Складъ изданія: Москва, Моховая. Д. Бенкендорфъ, «Книжный магазинъ» Д. П. Ефимова, «Преемница» А. Д. Друтманъ.
OCR Бычков М. Н.
Дѣло было довѣрено мнѣ при слѣдующихъ обстоятельствахъ.
Является ко мнѣ прилично одѣтая, среднихъ лѣтъ дама, заплаканная, со слѣдами еще недавней красоты:
— Мнѣ надо говорить съ вами.
— Что угодно?
Мнется. Потомъ:
— А у васъ есть три свободныхъ часа, чтобы меня выслушать?
— Три часа?!
Признаюсь, я пришелъ въ ужасъ: дама, собирающаяся говорить три часа безъ умолка!…
— Я знаю, что это очень долго, но, право, дѣло мое стоитъ того, чтобы его прослушать. А я не умѣю разсказывать иначе, какъ съ самаго начала. Ужъ потерпите…
— Хорошо-съ…
— Къ тому же — меня къ вамъ направилъ графъ Левъ Николаевичъ Толстой…
Это мѣняло дѣло. Я весь превратился во вниманіе и вотъ что услышалъ.
Но сперва — маленькое отступленіе. Общество, куда я сейчасъ поведу за собою читателя, — средняя купеческая среда: та самая среда, которую сорокъ лѣтъ тому назадъ, подъ впечатлѣніемъ первыхъ драмъ Островскаго, прозвали «темнымъ царствомъ» и въ которую съ тѣхъ поръ будто бы лились и льются злоисцѣляющіе «свѣтлые лучи». Въ послѣднее время русскій литераторъ какъ-то откачнулся отъ этой среды. Думаетъ ли онъ, что ужъ слишкомъ много сдѣлано въ ея области Островскимъ и что заниматься ею послѣ знаменитаго драматурга, значитъ — затягивать старыя пѣсни на новый современный ладъ? Очень ли ужъ ярко и соблазнительно сверкаютъ новые типы милліоннаго молодого купечества, такъ что избалованному ихъ обиліемъ автору нѣтъ охоты спускаться съ эффектныхъ верхушекъ денежнаго міра въ темноватыя норки, гдѣ живутъ, наживаются и проживаются тысячники? Мірокъ этотъ забытъ, и скажу больше: забыты и прощены, за давностью, самые пороки, кипѣвшіе въ «пучинѣ» московской, когда А. H. Островскій навелъ на нее свой обличительный фонарь. Безобразія, развратъ, хамство такъ-называемой «коммерческой аристократіи» вызвали въ московскомъ общественномъ мнѣніи даже нѣкоторую реакцію въ пользу стариннаго купца съ Таганки и Якиманки. Онъ-де былъ Китъ Китычъ, но — семьянинъ. Являясь домой въ пьяномъ видѣ, онъ увѣчилъ чадъ и домочадцевъ, но не привозилъ съ собою француженокъ отъ Омона. Онъ запиралъ свою дочь въ теремъ, чтобы она не перемигивалась съ офицерами, но развѣ это не лучше, чѣмъ предоставить свою дочь ad libitum, всѣмъ офицерамъ всѣхъ видовъ оружія? Онъ билъ благороднѣйшаго мздоимца Василиска Перцова и платилъ за побои воздаяніе. Но, вѣдь, и это безобразіе не хуже чѣмъ самому получать пощечины отъ Василисковъ Перцовыхъ и въ воздаяніе имѣть лишь удовольствіе видѣть, какъ авторъ пощочины, въ присутствіи благоговѣющихъ лакеевъ «Эрмитажа», аристократически моетъ свои бѣлыя руки, оскверненныя «прикосновеніемъ къ купеческой мордѣ»… Все это болѣе или менѣе справедливо. Но мнѣ думается, что снисходительная пословица «не такъ скверенъ чоргъ, какъ его малюютъ» еще не исключаетъ того положенія, что чортъ все-таки скверенъ. И если порокъ средне-купеческаго общества померкъ въ сіяніи пороковъ коммерческой аристократіи, я не нахожу въ этомъ резона ставить первое въ примѣръ второй: въ разномъ видѣ, но другъ друга стоютъ. А что до семейственной и патріархальной простоты, которую ставятъ этому обществу въ главную заслугу его защитники, то — гдѣ же вы найдете болѣе упрощенныя семейныя формы и отношенія, чѣмъ во «Власти тьмы» Л. Н. Толстого? Однако, врядъ ли кто такимъ формамъ и отношеніямъ позавидуетъ. И вотъ всякій разъ, какъ случай забрасывалъ меня въ глубину московскаго средне-купеческаго общества, мнѣ приходилось на первомъ же шагу вступать либо въ старую отрыжку Китъ Китычей — съ одной стороны Большовы, Коршуновы, Гордѣи Торцовы, съ другой угнетенные Митеньки, сумасшедшіе Купидоши, трепещущее чувство во образѣ Любови Гордѣевны и жалкая пьяная правда по слѣдамъ Любима Торцова; либо — прямымъ путемъ — именно во «Власть тьмы». Такова и настоящая исторія.
