Бен-Товит

Леонид Андреев. Бен-Товит

—————————————————————-

     Оригинал находится здесь: Библиотека. Леонид Андреев.

—————————————————————-
     В  тот  страшный  день, когда совершилась мировая несправедливость и на

Голгофе  среди  разбойников  был  распят Иисус Христос — в тот день с самого

раннего  утра  у  иерусалимского  торговца Бен-Товита нестерпимо разболелись

зубы.  Началось  это  еще  накануне,  с  вечера:  слегка стало ломить правую

челюсть,  а  один  зуб,  крайний  перед  зубом  мудрости,  как будто немного

приподнялся  и,  когда  к  нему прикасался язык, давал легкое ощущение боли.

После  еды боль, однако, совершенно утихла, и Бен-Товит совсем забыл о ней и

успокоился,-  он в этот день выгодно выменял своего старого осла на молодого

и сильного, был очень весел и не придал значения зловещим признакам.

     И  спал  он  очень  хорошо  и  крепко,  но перед самым рассветом что-то

начало  тревожить  его, как будто кто-то звал его по какому-то очень важному

делу,  и,  когда  Бен-Товит  сердито  проснулся — у него болели зубы, болели

открыто  и  злобно,  всею  полнотою острой сверлящей боли. И уже нельзя было

понять,  болел  ли  это  вчерашний  зуб, или к нему присоединились и другие:

весь  рот  и  голова полны были ужасным ощущением боли, как будто Бен-Товита

заставили  жевать  тысячу раскаленных докрасна острых гвоздей. Он взял в рот

воды  из глиняного кувшина,- на минуту ярость боли исчезла, зубы задергались

и  волнообразно  заколыхались, и это ощущение было даже приятно по сравнению

с  предыдущим. Бен-Товит снова улегся, вспомнил про нового ослика и подумал,

как  бы  был  он счастлив, если бы не эти зубы, и хотел уснуть. Но вода была

теплая,-  и  через пять минут боль вернулась еще более свирепая, чем прежде,

и  Бен-Товит  сидел  на  постели  и  раскачивался, как маятник. Все лицо его

сморщилось  и  собралось  к  большому  носу,  а  на  носу,  побледневшем  от

страданий,  застыла  капелька  холодного  пота. Так, покачиваясь и стеная от

боли,  он  встретил  первые  лучи  того солнца, которому суждено было видеть

Голгофу с тремя крестами и померкнуть от ужаса и горя.

     Бен-Товит  был  добрый и хороший человек, не любивший несправедливости,

но,  когда  проснулась  его  жена,  он, еле разжимая рот, наговорил ей много

неприятного  и  жаловался,  что  его  оставили  одного,  как  шакала, выть и

корчиться  от  мучений. Жена терпеливо приняла незаслуженные упреки, так как

знала,  что  не  от  злого  сердца  говорятся  они, и принесла много хороших

лекарств:  крысиного  очищенного  помета, который нужно прикладывать к щеке,

острой  настойки  на скорпионе и подлинный осколок камня от разбитой Моисеем

скрижали  Завета.  От  крысиного помета стало несколько лучше, но ненадолго,

так  же  от  настойки  и  камешка,  но  всякий  раз  после  кратковременного

улучшения  боль  возвращалась  с  новой  силой.  И  в  краткие минуты отдыха

Бен-Товит  утешал  себя мыслью об ослике и мечтал о нем, а когда становилось

хуже  —  стонал,  сердился  на  жену  и  грозил,  что разобьет себе голову о

камень,  если  не  утихнет боль. И все время ходил из угла в угол по плоской

крыше  своего  дома,  стыдясь близко подходить к наружному краю, так как вся

голова  его  была  обвязана  платком,  как  у  женщины. Несколько раз к нему

прибегали  дети и что-то рассказывали торопливыми голосами о Иисусе Назорее.

Бен-Товит  останавливался,  минуту слушал их, сморщив лицо, но потом сердито

топал  ногой  и  прогонял: он был добрый человек и любил детей, но теперь он

сердился, что они пристают к нему со всякими пустяками.

     Было  также неприятно и то, что на улице и на соседних крышах собралось

много  народу,  который  ничего  не делал и любопытно смотрел на Бен-Товита,

обвязанного  платком, как женщина. И он уже собирался сойти вниз, когда жена

сказала ему:

     — Посмотри, вон ведут разбойников. Быть может, это развлечет тебя.

     —  Оставь меня, пожалуйста. Разве ты не видишь, как я страдаю?- сердито

ответил Бен-Товит.

     Но  в  словах  жены  звучало смутное обещание, что зубы могут пройти, и

нехотя  он  подошел  к  парапету.  Склонив  голову набок, закрыв один глаз и

подпирая щеку рукою, он сделал брезгливо-плачущее лицо и посмотрел вниз.

