Bibra > Произведения > Все > Торжество реакционной печати.- Интендатское дело.- Юбилей Н. И. Пирогова

Торжество реакционной печати.- Интендатское дело.- Юбилей Н. И. Пирогова

Автор: Станюкович Константин Михайлович

Скачать

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
K. М. СТАНЮКОВИЧА.

Томъ VII.
Картинки общественной жизни.

Изданіе А. А. Карцева.

МОСКВА.
Типо-литографія Г. И. Простакова, Петровая, д. No 17, Савостьяновой.
1897.

http://az.lib.ru/

  

Торжество реакціонной печати.— Интендатское дѣло.— Юбилей Н. И. Пирогова.

  

I.

   Если вы перечитаете съ должнымъ вниманіемъ десятокъ нумеровъ «Московскихъ Вѣдомостей» и постараетесь уяснить себѣ идеалы, проповѣдуемые названной газетой, то въ концѣ-концовъ придете къ заключенію, что pium desiderium московскаго журналиста — возвратъ къ первобытному состоянію, въ родѣ того, напримѣръ, въ какомъ пребываютъ блаженные дикари Маркизскихъ острововъ. Я не преувеличиваю нисколько. Надо только вчитаться въ «Московскія Вѣдомости».

   Надо полагать, будущій историкъ литературы остановится съ нѣкоторымъ недоумѣніемъ передъ такими желаніями. Онъ, конечно, не удивится различію мнѣній, не придетъ въ недоумѣніе отъ разнообразныхъ рѣшеній вопросовъ, но встрѣтить въ концѣ XIX столѣтія на страницахъ газетъ то, что встрѣтитъ онъ на страницахъ «Московскихъ Вѣдомостей» — будетъ для него сюрпризомъ и онъ, чего добраго, сочтетъ «Московскія Вѣдомости» за юмористическую газету, а г. Каткова — за лучшаго юмориста конца XIX столѣтія.

   Не съ особенно веселымъ чувствомъ станетъ онъ штудировать, впрочемъ, и остальную литературу и, на основаніи ея, едва ли выведетъ утѣшительныя заключенія о нашихъ нравахъ и о нашей умственной зрѣлости.

   «То, что въ другихъ обществахъ доказывалось нѣсколько столѣтій тому назадъ и что тамъ считалось давнымъ-давно порѣшеннымъ и сданнымъ въ архивъ, у нашихъ отцовъ еще было «вопросами», ставившими ихъ въ недоумѣніе».

   Такъ скажетъ будущій изслѣдователь нашей печати и едва ли не будетъ правъ.

   Въ самомъ дѣлѣ, сведите-ка къ одному знаменателю все то, что говорится теперь въ лучшей части печати, и въ концѣ-концовъ получатся такіе, напримѣръ, максимы:

   1) Человѣкъ отличается отъ животнаго.

   2) Грамотность не вредна, а даже полезна.

   3) Хлѣбъ питательнѣе древесной коры.

   4) И еврей — человѣкъ.

   5) И г. Катковъ можетъ говорить глупости.

   6) И г. Аксаковъ не мудрецъ.

   7) Заниматься хищеніемъ не хорошо не только въ низшихъ званіяхъ, но и въ высшихъ.

   8) Какъ бы ни былъ уменъ и добродѣтеленъ общественный дѣятель, но и онъ можетъ ошибаться

   9) Демидовъ садъ не есть лучшая школа воспитанія.

   10) Безъ пищи человѣкъ прожить не можетъ, если онъ не такой шарлатанъ, какъ американскій докторъ Таннеръ.

   11) Человѣку, имѣющему въ распоряженіи 24 часа, затруднительно служить въ 48 мѣстахъ.

   12) Жучокъ вредное насѣкомое, а равно и саранча.

   13) Добрыя и привѣтливыя отношенія въ жизни лучше основанныхъ на взаимномъ страхѣ.

   14) Ребенка не должно истязать. Законъ за это строго наказываетъ.

   15) Поговорка «за битаго двухъ небитыхъ даютъ» требуетъ новаго изслѣдованія.

   16) Корреспондентамъ газетъ ломать ребра за непріятныя корреспонденціи не слѣдуетъ. Лучше обратиться къ суду.

   17) Если человѣкъ не умѣетъ плавать, а бросится въ воду, то непремѣнно потонетъ, если ближайшій городовой не вытащитъ изъ воды.

   18) Чтобы быть докторомъ, нужно знать медицину, а чтобы быть юристомъ, необходимо изучить право.

   И т. д. и т. д.

   Самъ monsieur de la Palisse не былъ бы въ претензіи за подобныя истины, но у насъ онѣ не только требуетъ настойчивыхъ повтореній обществу, но считаются презрѣнными выдумками «гнилого Запада» многими публицистами, забывшими, конечно, что многіе изъ этихъ максимовъ приняты даже въ прописяхъ и. слѣдовательно, рѣшительно ничего неприличнаго въ себѣ не заключаютъ. Забывчивость эта, быть можетъ, не преднамѣренная. Когда журналистъ, да еще уязвляемый со всѣхъ сторонъ и давно махнувшій рукой и на современниковъ и на потомковъ, начинаетъ «сводить счеты», то состояніе его очень близко къ припадкамъ, признаки которыхъ описаны у всѣхъ психіатровъ. Характернымъ образчикомъ одного изъ такихъ журнальныхъ «припадковъ» могутъ служить передовыя статьи «Моск. Вѣд.», въ которыхъ авторы поголовно обвиняютъ чуть ли не всѣхъ жителей въ дурныхъ помыслахъ и дурныхъ поступкахъ. Но словамъ ихъ, всѣ газеты преднамѣренно лгутъ, петербургская дума «стадо» и — о, ужасъ!— всѣ «мы въ революціи»…

   Даже одинъ изъ петербургскихъ органовъ, болѣе другихъ благорасположенный къ «Моск. Вѣдомостямъ», и тотъ не выдержалъ и далъ послѣднему произведенію г. Каткова оцѣнку, не лестную для автора.

   Несмотря, однако, на то, что въ послѣдней передовой статьѣ «Моск. Вѣдомости» превзошли самихъ себя, мнѣ сдается, что въ этомъ надо скорѣй видѣть благопріятный признакъ. Когда московская газета обвиняетъ поголовно «всѣхъ» въ разрушительныхъ замыслахъ и объявляетъ, что «мы въ революціи», мнѣ кажется, читатель ея «ускользаетъ», потому что всему есть, наконецъ, предѣлъ. Въ этомъ еще болѣе убѣждаетъ и та очень тонкая каверза противъ «читателя», которую придумалъ г. Катковъ. Каверза эта состоитъ въ слѣдующемъ извѣстіи, сообщенномъ газетами: «издатель «Московскихъ Вѣдомостей» 1-го января взялъ съ подряда отъ правленія общества московско-курской желѣзной дороги продажу книгъ и газетъ по станціямъ отъ Москвы до Курска, бывшую до сего въ рукахъ г-жи Олениной, и, пользуясь этимъ обстоятельствомъ, присылаетъ для продажи, напр., 10 экз. «Голоса», 10 экз. «Нов. Вр.», 5 экз. «С.-Петерб. Вѣдомостей» и даетъ 100—200 экз. «Моск. Вѣд.», такъ что читатель, желающій получить газету петербургскаго изданія, получаетъ предложеніе купить «Моск. Вѣд.». Насколько это удобно для публики и г. Каткова, не требуется, кажется, комментаріевъ».

   Такимъ образомъ и «нравственность» читателя будетъ спасена, и для кармана выгодно. Они очень ловкіе люди, эти господа. Сразу двухъ зайцевъ бьютъ!

   Съ «противорѣчіями» такіе господа также мало церемонятся, а со «вчерашнимъ днемъ» обходятся болѣе чѣмъ фамильярно. Читатель забывчивъ, и можно «сегодня» порицать, то самое, что «вчера» рекомендовалось. Ha-дняхъ еще московская газета доказывала, что печать слѣдуетъ упразднить, такъ что «Голосъ» припомнилъ слѣдующую «справку» изъ передовой статьи тѣхъ же «Моск. Вѣд.» No 14-й, 1870 г.: «Во имя самыхъ дорогихъ для насъ интересовъ, ничего мы такъ не считали бы полезнымъ, какъ полную независимость въ выраженіи всякаго мнѣнія. Мнѣнія дѣйствуютъ вредно не потому, что они свободно высказываются, а потому, что свободно не высказываются. Вредныя мнѣнія часто и создаются тѣмъ самымъ запретомъ, который налагается на ихъ выраженіе. Дайте свободный ходъ тѣмъ мнѣніямъ, которыя кажутся вамъ разрушительными, и они быстро измѣнятъ свой характеръ: либо изъ нихъ выработается что-либо полезное, либо они обратятся въ пошлость и сами убьютъ, себя своею нелѣпостью. Тѣ доктрины, которыми смущаются у насъ умы школьныхъ подростковъ, только тѣмъ и держатся, что онѣ подъ запретомъ; только въ этомъ и заключается ихъ обаятельная сила. Стоитъ запретить самую безобидную пошлость, и она завтра же сдѣлается злою силой. Она получитъ фальшивую жизненность и власть надъ умами, и этимъ будетъ она обязана единственно нашему вмѣшательству. Чѣмъ болѣе въ общественной средѣ запрещенныхъ идей, тѣмъ болѣе въ ней поживы для всякаго обмана».

  

II.

   Несмотря, однако, на такія качества газеты, и у нея есть горячіе поклонники. Съ однимъ изъ такихъ мнѣ пришлось надняхъ провести вечеръ. «Поклонникъ» былъ пожилой господинъ, искалъ случая «урвать», а пока жилъ на счетъ прежняго блеска. Онъ восторгался «Московскими Вѣдомостями» и писалъ проекты въ современномъ штилѣ. До этого онъ состоялъ при чемъ-то, но по непріятностямъ долженъ былъ выйти въ отставку и, въ качествѣ алчнаго волка, злобствовалъ, что выкупныя съѣдены. Если къ этому прибавить, что при каждомъ удобномъ случаѣ онъ говорилъ со слезами на глазахъ о нравственности, причемъ натурально давнымъ-давно разогналъ свою семью и расхитилъ не мало казенной собственности, съ ловкостью, помѣшавшей г. прокурору принять его въ свои объятья, то весь запасъ политическихъ и общественныхъ взглядовъ моего знакомаго будетъ исчерпанъ. Впрочемъ, надо еще сказать, что Василій Ивановичъ былъ, что называется, малый не промахъ и, хотя получилъ образованіе, дающее права XIV класса, тѣмъ не менѣе, благодаря здравому смыслу и русской сметкѣ, могъ не только путать бухгалтерію въ банкѣ, но если бы позволили, то и водить корабли, блюсти финансы и воспитывать юношество… Энциклопедистъ, какъ всякій русскій человѣкъ, онъ въ теченіи своей карьеры попробовалъ всего понемногу, и когда достигъ пятидесяти-лѣтняго возраста, то въ самомъ дѣлѣ считалъ себя не понятымъ и не оцѣненнымъ по достоинству… Главное — кредитъ у Пивато начиналъ изсякать!

