Bibra > Произведения > Все > Сказки

Сказки

Автор: Аблесимов Александр Онисимович

Скачать

А. О. Аблесимов

Сказки.

  

   Источник текста: А. О. Аблесимов — Русская Поэзия. Собрание произведений русских поэтов. Выпуск IV. Под ред. С.А. Венгерова. — C.-Петербург: Типография И. Ефрона, 1894 г.

   OCR, spell check и перевод в современную орфографию: Шале Щербина (Комфортабельные шале в Колашине, Черногория Chalets Shcherbina)

  

I.
Китайская.

   За истинную так иные утверждают,

   Что всё сотворено на свете для людей.

   На это расскажу пример я сей:

   Подобно как и твари рассуждают.

   Начну сперва я с Крыс:

   Они из нор сползлись

   В кучу

   И, возводя свой к Небу взор,

   Зря солнце, зря лучи, и зря на небе тучу,

   И вот их разговор:

   Великолепен свет!

   Какое ж в нем пространство!

   Какое ж в нем убранство!

   Какой

   Для нас покой!

   Какие созданы великие жилищи!

   Какое множество готово всякий час

   По закромам нам пищи

   Всё, словом, что ни есть, всё создано для нас Богами:

   Так должны мы иметь всех тварей здесь слугами.

   Нам Кошка есть одна великая боязнь;

   Тиранством льзя назвать её жестоку казнь.

   Оплошных нас тиранка пожирает,

   А осторожна мышь состарясь умирает.

   Тварь Утки плавали, а где?..

   В пруде;

   И плавая взирали

   На вишню красоту, и также рассуждали:

   Сестрицы! Ведь луга, ручьи и озера

   И реки и моря

   И все плоды, что есть различна роду,

   Здесь созданы для нас:

   Не должны ль мы за то благодарить всяк час

   Природу,

   Которая на свет всех нас произвела

   И пищу нам дала,

   Дала нам и свободу.

   Осел

   Когда то мимо шел

   Потока

   И чиста и глубока,

   А день

   Был ясный.

   Узря свою в воде он тень,

   Лубуяся собой так, как Нарцисс прекрасный,

   Любуясь говорил: да что ж

   Довольно я хорош

   И статен.

   Пускай так люди врут: Осел-то не умен;

   Однако он

   Живет нередко знатен

   И ввек не знает, чтоб стыдиться,

   Умеет лишь гордиться…

   Довольну похвалу Осел себе поет;

   Чего ж еще в красе ему не достает?

   Рогов:

   Без них нельзя бодаться.

   Осматривался и сзади и с боков

   Довольно на себя не мог налюбоваться.

   Кто может, говорил, еще в том сомневаться,

   Чтобы на всех полях трава росла

   Не для ради Осла?

   И люди созданные Ослу повиноваться:

   Всесветный умница, да беден без числа,

   В услугах у Осла:

   Он носит корму нам, он чистит наше стойло

   И водит нас на водопойло.

   О! Коль блажен наш век!

   Такую дерзку речь услышал человек.

   Возможно ль, говорил, чтоб это бедно племя,

   Которо по судьбе

   Таскать осуждено всегда тяжело бремя

   Имело о себе

   Толику

   Мысль велику,

   Не смысля, глупое, оно

   Что всё сначала века

   На свете создано

   Для пользы человека.

   Вседневно Ангел зря с небесной высоты

   Земные суеты

   И тако рек:

   Колико человек

   От Ангела далек;

   Он должен во слезах, в болезни в свет родиться

   И, живши на земле, работать и трудиться,

   Поля орать [1]

   И пищу собирать;

   Беды и счастье с ним всегда попеременно,

   И после умереть он должен попеременно.

   В тот час

   Услыша Тинг [2] сей глас

   Как твари рассуждали

   И заблуждали

   Созвав их, говорил:

   Бог всю вселенную сначала сотворил

   Обилием плодов и Землю насадил,

   А Тварей по свойству Природа разделила,

   Для общей должности друг другу покорила,

   И так устроя свет,

   Путь истинный блаженства

   В вас преимуществ всех ни в ком из смертных нет:

   Имеет всяк из вас свои несовершенства.

  

Примечания

   1. Орало — соха, орать — обрабатывать землю.

   2. Китайский бог.

  

II. Правда и ложь.

   Давно

   Ложь с Правдою живет в почтенье не равно.

   В прошедши времена побольше с Правдой жили

   И ей служили,

   А после стало уж не так:

   Во Лжи узнали смак.

   За Правду умереть готов лишь был дурак,

   А умные на то ни мало но взирали.

   Судьи, вот например, что споры разбирали,

   Они просильщиков без страха обирали

   И кривдой Истину марали,

   Иль, лучше, что одни, другие врали то ж

   Без принуждения вплетали в правду Ложь,

   И речь была та не складна,

   Где Истина одна.

   А кто умел хоть всех Ложь в Правду претворить,

   О том неслась речь так: горазд он говорить.