Довѣрительница моя — дочь человѣка, дѣйствительно, весьма почтеннаго. Я наводилъ точныя справки. Никто не сказалъ мнѣ дурного слова ни о семейной, ни о торговой, порядочности этого купца: «стараго завѣта папаша» — кремешокъ, но съ теплою искоркой внутри, подъ суровою личиной судьи-патріарха. Уступая вѣянію прогресса, онъ отдалъ дочь въ пансіонъ русской мадамъ на французскій манеръ, гдѣ, подобно Лидочкѣ Большовой, дѣвочка «проявила способности» — обучилась играть на фортепіано и танцовать. Когда дѣвушка заневѣстилась, ее взяли изъ пансіона, въ ожиданіи, какой да ея долю достанется Подхалюзинъ. Является женихъ — старшій приказчикъ большой серебряныхъ дѣлъ фирмы. Сватовство это такъ типично, что я разскажу о немъ, хотя оно и не имѣетъ прямого отношенія къ дальнѣйшимъ событіямъ. Дѣвушку заставили играть для жениха на фортепіано. Едва она сѣла къ инструменту, подъ нею сломался табуретъ и она упала…
«Свадьбѣ не бывать», думаетъ она и видитъ, что блѣденъ женихъ, блѣденъ отецъ, блѣдны всѣ — у нихъ та же мысль:
— Хорошо, что я его тогда не поцѣловала! На третій день пріѣхалъ онъ къ намъ, заперся съ папашей въ кабинетѣ и выходить потомъ — весь въ слезахъ… разошлась свадьба. Такъ бы я и осталась «оцѣлованная»!..
Разошлась же свадьба такимъ случаемъ. Когда женихъ сказалъ своему хозяину, что намѣревается жениться, тогъ воскликнулъ, даже не дослушавъ:
— Жениться хочешь? И отлично. Только женишься ты не на этой тамъ своей, — какъ бишь ее?— а у меня для тебя давно припасена невѣста.
И выводитъ за руку свою старшую дочь. Противъ хозяйской воли приказчикъ не посмѣлъ итти, къ тому же за прежнею невѣстой ему давали десять тысячъ, а хозяйская дочка приносила съ собою стотысячное приданое, да еще богатыя перспективы въ будущемъ, — женился, хоть и сквозь слезы… И такъ все это было ясно, понятно, въ порядкѣ вещей, что на измѣнившаго жениха даже не обидѣлись ни брошенная невѣста, ни ея семья: что же дѣлать? хозяинъ не велѣлъ, — значитъ, не судьба. Невѣста (женихъ ей не очень нравился) плакала лишь объ одномъ:
— Господи! какая пройдетъ обо мнѣ слава по купечеству, что отъ меня женихъ отказался…
Нашелся другой искатель ея руки — настоящій герой нашей исторіи, тоже старшій приказчикъ очень крупной фирмы, торгующей мѣховымъ товаромъ. Хватилъ немножко образованія. На невѣсту произвелъ впечатлѣніе тѣмъ, что «всѣ смѣются, зубы скалятъ, а онъ смотритъ этакъ серьезно, пристально, даже съ суровостью». Могъ говорить по-умному. Однако — изъ-за приданаго торговался, какъ жидъ, прося накинуть двѣ тысячи на обѣщанныя десять: а то разойдется дѣло.
— Папаша, дайте ему двѣнадцать тысячъ! — молитъ дочь.
— Голубушка, мнѣ не денегъ жаль, а тебя: какой же онъ будетъ тебѣ мужъ, если: способенъ отказаться отъ тебя изъ-за двухъ тысячъ?