   Я зналъ, что Василій Ивановичъ послѣ обѣда всегда находится въ откровенномъ направленіи, и потому явился къ нему въ послѣобѣденное время, разсчитывая, что онъ выскажется по свойству русскаго человѣка быть на распашку послѣ бутылки, другой. И я не ошибся…

   Немедленно, послѣ первыхъ же привѣтствій, онъ сталъ жаловаться на времена и объяснять, что все политически-честное и здравомыслящее опустило голову. (Это онъ вычиталъ, очевидно, изъ «Моск. Вѣдомостей»). При этомъ, разумѣется, онъ прослезился, сказалъ нѣсколько прочувствованныхъ словъ и налилъ себѣ и мнѣ краснаго вина. Сперва онъ повторялъ однѣ и тѣ же «прочувствованныя» слова, но, мало-по-малу, рѣчь его стала откровеннѣе, и между нами завязался болѣе интересный разговоръ. Когда я спросилъ: неужели онъ въ самомъ дѣлѣ полагаетъ, что г. Катковъ, рекомендуя Маркизовы острова,— имѣетъ намѣреніе туда переселиться,— онъ усмѣхнулся и отвѣтилъ:

   — Вы за кого меня считаете?..

   — Помилуйте!..

   — Кто же можетъ считать, продолжалъ онъ,— первобытное состояніе идеаломъ… Я его не считаю, по крайней мѣрѣ, таковымъ, тѣмъ не менѣе, очень желалъ бы его въ принципѣ.

   — Но почему такое противорѣчіе? Вы сами сознаете неудобство ходить безъ костюма и лишиться Демидрона и въ то же время стоите гакъ за Маркизовы острова. Признаюсь, я не совсѣмъ понимаю.

   — Не понимаете?.. А вѣдь какъ легко понять!.. Вѣдь меня это ни къ чему не обязываетъ. Я не поѣду на Маркизовы острова. И васъ ни къ чему не обязываетъ, а въ то же время… прелесть первобытной жизни для массы… Чистота нравовъ… въ низшихъ классахъ, не испорченныхъ цивилизаціей… Вѣдь это, во-первыхъ, охраняетъ добродѣтель отъ соблазна и, во-вторыхъ… во-вторыхъ, очень удобно!..

   — Для кого?

   — Да для насъ… порядочныхъ людей… однимъ словомъ — для тѣхъ, кто принимаетъ непосредственное участіе въ распредѣленіи. Ясно?— прибавилъ онъ, заливаясь тѣмъ смѣхомъ откровеннаго циника, отъ котораго невольно коробитъ человѣка.— Вѣдь всѣ эти тамъ слезы за меньшого брата, которыя льетъ пресса, въ сущности что значатъ?.. Ни болѣе, ни менѣе, какъ вонзить мнѣ въ сердце ножъ. И куда я тогда пойду? Если два щедринскіе персонажа на необитаемомъ островѣ представляютъ комичное зрѣлище, то какое бы зрѣлище представила тысяча персонажей въ такомъ же положеніи?.. Ну, а этого я бы не хотѣлъ… Не желалъ бы, молодой человѣкъ… Не выгодно-съ!.. Теперь какъ ни скверно, а нѣтъ-нѣтъ да и урвешь гдѣ нибудь мѣсто, а если я буду противъ первобытнаго состоянія, то куда дѣнусь… Скажите? Куда?.. Пока еще я дышу… Вотъ обѣщаютъ припустить къ одному дѣльцу… Обѣщаютъ!— проговорилъ онъ коснѣющимъ языкомъ (онъ былъ ужъ достаточно готовъ послѣ обѣда) и прибавилъ:— Дѣльце превосходное… Акціонерное общество устройства первобытнаго состоянія… Жалованье по званію директора правленія и, наконецъ, легонькое… хищеніе… ха-ха-ха!..

   — Но я полагаю, Василій Ивановичъ, что насчетъ хищенія нынче будетъ труднѣй.

   Но къ крайнему моему удивленію оказалось, что Василій Ивановичъ «въ революціи». Онъ хотя и не противорѣчилъ мнѣ, но въ его лукавыхъ глазахъ я ясно прочитывалъ улыбку, точно онъ въ качествѣ неслужащаго дворянина не принималъ ничего къ свѣдѣнію.

   — Оставьте вы ваше хищеніе… Заладили: хищеніе! Кто споритъ съ вами, что нашъ національный порокъ требуетъ искорененія!..— проговорилъ онъ вдругъ съ сердцемъ, стараясь, очевидно, поправиться и не быть «въ революціи» и позабывъ только что сказанные имъ слова.— Но, во всякомъ случаѣ, къ чему намъ отъ насиженныхъ гнѣздъ добровольно отказываться… Крѣпостныхъ насъ лишили, выкупныя мы прожили, что же намъ теперь дѣлать?.. Ну, мы и ищемъ… пропитанія… А безъ первобытнаго состоянія… найти то его труднѣй… Припустите только меньшого братца къ потребленію мясовъ! И спасибо Михаилу Никифоровичу. Онъ насъ стариковъ, подбадриваетъ… Первобытное состояніе въ теоріи — очень недурная вещица, если посмотрѣть внимательно… Право! Вотъ, напримѣръ, положимъ, корреспондентъ… статья. Запустилъ носъ и смотритъ, какъ я распоряжаюсь въ кассѣ… Ну, я его, корреспондента, и съѣмъ. Не совсѣмъ либерально, но за то откровенно… Я прямой человѣкъ… Лгать не люблю! Не суйся въ мои дѣла… Живи по простотѣ… Пользуйся жизнью и самъ, если не дуракъ, но и мнѣ не мѣшай…

   — А если… проговорилъ онъ,— ты мнѣ мѣшаешь?— Если… мѣшаешь мнѣ согрѣшить… то…

   Но счастью, Василій Ивановичъ не окончилъ, замѣтивъ, что я оробѣлъ.

  

ІІI.

   Недѣли двѣ тому назадъ въ петербургскомъ военно-окружномъ судѣ разсматривалось одно изъ дѣлъ о «хищеніи», бывшемъ въ минувшую войну. Обвинялись бывшій смотритель букаресто-котроченскаго склада, поручикъ Хвощинскій, оставшійся за штатомъ, коллежскій секретарь Цвѣцинскій и именующій себя французскимъ подданнымъ Боренъ, служившій по вольному найму писаремъ у смотрителя склада.

   Дѣло это не обратило на себя большого вниманія. Въ залу суда не стремилась, какъ на представленіе, изящная публика, быть можетъ, впрочемъ, потому, что относительно маленькіе чины подсудимыхъ не возбуждали любопытства пресыщенной публики, успѣвшей давно убѣдиться въ корыстолюбіи незначительныхъ чиновниковъ, попадающихъ на скамью подсудимыхъ; извѣстные адвокаты не защищали подсудимыхъ, и газеты не «рекламировали» этого процесса, словомъ — дѣло это не принадлея;ало къ числу тѣхъ «causes célébrés», которыя составляютъ событіе дня. Тѣмъ не менѣе оно оказалось крайне любопытнымъ, во-первыхъ, по подробностямъ, во-вторыхъ, какъ яркая характеристика нравовъ и иллюстрація нашихъ постоянныхъ жалобъ на безлюдье и, въ-третьихъ, наконецъ, по грандіозной цифрѣ убытковъ казны и по чрезвычайной наивности, если можно такъ выразиться, съ которой главный виновникъ на глазахъ у всѣхъ сорилъ деньгами, напоминая собой извѣстнаго Юханцева. Въ отношеніи наивности это дѣло представляетъ нѣкоторое сходство съ дѣломъ Юханцева. Тѣ же черты легкомыслія и безшабашности, та же случайность въ обнаруженіи преступленія, словомъ — все тѣ же признаки необыкновенной халатности, отваги и простодушія, характерно оттѣняющіе фонъ общественной картины.

   Но обратимся къ дѣлу.

   Изъ длиннаго обвинительнаго акта, наполненнаго массою внушительныхъ цифръ обнаруженныхъ въ складѣ недостачъ консервовъ, сухарей, галетъ, раціоновъ и т. д. и изобличеніемъ подсудимыхъ, въ концѣ-концовъ, явствуетъ, что поручикъ Хвощинскій обвиняется въ слѣдующемъ: «1) въ томъ, что, состоя въ должности смотрителя котроченскаго склада и войдя въ соглашеніе съ нѣкоторыми поставщиками продуктовъ для дѣйствующей арміи, онъ, изъ корыстныхъ видовъ, за денежное вознагражденіе, принималъ отъ нихъ въ складъ недоброкачественные продукты; 2) въ томъ, что тогда же, для скрытія пріема части недоброкачественныхъ продуктовъ и чтобъ объяснить впослѣдствіи ихъ дурное качество порчею отъ естественныхъ и отъ него независящихъ причинъ, онъ умышленно не принималъ никакихъ мѣръ къ сохраненію бывшихъ въ складѣ продуктовъ отъ порчи, отчего большое количество ихъ дѣйствительно испортилось отъ дождя и сырости, послѣдствіемъ каковыхъ двухъ преступленій, при сортировкѣ продуктовъ въ складѣ, въ іюнѣ, августѣ и сентябрѣ 1878 года, оказалось негодныхъ къ употребленію: сухарей 20,288 пудовъ, галетъ 28,153 пуда, конскихъ консервовъ 3.700,850 раціоновъ и пищевыхъ людскихъ консервовъ до 86,153 порцій; 3) въ томъ, что тогда же и изъ тѣхъ же корыстныхъ видовъ, въ выдаваемыхъ имъ поставщикамъ квитанціяхъ удостовѣрялъ принятіе въ складъ большаго количества противъ дѣйствительно доставленнаго, именно: а) выдалъ поставщику Штраусу квитанцій на 25,219 ящиковъ, тогда какъ принялъ ихъ всего 17,275 ящиковъ, и б) выдалъ другимъ, необнаруженнымъ предварительнымъ слѣдствіемъ поставщикамъ квитанцій на большее количество: сухарей на 4,165 пудовъ, галетъ на 14,733 пуда, конскихъ консервовъ на 4,054 ящика и 41 раціонъ, полагая въ каждомъ ящикѣ по 50 раціоновъ, и пищевыхъ людскихъ консервовъ на 80,505 порцій».