   Вошла тогда Ложь в моду:

   Толпы умов она под власть себе брала

   И кроме ничего вин лучших не пила;

   А Правда бедная пила уж воду.

   Ложь Истину всегда,

   Вез всякого стыда,

   Как бедного богач, неправой тяжбой жала

   И обижала.

   Не стало больше сил у Правды то сносить,

   Тогда пошла она в обиде попросить

   За честь свою вступиться,

   Надеяся себе без всех

   Помех

   Найти в суде успех

   От Лжи поборониться.

   У Правды то ж

   Была на Ложь

   Во всем улика.

   Просила всю Юстицку Власть

   От мала до велика,

   Не мня, что тем себе готовила напасть.

   У Правды Стряпчих нету

   Брела сама в Приказ, таща и Ложь к ответу.

   Ложь, зря свою беду,

   Нейдет к суду:

   Кругом она себя увидя виноватой,

   Не чаяла в суде отделаться и платой;

   И как мужик богатой

   Не хочет никогда остатися в вине,

   Пронырливая Ложь подобно,

   Как было ей удобно,

   Под покровительство вступила к Сатане.

   Ложь Дьявол увещал,

   Она чтоб не тужила,

   А всю б в том на него надежду положила.

   Он Стряпчего к суду сыскать ей обещал

   Такова

   Удалова,

   Кой с корня бы дела приказные все знал.

   Исполнилося так: тот Ябедник предстал

   В Юстицкое собранье;

   И Правда тут.

   Пошел им суд,

   Настало толкованье.

   Там Правда пред судом Ложь стала уличать,

   А Ябедник на то был должен отвечать.

   Ужасно было зреть как Стряпчий разъярился,

   Казалось, что тогда сам черт в него вселился:

   В лице он пременился,

   Разинул пасть как ад,

   И испустил клевет на Правду яд;

   Руками хлопал,

   Ногами топал,

   Зубами он скрипел

   И яростью кипел,

   Хрипел

   И задыхался!..

   Подьячие врут так: суха де ложка рот

   Приказному дерет.

   Так криком Ябедник в суде не оправдался.

   Полезные текли для Правды те часы

   И Правосудия клонились к ней весы;

   Как вдруг чертенка с три, откуда ни взялися,

   Клубком они свилися

   У Стряпчего в руке

   И так светилися, как злато в кошельке!

   Чьего не соблазнит корысть проклята взора?

   Хотя не завсегда,

   Однако иногда

   Перемогает честь и делает в нас вора!

   Теперь веселый вид явила вся контора:

   Не Стряпчего ответ тут Правду обвинил,

   Но то, что Черт судей на деньги соблазнил:

   Червонцы мнимые их очи ослепили,

   Они со Правдою злодейски поступили,

   Вершили дело так: у Правды всё отнять.

   Продать

   И за бесчестие в платеж все Лже отдать.

   К той описи Крючки приказны приступили.

   А их обряды таковы:

   Как липку Правду облупили

   Всю с ног до головы,

   И Правду дорогую

   Оставили нагую!

   Не можно описать сколь в радость Черт пришел,

   Как будто клад нашел,

   Не клад и не игрушку —

   У Ябедника душку,

   И сделал Черт в тот день великую пирушку,

   На коей для сего удачного конца

   На старости и сам попрыгал голубца.

  

III. Мнение козла о свадьбе старого мещанина.

   Козел, ища ночлега,

   Увидел как на двор проехала телега,

   За ней потом берлин

   И в нем сидел жених, старинный Мещанин,

   А там, напоследи, приехала коляска

   С невестой от венца

   И стала у крыльца.

   Вошла невеста в дом; стал пир и стала пляска.

   Козел на пир,

   Как нищий в мир,

   Побрел, и меж людей прокрался

   И тут же с пьяными толкался.

   И видит жениха гораздо стара,

   С седою бородой

   Сидяща впереди с своею молодой.

   Жена ему не пара

   Затем, что не стара:

   Ей только было лет десятка с полтора.

   Козел с гостями за одно

   Тянул вино

   И брагу

   И взял отвагу:

   Насыпал лоб,

   Схвативши с пивом кружку,

   Ногою топ,

   Стал веселить пирушку.

   Обычай есть

   Крестьянский строгий:

   На свадьбе всем чтоб делать честь,

   Кто б в гости ни пришел, богатый иль убогий,

   По пуще воровства

   Бояться колдовства,

   Бояться, чтоб не быть в обнове свадьбе новой,

   Невесте быть быком, а жениху коровой,

   И для того-то лишь гостям не кажут зла.

   Хозяин приказал всем потчевать Козла.

   Козел сему привету

   Был столько рад,

   Что и примера нету.

   Подшедши к Жениху, сказал: «Здорово, брат, «Женяся».

   Жених, не рассердясь,

   Ответствовал смеясь:

   «Козел, ты бредишь ложь:

   «Я братом быть Козлу нимало не похож».

