Бог

Автор: Арцыбашев Михаил Петрович

   
                              Михаил Арцыбашев   
   
                                    Бог 
   
----------------------------------------------------------------------------   
     Собрание сочинений в четырех томах. Т. 2. М.:Терра, 1994.
     OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------   
 
 
     От скверных крепких папирос в комнате волокнами стоял  синий  дым,  чай
все желтел, желтел и наконец обратился в холодную воду,  в  которой  плавали
размокшие кусочки лимона, а Коцуры все не было.
     Хозяин     квартиры,     Сергей     Хижняков,     крепкий     плечистый
семиклассник-гимназист, ругался, не стесняясь в  выражениях,  и  приводил  в
краску  шестиклассника  Пушкарева,  беленького,  чистенького,  как  куколка,
мальчика.
     - Черт его  знает,  наверное,  у  него  ничего  и  нет,  а  так  только
нахвастал, а теперь и сам не знает, как увильнуть.
     - Конечно, нет, куда ему, долговязому... нахвастал!
     Но в это время дверь отворилась,  за  косяк  взялись  чьи-то  костлявые
пальцы,  и  в  темноте  передней  показалась  снимавшая  калоши  длинная   и
нескладная фигура семинариста Коцуры.
     - Где ты там, черт, застрял?.. ждем, ждем... иди  скорее,  -  закричали
ему все пять голосов.
     Коцура ничего не ответил, снял калоши,  повесил  пальто  на  вешалку  и
вошел, длинный, белый, сухой, как мертвец.
     - Ну, что ж?.. Будешь читать? - спросил Альбов.
     Коцура повел мертвыми, неподвижными глазами и глухо произнес:
     - Я затем и пришел.
     - Ну и вали... нечего мямлить.
     Коцура прошел к столу, сел, вынул из  кармана  листок  бумаги  и  опять
обвел всех тяжелым, неповоротливым взглядом.
     Все четыре гимназиста и кадет Большаков придвинулись  ближе,  некоторые
даже потушили папиросы.
     - Слушайте, - раздался глухой, мертвый голос Конуры, - я хотел  с  вами
поделиться мыслями о Боге.
     - Ну, вали! - снисходительно махнул рукой Хижняков.
     - Жарь! - отозвался Большаков.
     - Перед каждым человеком. - заговорил Коцура, ни на кого  не  глядя,  -
рано или поздно, неизбежно встает ужасный вопрос о  том,  что  с  ним  будет
после смерти... Человек живет, страдает, борется и умирает, и вес эти муки и
усилия исчезают вместе с ним, как будто никогда  ничего  и  не  было...  Это
ужасно, и если люди, как кажется, мало думают  об  этом  и  все  хлопочут  о
чем-то, то это только потому, что курица, которую несут  резать,  взявши  за
ноги, естественно должна больше думать о  той  боли,  которую  причиняют  ей
прилив крови к  голове  и  руки  кухарки,  чем  о  смерти,  которой  она  не
понимает... Кх!..
     Коцура закашлялся и сердито сказал:
     - Что вы тут, черти полосатые, накурили до того, что дышать нельзя!
     - Можно форточку отворить, - предложил Пушкарев.
     - Не надо,  -  сердито  возразил  Коцура.  -  Ну,  так  вот...  Кажется
совершенно неестественным, чтобы человеческий ум мог  совершенно  исчезнуть;
чтобы то, что говорило, страдало, понимало все окружающее, все запечатлевало
в себе, кончалось полным небытием,  как  простая  разрушенная  машина.  Ужас
смерти, его полная безысходность, мука полной разлуки с миром и  людьми  так
непереносимы  для  человека,  что  совершенно  естественным  и   необходимым
является учение о загробной жизни. В мечте о том, что со смертью еще не  все
будет кончено, что моя индивидуальность и после могилы будет жить, видеть  и
слышать то, что будет после нас, есть нечто такое светлое и  радостное,  что
человек готов примириться иногда  с  очевидной  необоснованностью,  с  явным
вымыслом, лишь бы поверить в нее, в загробную  жизнь...  И  люди  в  течение
долгих веков в нее верили... Я, конечно, не стану напоминать вам о  сущности