   Я не стану приводить изъ обвинительнаго акта перечисленія обвиненій противъ другихъ подсудимыхъ. Замѣчу только, въ дополненіе къ грандіознымъ цифрамъ, только что упомянутымъ, что, по словамъ обвиненія, «Хвощинскій, неимѣющій своихъ собственныхъ средствъ и получавшій казеннаго содержанія всего до 150 р. въ мѣсяцъ, платилъ своему писарю Борену слишкомъ 150 р. въ мѣсяцъ и велъ въ Букарестѣ непомѣрно роскошную жизнь, сорилъ деньгами такъ, что обращалъ на себя вниманіе жителей Букареста. Это обстоятельство заставило начальство поручить жандармскому маіору Биллингу дознаніе, которымъ было обнаружено, что Хвощинскій ни въ чемъ себѣ не отказывалъ, постоянно бывалъ въ театрахъ и другихъ увеселительныхъ мѣстахъ, платилъ за квартиру 500 франковъ въ мѣсяцъ, а прислугѣ до 28 полуимперіаловъ; ежедневный его расходъ на столъ былъ до 272 полуимперіаловъ; онъ держалъ экипажъ и трехъ лошадей, давалъ ужины и жилъ съ одесскою актрисой Колоновой, которая выдѣлялась среди всѣхъ роскошью своихъ нарядовъ. Свидѣтели Биллингъ и Зарембовскій показали, что Хвощинскій, бывая въ театрѣ съ Колосовой, бралъ всегда лучшія ложи; что въ увеселительныхъ заведеніяхъ его всѣ знали и для него оставляли лучшія мѣста, и что, по его, Биллинга, мнѣнію, чтобъ вести такую жизнь, какую велъ Хвощинскій, надо имѣть 50,000 рублей годового дохода, а Зарембовскій показалъ, что всѣ удивлялись, какъ это поручикъ Хвощинскій, имѣя небольшой чинъ и получая малое содержаніе, расходуетъ столько денегъ; служившій же у Хвощинскаго поваръ говорилъ ему, что Хвощинскій никогда не отказывалъ себѣ въ блюдахъ и разъ навсегда отдалъ приказаніе, чтобы къ столу подавалась ежедневно дичь, какъ бы дорого она ни стоила. Независимо отъ этого, майоръ Биллингъ показалъ, что полковникъ Мерклинъ сообщилъ ему, будто Хвощинскій получалъ съ какого-то подрядчика по 10 коп. съ ока за пріемъ въ складъ недоброкачественныхъ сухарей. Что подрядчики дѣйствительно платили Хвощинскому, доказательствомъ этому служитъ показаніе купца Гурори о томъ, что, находясь подрядчикомъ 32-го военно-временнаго госпиталя, онъ слышалъ отъ вполнѣ достовѣрныхъ и заслуживающихъ довѣрія лицъ, будто смотритель котроченскаго склада, фамиліи котораго въ то время онъ не зналъ, получалъ отъ товарищества и другихъ поставщиковъ по 10 и 20 сантимовъ за каждое око принятыхъ имъ въ складъ недоброкачественныхъ сухарей. Сверхъ того, ему извѣстно, что Хвощинскій выдавалъ за деньги квитанціи раньше доставленія въ складъ сухарей и галетъ».

   Затѣмъ, относительно Борена, обвинительный актъ свидѣтельствуетъ, что изъ найденныхъ у него бумагъ видно было о полученіи писаремъ Бореномъ значительныхъ суммъ (отъ 100 до 3,000 р.) отъ поставщиковъ. Въ теченіи своей службы у Хвощинскаго, онъ, Боренъ, кромѣ жалованья, имѣлъ большіе доходы отъ подрядчиковъ: Захарьина, Шишилева, Варшавскаго, Муханова, Штрауса, отъ товарищества «Грегеръ, Горвицъ и Коганъ», отъ Фалькенгагена и другихъ мелкихъ поставщиковъ. Всѣ они платили ему среднимъ числомъ до 100 р. за каждую квитанцію, причемъ плата эта производилась за скорѣйшую ихъ выдачу. Сверхъ того, онъ, Боренъ, получалъ отъ Фаерштейна, агента Варшавскаго, по перевозкѣ въ склады продуктовъ, 200 р. жалованья. Такимъ образомъ, въ продолженіи одиинадцати-мѣсячной службы, по словамъ Борена, при первомъ показаніи, онъ «заработалъ» 40,000 рублей.

   Впослѣдствіи, когда Боренъ былъ привлеченъ къ слѣдствію уже въ качествѣ обвиняемаго, онъ измѣнилъ показаніе и хотя не отрицалъ, что подрядчики платили писарямъ, но за что именно объяснить не могъ…

   Всѣ трое подсудимыхъ отрицали на судѣ свою виновность… Поручикъ Хвощинскій, еще молодой человѣкъ довольно пріятной наружности съ манерами, обличающими въ немъ извѣстныя привычки, объяснялъ обнаруженные недостатки «мышеѣдомъ» и «усыпкой». Что же касается до его роскошной жизни, то, по словамъ его, онъ получилъ 14,000 наслѣдства отъ дяди и вообще «привыкъ ѣздить въ каретахъ».

   На дальнѣйшемъ судебномъ слѣдствіи подсудимые и нѣкоторые свидѣтели отрицали правильность осмотра склада провѣрочной комиссіи, на основаніи актовъ которой г. прокуроръ и основывалъ, главнымъ образомъ, свое обвиненіе.

   Такъ это или не такъ, не въ томъ дѣло. Быть можетъ, растрата произошла частью и до Хвощинскаго, быть можетъ, и нѣтъ. Какъ не велика цифра «хищенія», но насъ, главнымъ образомъ, занимаетъ «бытовая» сторона этого дѣла.

   Въ то время, какъ происходилъ допросъ свидѣтелей и на судѣ выяснялся цѣлый рядъ плутней, простодушныхъ мошенничествъ, всевозможныхъ грубыхъ «тонкостей» и сдѣлокъ съ подрядчиками,— я глядѣлъ на скамью подсудимыхъ и скоро пересталъ слушать. Въ моемъ воображеніи проносились обрывки воспоминаній, эпизодовъ, невольно напрашивающихся при всякомъ подобномъ процессѣ, будь то процессъ «червонныхъ валетовъ», процессъ Юханцева или какой-нибудь другой. И изъ этихъ обрывковъ и эпизодовъ невольно складывались типичныя черты одной и той же «родной» картины…

   Дворянская семья, быть можетъ, богатая, взлелѣянная на крѣпостномъ правѣ. Рѣзвый маленькій мальчикъ, балованный, выростающій на привольѣ, среди помѣщичьей обстановки… Гувернеры и гувернантка… внушенія о приличіи, хорошихъ манерахъ и о томъ, что мы благородные… Трудъ… Какой трудъ?.. Надо порядочному человѣку служить и сдѣлать карьеру, чтобы порадовать родителей… Среди этихъ разговоровъ — погромъ въ видѣ крестьянской реформы… Быть можетъ, кое-какіе остатки и пошли на дальнѣйшее самоусовершенствованіе юноши, но умственный и нравственный багажъ при вступленіи въ жизнь такъ малъ, а потребности «жить, какъ другіе «порядочные люди» живутъ, такъ великъ!.. Случай есть, слава Богу — онъ вынесетъ, а если нѣтъ?..

   За послѣднее время мы видѣли на скамьѣ подсудимыхъ многихъ такихъ помѣщичьихъ «выкормковъ», попавшихъ въ «тиражъ»; жизнь ихъ — одна случайность, и многіе ли изъ нихъ, особенно болѣе легкомысленные, знаютъ, куда приведетъ ихъ звѣзда: къ тихой ли пристани обезпеченнаго положенія или къ профессіи чсрвонпыхъ валетовъ низшаго сорта?.. И тѣ и другіе шансы равны для всей этой массы шелопаевъ, не обладающихъ никакой устойчивостью, обнаруживающихъ какой-то поразительный индефферентизмъ въ вопросахъ нравственности и руководствующихся въ жизни своеобразнымъ кодексомъ чести…

   А кругомъ жизнь идетъ, возбуждая зависть неудовлетвореннаго тщеславія. «Жизнь», по понятіямъ этихъ «выкормковъ» — Пивато, Борель, лошади, коляска, любовница en vogue, приличныя знакомства… Если вдобавокъ есть честолюбіе, то «жизнь» принимаетъ еще болѣе заманчивую форму и бѣдному «выкормку» грезится вся прелесть такого соединенія пріятнаго съ полезнымъ…

   Вынесетъ судьба или не вынесетъ!?

  

IV.

   Судебное слѣдствіе закончено. Прокуроръ начинаетъ рѣчь — вниманіе! Изъ начала рѣчи видно, что если Хвощинскій попалъ на скамью подсудимыхъ, то этимъ онъ обязанъ самому себѣ… (О, легкомысліе и отвага россійскаго «выкормка» — узнаю васъ!) Въ этихъ словахъ, впрочемъ, не было ни малѣйшаго каламбура. Дѣйствительно, подсудимый слишкомъ открыто пользовался плодами хищенія и само обвиненіе указало (я цитирую обвинительную рѣчь по стенографическому судебному отчету), «что однимъ изъ поводовъ къ возбужденію настоящаго дѣла послужило то обстоятельство, что Хвощинскій, живя въ Бухарестѣ, велъ роскошную жизнь и жилъ въ то время съ актрисою Колосовою, извѣстною подъ названіемъ «брилліантовой дамы» и удивлявшею всѣхъ жителей роскошью своихъ нарядовъ, которая дошла до того, что она не знала даже, куда надѣвать брилліанты, и не нашла ничего лучшаго, какъ помѣстить ихъ на своихъ башмакахъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, о Хвощинскомъ появлялись корреспонденціи въ петербургскихъ газетахъ и въ одной изъ нихъ говорилось, между прочимъ, что онъ далъ какъ-то завтракъ, который обошелся въ 45,000 р. Конечно, въ этихъ разсказахъ много преувеличеннаго. Но нѣтъ дыма безъ огня». Приступая къ дальнѣйшему разслѣдованію, обвинитель замѣтилъ, что, съ переходомъ нашей арміи черезъ Прутъ, въ предѣлы Румыніи, въ Румыніи были учреждены два центральные склада, изъ которыхъ продукты направлялись во всѣ тѣ мѣста, гдѣ въ нихъ встрѣчалась надобность. Однимъ изъ этихъ складовъ, букаресто-котроченскимъ, сначала завѣдывалъ поручикъ Воробьевъ, а потомъ поручикъ Хвощинскій. «Для меня представляется страннымъ — сказалъ прокуроръ — какъ назначеніе Воробьева, такъ и особенно Хвощинскаго на должность смотрителя этого склада. Это былъ главный складъ для довольствія всей дѣйствующей арміи и въ каждый данный моментъ въ немъ находилось казеннаго имущества на сумму до пяти милліоновъ. Между тѣмъ, этотъ складъ ввѣряется человѣку, въ прошломъ котораго нѣтъ ничего такого, что бы заслуживало подобнаго довѣрія. Изъ послужного списка Хвощинскаго видно, что онъ поступилъ на службу, въ 1857 году, фейерверкеромъ, оттуда перешелъ въ гусарскій полкъ корнетомъ и, прослуживъ здѣсь полтора года, въ 1860 году уволился, по болѣзни, въ отставку, въ которой находился до 1877 года. Почти наканунѣ объявленія войны, въ январѣ 1877 года, Хвощинскій поступаетъ вновь на службу, но не въ интендантское вѣдомство, гдѣ бы онъ могъ пріобрѣсти опытность въ томъ дѣлѣ, которое было ему впослѣдствіи поручено, а поступаетъ помощникомъ начальника одного изъ казенныхъ транспортовъ, на обязанности котораго лежало перевозить продукты изъ одного склада въ другой. Пробывъ здѣсь пять-шесть мѣсяцевъ, онъ опять увольняется, по болѣзни, въ двухмѣсячный отпускъ и, явившись изъ него, поступаетъ въ одну изъ канцелярій, гдѣ, однако, онъ оказался неудобнымъ, потому что, какъ говорилъ на слѣдствіи начальникъ отдѣленія продовольственной части Стратановичъ, «Хвощинскій человѣкъ безграмотный»… И вотъ тогда этому-то Хвощинскому, который не имѣетъ опытности въ этомъ дѣлѣ, который не выказалъ способностей и даже оказался безграмотнымъ человѣкомъ, поручается складъ, въ которомъ на пять милліоновъ казеннаго имущества. Чѣмъ это объяснить — г. прокуроръ рѣшительно затрудняется. «Свидѣтель Стратановичъ — замѣтилъ въ своей рѣчи г. прокуроръ — говорилъ, что, къ сожалѣнію, у нихъ не было людей, что къ нимъ, вмѣсто интендантскихъ чиновниковъ, присылали бродягъ; пришлютъ семь чиновниковъ и 600 бродягъ». Конечно, это плохая рекомендація, но г. прокуроръ полагаетъ, что въ интендантскомъ вѣдомствѣ нашелся бы человѣкъ, который, вслѣдствіе прежней свой опытности и честности, могъ бы занять мѣсто смотрителя главнаго центральнаго склада.