   Козел твердил всё то ж:

   «Не сомневайся в том, что ты с двумя ногами

   И стал, женившись, молодой,

   Но ты ведь уж теперь с седою бородой,

   Так будешь, может быть, ты скоро и с рогами».

  

IV. Олень и бычок.

   При реке

   Невдалеке

   От той дубровы,

   Олени где велись,

   На тех лугах паслись

   Бычки, Телушки и Коровы

   А в стаде у Коров был вот какой Теленок

   Так волен, как ребенок

   Не телка, да бычок

   И самой уж скачок,

   Что называется, кого чем подурачить,

   Кого бы чем уячить,

   Иль травки у кого клочок, другой отнять,

   Он, словом, всякого умел пересмехать;

   Он всех по-своему телят мычать заставил

   И лучше никого себя не ставил

   Тут не было таких, его б кто проучил.

   Как некогда Бычок к Оленю подскочил

   И стал над ним смеяться,

   Оленю дивоваться:

   «К чему, сказал, рога такие, как крючки?

   «Ты зацепляешься везде уж за сучки.»

   Не уступалого Олень тот был десятка,

   И, верно бы, у них была велика схватка,

   Олень бы дал ему тычок,

   Когда бы не знал, что тот знатненек был Бычок:

   Порода их ему на ум взбежала,

   Откуда удержала.

   Однако не щадя сего врага,

   Сказал ему ответ довольно коротенек:

   «Не смейся, мой дружок, еще ты молоденек:

   «Твой батюшка имел не меньше сих рога;

   «А ты хоть и прыткуешь,

   «Да только сам рогов таких же не минуешь.»

  

V. Лисица и колдун.

   Лисица и Колдун в лесу сошлись

   И так как старые знакомцы обошлись,

   Потом расхвастались друг другу удальством,

   Иль, лучше, плутовством,

   Которое они употреблять обыкли:

   Обманывать привыкли.

   Тот хвастал о себе, что он-то и делец

   Что он-то и хитрец,

   И уж против его не сыщется резец!

   Ответствует на то пронырлива Лисица,

   Что встарь была

   В обманах и она не мелка мастерица,

   И делала дела

   Такие, что ей честь довольну приносили,

   Так с ним она

   Равна.

   Те речи Колдуна

   Немного повзбесили.

   Он мнит, что первому быть, должно одному

   Кому

   Большинством

   Иль старшинством.

   Тотчас о том Колдун Лисице предложил

   И уговор такой он с нею положил:

   Тот первенство достанет,

   Кто чем кого сперва

   Проворнее обманет.

   Не струсила Лиса,

   Но этого ж часа

   Назначила тот день и место для обману.

   Колдун мнил уж его ни кто не проведет.

   Он дня того нетерпеливо ждет

   И так намеренье свое кладет:

   Поране де Лисы уж я, конечно, встану,

   И ждать не стану,

   Лисицу наперед обманом подкушу

   И спор решу.

   Как время лишь приспело.

   Идет Колдун в лес смело.

   Пришел и ждет

   Он в поле

   Часов пять шесть и боле.

   Лисица ни отколе

   К нему нейдет.

   Колдун дивится,

   Уж тот ли это день назначен им сойтиться

   Друг друга обмануть?

   Пришло ему на ум, чтоб на небо взглянуть

   И дни смекнуть.

   И как Колдун добрался,

   Какой тогда был день —

   Стал в пень

   Как в вершу сам попался:

   День этот был тогда обманов ремесло —

   Апреля первое число.

  

VI. Женатый хвастун.

   Был некто Щеголек довольно всем богат

   И был женат,

   А ко всему тому и волокита страстный,

   Ревнивым всем был друг опасный.

   Как прежде он имел изрядный капитал,

   Тогда, что было мочи,

   Старался щегольством пленять он женски очи

   И тем именьице немало промотал.

   Жена его за то ни мало ни тазала

   Да только наказала:

   Взяла пример с него —

   Влюбилася в урода.

   В какого ж?.. В своего

   Влюбилась скорохода.

   Досады на себя она не умножала,

   Но купно и с своим любовником бежала;

   Так этим сделала она ему простор.

   Однако муженек о ней не затужился,

   Но больше в роскоши прямые опустился:

   Мотал до этих пор,

   Как без остатку всё именье истощилось,

   Да только страсти в нем к любви не уменьшилось,

   Достатку больше нет, так в карты стал играть,

   Иль инако сказать: везде он начал лгать:

   «Там сорвал банк ста два, тут был он в половине,

   Тогда он выиграл сто призов у госпожь

   От скуки по полтине;»

   Но всё ли уж сказал? Не всё еще… да что ж?..

   «Еще сот пять поддел — на вечную играли;

   То олух был один, что даром деньги брали!»

   И проигрышу нет,

   Он может заиграть по этому весь свет.