всех вероучений, о загробной жизни, но я укажу на то, что несомненно  в  них
является самым важным, без чего такая вера немыслима, - на Бога.
     Пушкарев пугливо покосился на Коцуру и покраснел.
     - Что такое Бог? - вот вопрос,  над  которым  мучились  люди  с  самого
начала сознания и до наших дней. Нечего говорить, что одна сторона  вопроса,
о самом факте бытия Божия, и другая, что из самой сущности  понятия  о  Боге
вытекает,  что  Бог  есть  начало  всех  начал,  представляются   совершенно
непреложными.
     - Почему? - возразил Большаков.
     - Потому, что, во-первых, сила, двинувшая мир из небытия к  бытию,  так
или иначе, но должна была быть, а во-вторых - если бы  Бог  не  был  началом
всех начал, то существование его, или  этой  силы,  не  имело  бы  решающего
значения: над ним была бы большая и сотворившая его самого сила.
     - Ну да... это понятно! - протянул Хижняков.
     - Да... Следовательно, вопрос о Боге, как о силе,  начале  всех  начал,
представляется  совершенно  вероятным,  и,  собственно,  для  нас,  в  нашем
мучительном вопросе о загробной жизни, самое существование Бога не имеет еще
никакой  цены.  Если  бы  загробная  жизнь  выразилась   в   слиянии   нашей
индивидуальности  с  первоначальной  материей,  то  есть  в   утрате   нашей
индивидуальности, то для нас это уже есть смерть. Раз не сохранится наш  ум,
не сохранится ничего... Ум же сохранится только при одном условии: если  Бог
есть разумная сила. Тогда возможно  предположить,  что  ум,  утративший  тот
аппарат, которым, как электрическая энергия динамо-машиной, вырабатывался на
свет,  то  есть  лишившись  мозга  и  всего  тела,  способен  отделиться   и
существовать сам по себе, так же, как существует разумный дух Божий. Значит,
вся важность вопроса о Боге заключается в определении  самой  сущности  Бога
как силы разумной или неразумной, стихийной, иначе говоря.
     - И ты определил? - насмешливо спросил Хижняков.
     - Да. Определил, - ответил Конура, поворачивая  к  нему  такое  мертвое
лицо, что Хижнякову стало немного не по себе.
     - Определить сущность Бога нельзя было потому, что Он невидим, неслышим
и  неощущаем.  Те  измерения,  которыми  пользуются  люди,  не  подходят   к
определению невидимого  существа.  Люди,  верящие  в  Его  бытие,  старались
открыть возможность  Его  увидеть,  и  так  возникло  понятие  о  загадочном
четвертом измерении. Предполагалось так: существуют  три  измерения:  длина,
высота и ширина, но они не  определяют  всего  того,  что  нужно  людям,  не
показывают того, что очевидно, но чего  нельзя  определить  ни  шириной,  ни
высотой, ни длиной... Например, вечность и бесконечность, то есть именно то,
что должно быть неотъемлемым качеством Бога. А также и  невидимость.  Думали
приблизительно  так:  вообразим  себе  существо,  обладающее  только   двумя
измерениями, и вообразим, что это существо живет на поверхности воды. Все  в
мире должно было бы представляться этому существу лежащим  на  плоскости,  и
человек, который вошел бы в воду по колени, неминуемо представился бы  этому
существу в виде двух плоскостей,  равных  поперечному  разрезу  человеческих
ног. Если бы человек вынул ногу из воды и  шагнул  на  берег,  он  неминуемо
исчез бы из пределов видимости для существа двух измерений,  потому  что  он
удалился  бы  с  плоскости  в  высоту,  недоступную  для   двух   измерений.
Следовательно, не было ничего легче, как допустить  существование  существа,
обладающего четырьмя измерениями, которое, двигаясь в сфере этого четвертого
измерения, делается невидимым для человека. Так?
     - Ловко! - восхищенно согласился Большаков, От всеобщего интереса  даже
дышать стало как будто труднее.
     - Я первый открыл, что  это  совершенно  неправильно,  -  с  торжеством