   Остановимся на минуту.

   Неполная біографія подсудимаго все-таки даетъ нѣкоторыя указанія и дополняетъ собой подробности о «брилліантовой» дамѣ. Затѣмъ, если прокуроръ не въ состояніи былъ объяснить, какимъ образомъ складъ, въ которомъ постоянно было на пять милліоновъ имущества, былъ довѣренъ «человѣку безъ прошлаго», то, разумѣется, и я долженъ отказаться отъ объясненія, такъ какъ показаніе начальника отдѣленія по продовольственной части, свидѣтеля г. Стратановича о «шестистахъ бродягахъ на семь интендантскихъ чиновниковъ» тоже нельзя считать за объясненіе. Показаніе этого свидѣтеля можетъ только развѣ прибавить лишній вздохъ къ общимъ вздохамъ о такомъ безлюдьѣ въ отечествѣ, что даже «бродяги», въ случаяхъ особенно важныхъ, присылались для наблюденія за имуществомъ и, такимъ образомъ, мѣшали осѣдлымъ интендантскимъ чиновникамъ; но, во всякомъ случаѣ, къ числу «бродягъ» подсудимаго причислить невозможно и, вѣроятно, не его имѣлъ въ виду свидѣтель.

   Упоминаніе обвинительной власти о печати не въ смыслѣ укора является, конечно, неожиданнымъ сюрпризомъ среди общихъ обвиненій этой самой несчастной печати. Еще недавно, въ Кіевѣ, военный прокуроръ послалъ по адресу печати комплиментъ совсѣмъ другого характера; вообще, надо правду сказать, нашей печати рѣдко приходится слышать не бранное слово. Каждый, такъ или иначе, считаетъ долгомъ своимъ какъ-нибудь да поддѣть печать и не даромъ еще до сихъ поръ положеніе нашихъ провинціальныхъ корреспондендентовъ напоминаетъ положеніе «отверженнаго» человѣка, съ которымъ, при удобномъ случаѣ, не грѣшно расправиться, судомъ Линча.

   Хотя нечего, разумѣется, гордиться, что блескъ букарестской жизни подсудимаго и его «брилліантовой» дамы заставилъ корреспондентовъ написать объ этомъ, тѣмъ болѣе, что обличеніе это и не представляло серьезной опасности, такъ-какъ объектъ его не представлялъ собой крупнаго козыря,— тѣмъ не менѣе, повторяю, отношеніе прокурора къ печати въ данномъ случаѣ весьма пріятное исключеніе и показываетъ, что печать можетъ послужить иногда «однимъ изъ поводовъ» къ раскрытію злоупотребленія, если послѣднее заявляетъ о себѣ слишкомъ громко и олицетворяется въ удобной для обличенія формѣ.

  

V.

   Возвращаясь къ обвинительной рѣчи г. прокурора, слѣдуетъ отмѣтить въ ней еще два характерныхъ разоблаченія, свидѣтельствующихъ, что мы въ искусствѣ хищенія не только не отстали отъ временъ крымской кампаніи, когда, по словамъ оффиціальныхъ документовъ, «злоупотребленія превысили всякую мѣру», но, пожалуй, значительно ушли впередъ въ умѣніи обставить «хищеніе» въ формы, неуловимыя, для преслѣдованія и обставленныя всѣми «послѣдними словами» юридической науки. Прежде, напримѣръ, было на этотъ счетъ, какъ и на всѣ счета, очень просто. Призвалъ подрядчика и взялъ съ него кушъ, принялъ гнилое сѣно и составилъ актъ о «волѣ Божіей» въ видѣ дождей или пожара, давалъ солдатамъ червивый сухарь и засимъ, по окончаніи войны, прямо говорилъ, что «пользовался» малую толику, покупалъ себѣ деревню для наслажденія послѣ трудовъ и, очень хорошо зная, что рѣдкій человѣкъ безъ грѣха, испытывалъ нѣкоторое душевное спокойствіе даже и въ случаѣ приглашенія въ слѣдственную комиссію, гдѣ отзывался запамятованіемъ или гибелью оправдательныхъ документовъ во время отступленія или наступленія. Простота оправданія и, главное, громадное количество такихъ объясненій, обезоруживали въ тѣ времена разныя комиссіи. Дѣлопроизводство, конечно, велось по всѣмъ правиламъ. Списывались, доносили, отписывались, изводя горы бумаги, но все-таки пришлось бросать всю переписку, такъ какъ число прикосновенныхъ и число листовъ бумаги грозило обратиться въ нѣчто чудовищное.

   Послѣ крымской войны, много прибавилось новыхъ помѣщиковъ, еще не предчувствовавшихъ будущаго манифеста, и я какъ теперь помню этихъ добродушныхъ «куроцаповъ», сидящихъ по вечерамъ на балконахъ своихъ помѣщичьихъ усадебъ, записанныхъ на имя женъ, конечно, и повѣствовавшихъ за трубкою Жукова табака о разныхъ эпизодахъ войны… Превращеніе разныхъ комиссаріатскихъ «замухрыгъ», дѣйствовавшихъ потихоньку да помаленьку, безъ помпы нынѣшнихъ «выкормковъ» и безъ юридической неуловимости современныхъ ревнителей «хищенія»,— въ чистенькихъ, кругленькихъ, степенныхъ и разсудительныхъ помѣщиковъ совершалась какъ-то совсѣмъ неожиданно. Такихъ помѣщиковъ особенно много развелось, послѣ крымской войны, въ южныхъ губерніяхъ, подъ сѣнью серебристыхъ тополей.

   Я и теперь не забылъ испытаннаго мною изумленія, когда чрезъ нѣсколько лѣтъ послѣ войны, проѣзжая мимо одного изъ такихъ благодатныхъ уголковъ прежняго помѣщичьяго благополучія, узналъ въ одномъ кругленькомъ, бодромъ старичкѣ, созерцающемъ природу, прежнюю «комиссаріатскую крыску» изъ маленькихъ, очень маленькихъ… Призналъ и онъ меня. «Еще ребенкомъ васъ помню… У дяденьки вашего имѣлъ случай по дѣламъ службы бывать»,— проговорилъ радушно старикъ, котораго мой «дяденька» — я очень хорошо это припомнилъ — въ качествѣ «рѣшительнаго» человѣка, не терпѣвшаго комиссаріатскихъ крысъ, такъ «обработывалъ» и съ такими неидущими къ «дѣламъ службы» привѣтствіями, что я въ своемъ отроческомъ сердцѣ почувствовалъ искреннее сожалѣніе къ этому бѣднягѣ, молча сносившему дядинькинъ гнѣвъ.

   Онъ зазвалъ къ себѣ, показалъ свой домъ, представилъ женѣ, познакомилъ съ дѣтьми, изъ которыхъ старшій сынъ подавалъ уже надежды (впослѣдствіи исполнившіяся) быть червоннымъ валетомъ, и упомянулъ, между прочимъ, какъ-то вскользь, что Богъ послалъ ему счастье, довелось по случаю купить «имѣньицо» (а имѣньице было въ 2,000 десятинъ, на берегу Днѣстра). По вечеромъ старикъ разговорился по поводу тогдашнихъ статей противъ взяточничества, мало-по-малу увлекся воспоминаніями и на мои вопросы о злоупотребленіяхъ въ крымскую войну, столь добродушно разсказывалъ о «случаяхъ» и о разныхъ «счастьяхъ» и для большихъ и для малыхъ «крысъ», при этомъ въ его разсказѣ «прикосновенныхъ» было столько (чуть-ли не всѣ, имѣвшіе какое-либо отношеніе къ казенному имуществу), что я, тогда еще юноша, слушалъ его разсказъ, точно арабскую сказку. Главное, поражала простота замысла и развязки.

   Теперь простота эта встрѣчается рѣже, и вотъ, между прочимъ, въ подтвержденіе моихъ словъ два «эпизода», разсказанные въ судѣ обвинительной властью:— первый заключается въ «исторіи заключенія контракта интендантства» съ нѣкіемъ подрядчикомъ Штраусомъ.

   «Сначала, по контракту, мѣстомъ сдачи продуктовъ было назначено Систово, но потомъ интендантомъ Россицкимъ былъ назначенъ сдаточнымъ пунктомъ Букарестъ, причемъ, такъ какъ казна должна была доставлять продукты изъ Букареста въ Систово на свой счетъ, то Штраусъ долженъ былъ доставлять консервы по нѣсколько низшей цѣнѣ, чѣмъ та, какая была установлена первоначально. Съ формальной стороны это кажется правильно, но въ сущности трудно объяснить такую перемѣну складочнаго пункта. Дѣло въ томъ, что въ прошлую войну вопросъ сводился къ недостатку перевозочныхъ средствъ. Продукты были, но средствъ перевести ихъ неимѣлось, вслѣдствіе неисправности румынскихъ дорогъ, малаго подвижного состава и нежеланія погонцевъ перевозить. Подводъ нельзя было найти ни за какія деньги, и тотъ же интендантъ Россицкій телеграфировалъ объ этомъ. Такимъ образомъ, изъ Букареста, гдѣ находился складъ, нельзя было перевести эти продукты въ Систово, на правый берегъ Дуная, гдѣ они, конечно, могли бы принести пользу. Въ результатѣ вышло то, что поставленные консервы, въ количествѣ 88,000,000 раціоновъ, которые казнѣ стоили 4,000,000 руб., остались въ Букарестѣ, не могли быть перевезеными и впослѣдствіи проданы за 33,000 рублей кредит.».

   «Съ формальной стороны это кажется правильно, но въ сущности трудно объяснить!»

   Такія заключенія невольно приходится давать не по одному подобному дѣлу. Другого заключенія, пожалуй, и невозможно пріискать. Это — одна изъ тѣхъ, выработанныхъ жизнью формулъ, которыя имѣютъ широкое распространеніе при оцѣнкѣ многихъ явленій нашей жизни. Такимъ образомъ, приходится отнести потерю 3.967,000 рублей кред. къ числу обстоятельствъ, съ формальной стороны «правильныхъ, но въ сущности мало объяснимыхъ».