   Да это он и мыслил

   Что в картах тысячи себе велики числил,

   И утешался тем всегда,

   Когда

   Придет его планета.

   Эта,

   Которая ему в игре заполосит,

   Тогда он игрочков и сам пообкосит,

   А вот, и думал он, как это и начнется:

   «Как будет сто рублей, на сотню будет пять,

   А на пять — тысяч сто льзя будет наиграть.

   Тогда кареты, дом, откуда что возьмется

   Богатый экипаж, и всё понаберется.»

   В тот час, как тешит дух счастливой сей судьбой

   В мечте увидит он тогда перед собой,

   Что кучка серебра скопилась хороша,

   А как пройдет сей сладкий сон,

   Тогда не сыщет он

   В кармане ни гроша.

   Подобная мечта рассудок в нас губит,

   Но мыслей этаких ни что не истребит.

   Женатый заложил последню деревнишку

   И мыкался, искал картежную игришку.

   Коль сребролюбцами не можно тех почесть.

   Которы доставать не в клад класть деньги тщатся,

   А только, чтоб на них довольством наслаждаться,

   Так лакомых таких до денег много есть.

   Немедленно лгача те гости посетили,

   Но что ж? Они его чрез два дни в мир пустили:

   Лишен деревни он, лишен и денег стал,

   Да лгать не перестал,

   Но более того в рассказы углубился,

   Всем сказывал, что сам от них он поживился

   С две тысячи рублей; да только тех монет

   В кармане нет.

  

VII. Словесный суд.

   Какой-то Секретарь обижен был довольно.

   А вот чем: капитан слугу его

   Безо всего

   Посек гораздо больно,

   И от сего:

   Секретарек хлопочет,

   Просить в приказе хочет.

   В то время был обед,

   Так уж присутствия в судебном месте нет,

   И разбрелося всё подьяческое племя.

   Обиженный, не тратя время —

   Известно каково крапивно семя

   Есть

   Привязчиво и колко —

   Не только

   Чтобы мог пощечину чью снесть.

   Хоть ненароком кто его по шее смажет,

   И к слову одному привязку учинит

   «Прошу прислушать… скажет

   «Рукою сам укажет,

   Вот этот господин теперь меня бранит.»

   Читатель не дивись на этого урода —

   Нет гаже изо всех подьяческого рода.

   Однако продолжать мне сказку надлежит.

   Просильщик мой на двор к судье бежит,

   Вступает в дом судейский: челобитчик

   И обидчик,

   Узря холопа тут знакома,

   Спросили: дома ли?.. холоп сказал им: «Дома.

   Нет лишних никого,

   «Окроме одного

   Племянника его»,

   Кой с дядюшкой своим сидел в одном приказе

   И также был судья,

   Лишь нет понятья в нем ни об одном указе,

   А был спесив и глуп, как сельска попадья.

   Нечаянный сей вход судей встревожил много,

   В чем способ им найти:

   Принять ли просьбу их, или от них уйти?

   Однако второпях их спрашивали строго:

   «Какая нужда их

   До них?»

   Просильщик им доносит

   И, кланяяся, просит:

   Не допуская то до дальнего труда,

   Словесного суда,

   Обидчика свово пред ними уличает.

   Пришла беда —

   Судья не отвечает.

   Не трус обидчик был;

   Не делая препоны,

   Так, как велят законы,

   Всю правду объявил.

   Из дела этого без справок было видно,

   Кому кто сделал что обидно,

   Кого кто чем винил

   И как бранил.

   Ни слова в сказке я своей не уронил:

   Служивый ехал в ряд купить для птички клетку

   И встретил на пути пылящую Кокетку,

   Которая тогда по новому снежку

   Как к милому дружку

   На санках парой мчится,

   Служивый был нахал,

   Так вздумалось ему за ней поволочиться.

   Он в след ей поскакал

   Нагнал

   И не дал им дороги.

   Слуга ему кричал что мочи есть: «Прочь! Прочь!

   «Кто б ни был ты таков, переломаем ноги;

   Правь дале!.. Едет здесь подьяческая дочь!..»

   За дерзость ту слуге суд сделан был им краток:

   Стащон слуга с запяток,

   И безо всех затей

   Вкусил слуга тут страх плетей.

   Присутствующие, не зная как решить,

   И ссору их не можно утишить,

   Вез должного им права

   Мнят: нет на то устава,

   Свою вели всё речь

   Как должно огурцы в год свежие беречь,

   И как солить их впрок; хоть было то некстати

   Но оба взад, вперед ходили по палате,

   А челобитчики решения их ждут

   И вон нейдут,

   Бранятся меж собой; но только разговором

   Племянник проворчал, пускался на суд

   «Вот вздор какой глупцы несут!

   «Как нету вам стыда трудить таким нас вздором!

   «Не та теперь пора:

   «Мы едем со двора.

   «Удобности здесь нет решить сего прошенья,

   «А должно следовать по силе Уложенья,

   «Делами судными не надлежит спешить.

