,

             Убійцей сталъ! Пой что-нибудь! скорѣй!

  

                                 МАЛЬЧИКЪ.

  

             Синьоръ!

  

                                 ХУАНЪ.

  

                       Потомъ скажи, что хороша

             Она была какъ грѣхъ; что у нея

             Какъ утро ясныя сіяли очи;

             Что руки у нея такъ были нѣжны!

             Объятія — такъ сладки! Что лицомъ

             Она была соперница Діаны…

             Потомъ скажи какъ бѣлая у ней

             Вздымалася и опускалась грудь,

             Когда еще въ ней сердце страстью билось…

             Нѣтъ, нѣтъ! я пѣсни не хочу.— Душа

             Моя беззвучна. Въ ней одна стихія —

             Вражда.— Моя жена… Куда ушла

             Жена?

  

                                 МАЛЬЧИКЪ.

  

                       Синьоръ!

  

                                 ХУАНЪ.

  

                                 Я спрашиваю, гдѣ

             Твоя синьора?

  

                                 МАЛЬЧИКЪ.

  

                                 Кажется молиться

             Она пошла.

  

                                 ХУАНЪ.

  

                       Прекрасно! превосходно!

             Хорошъ нашъ вѣкъ! хорошъ онъ долженъ быть!

             Распутницы въ немъ молятся.— Душа

             Во мнѣ кипитъ какъ море въ бурю. Какъ

             Могла она мнѣ измѣнить?.. Вѣдь я

             Любилъ ее какъ небо, какъ надежду…

             Нѣтъ, больше! Глядя ей въ лицо, я думалъ,

             Что звѣздный ликъ небесъ предъ нимъ — ничто.—

             Ступай! пошли сюда свою синьору!

  

                                 МАЛЬЧИКЪ.

  

             Синьоръ, она въ молельнѣ.

  

                                 ХУАНЪ.

  

                                           Да, забылъ…

             Но — все равно!.. Оставь меня, бездѣльникъ!

             А лампу тутъ поставь; прикрой ее

             Кругомъ вѣтвями. Ну же!.. Уходи!

(Мальчикъ уходятъ).

             Вотъ я одинъ… Нѣтъ звука, чтобы мысли

             Мнѣ прояснить… Мой чорный замыслъ проченъ.

             Душа темна, какъ ночь въ тюрьмѣ, какъ гробъ…

             Но въ ней рѣшимость мести притаилась.—

             Убью… хоть звѣзды всѣ растай въ слезахъ!

             Убью… хоть громъ ворчи мнѣ о пощадѣ!

             Всему конецъ! Что мыслью рѣшено,

             То сдѣлано. Кровавый замыслъ — все;

             А дѣло — дѣло вздоръ! Она погибнетъ.

             Я грѣхъ ея въ ея крови омою.

             Но вѣдь убивъ ее, я самъ умру…

             Умру? Да развѣ я уже не умеръ?

             Отчаянье и ревность я любовь

             Безумная меня ужь отравили.

             О ты, вдова, что все родное въ мірѣ

             Утратила! Что всѣ твои страданья

             Передъ моими?— Чу! шаги… шаги…

             Она идетъ… Но не одна.— Въ кусты!

(Прячется).

  

ВХОДЯТЪ ОЛИМПІЯ И БІАНКА

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

             Вѣрь сказкамъ я, подумать можно бъ было,

             Что мнѣ грозитъ бѣда. Средь червой ночи

             Ни звѣздочки не промелькнуло въ небѣ

             Намъ посвѣтить въ дорогѣ. Кто тамъ, Бьянка?

             Мнѣ показалось, кто-то пробѣжалъ…

  

                                 БІАНКА.

  

             Я ничего не слышала.

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

                                 Я тоже;

             Но духи вѣдь неслышными шагами

             По свѣту ходятъ… Я теперь готова

             Повѣрить всѣмъ примѣтамъ старой няни —

             И разумъ отъ себя прогнать…

  

                                 БІАНКА.

  

                                           Синьора,

             Не станемте объ этомъ говорить.

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

             Не бойся!— Отчего тебѣ бояться?