   Затѣмъ другое разоблаченіе, сдѣланное обвиненіемъ гораздо болѣе объяснимо, тѣмъ болѣе, что и съ формальной стороны какъ будто неправильно. Дѣло идетъ объ «особенностяхъ» въ пріемкѣ, отличающихъ «вѣкъ нынѣшній» отъ «вѣка минувшаго». Въ крымскую кампанію чаще всего практиковался пріемъ недоброкачественныхъ продуктовъ, а въ кампанію 1877—78 года вообще «недопріемъ». По словамъ прокурора, «прошлая кампанія указала на совсѣмъ другое злоупотребленіе, именно на выдачу поставщикамъ квитанцій раньше, чѣмъ продукты доставлялись. На мѣсто театра войны наѣзжаетъ много поставщиковъ, желающихъ получить подрядъ, и обыкновенно его получаютъ тѣ, которые имѣютъ залогъ. Но туда наѣзжаетъ также масса второстепенныхъ и третьестепенныхъ поставщиковъ, у которыхъ нѣтъ залога. Понятно, что главные поставщики, взявъ большіе подряды и будучи не въ состояніи ихъ выполнить, должны были передавать эти подряды болѣе мелкимъ поставщикамъ, наживая только на разницѣ въ цѣнѣ между цѣною, по которой они получили подрядъ, и цѣною, по которой они сдали его мелкимъ поставщикамъ. Эти мелкіе поставщики, сдавъ продукты, получали отъ смотрителей квитанціи и потомъ представляли ихъ главнымъ поставщикамъ, которые и получали по нимъ разсчетъ отъ казны. Но эти мелкіе поставщики явились въ Букарестъ безъ гроша денегъ, а вернулись оттуда людьми состоятельными. Какимъ же образомъ это случилось? Очень просто. Взявъ у главнаго казеннаго поставщика подрядъ, мелкій поставщикъ, большею частью, не имѣлъ средствъ для исполненія этого подряда. Занявъ какъ-нибудь денегъ и закупивъ на нихъ небольшое количество продуктовъ, онъ представлялъ въ складъ, напримѣръ, 300 четвертей и тутъ входилъ съ смотрителемъ въ сдѣлку, чтобъ получить квитанцію тотчасъ же на 1,000 четвертей, обязуясь, по полученіи по этой квитанціи денегъ изъ казны, представить потомъ недоставленныя 700 четвертей. Интересъ для мелкаго поставщика здѣсь былъ тотъ, что, доставивъ только 300 четвертей, а получивъ квитанцію въ пріемѣ 1,000 четвертей, онъ получалъ изъ казны деньги за 1,000 четвертей и, слѣдовательно, имѣлъ средства на оборотъ. Все зло здѣсь и заключалось въ томъ, что смотритель выдавалъ поставщикамъ квитанціи ранѣе, чѣмъ продукты поступали въ складъ. Честные поставщики впослѣдствіи дѣйствительно довозили. Но были и безчестные поставщики, которые, получивъ квитанцію на большее количество продуктовъ, чѣмъ ими доставлено, и знать ничего не хотѣли. Вотъ этимъ и можно объяснить недостачу въ складѣ продуктовъ, а въ числѣ ихъ и конскихъ консервовъ».

   «Агенты Штрауса, поставлявшіе эти консервы, хотѣли надуть Хвощинскаго. Онъ выдавалъ имъ удостовѣренія въ принятіи продуктовъ раньше, чѣмъ они были доставлены въ складъ, съ тѣмъ, чтобъ они довезли ихъ впослѣдствіи. Но когда наступилъ послѣдній срокъ, 28-е февраля, когда они не были въ состояніи заготовить на фабрикѣ всѣхъ законтрактованныхъ консервовъ, они пожелали надуть Хвощинскаго, воспользовавшись тѣмъ, что еще 23-го февраля онъ выдалъ имъ квитанцію на большее количество консервовъ, чѣмъ ими было доставлено, и потребовали отъ него квитанцію въ пріемѣ тѣхъ консервовъ, которые были доставлены ими послѣ 23-го февраля въ счетъ тѣхъ, которые они были обязаны доставить, такъ какъ получили на нихъ квитанцію еще раньше. Но тутъ они не поладили съ Хвощинскимъ и вышелъ споръ, который тоже послужилъ основаніемъ къ возбужденію настоящаго дѣла». Такимъ образомъ выясняется, что, кромѣ безумной жизни подсудимаго, основаніемъ къ возбужденію дѣла послужилъ тоже и споръ между сторонами. Какъ видно, въ данномъ случаѣ забыта поговорка, «что худой миръ лучше доброй ссоры».

   Въ заключеніе обвинительной рѣчи, прокуроръ обратился къ судьямъ съ слѣдующими словами: «Вамъ, гг. судьи, не безъизвѣстно, какая масса злоупотребленій была въ прошлую кампанію. Но несмотря на то, что законъ опредѣляетъ за эти преступленія строгое наказаніе, они тѣмъ не менѣе существуютъ. Почему же существуютъ эти преступленія? По очень простой причинѣ. Уже давнымъ давно признано, что не строгость наказанія останавливаетъ преступника отъ совершенія преступленія, а сознаніе, что онъ будетъ обнаруженъ и что, несмотря на всѣ ухищренія, которыя онъ приметъ для того, чтобъ провести судъ, онъ, все-таки, будетъ наказанъ. Только такое сознаніе можетъ остановить человѣка отъ преступленія. Поэтому я обращаюсь къ вамъ, гг. судьи, съ просьбою: не дайте себя обмануть, якобы сложностью настоящаго дѣла, тѣмъ, что улики противъ обвиняемыхъ, будто бы, ничтожны. Встаньте на высоту вашей задачи! Вѣдь настоящее дѣло есть дѣло общественнаго интереса! Докажите, что и въ военномъ вѣдомствѣ расточители казенной собственности наказываются. Докажите обществу, что есть, наконецъ, судъ, который въ состояніи обуздать всѣхъ этихъ расточителей казны. Откликнетесь на слова, обращенныя къ намъ съ высоты престола: употребить всѣ мѣры для уничтоженія въ государствѣ хищенія, этого упорнаго зла современнаго общества».

   Нѣтъ сомнѣнія, что эти надежды обвиненія на то, что судъ обуздаетъ расточителей и что несмотря на всѣ ухищренія хищниковъ, они все-таки будутъ наказаны,— заслуживаютъ сочувствія, тѣмъ не менѣе, нельзя не принять во вниманіе, что въ данномъ именно случаѣ главный подсудимый не только не обнаруживалъ никакого «ухищренія», а, напротивъ, но заявленію обвиненія, своей неумѣренной роскошью съ «брилліантовой» дамой и прочей обстановкой, обнаружилъ замѣчательное легкомысліе, такъ что эта роскошь, вмѣстѣ съ несогласіемъ, дошедшимъ до спора съ подрядчиками, и были, по словамъ прокурора, ближайшими поводами къ возникновенію настоящаго дѣла. Очень можетъ быть дѣло могло бы возникнуть и безъ спора съ подрядчиками и безъ хвастовства подсудимаго своимъ богатствомъ, но во всякомъ случаѣ нельзя не признать, что эти обстоятельства играли едва ли не главную роль. Подсудимый именно дѣйствовалъ такъ, что въ его поступкахъ нельзя было найти ничего такого, что бы «съ формальной стороны казалось правильно, а въ сущности трудно-объяснимо». Напротивъ, въ его хищеніи все было неправильно и все очень объяснимо. Эти признаки, конечно, дѣла не мѣняютъ, но заставляютъ усомниться въ легкости обузданія менѣе легкомысленныхъ расточителей, употребляющихъ болѣе дѣйствительныя ухищренія для того, чтобы не быть обнаруженными, и прикрывающихъ хищеніе утонченными формами, выработанными опытомъ жизни и формулой, цитированной самимъ же г. прокуроромъ.

   Судъ призналъ виновными: Хвощинскаго — въ пріемѣ, съ корыстною цѣлью, недоброкачественныхъ продуктовъ въ завѣдываемый имъ складъ; въ небрежномъ храненіи ввѣреннаго ему по службѣ казеннаго имущества, отъ чего произошла значительная утрата онаго, и въ выдачѣ поставщикамъ квитанцій на такіе продукты, которые въ складъ не поступали; Цвѣцинскаго — въ бездѣйствіи власти. Обвиненіе же Хвощинскаго въ умышленной порчѣ продуктовъ, чтобъ скрыть пріемъ недоброкачественныхъ продуктовъ, Цвѣцинскаго въ выдачѣ, съ корыстною цѣлью, квитанцій на большее количество консервовъ, чѣмъ было приготовлено и имъ осмотрѣно, а Борена въ томъ, что, вмѣстѣ съ Хвощинскимъ, завѣдомо участвовалъ въ выдачѣ на поставленные продукты квитанцій — судъ призналъ недоказаннымъ. Поэтому, судъ постановилъ: 1) Хвощинскаго, по лишеніи чиновъ, дворянства и всѣхъ правъ состоянія, сослать въ Сибирь на поселеніе, въ мѣста, не столь отдаленныя; 2) Цвѣцинскаго — отставить отъ службы; 3) убытки, понесенные казною отъ уплаты Штраусу денегъ за недопоставленные имъ 7,944 ящика консервовъ, взыскать съ обоихъ подсудимыхъ поровну, за круговою ихъ отвѣтственностью; 4) убытки казны отъ недопринятыхъ Хвощинскимъ конскихъ консервовъ (4,054 ящика), галетъ и пищевыхъ консервовъ (80,505 порцій), а равно отъ порчи продуктовъ (сухарей 20,288 пудовъ, галетъ 28,153 пуда, конскихъ консервовъ 3,790,850 раціоновъ и пищевыхъ консервовъ до 86,153 порцій) предоставить начальству, по приведеніи убытковъ въ положительную извѣстность, взыскать съ Хвощинскаго административнымъ порядкомъ; 5) приговоръ въ отношеніи Хвощинскаго, по вступленіи въ законную силу, представить, чрезъ военнаго министра, на Высочайшее усмотрѣніе, и 6) по обвиненіямъ, въ которыхъ подсудимые признаны невиновными, а равно Борена въ лихоимствѣ, считать ихъ по суду оправданными, по недоказанности обвиненія.

  

VI.

   24 мая въ Москвѣ былъ рѣдкій у насъ праздникъ. Въ лицѣ семидесяти-двухъ-лѣтняго старика, Н. И. Пирогова, чествовали не только знаменитаго ученаго, неутомимаго хирурга, талантливаго публициста, но и необычнаго общественнаго дѣятеля, который, съ рѣдкой у насъ независимостью, стремился проводить убѣжденія въ жизнь, слить слово съ дѣломъ, который, проповѣдуя уваженіе къ человѣческому достоинству къ свободѣ мысли и человѣчности, училъ «быть, а не казаться» и основой педагогической дѣятельности и воспитанія считалъ только силу науки и нравственнаго вліянія,— человѣка, глубоко уважавшаго молодость, доказывавшаго, что надо воспитать не врача, не чиновника, не спеціалиста, а «человѣка», потому что самъ Пироговъ прежде всего «человѣкъ былъ».