   Потом дворецкому дан знак был то вершить.

   Дворецкий, на себя приняв судейску рожу,

   Или на то похожу,

   Сердито говоря,

   Винил Секретаря

   Винил и Капитана:

   От коего-нибудь хотел себе кафтана.

   Однако дело то осталось ни на чем.

   Холоп был сам виною

   Вернул плечом,

   Стал к ним спиною

   И строго повелел до утра погодить,

   А поутру сходить

   К их третьему судье — об оном всякий знает,

   Который наизусть законы все читает.

   Промолвил им и то: хоть он де наперед

   За то пооберет,

   Однако разберет,

   До завтра не отложит,

   Но резолюцию тотчас положит.

   И вот окончил чем Дворецкий свой совет,

   А им в толь важный вздор входить досугу нет.

  

Сказка VIII.

   Читателям моим неясну мысль такую

   Еще перетолкую,

   В иное платьице я сказку наряжу

   И так расположу:

   Обижен Секретарь, что высечен детина.

   То плевая беда,

   На чтоб искать суда,

   Когда бы не была другая в том причина,

   От коей сталась быть Секретарю кручина!

   Донес слуга, что их служивый заманил

   В свой дом и девушку водил

   В беседку

   И поизмял на юбке сетку,

   Упрямого ж слугу попотчевал бичом.

   Мое сомненье в чем:

   Служивый заманил не птичку в клетку

   Приказную кокетку,

   К себе не калачом.

   Когда бы девушка сама не похотела

   Она бы ай! Ай! Ай! Запела,

   Слуга б ей подтянул,

   Воскрикнув караул,

   А после то и сё, так люди бы сбежались,

   Нахалы испужались

   И разбежались.

   Но, видно, девушке служивый был знаком,

   Так нет и долгу ни на ком.

   Приказная душа о дочке уж ни слова

   Что сделала позор

   И челобитная не в том у них готова,

   А просьба на другой совсем была узор.

   Слуге та честь досталась,

   О дочке ж молвлено лишь только что каталась.

   Приказный крючкодей

   Просить был должен трех судей,

   Которых, помнится, вот этак прозывали:

   Начальный Игроков,

   Последний Простяков.

   Они не наживали

   Мздоимством серебра,

   Да и не делали ни худа, ни добра.

   В приказе как судьи сидели

   И важность как и все казать хотели —

   В дела глядели,

   Да только ни о чем понятья не имели,

   Так дел вершить и не умели.

   Проворный Секретарь овсяное зерно

   Им скажет что черно,

   Судьи по сказкам то таким и признавали. _

   В другой раз то ж зерно им скажет что бело,

   Уверить тех судей и в том не тяжело:

   Судьи им только рот, как галки, разевали;

   А те крючки как им угодно клюковали

   Не сотенны мешки, да тысячны клевали,

   И так о всех делах докладывали им,

   Подобно как слепым.

   Искусну на стене картину толковали

   Не хитры сколь судьи начальный и меньшой,

   Столь хитр середней был, и был во всем искусен

   Лишь несколько душой

   Приказный гнусен.

   Он, словом, был делец,

   Хитрец

   И, наконец,

   Другим не образец.

   Составился ему венец

   Из злата и сребра и дорогих кристаллов,

   А для сего от всех он прозван Обиралов.

   Не куркали пред ним приказные крючки:

   Сам мог он надевать на всякого очки,

   А из взятков

   Задавал иным тычки,

   Не опасался вперед озадков,

   И так Экспедитор

   Ко бескорыстному судье сперва во двор

   Толкнулся,

   Да обманулся:

   Ни с чем пришел, ни с чем и откачнулся.

   Оттоль секретарёк

   В другой домок

   На той же кляче скок

   И к Обиралову судье поткнулся

   А у сего крючка

   Без полного кулька

   Гостинцов не свернулся.

   Просильщиков судья хоть сотен трех лишил,

   Однако обоим на пользу всё решил:

   Он сделал в них друзей и ссору утишил;

   Служивый помирился,

   На девушке женился

   И стали жить да быть.

   А!.. Что бы мне не позабыть

   Окончить сказку точно,

   Я думаю вот так,

   А может, это думает и всяк:

   Быть лакому судье-то чересчур порочно,

   Быть глупому ж судье бесплодно и беспрочно.

  

IX. Острый ответ черкаса господину.

   Не летом, не зимою

   Да осенью прямою,

   Когда Борей

   В стране полночной дует

   Когда пловцы спешат к пристанищу с морей,

   Когда бесшубник зло на стужу негодует

   И о печах когда топить дадут приказ,

   В такое время шел по улице

   Черкас

   Без жупана,

   Без кафтана,

   Имея на плечах один халат,

   И тот был худ немножко.

