Стихотворения

Автор: Михаловский Дмитрий Лаврентьевич

  

Дж. Г. Байронъ

Стихотворенія

   Переводъ Д. Михаловскаго

   Байронъ. Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 1, 1904.

   OCR >Бычков М. Н.

  

   Волшебство исчезло

   Къ Тирзѣ

   «О пусть умолкнутъ скорби звуки…»

  

                                 Волшебство исчезло.

  

                       Волшебство исчезло, улетѣли грезы…

                       Жизнь — лишь трепетъ страсти, приступъ лихорадки;

                       Мы смѣемся глупо, гдѣ бъ должны лить слезы,

                       Насъ морочатъ бреда дикіе припадки.

                       Свѣтлый промежутокъ, разумъ пробуждая,

                       Намъ напоминаетъ горести земныя;

                       Кто живетъ какъ мудрый, тотъ живетъ страдая,

                       Такъ, какъ умирали на кострахъ святые.

  

Волшебство исчезло.

  

   Написано въ Аѳинахъ, 16 января 1810. Относится къ «Флоренсѣ».

  

  

                                 Къ Тирзѣ.

  

                            На мѣстѣ, гдѣ въ землѣ ты скрыта,

                       Нѣтъ камня, чтобъ найти его…

                       Ты всѣми, можетъ быть, забыта,

                       За исключеньемъ одного.

  

                            Моря лежали между нами,

                       Но я хранилъ къ тебѣ любовь.

                       И улеталъ къ тебѣ мечтами…

                       Увы, не встрѣтимся мы вновь!

  

                            Когда бъ хоть взглядомъ ты сказала:

                       «Мы разстаемся какъ друзья»,

                       Моя бъ душа не такъ страдала,

                       Тогда вздыхалъ бы легче я.

  

                            Придя къ безвременной кончинѣ,

                       Вздохнула ль ты хоть разъ о томъ,

                       Въ чьемъ сердцѣ ты живешь донынѣ,

                       Какъ ты жила при жизни въ немъ?

  

                            Кто бъ могъ, какъ онъ, къ тебѣ склониться

                       И тусклый взглядъ твой наблюдать

                       Въ предсмертный часъ, когда боится

                       Печаль безмолвная вздыхать?

  

                            Когда жъ тебѣ чужими стали

                       Всѣ скорби, что волнуютъ насъ,

                       Какъ много жгучихъ слезъ печали

                       Я лилъ, и лью ихъ въ этотъ часъ!

  

                            И какъ не лить: на этомъ мѣстѣ,

                       Теперь пустомъ, какъ много дней

                       Съ тобою плакали мы вмѣстѣ

                       Отъ счастія любви своей!

  

                            Вблизи, вдали, иль сидя рядомъ,

                       Отъ всѣхъ мы были далеки,

                       Мѣнялись шопотомъ иль взглядомъ,

                       Пожатьемъ трепетнымъ руки.

  

                            Иль поцѣлуемъ, предъ которымъ

                       Желаній сдерживалась власть;

                       Своимъ невиннымъ, чистымъ взоромъ

                       Краснѣть заставила бъ ты страсть.

  

                            Мнѣ въ сердце радость проливалась,

                       Когда я слышалъ голосъ твой;

                       Небесной музыкой казалась

                       Мнѣ пѣсня спѣтая тобой.

  

                            Залогъ твой у меня остался…

                       Его храню,— гдѣ жъ мой? гдѣ ты?

                       Подъ игомъ бѣдъ я не склонялся

                       До этой страшной тяготы…

  

                            Ты жизнь мнѣ горемъ отравила,

                       Такъ рано кончивъ жизни путь.

                       Когда лишь миръ даеть могила,

                       Я бъ не желалъ тебя вернуть.

  

                            Но если духи совершенства

                       Тебя въ міръ лучшій вознесли,

                       Частицу своего блаженства

                       Въ усладу мукъ моихъ пошли!

  

                            Твоя любовь меня учила

                       Терпѣнію въ моихъ скорбяхъ, —

                       О, если бъ мнѣ она свѣтила

                       Лучемъ надежды въ небесахъ!

  

Къ Тирзѣ.

  

   Въ изданіи Кольриджа напечатана слѣдующая замѣтка по поводу личности, которую слѣдуетъ разумѣть подъ именемъ Тирзы:

   «Вопросъ о Тирзѣ и о томъ, дѣйствительно ли существовало лицо, упоминаемое подъ этимъ именемъ, послужилъ поводомъ къ цѣлому ряду разсужденій и споровъ, большею частью пустыхъ. Окончательное и авторитетное рѣшеніе этого вопроса въ настоящее время едва ли возможно; намеки, встрѣчаемые въ стихотвореніяхъ, до извѣстной степени противорѣчатъ тому, что самъ же Байронъ говорилъ впослѣдствіи. Изъ стихотвореній видно, что Тирза встрѣчалась съ нимъ «не разъ въ этихъ пустынныхъ для меня башняхъ» (Ньюстэдъ, 11 октября 1811), когда онъ «лежалъ на лихорадочно-безсонномъ ложѣ» (Патрасъ, около сентября 1810); онъ «любилъ мечтатъ», что она смотритъ на луну,—

  

   О Тирза! Надъ твоей могилой

   Тогда свѣтила ужъ она.

  

   и, наконецъ,—

  

   Залогъ твой у меня остался;

   Его храню… Гдѣ жъ мой? гдѣ ты! (11 окт. 1811).