— Дайте, папаша; все равно — видно, ужъ такая моя судьба. А мнѣ будетъ очень срамно, если разойдется и вторая моя свадьба!
Внезапно женихъ подался на великодушіе: согласился на десятитысячное приданое. Приписали это его влюбленности, но впослѣдствіи ларчикъ открылся иначе: изобрѣтательный молодой человѣкъ сватался разомъ къ тремъ невѣстамъ и, когда его драгоцѣнную особу нигдѣ не оцѣнили дороже восьми тысячъ, женился на той, за которою давали десять.
Стали жить — и довольно ладно. Торговая репутація молодого была хороша: онъ славился знатокомъ мѣха, человѣкомъ честнымъ, энергичнымъ, исполнительнымъ. Тесть — не слишкомъ довольный, что зять его — человѣкъ подвластный, да еще служитъ конкурирующей фирмѣ, — далъ ему средства устроить самостоятельный магазинъ на деньги жены и ссуду подъ вексель. Кромѣ того, выдавалъ дочери ежемѣсячно сто рублей на булавки. Кромѣ скупости, молодая не примѣчала за мужемъ особыхъ недостатковъ: деньги у нея онъ отбиралъ, а выдавалъ на содержаніе дома по рублю въ день и требовалъ, чтобы столъ былъ перваго сорта.
— Если, бывало, бифштексъ не по вкусу, заберетъ его съ тарелки, да и пуститъ мнѣ въ лицо черезъ столъ. Супъ не понравится — супомъ плюется…
— Вы называете это — «не было особыхъ недостатковъ»?
— Что же? у другихъ хуже бываетъ… Тогда онъ меня, по крайней мѣрѣ, не билъ…
Съ теченіемъ времени къ скупости прибавилась странная жестокость — сперва по отношенію къ постороннимъ: мальчиковъ въ своемъ магазинѣ молодой купецъ билъ за каждую, даже самую ничтожную вину съ такою свирѣпостью, что они убѣгали одинъ за другимъ, а жена трепетала:
— Не миновать намъ бѣды — попадемъ подъ судъ.
— Эка важность, что бью! — оправдывался мужъ:— меня самого били… и не такъ еще! вотъ и вышелъ человѣкомъ…
Пугала окружающихъ не самая наклонность купца къ бойлу — «всѣхъ ихъ били и всѣ вышли людьми» — но, что онъ билъ не спокойно, — не для наказанія, — звѣрѣлъ, нанося удары… Въ полномъ своемъ ужасѣ развернулась его разнузданность на руку, когда подросли и стали учиться дѣти. Не зная по-латыни ни одного слова, отецъ вздумалъ репетировать сынишку-гимназиста.
— Какъ же это онъ ухитрялся?
— А онъ когда-то начиналъ учиться по-французски, — такъ буквы помнилъ. Спрашиваетъ, бывало, у Коли слова и смотритъ, на первую букву, такъ ли начинается слово, какъ Колька отвѣтитъ. Столъ?.. Если Колька ошибается, скажетъ вмѣсто «mensa», положимъ «mensis» — отецъ не замѣчаеть: хорошо! молодецъ!.. Но, если бы онъ ошибся въ первой буквѣ — ну, обмолвился бы хоть tensa или pensa, — у отца сейчасъ же наливаются кровью глаза: такъ-то ты учишься, мерзавецъ? Ремень въ руки — и пошло живодерство.
А мы еще смѣемся надъ горбуновскимъ анекдотомъ, какъ купецъ выдралъ сынишку за «Софонизбу», почитая ее за неприличное слово! Впрочемъ, я зналъ барышню, которая на вопросъ, что подѣлываетъ ея сестра-курсистка, важно отвѣчала:
— Изучаетъ какую-то Спинозу… должно-быть, очень мудреная болѣзнь, потому что давно уже изучаетъ…
«Дѣтоубійство по мелочамъ» вызывало рѣзкія сцены между родителями, кончавшіяся тѣмъ, что освирѣпѣлый мужъ колотилъ и жену. Но у жены были защитники — братья, жившіе въ томъ же домѣ, черезъ лѣстницу, и ради нихъ семейный палачъ немного сдерживался. Чтобы ускользнуть отъ вмѣшательства жены и необходимости колотить ее, а потомъ имѣть непріятныя объясненія съ шурьями, жалкій, одичалый человѣкъ придумалъ систему келейныхъ наказаній. Запрется въ кабинетѣ и поретъ мальчишку:
— Я съ тебя шкуру спущу, а если крикнешь, спущу и другую, и третью, — не безпокой маму.
