Ангелика (отрывок 1)

 

Автор сего сочинения, Иосиф Коженёвский, учился в Волынском лицее, основанном знаменитым Чацким, где ныне занимается преподаванием польской словесности. Упражнявшись с успехом в разных родах поэзии, предался он преимущественно поэзии драматической и первой из поляков в трагедиях отвергнул рифму, делающую разговор неестественным и, следственно, уничтожающую очарование. Глубина чувств и мыслей, сила и отчетливость выражений, благородство и ясность слога, наконец гармония стихов суть неотъемлемые достоинства произведении господина Коженёвского, едва ли не лучшего из драматических писателей Польши.

Ангелика

(одевая Соню, которая начинает терять терпение)

Ты женщина и не должна скучать

Уборами.

 

Соня

Довольно, Ангелика.

 

Ангелика

Постой. Еще дай мне надеть венок.

Ты знаешь ли, когда венчают миртом

Нам голову?

 

Соня

Не знаю.

 

Ангелика

Как же мало,

О бедное дитя, тебе известно.

То радостный, то лучший в жизни день!

(Задумывается).

Однако же, как часто эта зелень

Печальное чело приосеняет,

И хладная страдания слеза

В ее листах пророчественных блещет,

Как бы роса на ветви кипариса,

Растущего на холме гробовом.

 

Герман

А это что?

 

Ангелика

Родитель, ты узнаешь.

 

Герман

Всегда в мечтах! Что доброго в них есть?

 

Ангелика

О! Не лишай меня сих снов златых!

Они живей существенности хладной.

 

Герман

(Отворачивается с неудовольствием, к Вильгельму)

Итак, ты нас с рассветом покидаешь?

Вильгельм

О если бы мне спутницей была

Надежда! Так, нередко возвышает

Отсутствие отсутствующим цену;

И все, к чему мы слишком пригляделись,

С разлукою становится милей.

(Глядя на Ангелику).

О, если б возвратясь и я нашёл

Желанную так тщетно перемену!

 

Герман

Во мне ее ты верно не найдешь. —

То самое тебя здесь встретит сердце,

Которое прощается с тобой.

Желания мои, меня, ты знаешь.

 

Вильгельм

Уверен в них. О как же сладко сердцу

Почтить тебя, любить твое семейство!

Зачем же вам я должен быть чужим?

Когда душа моя под этой кровлей

Всегда живёт, зачем же голова

Моя под ней не может приютиться?

Я сирота безродный, бесплеменный!

Занятия, кормящие меня,

Способные легко доставить жизнь

Безнужную еще кому-нибудь,

Час от часу грустней, однообразней.

С каким бы я восторгом предавал

Плоды трудов распоряженьям умным,

Надзору ангела! им ободрен,

Как мне легок, как весел был бы труд!

Все помыслы мои туда б стремились.

Под мирный кров, где сладостный союз

Мне возвратил природой отнятое

И подарил названием меня

Завиднейшим, чем имя брата, сына!

Но рок велит мне быть для вас чужим…

Живите же, не зная бед, печалей,

И в памяти храните имя друга.

(Сжимает руку Германа и смотрит некоторое время на Ангелику).

 

Ангелика.

(выслушав его со вниманием, подходит и берет его за руку)

Перед тобой — сестра. Не требуй боле.

Герман

Ужель печаль его тебя не тронет?

 

Ангелика

О, я делю её. Но, мой родитель,

Скажи, могу ль ту рану врачевать,

Которая не мной нанесена?

Так, правоту его и тихий пламень

Я свято чту. Не жалуюсь даже,

Что он тоской своей мою печаль —

Последствие сна страшного, умножил.

 

Герман

Пустые сны тебя лишь занимают!

 

Ангелика

Известно мне, ты презираешь их.

Я так же снам не очень доверяю,

Хоть у меня их много в голове.

Но если бы ты выслушал меня…

 

Герман

Что скажешь ты?

 

Ангелика

Прости, боюсь, наскучу.

Любовь всегда бывала суеверна.

 

Герман

Ну, расскажи ж.

 

Ангелика

Послушай: снилось мне,

Что будто бы, мы об руку с Густавом,

Перед тобой упали на колени…

(Указывая на сестру).

На мне была такая же одежда.

Господь с небес взирал! Когда ж рука

Родителя перекрестила вас,

Мы радостно пошли все вместе в церковь;

Дорогою, сжимая руку друга,

Я мысленно клялась ему в любви

И верности. Вокруг меня порхали

Игривые, прелестные мечты

О счастии супружнем, материнском,

И слышалось приветственное пенье…

Над первою виденья половиной,

Предвестницей небесного блаженства,

Не смейся ты!..

 

Герман

Какая же вторая?

 

Ангелика

Вторая? Та недоброе сулить.

Однако же и ту скажу: уже

С Густавом мы стояли у аналоя,

Уже седой служитель алтаря

Готовился благословить супругов,

Лишь на тебя хотела я взглянуть,

Чтобы своим весельем, нежным взором

Родителя тревогу успокоить;

Вдруг вижу я, за мною вместо дружки

Стоить жена в одежде брачной. Лик

Ея был благородно грозен. Быстро,

Узрев её, Густав отдёрнул длань

Свою.