  

   «Нѣтъ сомнѣнія, что Байронъ упоминалъ о Тирзѣ въ разговорахъ съ своей женой и сестрой,— какъ о молодой дѣвушкѣ, которая дѣйствительно существовала и умерла приблизительно въ то время, когда онъ вернулся въ Англію, въ 1811 г. Однажды онъ показывалъ женѣ красивый локонъ волосъ, говоря, что это отъ Тирзы. Онъ говорилъ, что никогда не называлъ ея имени, и что теперь, когда ея уже нѣтъ на свѣтѣ, эта тайна навсегда останется въ его груди. «Имя Тирзы я взялъ у Геснера: это имя жены Авеля».

   «Тирза упоминается въ письмѣ герцогини Елизаветы Девонширской къ Августу Фостеру, отъ 4 мая 1812 г.: «Вашъ маленькій другъ, Каро Вильямъ (лэди Каролина Ламмъ), по обыкновенію, дѣлаетъ всякаго рода неосторожности ради него (Байрона) и съ нимъ; онъ ей и поклоняется, хотя нѣкоторые думають, что онъ болъше ухаживаетъ за нашей Каролиной (жена Джорджа Ламма); онъ говоритъ, что она похожа на Тирзу и что ея пѣніе его чаруетъ. Изъ этого отрывка видно, что именно о Тирзѣ говорится въ слѣдующихъ стихахъ, напечатанньіхъ г. Фостеромъ въ его книгѣ: «Двѣ герцогини» (1898):

  

   Стихи, написанные лордомъ Байрономъ, въ 1812 году, г-жѣ Джорджъ Ламмъ.

  

                       Ты пѣла — и въ моихъ ушахъ

                       Еще дрожитъ напѣвъ унылый;

                       Та пѣснь звучала на устахъ

                       Когда-то женщины мнѣ милой.

                       И голосъ тотъ, и взоръ очей

                       Въ тебѣ чудесно повторились,—

                       И обѣ въ жизни вы моей

                       Небесной радостью явились.

                       Такъ пусть не въ силахъ возвратить

                       Я это чудное видѣнье:

                       Я не могу о снѣ грустить,

                       Твое въ немъ видя воплощенье.

                       (Переведено П. О. Морозовымъ для наст. изданія).

  

   «Слѣдуетъ еще прибавить, что имя Тирзы (варіантъ Терезы) было близко Байрону съ дѣтства. Въ предисловіи къ Каину онъ говоритъ: «Смерть Авеля» Геснера! Я не читалъ ея съ тѣхъ поръ, какъ былъ въ Эбердинѣ, когда мнѣ было всего восемь лѣтъ. Общее впечатлѣніе, оставшееся у меня въ памяти, наслажденіе; но изъ содержанія я помню только, что жену Каина звали Магалой, а жену Авеля — Тирзой». Другое и болѣе позднее воспоминаніе объ этомъ имени могло быть вызвано переводомъ одной эпитафіи Мелеагра, помѣщеннымъ въ сборникѣ Блэнда, Меривэля и Годгсона: «Переводы, преимущественно изъ греческой антологіи» (1803). Байронъ упоминаетъ о немъ въ примѣчаніяхъ къ «Англійскимъ Бардамъ»:

  

             Пролилъ я слезы на гробѣ моей возлюбленной Тирзы,

             Милой усопшей принесъ сердца послѣднюю дань, и пр.

  

                       О пусть умолкнутъ скорби звуки.

  

                       О пусть умолнутъ скорби звуки, —

                       Отрада дней моихъ былыхъ,—

                       Иль я уйду отъ этой муки:

                       Не въ силахъ вынести я ихъ!

                       Они напѣвомъ струнъ звенящимъ

                       О свѣтлыхъ дняхъ мнѣ говорятъ;

                       Но о прошедшемъ, настоящемъ

                       Мнѣ тяжко думать… пусть молчатъ!

                       Тотъ голосъ, что вливалъ въ нихъ сладость,

                       Умолкъ и прелесть ихъ унесъ;

                       Онъ превратилъ въ печаль ихъ радость,

                       Въ гимнъ похоронный, полный слезъ…

                       О, Тирза, онъ поетъ уныло

                       Мнѣ о тебѣ, мой милый прахъ,

                       Все, что гармоніей въ немъ было,

                       Мнѣ горше, чѣмъ разладъ въ струнахъ.

                       Вотъ стихло все,— но остается

                       Въ ушахъ столь памятный мнѣ звонъ;

                       И снова голосъ раздается…

                       Ужель не можетъ смолкнуть онъ?

                       Нѣтъ! И во снѣ тотъ голосъ будетъ

                       Мнѣ душу смутно волновать,

                       Меня къ сознанію пробудитъ,

                       Чтобъ звукамъ грезъ моихъ внимать.

                       Да, Тирза, ты — лишь сновидѣнье,

                       Лишь греза, сплю я или нѣтъ, —

                       Звѣзда, сіявшая мгновенье

                       И погасившая свой свѣтъ.

                       Но кто дорогою тяжелой

                       Бредетъ подъ небомъ полнымъ тучъ,

                       Тотъ вспомнитъ съ горестью — веселый,

                       Надъ ней сверкавшій прежде лучъ.

  

О, пусть умолкнуть скорби звуки.

  

   «Написано вчера или третьяго дня, когда я услышалъ пѣсню давнихъ дней». (Письмо къ Годжсону отъ 8 декабря 1811).