Однажды, на шестой день послѣ родовъ, лежа въ постели, жена слышитъ далекое мычаніе, отчаянное, но ничего общаго не имѣющее съ человѣческимъ голосомъ.
— Что это?— въ испугѣ спрашиваетъ она дочь, сидящую у ея кровати.
— Ничего, мамаша… такъ что-то на улицѣ…
Но потомъ ей пришлось сознаться:
— Коля принесъ изъ гимназіи двойку, и папаша его третій день поретъ…
Родильница вскочила съ постели и босикомъ побѣжала выручать сына, забывая, какой опасности себя подвергаетъ… Произошла страшная сцена… Одинъ изъ братьевъ пришелъ на крикъ… И такова сила традиціонной боязни «не пущать на домъ «марали», что несчастная женщина, въ эту ужасную минуту, напустилась на своего же защитника:
— Зачѣмъ ты суешься между мужемъ и женою? Столкуемся и сами…
— Помилуй: ты можешь умереть отъ его безобразія.
— Это мое дѣло.
Послѣдовала болѣзнь, жестокая и долгая, какъ всѣ женскія болѣзни, изнурительная и ведущая за собою цѣлый circulus vitiosus нервныхъ разстройствъ, малокровія и другихъ недомоганій. Пошли лекарства, доктора, скитанія по медицинскимъ звѣздамъ всѣхъ величинъ… Клейнъ, Шервинскій, Остроумовъ, поѣздка въ Крымъ, житье въ санитарной колоніи Ограновича… Кажется, за это время довѣрительница моя сама немножко отстала отъ дѣтей и, какъ говорится, запустила ихъ…
Отношенія мужа къ жениной семьѣ, къ тестю и шурьямъ были нехороши. Свой магазинъ онъ прикрылъ во время торговой заминки и, продавъ его тестю, самъ пошелъ къ нему же въ приказчики, на трехтысячное жалованье. Сдѣлка была выгодная, но зять считалъ себя обиженнымъ и въ особенности тѣмъ, что тесть потребовалъ уплаты по векселю десяти тысячъ, данныхъ имъ на открытіе магазина.
— Папаша, какъ вамъ не стыдно, въ самомъ дѣлѣ?— набросилась на старика и дочь.
— Не хочешь ли хоть сейчасъ получить отъ меня эти деньги?
— Зачѣмъ же вы ихъ съ насъ требовали?
— Затѣмъ, чтобы, когда мужъ тебя броситъ, ты имѣла свой кусокъ хлѣба.
Лечилась моя довѣрительница и въ Крымъ съѣздила на счетъ отца. Мужъ не далъ ни копейки.
Дома продолжалось все то же: глупая скупость и безчеловѣчное битье смертнымъ боемъ жены, дѣтей, прислуги. Иногда на безобразника находили какъ будто минуты просвѣтлѣнія — и онъ смирялся предъ женою, каялся, что и самъ не знаетъ, какъ это вскипаетъ въ немъ сердце, затихалъ немножко, а затѣмъ устраивалъ скандалъ, горшій прежняго… Надо замѣтить, что мы имѣемъ дѣло не только не съ пьяницею, но даже съ вовсе непьющимъ человѣкомъ.
Все это были, однако, цвѣточки — ягодки ждали впереди.