 

Герман

(отворачиваясь)

Увы!..

 

Ангелика

Родитель, будь покоен —

Не забывай, что это сон.

 

Герман

Что ж далее?

 

Ангелика

Дрожала я, как будто лист осенний

Перед грозой. Вдруг призрак сей, меня

Прочь оттолкнув, сам стал с Густавом рядом;

Потом… Гляди! Сорвав с меня венок

И в руку дав поблекшую лилею,

Лицо моё таким завесил флёром!

(Сняв с себя верхний платок, завешивает им лицо Сони, а сама потупляет глаза в землю).

 

Герман

(срывая с лица Сони платок)

Поди, мой друг, займись-ка чем-нибудь.

О дочь моя, ты зришь сама, сей сон

Не есть ли олицетворенный образ

Прочувственных тревог твоей души?

 

Ангелика

Я их чужда, когда себе представлю,

Кого люблю и кем любима я.

Известно мне Густава благородство.

Всё, что о нём худое говорят

Всё клевета. О, если бы ты знал,

Что чувствую, когда в воображенье,

Рука с рукой перелетаю с ним

Грядущего безвестное пространство!

Там он меня от бурь и мразных ветров

Заботливо крылами осеняет;

Там злачною одеждою весны

Не знающей конца, он рядит землю,

Там изо всех нежнейших ощущений

Готовить мне напиток животворный…

Но радости моей не делишь ты,

Угрюмый взор твой в землю устремлён,

Как будто бы приличнейшего места

Ты ищешь там для дочерней могилы.

 

Герман

(с досадою)

Я не терплю мечтательных речей.

Подчас душей моей овладевает

Неистовство, я проклинать готовь

Природу; знать она тебя во гневе:

Взамен ума мечтами наделила.

 

Ангелика

(ласкаясь)

Родитель, знай, что женское блаженство

Не ум творить, — я не люблю его.

Подобен он луне. Его лучи

Холодные, стирая яркость красок

Со всех цветов сей жизни, красный мир

Печальною фатою облекают.

 

Герман

По твоему да будет. Помни лишь,

Что из семян опасных заблуждений,

Посеянных тобою, уродится

Сторицею отчаянье тебе —

И буду я тому один виною.

 

Ангелика

Прости, сих слов понять я не могу.

 

Герман

Не хочешь. О! Ты прежде понимала

Мой взгляд. Твоё повиновенье было

Спокойствием родителя. Теперь…

Скажу ли я? Как часто мне во сне,

Является лик бледный Ангелики, —

Поруганной, покрытой тяжким срамом!

Заботливость о дочерней судьбе,

Сварливая жена воображенья,

На миг один во мне не умолкает,

А ты отца не хочешь успокоить!

 

Ангелика

Но из чего возникли опасенья?

 

Герман

Доселе я желал, чтоб не рука

Отцовская, но собственное сердце

Твоё тебе избрало бы супруга.

Пусть быль бы он лишь мил тебе и честен —

И бедному не отказал бы я:

Но не тому, кто честности личиной

Коварное намеренье прикрыл.

О, если бы его узнал я прежде,

Клянусь творцом! Не совестясь ни сколько,

Тотчас ему от дому отказал бы.

Прошла пора, узнал я слишком поздно,

Кто он, о чём старается. Маня

Надеждою тебя, склонился сердцем

К другой, ему богатством, родом равной.

Возможешь ли снести ты сей удар!

Покинь его, пока тебя он бросить:

Таков совет рассудка, так велит

Родитель твой! О дочь моя! Подумай,

Отчаянье твое убьёт отца!

 

Ангелика

Но кто ж сказал, что он другую любить?

Ты ль языков ещё не знаешь злых?

В забаву им: людей женить и ссорить,

Давно в земле истлевших воскрешать,

И хоронить исполненных здоровья.

Возможно ли любовью считать

Приличием внушенную учтивость?

Не влюбчив он. Нет, прелести кокетства,

Не сладостней, чем Ангелики взор,

Чем взор любви, из сердца исходящий,

Которому один владыка — он!

 

Герман

Но если б ы… Найдешь ли столько силы,

Чтобы снести его потерю?

 

Ангелика

Нет,

Зачем меня, родитель, ты пугаешь?

Почто мое уничтожишь упованье?

Возможно ли принять за образец

Нередкие примеры злодеяний?

Ужель должна я повторить тебе

Священные его обеты, клятвы? —

Ты их готов ничтожными назвать.

Ты молвишь мне: такие ль нарушались?

Я ж верю им; хочу в сей сладкой вере

Кончать мой день и начинать его;

Покуда вдруг открытье роковое,

Предшествуя, как молния удару,

Души моей собой не озарить,

Позволь лететь на сих крылах волшебных,

Хотя б они несли меня — к могиле;

А между тем, родитель добрый мой,

Испытанный в искусстве благородном,

Не отнимай надежды у души,

Когда меня уже спасти не можешь.

1823 г.

 

Источники текста:

«Литературная газета», 1830 г. No 6. С. 43—44.

«Царское село», 1830 г. С. 262—274.

Альм. «Комета Белы» на 1833 г. С. 163—175.