   И теперь, стоя, какъ выразился Пироговъ, «у порога вѣчности», маститый юбиляръ, давно оставившій общественную дѣятельность, въ отвѣтъ на привѣтствіе отвѣчалъ рѣчами, полными любви къ молодости, вѣры въ торжество правды и такой нравственной свѣжести, что, читая эти слова представителя прошлаго поколѣнія, невольно поднимается духъ и надежда закрадывается съ сердце человѣка, извѣрившагося посреди другихъ рѣчей и другихъ пророчествъ, раздающихся въ послѣднее время въ главенствующей публицистикѣ.

   Прежде чѣмъ разсказать читателю о подробностяхъ праздника въ честь Пирогова, считаю не лишнимъ дать читателямъ краткій очеркъ его общественной дѣятельности, прерванной двадцать лѣтъ тому назадъ. Въ одной изъ рѣчей своихъ юбиляръ, между прочимъ, сказалъ, что онъ имѣлъ въ виду положить начало просвѣтляющей силы разума въ основу своей педагогической дѣятельности. «Но она — прибавилъ онъ — къ сожалѣнію, продолжалась недолго». Припомнимъ же и эту дѣятельность и другія стороны многосторонней дѣятельности этого человѣка {Біографическія подробности и данныя о научной дѣятельности Пирогова извлекаю изъ брошюры г. Бертенсона.}, пятидесятилѣтній юбилей котораго, съ Высочайшаго разрѣшенія, праздновали на дняхъ.

   Родился Н. И. Пироговъ 13 ноября 1810 г. въ Москвѣ. Отецъ его былъ чиновникомъ. Сперва Пироговъ получилъ домашнее воспитаніе, потомъ былъ въ частномъ пансіонѣ, но разразившаяся надъ семействомъ его бѣда заставила 14-лѣтняго подростка поступить въ московскій университетъ. Содѣйствіе въ этомъ оказалъ профессоръ Мухинъ, извѣстный въ свое время врачъ.

   Оказавшій блестящія способности юноша, черезъ три года, будучи 17 лѣтъ отъ роду, окончилъ курсъ съ званіемъ лѣкаря и вступилъ въ профессорскій институтъ. Оттуда молодой кандидатъ въ профессора былъ отправленъ для усовершенствованія въ Дерптскій университетъ съ тѣмъ, чтобы послѣ ѣхать за границу. Въ Дерптѣ Пироговъ пробылъ вмѣсто двухъ положенныхъ лѣтъ, цѣлыхъ пять, потому что, вслѣдствіе бывшей во Франціи революціи, выѣздъ за границу былъ невозможенъ, и Пироговъ только въ 1833 году отправился въ Берлинъ и Гетингенъ, гдѣ посѣщалъ лекціи лучшихъ профессоровъ. Черезъ два года Пироговъ возвращался на родину, разсчитывая занять профессорскую каѳедру въ Москвѣ, но въ Ригѣ онъ заболѣлъ и тѣмъ временемъ на каѳедру хирургіи въ Москвѣ былъ избранъ тогдашнимъ попечителемъ, графомъ С. Г. Строгоновымъ, Иноземцевъ.

   Занятія Пирогова въ Дерптѣ сослужили ему службу. Несмотря на традиціонное недовѣріе нѣмцевъ къ русскимъ научнымъ силамъ, необычайныя дарованія Пирогова обратили на себя вниманіе медицинскаго факультета, и по предложенію бывшаго его учителя, знаменитаго профессора Моейра, Пироговъ 26 лѣтъ отъ роду былъ приглашенъ занять каѳедру хирургіи въ Дерптскомъ университетѣ. «Фактъ этотъ — замѣчаетъ авторъ брошюры — получаетъ еще болѣе глубокое значеніе, если принять во вниманіе, что дерптскій университетъ, на подобіе всѣхъ германскихъ университетовъ, не можетъ нуждаться въ ученыхъ силахъ для комплектованія ихъ, имѣя право приглашать изъ-за границы ученыхъ профессоровъ, пользующихся наибольшею извѣстностью».

   Появленіе на каѳедрѣ русскаго молодого ученаго, послѣ знаменитаго Моейра, произвело громадное впечатлѣніе. Пироговъ, отлично владѣвшій нѣмецкимъ языкомъ, въ блестящемъ, научномъ изложеніи читалъ лекціи и скоро пріобрѣлъ симпатіи учащихся. Работалъ онъ много и какъ профессоръ и какъ ученый и, занимаясь по 8 часовъ въ сутки въ клиникѣ и анатомическомъ театрѣ, въ то же время, въ теченіи 4 лѣтъ, издалъ три замѣчательныхъ труда, изъ которыхъ первымъ была «Хирургическая анатомія фасцій и артерій», съ приложеннымъ къ нему атласомъ.

   Вскорѣ послѣ изданія этого труда Пироговъ былъ отправленъ въ Парижъ, гдѣ въ то время славился знаменитый хирургъ Вельпо. Когда молодой русскій ученый представился французскому ученому, то засталъ его, разсматривающимъ его атласъ. Вельпо, узнавъ, что Пироговъ пріѣхалъ въ Парижъ, чтобы учиться у него, отвѣтилъ: «Вы застали меня за вашей анатоміей: не вамъ учиться у меня, а мнѣ у васъ».

   Насколько въ этихъ словахъ было французской любезности, судить трудно, но, во всякомъ случаѣ, уже въ то время Пироговъ былъ извѣстенъ въ ученомъ медицинскомъ мірѣ и привезъ изъ Парижа самыя лестные отзывы Вельпо о своихъ трудахъ. Вѣроятно, отзывы знаменитаго иностраннаго хирурга не мало способствовали и тому, что сочиненіе Пирогова, написанное имъ въ 1837 году, было удостоено только въ 1840 году нашей Академіей Наукъ Демидовской преміей.

   Въ 1840 году Пироговъ перешелъ въ медико-хирургическую академію для занятія каѳедры госпитальной хирургіи при военномъ госпиталѣ и должности старшаго врача хирургическаго отдѣленія госпиталя. Съ появленіемъ Пирогова, медико-хирургическая академія ожила. Онъ внесъ въ сонное учрежденіе духъ необыкновенной дѣятельности и энергіи. Онъ организовалъ клинику, и съ тѣхъ поръ постепенно начали организоваться клиники и при другихъ русскихъ университетахъ. Учрежденіе анатомическаго театра при академіи было дѣломъ его рукъ. Предложеніе это встрѣтило оппозицію среди профессоровъ, и не безъ тяжелой борьбы, наконецъ, осуществилось. Пироговъ ѣздилъ за-границу, ознакомился тамъ съ устройствомъ анатомическихъ институтовъ и. по совѣту знаменитаго Гиртля, привезъ съ собою молодого прозектора — нынѣ извѣстнаго профессора Грубера. Въ то же время Пироговъ не оставлялъ и научныхъ занятій. Кромѣ, занятій въ клиникѣ, онъ принялъ на себя чтеніе патологической анатоміи на трупахъ, издалъ шесть выпусковъ «Прикладной анатоміи» и «Атласъ анатоміи для судебныхъ врачей».

   Нечего и говорить, что его «новаторство» встрѣчало массу затрудненій. «Новая освѣжающая струя знанія и неутомимой дѣятельности, внесенная Пироговымъ въ пропитанныя міазмами стѣны военнаго госпиталя, до такой степени ошеломило поборниковъ военно-госпитальной администраціи 40-хъ годовъ», что тогдашній главный врачъ на настойчивыя требованія Пирогова объ улучшеніи гигіеническихъ условій и порядковъ госпиталя, серьезно заподозрилъ Пирогова въ «помраченіи» его умственныхъ способностей, о чемъ «конфиденціально» и довелъ до свѣдѣнія бывшаго военнаго министра.

   Въ 1847 году Пироговымъ впервые примѣнена въ Россіи этеризація. Затѣмъ, въ 1848 году онъ командированъ былъ на Кавказъ, и въ 1849 году появилось на французскомъ языкѣ «Rapport médical d’un voyage au Caucase» съ атласомъ. Во время холеры Пироговъ неутомимо работалъ въ клиникѣ, и плодомъ этой работы былъ новый ученый трудъ «Патологическая анатомія азіатской холеры», за который онъ получилъ большую Демидовскую премію; кромѣ того, подготовлялъ другой обширный трудъ «Анналы госпитальной клиники».

   Настала война… Севастополь былъ осажденъ. Массы людей гибли не столько отъ непріятеля, сколько отъ неурядицъ и злоупотребленій. Пироговъ предложилъ себя къ услугамъ, на помощь безпризорнымъ солдатамъ… «Кто могъ бы повѣрить,— говоритъ авторъ брошюры,— что такой извѣстный хирургъ, какъ Пироговъ, только послѣ значительныхъ хлопотъ добился разрѣшенія отправиться въ Крымъ?»

   Какъ видно, высшая госпитальная администрація того времени неохотно пускала этого человѣка на мѣсто совершавшихся ужасовъ воровства и безурядицы.

   И они были правы въ своей боязни. Работая въ теченіи шести мѣсяцевъ, не зная отдыха, Пироговъ ясно видѣлъ, что большая часть раненыхъ умираетъ не отъ поврежденій, а отъ госпитальныхъ заразъ и злоупотребленій администраціи.

   «Къ чему служатъ всѣ искусныя операціи, всѣ способы лѣченія, писалъ онъ,— если раненые и больные будутъ поставлены администраціей въ такія условія, которыя вредны для здоровья?».. Шесть мѣсяцевъ неутомимой работы, часто не достигавшей успѣха, вслѣдствіе ужасныхъ условій, шесть мѣсяцевъ, въ теченіи которыхъ вопіющія злоупотребленія не переставали возмущать Пирогова, утомили его. Онъ ѣдетъ въ Петербургъ, чтобы тамъ какъ-нибудь помочь врачебному дѣлу на войнѣ, но, разумѣется, не достигаетъ успѣха и снова возвращается въ Крымъ для осмотра госпиталей.

   До 70-ти госпиталей въ Перекопѣ, Херсонѣ, Екатеринославѣ, Харьковѣ и прочихъ городахъ были переполнены въ то время дифтеритическими и тифозными больными и ранеными. Множество больныхъ лежало съ отмороженными ногами. «Въ началѣ 1855 г.— говоритъ Пироговъ — дошло до того, что нашихъ раненыхъ и больныхъ нужно было отправлять при 20о мороза за 400—500 и даже 700 верстъ». Изъ достовѣрныхъ фактовъ извѣстно, что однихъ безъ вѣсти пропавшихъ изъ храбрыхъ защитниковъ Севастополя было 80,000 человѣкъ!

   «Страшное это было время, его нельзя забыть ли конца жизни!» — говорилъ Пироговъ.

  

VII.

   Окончилась война… Общество встрепенулось. Въ воздухѣ потянуло свѣжей новой струей… Въ числѣ многихъ вопросовъ, поднятыхъ тогда, поднялся вопросъ и о воспитаніи. И вотъ въ 1855 году появилась на страницахъ «Морского Сборника» замѣчательная статья «Вопросы жизни». Эта статья обратила на себя общее вниманіе. Она привела въ восторгъ Добролюбова, и онъ по поводу ея написалъ превосходную статью «Авторитетъ въ воспитаніи», въ которой развивалъ мысли Пирогова. Статья Пирогова произвела сильное впечатлѣніе благородствомъ направленія, новизною взгляда, туманностью и глубокою любовью къ молодежи.