             Бѣда тебѣ и горе не грозили;

             Невинной жизни духи зла не смѣютъ

             Тревожить.— Посмотри! свѣтлякъ затеплилъ

             Въ кустахъ свою зеленую лампаду;

             Какъ серебро, сверкаетъ дождь фонтана.

             Какая музыка! какая свѣжесть!—

             Иди ты въ замокъ, Бьянка. Я побуду

             Немного здѣсь.

(Біанка уходитъ).

                       Какой тутъ чудный воздухъ!

             Такого нѣтъ, я думаю, цвѣтка

             Иди куста душистаго, чтобъ въ нашемъ

             Саду не росъ, не цвѣлъ. Вотъ — вдругъ какъ сильно

             Запахло розами! А вотъ теперь

             Лимономъ.— Вѣтеръ словно простоналъ

             Въ кустахъ… но что за нѣжный ароматъ

             Отъ померанцевъ вдругъ сюда понесся!..

             Меня ко сну какъ будто клонитъ…

(Прислоняется).

  

ВХОДИТЪ ХУАНЪ

  

                                 ХУАНЪ.

  

                                                     Спитъ.

             Нѣтъ, не хочу я убивать во снѣ

             Безсильное созданье.— Что жъ я медлилъ?

             Боялся я — и отчего?— ея

             Открытыхъ глазъ… Но вѣдь ее убить

             Велитъ мнѣ справедливость.— О, какая

             Пожива смерти чудная!.. Не даромъ

             Придумали, что женщина мужчину

             Въ погибель увлекла… Чу! громъ рокочетъ…

             И молнія… Покойтесь, духи бури!

             Я ваше дѣло сдѣлаю.— Молчи

             Ты, сердце!— Встань, Олимпія!.. Какъ крѣпко

             Она заснула!— Вотъ пошевелилась…

             Вставай, Олимпія! Тебѣ не мало

             Есть дѣла въ эту ночь. Судьба вписала

             Твой приговоръ въ свой мѣдный свитокъ. Я

             Пришолъ его исполнить.

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

                                           Что такое

             Ты говоришь?

  

                                 ХУАНЪ.

  

                                 За дѣло! Я спокоенъ.—

             Ты гнусно поступила противъ мужа.

             Грѣхъ не великъ! но вмѣстѣ съ тѣмъ такое

             Ты совершила дѣло, предъ которымъ

             Померкло небо. Посмотри!

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

                                           Хуанъ!

             Мой малый! что такое?

  

                                 ХУАНЪ.

  

                                           Изъ меня

             Ты сдѣлала злодѣя… Это я

             Простилъ… Но ты и честный домъ нашъ, гордый

             Своею славой, запятнала. Слышишь?

             Тѣ голоса, что раздаются въ тучахъ —

             Пойми ихъ!.. говорятъ тебѣ: «покайся

             Въ своемъ грѣхѣ!» — Я жду.

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

                                           Напраснымъ страхомъ

             Встревоженъ ты. Пойдемъ домой, мой милый!

             Поговоримъ объ этомъ завтра.

  

                                 ХУАНЪ.

  

                                                     Завтра?

             Нѣтъ! Вѣрь кипящей страсти, жаждѣ мщенья,

             Меня палящей! въ эту ночь простишься,

             Олимпія, съ землею ты и съ жизнью.

             Но прежде чѣмъ умрешь ты, я скажу

             Тебѣ какъ страстно я тебя любилъ,

             Какъ сталъ преступникомъ изъ за тебя…

             Преступникомъ,— ты слышишь это?

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

                                                     Слышу —

             Я вся дрожу.

  

                                 ХУАНЪ.

  

                       Тебя еще до свадьбы

             Твоей любилъ я,— это знаешь ты.

             Я бѣдный былъ женихъ, и твой отецъ

             Меня отвергъ… и ты — хоть говорила

             Мнѣ про любовь — забыла обо мнѣ.

             Я сталъ пытать средь войнъ свою судьбу г

             За стараго Рамиреса ты вышла.

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

             Меня принудили.

  

                                 ХУАНЪ.