Распространяться далѣе о подробностяхъ этого семейнаго ада — трудная по своей щекотливости тема. Достаточно назвать ея послѣднюю, заключительную точку: супругъ окончательно разнуздался и, послѣ психопатической скупости и жестокости, впалъ въ психопатическій развратъ — окружный судъ увидѣлъ его обвиняемымъ въ попыткахъ къ развращенію своей старшей дочери…
Глухая мірская молва обличаетъ гораздо больше половыхъ преступленій, совершающихся въ мирныхъ, повидимому, нѣдрахъ буржуазныхъ семействъ, чѣмъ доходитъ ихъ до свѣта правосудія; а горькій опытъ убѣждаетъ въ томъ, что мірская молва, въ данномъ случаѣ, рѣдко сплетничаетъ попусту, видя дымъ тамъ, гдѣ нѣтъ огня. Укрывателями преступленій являются обыкновенно тѣ самыя лица, которыя больше всего отъ нихъ терпятъ, т.-е. семья преступника. Мотивы укрывательства — стыдъ, что такая гнусная «мараль» падетъ на домъ; жалость выдать тюрьмѣ и каторгѣ близкаго, родного человѣка, съ кѣмъ сживались многими и многими годами, кого привыкли уважать и бояться, кому привыкли повиноваться, человѣка одного имени и одной крови; наконецъ, — и весьма часто, — паническій страхъ, внушаемый семьѣ самимъ преступникомъ, дѣянія котораго такъ необычны и ужасны, что семья теряется, съ кѣмъ она имѣетъ дѣло — съ безудержнымъ ли въ развратѣ деспотомъ, или просто съ сумасшедшимъ. Запуганныя семьи терпятъ безобразія своихъ психопатовъ, не вынося сора изъ избы, предпочитая терпѣть стыдъ и позоръ дѣйствительный, но тайный, стыду ложному, но открытому — стыду гласной обороны противъ постыдныхъ посягательствъ ошалѣлаго эротомана. Грубый и нескладный по формѣ, но мѣткій анализъ такого скрытаго въ семьѣ полового преступленія, далъ А. Ѳ. Писемскій въ драмѣ «Бывые соколы».
Всѣ указанные мотивы и соображенія имѣлись на лицо и въ настоящемъ случаѣ. Жертвы распущеннаго психопата ограничивались пассивнымъ сопротивленіемъ, заботясь лишь объ одномъ, чтобы намѣренія его не переходили въ дѣйствія. Но расходившагося скота быле мудрено унять. Онъ звѣрѣлъ со дня на день все больше и больше: билъ семейныхъ походя и довелъ свою наглость до того, что мать, не въ силахъ далѣе защищать свою дочь, удалила ее сперва къ роднымъ, а потомъ въ закрытое учебное заведеніе, наперекоръ волѣ нѣжнаго родителя, который, въ отмщеніе за отпоръ, оказанный ему честною дѣвочкой, рѣшилъ не давать дочери никакого образованія:— коли она была мнѣ не покорна, пусть будетъ не барышнею, но прачкою!
Семейный совѣтъ, обезопасивъ дѣвочку, рѣшилъ приняться за безобразника въ серьезъ и, на первыхъ порахъ, будучи не въ силахъ уговорить мою довѣрительницу поднять руку на мужа, т.-е. дѣйствовать уголовнымъ порядкомъ, попробовалъ домашнія респрессаліи. Въ послѣднее время психопатъ манкировалъ службою въ магазинѣ, хотя она была единственнымъ источникомъ его доходовъ. Ему фиктивно отказали.
— Наплевать!
Равнодушіе это скоро объяснилось: скупясь въ грошахъ для жены и дѣтей, чуть не моря семью съ голода, нѣжный супругъ и родитель накопилъ на собственныя удовольствія капиталецъ въ 40,000 рублей, да прибралъ къ рукамъ лучшія женины вещи.
Супруги разъѣхались. Черезъ нѣсколько дней мужъ требуетъ, чтобы жена уступила ему младшаго сына, ея любимца.
— Ни за что.
Тогда онъ выкралъ мальчика обманомъ. Жена подала въ сыскное отдѣленіе просьбу — найти исчезнувшаго супругаи украденнаго ребенка.
По отъѣздѣ мужа, жена осмотрѣла шкапы и сундуки съ своимъ приданымъ: пусто, все, что было получше, выбрано. Въ одинъ прекрасный день, въ отсутствіе жены, хозяинъ-воръ возвратился — подобрать остальное. Когда онъ сходилъ съ набитымъ саквояжемъ до лѣстницѣ, его настигла возвратившаяся жена.
— Гдѣ сынъ?
— Это моя печаль.
— Я не отстану отъ тебя, пока ты не покажешь мнѣ его.
— Не отставай: ищи вѣтра въ полѣ…
— Бери все, да сына отдай.
— Не отдамъ.
— Коли такъ, ѣдемъ въ участокъ.
— Ѣдемъ.
Пріѣхали.
— Вотъ мой мужъ: я о немъ объявляла, что онъ пропалъ и увезъ у меня сына… а теперь нашелся, прошу его задержать.