   Привожу изъ знаменитыхъ «Вопросовъ жизни» слѣдующее мѣсто:

   «Главныя и высшія основы нашего воспитанія находятся въ совершенномъ разладѣ съ господствующимъ направленіемъ общества. Изъ этого выходитъ, что, оканчивая курсъ воспитанія и вступая въ общество, мы находимъ себя въ необходимости или отречься отъ всего, чему насъ учили, чтобы поддѣлаться къ обществу, или слѣдовать своимъ правиламъ и убѣжденіямъ, становясь, такимъ образомъ, противниками общественнаго направленія. Но жертвовать святыми, высшими убѣжденіями для житейскихъ расчетовъ — слишкомъ безнравственно и отвратительно; а итти противъ общества — гдѣ же взять силъ на это? Къ такой борьбѣ съ ложнымъ направленіемъ общества воспитаніе совсѣмъ не готовитъ насъ. Оно даже совсѣмъ не заботится о томъ, чтобы вкоренить въ насъ высшія, человѣческія убѣжденія; оно хлопочетъ только о томъ, чтобы сдѣлать насъ учеными, юристами, врачами, солдатами и т. п. Между тѣмъ, вступая въ жизнь, человѣкъ хочетъ имѣть какое-нибудь убѣжденіе, хочетъ опредѣлить, что онъ такое, какая его цѣль и назначеніе. Всматриваясь въ себя, онъ находитъ уже готовое рѣшеніе этихъ вопросовъ, данное воспитаніемъ, а присматриваясь къ обществу, видитъ въ немъ стремленія, совершенно противоположныя этимъ рѣшеніямъ. Онъ хочетъ бороться со зломъ и ложью,— но здѣсь-то и оказывается вся несостоятельность его прежняго воспитанія: онъ не приготовленъ къ борьбѣ, онъ долженъ сначала перевоспитать себя, чтобы выйти за арену бойца… А между тѣмъ, годы летятъ, жизнь не ждетъ, нужно дѣйствовать… и человѣкъ дѣйствуетъ, какъ попало, часто падая: подъ бременемъ тяжелыхъ вопросовъ, увлекаясь стремительнымъ теченіемъ толпы то въ ту, то въ другую сторону,— потому что самъ собою онъ не умѣетъ дѣйствовать,— въ немъ не воспитанъ внутренній человѣкъ, въ немъ нѣтъ убѣжденій. А убѣжденія даются не легко: только тотъ можетъ имѣть ихъ, кто пріученъ съ раннихъ лѣтъ проницательно смотрѣть въ себя, кто пріученъ съ первыхъ лѣтъ жизни любить искренно правду, стоять за нее горою и быть непринужденно откровеннымъ какъ съ наставниками, такъ и съ сверстниками».

   Пироговъ, такимъ образомъ, предлагалъ воспитать «человѣка» и человѣка убѣжденія, «готоваго любить правду и стоять за нее горой»… Самъ человѣкъ убѣжденія, онъ принялъ предложенный ему постъ попечителя одесскаго учебнаго округа, съ условіемъ, чтобы программа его дѣйствій была принята. «Видно — говоритъ біографъ — сильно было обаяніе въ ту эпоху II. И. Пирогова на умы лицъ, стоящихъ на стражѣ народнаго просвѣщенія, если программа его не только была принята, но на выполненіе ея ему дано было полное согласіе».

   Но разладъ школы и жизни, о которой говоритъ Пироговъвъ своихъ блестящихъ статьяхъ, тѣ терніи и препятствія, которыми кишитъ русская жизнь, дали себя знать, и педагогическая дѣятельность Пирогова послужила блестящимъ доказательствомъ, что даже и мощный умъ, сильная энергія, даже уступки, на которыя пришлось впослѣдствіи согласиться, не могли сдѣлать всего того, что сдѣлали-бы при болѣе высокомъ умственномъ уровнѣ общества. И скоро Пирогову съ горечью пришлось убѣдиться, что «одинъ въ полѣ не воинъ»… Поборникъ свободной университетской науки, считавшій единственно возможнымъ средствомъ вліянія на молодежь — нравственное вліяніе и науку, Пироговъ, въ короткое время своей педагогической дѣятельности, поднялъ «университетскій вопросъ», возставалъ противъ непотизма въ ученомъ сословіи, первый открылъ воскресныя школы въ Кіевѣ; устроилъ судъ чести въ высшихъ классахъ гимназіи и хлопоталъ о единеніи студентовъ съ профессорами. Правда, извѣстныя кіевскія «Правила» возбудили въ свое время горячую полемику и дали случай горячему его поклоннику, Добролюбову, написать одну изъ блестящихъ и замѣчательныхъ его статей «Всероссійскія иллюзіи, разрушаемыя розгами». Въ этой статьѣ слышался крикъ несбывшихся надеждъ, разрушенныхъ упованій въ силу одного человѣка. «И ты, Брутъ?» — говорилъ Добролюбовъ, когда Пироговъ, противникъ розги, долженъ былъ, оставаясь при особомъ мнѣніи, согласиться съ постановленіемъ большинства. Тогда многіе не поняли Добролюбова и обвиняли его въ личныхъ нападкахъ на Пирогова. Но онъ-то и не нападалъ лично. Смыслъ его статьи не тотъ. Вотъ, говорилъ онъ, свѣтлая, высокая личность, а и та безсильна противъ среды. Онъ признавалъ, что «вліяніе его благородной личности было въ самомъ дѣлѣ сильнѣе, нежели, быть можетъ, самыя рѣшительныя и строгія запрещенія при другомъ начальникѣ», что .онъ былъ связанъ въ своей практической дѣятельности существующимъ уставомъ» и что «онъ употреблялъ усилія сдѣлать то, чего мы желаемъ — но встрѣтилъ препятствія», но критикъ и публицистъ все-таки былъ глубоко задѣтъ тѣмъ, что другіе обскуранты педагогіи могли прикрываться именемъ Пирогова и что онъ, такимъ образомъ, отчасти игралъ въ руку врагамъ мысли. Не безъ горечи пророчествовалъ знаменитый критикъ о томъ, что начала, положенныя Пироговымъ, не вошли въ сознаніе педагогической среды, и пророчества его оправдались. Ушелъ Пироговъ и… свѣтлое утро, принесенное въ Кіевъ Пироговымъ, скоро обратилось въ темную ночь… «Чтобы сдѣлать училище хорошимъ — писалъ Пироговъ — надо дѣйствовать не врознь, не порознь, а общими силами. Чтобы дѣйствовать общими силами, нужно имѣть и общія убѣжденія. А гдѣ ихъ взять? Словъ — сколько угодно: а убѣжденій — это иное дѣло»…

   Въ этихъ словахъ была часть разгадки трагическаго положенія личности среди окружающихъ условій…

   Но, кромѣ того, Пироговъ не сходился во взглядахъ на новыя требованія, отрицавшія полезность его программы. «Онъ отстаивалъ — пишетъ авторъ брошюры — съ свойственной ему энергіей коренной принципъ, по которому попечитель обязанъ оказывать на учащихъ и учащихся одно лишь нравственное вліяніе и быть охранителемъ закона въ университетѣ», но, не найдя сочувствія этимъ взглядамъ, вышелъ въ отставку и поселился въ своемъ имѣніи. Проводы его изъ Кіева были торжественны.

   Вотъ съ какою превосходною прощальною рѣчью обратился онъ тогда къ кіевскимъ студентамъ:

   «Мы всѣ знаемъ,— говорилъ Пироговъ,— что нужно почитать стариковъ, потому-что старики — наши отцы и дѣды, и каждый изъ насъ чѣмъ-нибудь имъ обязанъ. Глядя на старость, мы вспоминаемъ доброе. Слабости и худое забываются при взглядѣ на сѣдину. Но не всѣ знаютъ, что и молодость должно уважать. Она является намъ тотчасъ-же съ ея страстями, вспышками и порывами на первомъ планѣ. Правда, и ее извиняютъ, приводя незрѣлость, неопытность, увлеченіе. Но у нея нѣтъ прошедшаго, и ея будущее кажется чѣмъ-то страшнымъ, по его неизвѣстности. Между тѣмъ, кто не забылъ своей молодости и изучалъ чужую, тотъ не могъ не различить и въ ея увлеченіяхъ стремленій высокихъ и благородныхъ; не могъ не открыть и въ ея порывахъ явленій той грозной борьбы, которую суждено вести человѣческому духу за дорогое ему стремленіе къ истинѣ и совершенству… Я основывалъ мои отношенія къ вамъ на томъ-же нравственномъ довѣріи, котораго имѣлъ право требовать и отъ васъ, потому-что дѣйствовалъ прямо, и знаю, что на молодежь нельзя дѣйствовать иначе, какъ пріобрѣвъ ея полное довѣріе. Вы увѣрились, полагаю, что я водворялъ между вами уваженіе къ закону, долгу и власти — не угрозами, не преслѣдованіемъ, не скрытно, а прямымъ и гласнымъ убѣжденіемъ и примѣромъ. Я не приказывалъ, а убѣждалъ, потому-что заботился не о внѣшности, а о чувствѣ долга, которое признавалъ въ молодежи такъ-же, какъ и всѣ другія высокія стремленія духа. Я былъ приготовленъ къ тому, что меня не вдругъ вы поймете, и еще менѣе поймутъ ваши отцы, или цѣлое общество. Это лежало въ порядкѣ вещей. Судятъ не по намѣреніямъ, а по результатамъ. А результаты въ такихъ дѣлахъ обнаруживаются не скоро, не безъ препятствій и не безъ толковъ, распространяемыхъ незнаніемъ, близорукостью, подозрѣніемъ и мелочными страстями. Я зналъ, что истина моихъ убѣжденій разъяснится не разомъ для всѣхъ, а между тѣмъ встрѣтится много такого, что будетъ говорить противъ меня и заслужитъ порицаніе тѣхъ, которые думаютъ перейти отъ одного порядка вещей къ другому, противоположному, измѣнивъ только внѣшнюю обстановку, или тѣхъ, которые вовсе ничего не думаютъ. Я зналъ, что немногіе раздѣляютъ мой взглядъ на университетскую молодежь и университетскую жизнь вообще; зналъ, наконецъ, и то, что меня будутъ обвинять въ слабости, въ неумѣніи и гоньбѣ за популярностію; но все это не могло измѣнить моихъ дѣйствій, основанныхъ на любви и уваженіи къ молодости, на довѣріи къ благородству ея мыслей и стремленій къ правдѣ. Не вѣрить въ это я не могъ, потому-что не могъ ни сдѣлаться, ни казаться не мною. Это значило-бы для меня перестать жить».

   При вступленіи въ управленіе министерствомъ народнаго просвѣщенія статсъ-секретаря А. В. Головнина, Пироговъ снова былъ призванъ къ дѣятельности. Сперва ему было поручено руководство за границей молодыхъ русскихъ профессоровъ, а затѣмъ, по возвращеніи изъ-за границы, онъ получилъ приглашеніе посѣтить всѣ русскіе университеты и особенно медицинскіе факультеты и представить результаты осмотра. Предположеніе это, однако, не осуществилось. Съ назначеніемъ въ должность министра графа Д. А. Толстого, Пироговъ былъ освобожденъ отъ всякихъ занятій.