  

                                 Мой дядя уперъ;

             Я стадъ богатъ — и поскакалъ домой…

             А ты была ужь замужемъ.

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

                                           Да, точно.

  

                                 ХУАНЪ.

  

             Я впалъ въ отчаянье. Клеймо безумья

             Легло на мозгъ мой,— годы жгло его…

             Ты все еще была женой другого…

             Но вновь ко мнѣ моя вернулась сила.

             Хвастунъ старикъ смѣялся наглымъ смѣхомъ

             Надъ жертвою своею — надо мной.

             Проклятіе ему!

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

                                 Молчи! довольно!’

  

                                 ХУАНЪ.

  

             А! такъ его все любишь ты?

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

                                           Синьоръ!

             Я не люблю его; но мнѣ противенъ

             Безумный, что клевещетъ на него.

  

                                 ХУАНЪ.

  

             Безумный? Я безумный?— Ты умрешь!

             Умрешь ты,— слышишь? Отъ руки того,

             Кто все еще тебя какъ прежде любитъ…

             Да, отъ моей руки! — Безумный? Точно,

             Я былъ безумнымъ, какъ тебя утратилъ,

             Три раза измѣнившая! Теперь

             Я нацѣленъ — и кровная забота

             Есть у меня: я видѣть но хочу,

             Чтобъ — какъ меня — излишняя любовь

             Еще кого-нибудь свела съ ума.

             Безумный? Ты же надо мной смѣешься…

             И жгучій стыдъ не бьетъ тебѣ въ лицо!

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

             Наклеветалъ на честное ты имя.

  

                                 ХУАНЪ.

  

             Что имя? Самого его убилъ я,

             Развратница! Насквозь его ножомъ

             Я пронизалъ. Глупа жъ ты, что могла

             Повѣрить, будто воръ его зарѣзалъ,

             Когда покражи не было.

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

                                           О Боже!

             Не грежу ль я?

  

                                 ХУАНЪ.

  

                       Да, то былъ я. Ну, смѣйся!

             Но смѣхъ твой обольетъ мнѣ сердце скорбью;

             Ты надо мной смѣяться не должна бы:

             Все для тебя я сдѣлалъ. Ты жъ — любовь,

             Такой цѣною купленную мной,

             Взяла назадъ — и продала другому.

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

             Все это ложь, синьоръ! а вы — презрѣнный

             Обманщикъ! Вы мнѣ мерзки, донъ Хуанъ!

             Но — слушайте! Я васъ любила… Скоро

             Вы вспомните какъ я любила васъ…

             Но то была ошибка. Знай я только,

             Что вами нанесенъ ударъ кровавый,

             Я васъ отвергла бы, какъ отвергаю

             Теперь — на вѣки!

  

                                 ХУАНЪ.

  

                                 Повтори!

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

                                           На вѣки!

  

                                 ХУАНЪ.

  

             Не ждете ль вы любовника сюда?

             Онъ вѣрно весь изнылъ отъ нетерпѣнья.

             Не мучьте же его.

  

                       ОЛИМПІЯ (всторону).

  

                                 О Боже правый!

             Онъ въ самомъ дѣлѣ обезумѣлъ. Надо

             Скорѣй уйти.

  

                                 ХУАНЪ.

  

                                 Остановись! ни шагу!

             Ни слезъ, на просьбъ! Кому тебѣ молиться?

             Глухому ль змѣю? дикому ли морю?

             Взгляни: суровъ стою я предъ тобой,

             Но справедливъ; тверда моя рѣшимость,

             Неколебима. Я — судья, ты — жертва.

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

             Пусти меня!

  

                                 ХУАНЪ.

  

                       Скорѣе на колѣни

             Предъ Богомъ!— Отвѣчай мнѣ! Ты любила…

             Всю правду говори! Вѣдь это будутъ

             Послѣднія слова твои… Любила

             Ты чужестранца этого? Скорѣй!

             Да, я люблю его.

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

                                 Но онъ…

(Хуанъ вскрикиваетъ).

  

                                 XУАНЪ.

  

                                           Молча,

             Измѣнница! развратница!