— Помилуйте, господа, — говоритъ мужъ:— она совсѣмъ сумасшедшая! Я просто собрался къ Сергію-Троицѣ и сынишку захватилъ съ собою, а ей представляется Богъ вѣсть что…
Въ участкѣ жену пристыдили неумѣстною ревностью, поздравили, что мужъ нашелся, и… тѣмъ дѣло кончилось. По выходѣ изъ участка, супругъ, со своимъ саквояжемъ, вспрыгнулъ на извозчика — и былъ таковъ. Жена помчалась за нимъ въ погоню. Оглядываясь онъ не узнавалъ ея, потому что она сняла шляпу и повязалась, какъ горничная, платочкомъ. Такъ прослѣдила она бѣглеца до одной изъ московскихъ окраинныхъ улицъ, гдѣ онъ нырнулъ въ ворота дома, показавшагося женѣ какъ будто знакомымъ… Прочитавъ да воротахъ фамилію домовладѣльца, она вспомнила, что была здѣсь, лѣтъ пятнадцать тому назадъ, послѣ своей свадьбы, съ визитомъ; мужъ привозилъ ее сюда нарочно, чтобы похвастаться, какую онъ добылъ себѣ красивую и воспитанную жену; старшая дочь купца-домовладѣльца была одною изъ трехъ невѣстъ, отказавшихъ жениху-авантюристу… Естественно, что знакомство, начатое такою враждебною демонстраціей, болѣе не продолжалось. Но мужъ потихоньку поддерживалъ связи съ семьею своей бывшей невѣсты и, быть можетъ, даже подъ вліяніемъ ея и затѣялъ похищеніе ребенка: по крайней мѣрѣ, мальчикъ былъ спрятанъ именно въ этомъ домѣ.
Милая семейка ужинала и наслаждалась повѣстью героя о дневныхъ приключеніяхъ, когда предъ всею этою небольшою, но честною компаніей выросла, какъ изъ-подъ земли, моя довѣрительница, въ сопровожденіи околоточнаго. Ребенокъ спалъ на диванѣ… Началась глупая и подлая сцена. Взволнованную до полубезумія мать стыдили ея безпокойствомъ за сына:
— Можно ли такъ гоняться за мужемъ? Что про васъ люди скажутъ? Мужъ отъ того и ушелъ, что вы его замучили, чтобы немножко отдохнуть отъ васъ…
— Богъ съ нимъ… мнѣ его не надо… мнѣ сына…
— Вотъ онъ вашъ сынъ, не пропалъ. Не съ чужимъ онъ, а съ отцомъ.
— Я его возьму съ собою.
— Что это вы? какъ можно везти ребенка въ такую позднюю пору черезъ весь городъ? Вонъ и дождикъ пошелъ… Лучше сами оставайтесь ночевать у насъ.
— Нельзя: обо мнѣ безпокоятся дома.
Порѣшили на томъ, что мальчикъ переночуетъ въ гостепріимной семьѣ, а завтра утромъ мать за нимъ пріѣдетъ. Потомъ принялись мирить. мужа съ женою.
— Это все родители, братцы да сестрицы васъ ссорятъ. Бросили бы вы папашинъ домъ, наняли бы квартирку… вотъ хоть у насъ есть свободная.
— Это вѣрно, — подтверждалъ мужъ, — клянусь: я ничего не имѣю противъ тебя, а только не терплю твоихъ родныхъ. Поселимся отдѣльно, и вотъ увидишь, какъхорошо заживемъ. Я много виноватъ предъ тобою, но все заглажу…
Миражъ счастья соблазнилъ давно не видавшую его женщину. Она согласилась разойтись съ родными… Но, когда на другое утро она пріѣхала за сыномъ, гостепріимная семья встрѣтила ее, какъ незнакомую:
— Что вамъ угодно?
— Гдѣ мой сынъ? мой мужъ?
— Почему мы знаемъ, гдѣ они скитаются? Пожалуйста, оставьте насъ въ покоѣ съ вашими грязными исторіями.
Одураченная ловкимъ заговоромъ, женщина стала грозить, шумѣть — ей засмѣялись въ лицо и вытолкали ее вонъ.