   Съ тѣхъ поръ, съ 1866 года, прервалась общественная дѣятельность Пирогова, и онъ поселился въ своемъ имѣніи, оставляя свое уединеніе лишь по вызову Общества Краснаго Креста, основателемъ котораго былъ онъ же, для организаціи врачебной помощи въ франко-германскую войну и въ турецкую войну 1877—1878 годовъ.

   Плодомъ его осмотровъ были подробные отчеты: «Отчетъ о посѣщеніи военно-санитарныхъ учрежденій въ Германіи, Лотарингіи и Эльзасѣ въ 1870 г.» и «Военно-врачебное дѣло и частная помощь на театрѣ войны въ Болгаріи и въ тылу дѣйствующей арміи 1877—1878 гг.». Послѣднее сочиненіе (два тома, слишкомъ 50 печатныхъ листовъ) явилось черезъ восемь мѣсяцевъ послѣ возвращенія знаменитаго хирурга съ театра войны. Въ тиши уединенія онъ работалъ по прежнему.

  

VII.

   Ровно въ часъ дня, 20-го мая, къ московскому университету подъѣхалъ невысокій, скромно одѣтый, маститый старикъ, съ сѣдою бородой и сѣдыми волосами. У подъѣзда онъ былъ встрѣченъ восторженными восклицаніями студентовъ. Въ актовой залѣ его ожидала масса публики. Сопровождаемый московскимъ генералъ-губернаторомъ, ректоромъ и городскимъ головой, юбиляръ былъ встрѣченъ рукоплесканіями. Послѣ рѣчи, произнесенной ректоромъ университета, была получена телеграмма, въ которой Государь поздравлялъ юбиляра. Затѣмъ, подходили депутаціи отъ разныхъ учрежденій, ученыхъ обществъ, печати, и прочитывались телеграммы, полученныя съ разныхъ концовъ. Читались привѣтствія, латинскіе стихи, произносились рѣчи. Юбиляра привѣтствовали университеты Эдинбурга, Мюнхена, Страсбурга и Падуи, медицинскіе факультеты Праги, Парижа, Грейфсвальда и Общество нѣмецкихъ хирурговъ, съ Лангенбекомъ и Гиршемъ во главѣ. Большинство этихъ учрежденій избрало Пирогова почетнымъ членомъ. Всѣхъ депутацій было числомъ болѣе ста. Въ честь Пирогова основалось Хирургическое общество въ Петербургѣ. Онъ избранъ почетнымъ гражданиномъ Москвы, именемъ его наименована новая палата при 2-й городской больницѣ и въ ней положено поставить бюстъ знаменитаго хирурга. Всѣ рѣчи и привѣтствія отдавали дань уваженія знаменитому ученому и общественному дѣятелю. Адресъ студентовъ вызвалъ сочувствіе. Я не стану перечислять всѣхъ рѣчей и адресовъ, а передамъ рѣчь юбиляра, сказанную имъ на торжественномъ актѣ.

   Послѣ выраженій признательности за чествованіе, юбиляръ сравнилъ прежнюю научную правду и нынѣшнюю.

   «Вы не думайте, сказалъ H. И.,— что я по привычкѣ стариковъ буду восхвалять старое время,— я не привыкъ вносить въ дѣло субъективный элементъ». Припомнивъ, что въ его время университетская наука казалась студентамъ «забавною», Н. И. отмѣтилъ громадный прогрессъ въ современной медицинѣ. Что же касается жалобъ теперешнихъ студентовъ на недостаточность демонстративныхъ приспособленій, то и въ этомъ отношеніи теперь университеты ушли далеко впередъ. «Въ наше время, сказалъ Н. И.,— серьезно толковали о томъ, что анатомію можно изучать на картинкахъ, а операціи дѣлались не на трупахъ, а на мылѣ, брюквѣ и рѣдькѣ. Я самъ,— заявилъ знаменитый хирургъ,— кончая курсъ въ университетѣ, не сдѣлалъ ни одной операціи на трупѣ. Точно также, сравнивая прежнее положеніе военно-полевой медицины съ теперешнимъ, находимъ въ послѣдней значительное улучшеніе. «А въ какомъ положеніи находится общежитейская, нравственная правда? И въ этомъ отношеніи юбиляръ находилъ нѣкоторый прогрессъ, несмотря на нѣкоторыя потрясающія событія послѣдняго времени. Недостатокъ нравственной правды у насъ чувствовался и прежде и теперь. Объясненія этого явленія слѣдуетъ искать въ отдаленномъ прошломъ, въ условіяхъ нашего воспитанія. Насъ не учили, говорилъ H. И.,— что слѣдуетъ относиться, какъ къ святынѣ, къ обще-человѣческимъ идеаламъ; намъ не внушали уважать нравственное человѣческое достоинство. Мы уважали и почитали, но это уваженіе было чисто-внѣшнее уваженіе: оно основывалось на страхѣ, не на томъ страхѣ, который Священное Писаніе называетъ началомъ премудрости, а страхѣ предъ силою…» Чтобы иллюстрировать свою мысль, маститый юбиляръ припомнилъ изъ трагедіи Шекспира «Буря» образы Калибана, олицетвореніе грубой силы, и Просперо, олицетвореніе просвѣтляющей силы разума. Всякій разъ, когда Просперо вліяетъ на Калибана, послѣдній держится въ должныхъ предѣлахъ, а иначе онъ проявляетъ свое разрушительное дѣйствіе… «Начала эти, сказалъ Н. И.,— я имѣлъ въ виду положить въ основу своей педагогической дѣятельности, но, къ сожалѣнію, она продолжалась недолго».

   «Но пессимисты,— продолжалъ H. II.,— будутъ оспаривать справедливость моего мнѣнія объ улучшеніи нравственной правды ссылкою на современныя печальныя событія. На это я отвѣчу: буруны неизбѣжны и въ исторической жизни и вообще во вселенной, но они не могутъ нарушать вѣчныхъ законовъ нормальной жизни. Въ данномъ случаѣ должно примѣняться старое, испытанное медицинское правило: «contraria contrariis curantur», а не правило гомеопатовъ: «similia similibus curantur».

   На другой день въ московскомъ благородномъ собраніи былъ данъ обѣдъ въ честь Пирогова. На обѣдѣ было около 300 человѣкъ. Послѣ обычныхъ тостовъ, ректоръ университета, профессоръ Тихонравовъ, произнесъ рѣчь, предметомъ которой служилъ университетскій вопросъ. Обращаясь къ H. И. Пирогову, г. Тихонравовъ сказалъ: «Вы, первый спеціалистъ по этому вопросу, подходили къ нему съ полнымъ сознаніемъ его важности, безъ заднихъ мыслей, съ глубокимъ убѣжденіемъ, что законъ долженъ заниматься не врачеваніемъ временныхъ недостатковъ, а созиданіемъ добра. Вы указали идеалы университетской жизни: вы говорили, что пока профессорская должность составляетъ стадію іерархической лѣстницы, до тѣхъ поръ университетъ будетъ носить характеръ присутственнаго мѣста. Университетъ, по вашимъ словамъ, долженъ быть учрежденіемъ чисто-научнымъ и вполнѣ свободнымъ,— учрежденіемъ, пользующимся полною автономіей. «Поступитесь вашимъ служебнымъ положеніемъ — говорили вы профессорамъ — пожертвуйте тѣмъ, что дается зависимостью положенія, и вы получите полную свободу мысли и слова». Такія же возвышенныя мысли высказывали вы по отношенію къ студентамъ. Если вы даже за родителями не признавали права предрѣшать карьеру ребенка, то воззрѣнія ваши на студенчество отличались еще большею широтой и гуманностью. Провозглашаю тостъ: за человѣка, громко провозгласившаго идеалъ университетскаго устройства!»

   H. И. Пироговъ отвѣчалъ слѣдующею рѣчью: «Пить за здоровье — значитъ желать здоровья; но это пониманіе вульгарное. Тостъ имѣетъ и другое значеніе: пожеланіе предохраненія отъ болѣзни. Такое пожеланіе особенно умѣстно и необходимо въ отношеніи насъ, нашего поколѣнія: нужно, пожелать, чтобъ мы были предохранены отъ болѣзни, господствующей во всемъ образованномъ мірѣ. Болѣзнь эта — такъ-называемая «міровая скорбь», Weltschmerz. Всѣ страдаютъ этою болѣзнью — и молодежь, и взрослые; объ этой болѣзни въ мое время ничего не знали, но не слѣдуетъ забывать, что въ ней есть и отрадная сторона: это — сочувствіе къ горю ближняго, возвышеніе надъ эгоистическими стремленіями. Эта болѣзнь міровой скорби нешуточная и лѣченіе ея трудно; но я высказываю убѣжденіе, что тутъ возможно лѣченіе только по правилу «contraria contrarias curantur». Не могу доказать своего взгляда данными болѣе или менѣе продолжительнаго опыта, но, по личнымъ соображеніямъ, считаю себя вправѣ утверждать это, потому что въ болѣзни есть и сторона благодѣтельная. Нельзя въ больномъ человѣческомъ организмѣ — особенно незрѣломъ — безпощадно отрѣзывать то, что близко сердцу. Пожелаемъ же, чтобъ насъ миновала эта болѣзнь и, вмѣстѣ съ тѣмъ, пожелаемъ, чтобъ врачующіе ее, уничтожая болѣзнь, не разстроили самого организма».

   Много еще говорилось рѣчей на обѣдѣ. Онѣ были завершены слѣдующимъ тостомъ юбиляра: «Какъ человѣкъ прошедшаго, минуя мимолетное настоящее, пью за свѣтлое будущее».

   Съ этими словами Пироговъ вышелъ изъ залы… На третій день онъ уѣхалъ въ свою деревню.

   Въ заключеніе приведу слѣдующую выдержку изъ одной газетной статьи, написанной по поводу юбилея:

   «Если-бы судьба устроила такъ, что Николаю Ивановичу привелось бы увидать свѣтъ, жить и дѣйствовать — не въ Россіи, а гдѣ-нибудь на Западѣ, то, по всей вѣроятности, ему пришлось бы доживать свой вѣкъ нѣсколько въ иной обстановкѣ, чѣмъ теперь. Если бы театромъ его дѣятельности была, напримѣръ, Франція, Англія, Италія или Австрія, то, навѣрное, общество не игнорировало бы знаній, ума, опытности, заслугъ, жажды къ труду, свѣтлыхъ идей и благородныхъ стремленій подобнаго человѣка. Тамъ бы позаботились о томъ, чтобы дать ему возможность широкой и плодотворной дѣятельности, воспользовались бы въ полной мѣрѣ тѣми умственными и нравственными силами, которыя могли бы получить полезное общественное приложеніе. Такія личности, какъ Н. И. Пироговъ, совмѣщающія въ себѣ научный геній съ прямотою характера и съ отзывчивостью на текущія нужды общества, и на Западѣ составляютъ исключеніе; у насъ же они являются одинокими путеводными огоньками, изрѣдка только озаряющими своимъ свѣтомъ скудную почву нашей обыденной посредственности».