(Ударяетъ ее кинжаломъ).

  

                                           Одинъ

             Конецъ тебѣ и всѣмъ моимъ скорбямъ!

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

             Стой! стой, Хуанъ! Ахъ, нѣтъ… Теперь ужь все

             Покончено… Ты сдѣлалъ злое дѣло.

  

                                 ХУАНЪ.

  

             Олимпія! Тебя не ранилъ я?

             Ты не убита? Говори!

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

                                 Спасайся,

             Мой милый!— Этотъ юноша…

  

                                 ХУАНЪ.

  

                                           Да… да…

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

             Мой братъ.

  

                                 ХУАНЪ.

  

                       Проклятіе!

  

                                 ОЛИМПІЯ.

  

                                           За нимъ слѣдитъ

             Повсюду инквизиція. Спаси

             Его!

  

                                 ХУАНЪ.

  

                       Спасу.

                                 ОЛИМПІЯ.

  

                                 Молю тебя…

(Умираетъ).

                                 ХУАНЪ.

  

                                           Проклятый!

             Что сдѣлалъ я! — Олимпія! взгляни!

             Взгляни же? Это я — Хуанъ — твой мужъ…

             Убійца — вотъ мнѣ имя! — Дорогая!

             Голубка! ненаглядная моя!..

             Она мертва…

(Молчитъ).

                       Что жъ значитъ это все?..

             Гдѣ я?.. Олимпія!— Она была

             Мнѣ невѣрна… И ужь не дышитъ… Боже!

             Какой злой духъ затѣялъ этотъ ужасъ?—

             Ужь золотые волосы ея

             Роса смочила; кроткій взглядъ въ очахъ

             Погасъ. Любовь и жизнь исчезли разомъ —

             Ушля въ могилу.— Я ли это былъ?—

             Да, я ножомъ ударилъ въ это сердце

             И залилъ кровью молодую грудь!

             Кровинки нѣтъ въ устахъ, еще недавно

             Румяныхъ, теплыхъ… И рука застыла…

             Моей руки она ужь не пожнетъ!..

             Какъ нѣженъ голосъ былъ у ней!.. Онъ смолкъ.

             Иль могъ онъ умереть въ единомъ стонѣ?

  

                                 ГОЛОСА.

  

             Синьоръ!

  

                                 ХУАНЪ.

  

                       Ага! Они зовутъ убійцу.

             Онъ здѣсь.

  

                                 ГОЛОСА.

  

                       Синьоръ! синьоръ!

  

                                 ХУАНЪ.

  

                                           Сначала трупъ

             Ея прикрою. Трупъ… Иль измѣнялась

             Она такъ скоро!

(Прячетъ трупъ).

                                 А теперь бѣжать!

             Зачѣмъ?.. Вѣдь не прочтутъ они на бѣломъ

             Моемъ лицѣ, въ неизмѣненномъ взглядѣ,

             Убійства, предъ которымъ поблѣднѣло бъ

             И Каина кровавое злодѣйство!

             Останусь… и о смерти стану грезятъ.

             Я все уже утратилъ что мнѣ была

             Здѣсь жизнью… Было…. горькій, страшный звукъ!

             Они идутъ.

(Входятъ слуги).

                       Кого вамъ нужно здѣсь!—

             Ея ужь нѣтъ! нѣтъ вашей госпожи!

  

                                 СЛУГА.

  

             Синьоръ! приѣзжій, — братъ ея…

  

                                 ХУАНЪ.

  

                                           Какъ? что?

             У ней нѣтъ брата, нѣтъ.

  

                                 СЛУГА.

  

                                 Синьоръ, онъ въ замкѣ.

  

                                 ХУАНЪ.

  

             Молчи! — Ея здѣсь нѣтъ ужь. Въ темный путь

             Она ушла… Увы!

  

                                 СЛУГА.

  

                                 Синьоръ, вы руку

             Себѣ обрѣзали.

  

                                 ХУАНЪ.

  

                                 Себѣ я сердце

             Разрѣзалъ.— Уходите! Ты, Діего,

             Одинъ останься.

(Слуги уходятъ).