   На этот час глядел в окошко

   Боярин из палат:

   По виду, должно быть, в такой одежде пищу,

   Кой ищет грош на пищу,

   Но видеть у сего льзя было из лица

   Лет в двадцать молодца,

   А не увечного бродягу,

   Слепого самого отвагу,

   Какой без костыля не ступит шагу;

   Такие как-нибудь

   Находят путь;

   А этот, шел, резвился.

   Боярин, зря его, дивился;

   Желание узнать о нем его влекло,

   Стучал Черкасу он в стекло.

   Черкас остановился,

   А из палат к нему лакей явился.

   Холопская рука,

   Сверх воли бедняка,

   Схватила за заплаты

   И повела в палаты.

   Как принят был Черкас, не нужно толковать:

   Черкас пришел не пировать,

   Черкаса называть

   Не станут другом;

   Что спросят, то сказал, да и направо кругом.

   Беседа такого не может быть долга.

   Спросил его боярин строго:

   Куда он шел и чей слуга?

   Черкас и сам не изъяснялся много,

   А только на вопрос Боярину донёс:

   «Ни чей каже слуга, слуга я Пана Бога!

   Иду ж куда мини дорога:

   Не маю я денгов,

   Не маю сапогов,

   А нони ж мини треба.

   Сшукати хлеба».

   По сих словах потребно б сделать честь:

   Велеть чего принесть

   Бедняжке есть;

   Но тут безо всего назад Черкасу бресть.

   Не ложно бедность ту присловицу имеет,

   Что сыт голодного отнюдь не разумеет.

   Боярин мнил: Черкас сказал то без затей.

   Спросил его еще: «Ты божеский лакей?

   «Да что же на тебе одежда не богата?»

   Сказал Черкас

   В последней раз:

   «Як Богу я служу, такая мне и плата!»

  

X. Волокита.

   Был некто щеголек; но щеголь из таких,

   Что называется из щеголей прытких:

   По моде он вести всегда себя старался,

   По моде убирался,

   Дух влюбчивый имел

   И все он нужные приемы разумел:

   Как в ком сыскать любовь, как женщиной плениться.

   Как нежным подойти и страстным притвориться,

   И был всегда в своих поступках очень смел

   И денег было много,

   Женился, и жена попалась не убога,

   Удачно подхватил,

   Однако страсти той в нем брак не сократил;

   Привычка прежняя его не утихает:

   Он перед всякою, как холостой, вздыхает;

   И только вступит с чьей лишь дамой в разговор,

   То ни о чем ином не спросит,

   Как станет выхвалять сперва её убор,

   Какой она прелестный носит;

   Потом ту красоту до облак превозносит,

   Прелестный цвет лица, глаза, румянец щек,

   Приятность рук и ног, прекрасный башмачок,

   С которого тотчас, узря пылинку, сдует,

   Иль, вынув свой табак, он ей рекомендует

   И кажет страсть свою иль вздохом, иль рукой,

   Что будто отняла она его покой!

   Которая ж над ним хоть только посмеется

   А он уж ей тотчас и верностью клянется.

   С иной отчаянным он духом говорит,

   Что в красоте её подобной он не зрит;

   В другой приятности всей силой выхваляет

   И всем богиням он ее уподобляет.

   Потратит пуда три пред каждой нежных слов,

   А любит ровно всех по нескольку часов;

   И над которою победою ликует,

   У той и в мысли нет, а он уж к ней ревнует.

   В один раз Щеголек к красотке подскочил

   И молвил два-три слова,

   Себя в слуги ей поручил

   Красотка не сурова,

   Красотка та в него,

   Влюбилась в самого

   Для того,

   Любить что богача поймала

   Она сызмала

   За деньги любит всех, без денег ни ново,

   Красавица своей любовью торговала.

   Красавица его к себе поприковала

   И как волшебница околдовала.

   Уж он ни где без ней забав себе не зрит,

   Любовью к ней одной горит,

   Ее дарить,

   По ней с ума он сходит,

   Ее на мысль всяк час приводит;

   Ему она

   Одна

   Утеха,

   Других веселий всех помеха

   И тоска,

   И без неё не мог он скушать ни куска.

   А та любовию до тех пор и пылала

   Покамест обирала;

   А как узрела, что у Щоголя того

   Не стало ничего

   И что уже его

   Всего

   Она охолостила

   И по миру пустила,

   Тогда её потухла кровь

   И миновалась вся у ней к нему любовь.

   Красотка бедняка сурово уж встречает,

   С ним долго быть скучает

   И холодно на все приветствья отвечает;

   «Ох! Радость, отвяжись!

   Несносен, ты уж скучишь!..»

   А он ей говорит: «Жестокая! Смягчись

   Ты так, как варвар мучишь!

   Куды как ныне ты, незнамо для чево,

   Ко мне сурова;

   Не хочешь молвить одного

   Со мной приятна, слова?..»

   Какие ж бы ни делал он,

   В отчаянии, пени

   И хоть сто раз пред ней он станет на колени

   И испускает стон,

   Не зря пути к рассудку,

   Но та красавица всё ставила то в шутку,

   Затем,

   Что мнила от него отделаться совсем

   Да лишь не знала чем.