     По   узенькой  улице,  поднимавшейся  в  гору,  беспорядочно  двигалась

огромная  толпа,  окутанная  пылью  и  несмолкающим  криком. По середине ее,

сгибаясь  под  тяжестью  крестов,  двигались преступники, и над ними вились,

как  черные  змеи,  бичи римских солдат. Один,- тот, что с длинными светлыми

волосами,  в  разорванном  и  окровавленном хитоне,- споткнулся на брошенный

под   ноги   камень  и  упал.  Крики  сделались  громче,  и  толпа,  подобно

разноцветной  морской  воде,  сомкнулась  над  упавшим.  Бен-Товит  внезапно

вздрогнул  от  боли,-  в зуб точно вонзил кто-то раскаленную иглу и повернул

ее,-  застонал:  «У-у-у»,-  и  отошел  от  парапета, брезгливо-равнодушный и

злой.

     —  Как  они  кричат!- завистливо сказал он, представляя широко открытые

рты  с  крепкими  неболеющими  зубами, и как бы закричал он сам, если бы был

здоров.

     И   от   этого  представления  боль  освирепела,  и  он  часто  замотал

обвязанной головой и замычал: «М-у-у…»

     —  Рассказывают, что Он исцелял слепых,- сказала жена, не отходившая от

парапета,  и  бросила  камешек  в  то  место, где медленно двигался поднятый

бичами Иисус.

     —  Ну  конечно!  Пусть  бы  Он исцелил вот мою зубную боль,- иронически

ответил  Бен-Товит  и  раздражительно,  с  горечью  добавил:- Как они пылят!

Совсем  как  стадо!  Их  всех  нужно  бы разогнать палкой! Отведи меня вниз,

Сара!

     Жена  оказалась  права:  зрелище несколько развлекло Бен-Товита, а быть

может,  помог  в  конце концов крысиный помет, и ему удалось уснуть. А когда

он  проснулся,  боль  почти  исчезла,  и  только  на  правой челюсти вздулся

небольшой  флюс, настолько небольшой, что его едва можно было заметить. Жена

говорила,  что  совсем  незаметно,  но  Бен-Товит  лукаво улыбался: он знал,

какая  добрая  у  него  жена  и как она любит сказать приятное. Пришел сосед

кожевник  Самуил,  и  Бен-Товит  водил  его  посмотреть на своего ослика и с

гордостью выслушивал горячие похвалы себе и животному.

     Потом,  по  просьбе  любопытной  Сары,  они  втроем  пошли  на  Голгофу

посмотреть  на  распятых.  Дорогою  Бен-Товит  рассказывал  Самуилу с самого

начала,  как вчера он почувствовал ломоту в правой челюсти и как потом ночью

проснулся  от  страшной  боли. Для наглядности он делал страдальческое лицо,

закрывал  глаза,  мотал  головой и стонал, а седобородый Самуил сочувственно

качал головою и говорил:

     — Ай-ай-ай! Как больно!

     Бен-Товиту  понравилось  одобрение,  и  он  повторил  рассказ  и  потом

вернулся  к  тому  отдаленному  времени,  когда у него испортился еще только

первый  зуб,  внизу  с  левой стороны. Так в оживленной беседе они пришли на

Голгофу.  Солнце,  осужденное  светить миру в этот страшный день, закатилось

уже   за   отдаленные   холмы,  и  на  западе  горела,  как  кровавый  след,

багрово-красная  полоса.  На  фоне  ее  неразборчиво  темнели  кресты,  и  у

подножия среднего креста смутно белели какие-то коленопреклоненные фигуры.

     Народ  давно  разошелся;  становилось  холодно,  и, мельком взглянув на

распятых,  Бен-Товит  взял Самуила под руку и осторожно повернул его к дому.

Он  чувствовал  себя  особенно  красноречивым,  и  ему  хотелось досказать о

зубной  боли.  Так  шли  они, и Бен-Товит под сочувственные кивки и возгласы

Самуила  делал  страдальческое  лицо,  мотал головой и искусно стонал,- а из

глубоких  ущелий,  с  далеких обожженных равнин поднималась черная ночь. Как

будто хотела она сокрыть от взоров неба великое злодеяние земли. 
                              Комментарии 
     Впервые — в «Нижегородском сборнике», СПб., изд. «Знание», 1905.

     В  письме  М.  Ф. Андреевой от 12-13 января 1905 г. Андреев, жалуясь на

зубную  боль,  писал:  «У  меня  есть рассказ про некоего еврейчика, который

проморгал  распятие  Христа,  так  как  в этот день у него нестерпимо болели

зубы…» (ЛН, т. 72, с. 256).

     «Бен-Товит»  переведен  Г.  Бернштейном  на  английский  язык и вошел в

сборник  произведений  Андреева  «Раздавленный  цветок» <"Цветок под ногой">

(Нью-Йорк,  1916  г.)  На  итальянском  языке  опубликован  в книге Андреева

«Елеазар и другие рассказы» (Флоренция, 1919). Переводчик К. Ребора.