сказал Коцура. - Слушайте... Все эти три измерения -  суть  измерения  чисто
геометрические. Они предполагают пространство, но отнюдь не тело. Между  тем
весь мир населен именно телами, а не пространствами, и совершенно невозможно
даже представить себе абсолютное пространство. Отправляясь отсюда, я  понял,
что четвертым измерением  должно  быть  то  измерение,  которое  из  области
воображаемого приводит сущность  в  область  бытия,  в  положение  видимого,
осязаемого и ощущаемого предмета. Это четвертое измерение есть вес...
     - Вот куды! - крикнул Хижняков. - Открыл!
     - Молчи, дурак, - сердито возразил Коцура, - да, открыл!.. Я открыл то,
что было, что вертелось у всех под носом, но ошибочно  относилось  в  другое
место... Америка тоже когда-то вертелась под носом  у  всех,  но  открыл  ее
Колумб!
     - Так ты Колумб! - хихикнул Хижняков.
     - А ты дурак!
     - Теперь я разобрал так: что такое обладает одним измерением? Например,
время... оно имеет только длину, но  ничего  больше.  Что  такое  имеет  два
измерения? Например, звук... он имеет высоту и длину,  то  есть  возможность
измениться  в  двух  направлениях.  Так.  Заметьте,  что  понятие  о  звуке,
сравнительно  с  понятием   о   времени,   например,   имеет   уже   большую
представляемость и большую, так  сказать,  плотность.  Если  во  времени  не
необходимо никакое тело, то для существования звука  оно  необходимо.  Таким
образом, увеличивая число измерений,  мы  не  отделяемся  от  плотности,  а,
напротив, приближаемся к ней. Так. Теперь поищем сущность трех  измерений  и
проследим, идет ли и она по тому же пути в смысле приближения к телу.
     Коцура согнулся и  стал  собирать  свои  заметки.  Воцарилось  глубокое
молчание. Все казались подавлены и действительно ощущали холодок в сердце  и
тяжесть в мозгу. В этом гнетущем настроении какого-то надлома, молча,  стали
расходиться.
     На дворе была зима и лунная ночь. Снег сверкал голубою морозною  пылью.
Было поздно, и дома стояли, черные с одной стороны, белые с другой, мертвыми
громадами. Негорящие фонари холодно блестели стеклами и бросали через  белую
дорогу резкие черные тени. Звезды недосягаемо далеко  сверкали  вверху,  над
белыми нитями намерзших телефонных проволок.
     - Холодище какой! - нерешительно сказал  Большаков,  засовывая  руки  в
рукава и поглядывая на Конуру, методично шагавшего впереди.
     Пушкарев поднял к звездам блестящие на белом лице глаза  и  мечтательно
сказал:
     - А ведь и в самом деле... Это понятно... Слепая сила, и только...
     Все  опять  посмотрели  на  Коцуру  выжидательно.   Альбов   исподтишка
подставил ногу Большакову.
     - Черт, в ухо дам! - вскрикнул  тот,  и,  опять  посмотрев  на  Коцуру,
добавил: - Я никогда не верил...
     - Какая тут вера, - важно произнес Альбов, - если бы была  какая-нибудь
разумная сила... Ах ты, дьявол!  -  заорал  он,  получив  щелчок  в  ухо,  и
бросился за Большаковым, побежавшим через дорогу.
     Молодой звонкий крик повис в воздухе. Пушкарев подставил ногу  Альбову,
но его самого толкнул в спину Иванов, и Пушкарев растянулся, набрав снегу  в
рукава.  Большаков  и  Альбов  боролись  посреди  улицы,  и  их  тени   тоже
ожесточенно боролись на голубом снегу.
     Коцура остановился и, презрительно вытянув свое  мертвое  лицо,  открыл
рот, но в эту минуту Иванов пригнулся, снежок пролетел у него через  голову,
и белая, мягкая звезда неожиданно залепила всю физиономию Коцуры.
     Коцура охнул и, неожиданно придя весь в движение, стремительно бросился
в атаку, кто-то подставил и ему ногу, но получил затрещину, и  через  минуту
посреди улицы копошилась кучка, над  которой  звенели  бесшабашно-радостные,
запыхавшиеся голоса.
     Над обмерзшими телефонными проволоками совершенно  безмятежно  сверкали
звезды.