   Красотка ухитрилась.

   С буяном полюбилась

   И с ним уговорилась,

   Назвав его родней,

   Кой будто из чужих краев приехал к ней.

   А Щеголь хитрости такой не знает,

   Красавицу свою он в мыслях лобызает

   И тень её в мечте руками осязает;

   Он страсти к ней своей не может уменьшить;

   Любовь ему твердит к ней всякий час спешить

   Вступя он в спальню к ней, найти утеху чает,

   Но Рок уже удар готов был совершить:

   Он, вместо там ее, соперника встречает,

   Которой бедняку не нежно отвечает

   И не любовная пошла у них игра,

   Тут в страх он приведен был лютою судбиной,

   Как тот буян погнал его дубиной

   Со двора

   И перешиб ему и бок и руку,

   Чем тотчас потушил его любовну муку

   И дал вкусить со всем с любовницей разлуку!

   Пришел бедняк домой, раскаянье творил

   И твердым духом говорил,

   Что он неверную забудет

   И вспоминать о ней по смерть не будет.

   На путь он истинный совсем тогда пришел,

   Жену свою нашел

   Клялся ей, что с ней жить не будет больше розно.

   Он заблуждение свое узнал, да поздно,

   Как всё именье той беспутной просвистал

   И после сам в стыде и изувечен стал.

  

XI. Ошибка, или острый ответ мошенников господину.

   Поехать на гулянье

   Имеют многие желанье;

   По склонности своей себя всяк веселит:

   Иной всё ходит там, иной сидит;

   Иной, напившись пьян, бурлит;

   Иные взад вперед на иноходцах рыщут;

   Другие надобных узреть случаи ищут;

   Посадску тот вдову в любовну ловит сеть

   И думает от ней он руки понагреть;

   Иной, пригожую узря, за ней гуляет,

   Узнать о ней желает,

   С лакеем он её вступает в разговор

   И спрашивает чьих она и где их двор;

   Другой, в знакомую влюбясь, пред ней вздыхает,

   Его пылает кровь;

   Нашедши случай тут, он больше не скрывает

   К ней жаркую любовь;

   Тот, ставши поражен красавицыным взором,

   Стремится о любви дать знать ей разговором;

   А щеголь жалку речь в отчаянье творит,

   Что долго он своей красавицы не зрит;

   Ужамшись петиметр, к кокетке подступает,

   На коем в платье нежный вкус блистает:

   Красавица в убор прелестной в этот раз

   Нарочно нарядясь

   На показ

   И тем свет знающих людей прельщает;

   Иному девушка приятно отвечает,

   А инде за женой ревнивый примечает,

   Как щеголь ей при нем цветочек подает

   И ручку у неё пристойно жмет:

   Соперники, сойдясь, друг друга бесят;

   Посадски мужики с женами пьют,

   А мелки торгаши овощ всяк продают,

   Под пьяну руку всем за фунт полфунта весят,

   За стойкой в кабаке подьячим сбор

   Солдат над мужиком трусливым харабрится

   А с целовальником всяк за обмер бранится;

   У пьяных меж собой бывает спор

   И вздор,

   И шум и враки,

   И брань и драки;

   Десятские глядят, получше кто одет,

   К тому поприцепясь потащат под бекет;

   Гусары там бои кулачны разгоняют,

   Бойцов под караул берут.

   Бойцы орут

   Разгонщикам пеняют,

   В них кольями швыряют;

   Тут чья взяла,

   Да только выторжка бойцам всегда мала;

   Фабричны песнями народ там утешают,

   Которы их творцы нередко вымышляют;

   Плутишки ж по чужим карманам промышляют.

   Читатель! Я тебя рассказом утрудил,

   А на гульбище вот какое было дело:

   Мошенник смело

   По всем местам ходил

   И вкруг людей толкался,

   Где плохо что лежит, к тому и прибирался.

   Проворная рука в карман готова лезть

   Где деньги есть.

   К боярину тогда мошенник тот подкрался

   И, безо всех чинов,

   В карман рукою сов,

   Искал часов,

   А у боярина их нету.

   Вор тотчас и в другой, в тот, где кладут монету,

   И шарить стал,

   Да только ничего и тамо не застал.

   По платью завсегда не трудно обмануться:

   Деньжонки где?.. У сермяков,

   Посадских мужиков

   Ведутся;

   А кто красно одет,

   На верную тут денег нет.

   Боярин слышал всё, да знал не ложно,

   Что было у него в карманах тех порожно,

   И для ради того

   Мошенника сего

   Боярин не стращает

   И шарить допущает.

   Боярин весельчак,

   А вор смельчак.

   Сказал боярин вору так:

   Чем дело обличилось:

   «Не осуди, что тут поклажи не случилось?