Она приходила еще и еще: одинъ разъ даже поймала мужа въ нѣдрахъ его новаго семейства — даже вцѣпилась въ него руками; на нее набросились всею семьею, оторвали ее отъ мужнина сюртука и вышвырнули на улицу, а мужъ тѣмъ временемъ улизнулъ, куда глаза глядѣли.
— Я буду караулъ кричать, стекла бить стану!— грозитъ несчастная, въ безуміи отчаянія.
Ей хладнокровно возражаютъ:
— Ахъ, сдѣлайте ваше одолженіе! По крайней мѣрѣ, тогда будетъ улика на лицо, что къ намъ въ домъ ворвалась сумасшедшая и скандалитъ.
Только послѣ этой долгой, но безполезной погони за украденнымъ сыномъ, пришелъ конецъ долготерпѣнію бѣдной женщины. Скрѣпя сердце, она отреклась отъ мужа и подала прокурору жалобу, обвиняя семейнаго тирана въ безнравственныхъ покушеніяхъ на дочь и въ похищеніи ребенка.
Родитель продолжалъ скрываться и отличаться. Не зная о жалобѣ, но предполагая, что жена ведетъ противъ него какую-нибудь законную мину, онъ, во избѣжаніе розысковъ и повѣстокъ, жилъ непрописаннымъ. Нѣсколько времени спустя, онъ выкралъ у жены и другого сына — четырехъ-лѣтняго… Но эта покража оказалась менѣе удачною: сестренка похищеннаго мальчика выслѣдила отца до Рязанскаго вокзала и видѣла, какъ онъ сѣлъ въ дачный поѣздъ, — значитъ, живетъ гдѣ-нибудь на подмосковной дистанціи. Нашли его близъ полустанка Малаховки: выдаетъ себя за вдовца и жуируеть въ свое удовольствіе. Дѣтей отдать отказался: закономъ къ тому не обязанъ, — а жены не желаетъ знать.
Моя довѣрительница, — по собственному ея признанію, отъ всѣхъ этихъ издѣвательствъ она была одною ногою въ сумасшедшемъ домѣ, поѣхала въ Петербургъ и подала на Высочайшее имя прошеніе объ отдѣльномъ видѣ и возвращеніи ей дѣтей. Въ комиссіи прошеній пришли въ ужасъ, прочитавъ мотивировку просьбы; обычно продолжительныя въ такихъ случаяхъ справки на этотъ разъ были наведены съ рѣдкою быстротою, и черезъ мѣсяцъ злополучная семья вздохнула свободно, выйдя изъ-подъ кошмара отцовскихъ уродствъ…
Мать получила возможность распорядиться судьбою дѣтей и воспитывать ихъ прилично, безъ трепета и за ихъ будущее, и за ихъ честь. Добиться такой самостоятельности и законныхъ правъ на самозащиту было единственною цѣлью моей довѣрительницы, когда она подавала жалобу. О карѣ преступнику она не думала. Напротивъ, теперь, когда высшее правосудіе дало ей искомыя права, она взяла на себя новую и не легкую задачу — спасти виновнаго мужа отъ позорнаго наказанія, а семью — отъ «марали». Съ этою цѣлью, когда дѣло разбиралось на судѣ, и мать, и дочь воспользовались предоставленнымъ имъ правомъ отказаться отъ показанія. Родственники потерпѣвшихъ давали показанія сдержанныя и осторожно-двусмысленныя. Ни одинъ опасный свидѣтель не былъ вызванъ. Словомъ, счастливаго психопата вытащили за уши изъ омута тѣ самыя овцы, среди которыхъ онъ всю жизнь былъ волкомъ. Великодушіе, очень дурно понятое и оплаченное: повѣренный подсудимаго, попросивъ судъ объ удаленіи свидѣтельницъ изъ залы засѣданія, безцеремонно облилъ ихъ помоями безпутнѣйшихъ выдумокъ, натолкованныхъ ему полусумасшедшимъ кліентомъ… Представитель обвинительной власти, усматривая недочеты въ слѣдствіи, обжаловалъ оправдательный приговоръ, и дѣло перешло въ судебную палату.
Моя довѣрительница радовалась, что удалось спасти мужа, пока ей не выяснили послѣдствій оправданія: мужъ опять получаетъ право на дѣтей, а она остается посмѣшищемъ, облитая помоями адвокатскаго краснобайства… За что?