                       Добрый мой старикъ,

             Ты вѣрно моему отцу служилъ —

             И всѣмъ вамъ, и тебя мы всѣ цѣнили.

             Теперь твоя кончается мнѣ служба.

             Діего, въ эту ночь — еще задолго

             До солнца — буду я…

  

                                 ДІЕГО.

  

                                 Синьоръ!

  

                                 ХУАНЪ.

  

                                           Спокоенъ

             Я буду. Ни безумныя волненья,

             Ни бурная любовь, ни злая ревность,

             Ни идолопоклонство жгучей страсти,

             Ни лютая вражда не потревожатъ

             Меня въ моемъ покоѣ одинокомъ.

             Я буду мертвъ… Послѣдній въ славномъ родѣ…

             Но ты вѣдь не допустишь, чтобъ намъ имя

             Чернила злоба праздная?

  

                                 ДІЕГО.

  

                                           Синьоръ!

  

                                 ХУАНЪ.

  

             Отецъ мечталъ когда-то, что прославлю

             Я наше имя… Это все прошло.

             Моя звѣзда ужъ близится къ закату.

             Мной кончится нашъ знаменитый родъ,

             Не разъ въ вѣнцѣ своихъ видавшій членовъ,

             Въ дали вѣковъ зачавшійся.— — Что сталось

             Съ мечтою отца? съ надеждами моими?

             Слѣда ихъ нѣтъ.

  

                                 ДІЕГО.

  

                                 О Господи!

  

                                 ХУАНЪ.

  

                                           Еще

             Два слова и потомъ — потомъ прощай! —

             Кого убилъ я!… О, когда бы черный

             Небесный сводъ могъ рухнуть надо мной!..

             О несравненная!.. моя царица!..

             Моя жена! моя любовь!— Вся жизнь

             Моя была ошибкой. Сброшу бремя

             Несносное съ усталыхъ влечь и лягу

             Заснуть.

  

                                 ДІЕГО.

  

                       Пойдемте въ замокъ, рада Бога!

  

                                 ХУАНЪ.

  

             Все кончено! Тотъ драгоцѣнный сокъ,

             Что юностью вливался въ члены старцевъ,

             И зажигалъ въ ихъ скудныхъ жилахъ кровь,

             Теперь ужь безполезное лекарство!

  

                                 ДІЕГО.

  

             О господинъ мой! разъ позвольте мнѣ

             Забыть, что я слуга, и приказать

             Вамъ успокоиться.

  

                                 ХУАНЪ.

  

                                 Тс! полно! полно!

             Какой я господинъ! Я просто рабъ.

             Я уловилъ однажды взглядъ небесный;

             Но кроткій свѣтъ, что велъ меня, погасъ;

             И я стою, заблудшійся, въ потемкахъ

             Надъ ямою могильной. Вкругъ меня

             Тѣснятся гнѣвно мстительныя тѣни,

             И безнадежный страхъ мнѣ давитъ грудь.

             Я долженъ умереть! Но передъ смертью

             Распорядиться надо мнѣ оставить,

             Другимъ урокъ. Вѣдь я… языкъ не хочетъ

             Повиноваться… я убилъ… гляди

             Ты въ сторону — не на меня! Убилъ я

             Нѣжнѣйшее, чистѣйшее созданье!

             Коварный мой кинжалъ вонзился въ сердце,

             Гдѣ я царемъ былъ, но того во звалъ.

             Діего, плачь! Ты можешь плакать, бѣдный

             Старикъ. А я… мои изсякли слезы;

             Скорбь выжгла ихъ источникъ. Но — довольно!

             Дай руку, мой послѣдній вѣрный другъ!

             Я не забылъ какъ въ ясные года

             Младенчества бывало ты меня,

             Усталаго отъ игръ, носилъ домой.

             Снеси меня въ послѣдній разъ теперь

             И уложи на мраморной постели —

             И не зови на голову мою

             Проклятія!.. Всему конецъ!.. Прощай!..

             О, смерть! открой свои объятья! (Закалывается).

МИХ. ИЛЕЦКІЙ

«Время», No 4, 1863