   Вор этот светский был, и все ухватки знал,

   Тотчас он, поклонясь, боярину сказал:

   «Нет, ничего, сударь, у нас и зачастую

   Живет, что и к купцам в мошну лазим пустую.»

  

XII. Карточный обман.

   Жил был писец Делец,

   Прошлец,

   А совестью страмец,

   Что им доказано однажды самым делом,

   Когда играл он с офицером

   Такой Игрой,

   Что названа угадка,

   К чему нужда догадка.

   О святках девушки хоронят золотцо

   Иль перстень, иль кольцо,

   А сами так поют, гадай! Гадай девица!

   «Где спрятана былица?..

   Тут девочка тогда угадывать спеши

   И коя не нашла, так та и попляши.

   Девичья та игра: а эта молодецки

   И самая игорка свецка

   И она

   Не очень мудрена.

   Один игру карт взяв, как плод приятной с древа,

   Но карточке начнет кидать

   Направо и налево,

   Другие у него стремятся угадать

   На счастье ль, на резон, иль как попало,

   И кто не угадал, так должен то отдать

   На карте что стояло;

   А ежель угадал

   Так деньги взял.

   И в эту-то угадку

   Имели офицер с подьячим схватку

   А чтобы дело то порядком показать,

   И тот обман писцов яснея рассказать,

   То делалось в том годе,

   Когда еще была игорка эта в моде,

   Тогда была она

   Не так запрещена,

   Так пользовались все удачи тем доходом,

   Служивый мимоходом

   К подьячему зашел,

   Писца навеселе с гостьми нашел.

   Служивый с тем писцом не вместе хоть

   Однако меж собой давно знакомы были.

   По окончании приветных первых слов,

   Служивый сел за стол без всех чинов.

   Божественный стоял тут нектар — с пуншем чаша.

   Подьячий возглашал гостям всем: «Воля ваша,

   Скучна беседа наша:

   Чтоб пунш не простывал,

   Мы лучше будем пить!» сам в рюмки наливал

   И подавал

   Гостям их в руки;

   Потом пришедшему подьячий предложил:

   Не позабавиться ль нам в карточки от скуки?

   Сказавши гость, изволь, и деньги положил,

   А малый картами тотчас им услужил.

   Гость карты в руки взял, писец ему мигает

   И знаки те дает,

   Что будто заманить других он помогает.

   Шутя повел игру и денег не кладет.

   Служивый по себе кривой душе поверил,

   Не мня, что тот писец пред ним в том лицемерил

   Писец выигрывал и деньги брал

   И в свой карман их клал

   Не шуткой, самым делом;

   Проигрывая ж их, назад не отдавал,

   А только головой кивал

   И разуметь давал

   Мелить чтоб на него те деньги мелом.

   Подьячий деньги все к себе переволок

   И только на столе остался лишь мелок.

   Окончилась игра; служивый чист остался —

   Плотненько проигрался,

   А всё не догадался.

   Не корм, то был обман.

   Он руку сов в карман,

   А там, хотя против и волн,

   Да только были голи;

   Однако гость не унывал,

   А уповал,

   Что проигрыш свой весь опять назад достанет

   И больше он шутя играть не станет.

   Ему знаком был тот обряд,

   Как регула игры чинить повелевает,

   Когда с кем заодно она бывает,

   То выигрыш делят,

   А истинны свои тут всякий вычитает;

   К тому же думал от: игра была шутя

   И ведал о себе, что он уж не дитя,

   Не рекрут и в игре, сам картой деньгу удил,

   И потому подьячева он нудил

   Те деньги возвратить:

   Он хочет, посидя, домой идтить.

   Но говорил всё то пристойно и опасно.

   Тогда,

   Без всякого стыда,

   Открыл подьячий всё свое пронырство ясно,

   Не шуткой отходил,

   А прямо говорил:

   «Почтенный господин! Я доложить вам смею:

   Я ваших у себя монеток не имею.

   Имею да свои: игра у нас была,

   В которую их мне изволили протешить.

   Так я не виноват: мне карта их дала.»

   От слов сих принужден служивый был опешить,

   Не знал что отвечать,

   Не ведал что зачать,

   Да и нельзя смолчать.

   Он с сердцем говорил, что играно то шуткой;

   Но доказательств в том подьячий не спросил,

   А доносил

   Старинной прибауткой:

   «На то де в море ерш, карась чтоб не дремал!

   «Шутя де пиво пьют, шутя мячом кидают,

   «А в деньги никогда для шутки не играют.

   «Равно де и в игре, ново бы не поймал

   Для лучшего успеху,

   «Поддети олушка стараются на пеху!..

   Все в заходы тогда смеялись гости тут,

   Что документ сей тут

   Подвел не худ.

   Когда бы гость имел с своим-то братом дело,

   И брюхо б не болело;

   А то не может ли тронуть честных людей

   Что этак сработал приказный крючкодей.

   Побрел бедняк домой; ему не до потешек.

   Тужил что обыграть подьячий мог на пешек.