Подъ впечатлѣніемъ этого удручающаго «за что?», потерявъ вѣру въ правосудіе, съ ненавистью къ людямъ, полная слезъ, проклятій, истерическихъ выкриковъ, бродила она по улицамъ, какъ пьяная, не помня себя — и сама не могла мнѣ объяснить толкомъ, какъ зашла она, что повлекло ее къ Толстому, котораго она до тѣхъ поръ никогда не видала и даже читала мало… И Левъ Николаевичъ разговорилъ ее…
Соображая всю разсказанную мною трагедію, я не полагаю, чтобы въ ея весьма отвратительномъ героѣ работала исключительно злая воля, какъ думаетъ моя довѣрительница, настойчиво доказывая, что мужъ ея въ здравомъ разсудкѣ:
— Помилуйте! какой онъ былъ умница въ торговомъ дѣлѣ!
Воля не столько злая, сколько больная. Очевидно, мы имѣемъ дѣло съ рѣзкимъ типомъ послѣдовательнаго помѣшательства: moral insanity, какъ классифицировалъ Маудсли.
Морализировать мой разсказъ незачѣмъ: онъ ясно говоритъ самъ за себя, безъ комментаріевъ. Я только снова подчеркну сказанное мною въ началѣ о темномъ царствѣ и его обманной патріархальности, строенной не на нравственномъ самосознаніи, но на лицемѣрныхъ внѣшнихъ отношеніяхъ. Ахъ, не вынести бы соръ изъ избы! что люди скажутъ! ахъ, не принять бы намъ на себя «марали!» И вотъ — во имя накопленія въ избѣ кучи вонючаго, заразительнаго сора — нѣсколько лѣтъ подрядъ держатъ на свободѣ злого и вреднаго сумасшедшаго, способнаго и на убійство и на изнасилованіе — на всякую мерзость, какую подскажетъ ему искаженная дѣятельность больного мозга. Еще болѣе разительная подробность: держать на свободѣ — не жалѣя его, какъ больнаго, но, наоборотъ, считая безобразника за вполнѣ здороваго, въ твердой увѣренности, что онъ не сумасшедшій, но извергъ по природѣ. Самодурство домовладыки санкціонировано семейнымъ безмолвнымъ соглашеніемъ, самозащита противъ самодура упразднена и воспрещена. Его пороки, его грязь, расплывающаяся въ семьѣ, не «мараль», для послѣдней, но станетъ «маралью», когда выплыветъ наружу, къ обществу, на его правый и строгій судъ. Пошлая и безнравственная логика! Какимъ язычникомъ надо быть, какого кумира надо создавать изъ молвы двухъ десятковъ злыхъ языковъ, чтобы, избѣгая ихъ нахальной сплетни, терпѣть надъ собою иго завѣдомаго безумца, бѣшенаго и развратнаго, и трепетавъ не предъ мыслью, что безумецъ этотъ, не дай, Богъ, убьетъ кого-нибудь, или опозоритъ родную дочь, но предъ стыдомъ, какъ бы этого «своего» безумца не убрали, куда слѣдуетъ, — въ тюрьму или сумасшедшій домъ!… Я слышалъ отъ многихъ коммерческихъ людей совершенно серьезный упрекъ потерпѣвшей: «какъ это она все-таки довела до огласки? Какъ бы нибудь обошлась — смягчить бы, скрыть бы, замять бы. Жаль: хорошая семья — и вдругъ скандалъ!»
Этотъ паническій ужасъ скандала диктуетъ русскимъ людямъ половину мелкихъ и трусливыхъ подлостей, какими полна столичная жизнь. И никогда-то никого-то ни отъ чего-то онъ не спасъ, — даже отъ огласки, противъ которой выставляется панацеею, потому что факты, укрытые отъ суда, слѣдствія, психіатра и газеты, все же оповѣщаются городскими слухами, да еще разукрашенные, съ пестрыми прибавленіями и небылицами досужихъ салопницъ. А портилъ и портитъ всегда, всѣмъ и во всемъ…
Отъ автора. Вскорѣ по напечатаніи этого фельетона изложенное въ немъ дѣло разобрано московскою судебною палатою, обвинившею преступнаго мужа. Попавъ подъ манифестъ, онъ избавился отъ наказанія, но, какъ лишенный правъ состоянія, потерялъ возможность отнимать у матери дѣтей, чего довѣрительница моя только и добивалась.
Скачать