Автомобиль святителя Николая

Автор: Орловец П.

П. Орловец

Автомобиль святителя Николая

   На дворе стоял конец августа. День был знойный и на улицах Петербурга не видно было особенного оживления. Обыватели частью жили еще на дачах, частью находились на службе, и город выглядел пустовато.

   Ремонт домов и торговых мостовых спешно заканчивался к предстоящему осеннему сезону, и группы рабочих мелькали там и сям посреди улицы и на постройках.

   Часы Петропавловского собора лениво прозвонили «Коль славен…» и отбили четыре часа.

   Не успел расплыться в воздухе последний удар, как нарядный блестящий автомобиль-карета вынырнул откуда- то около Адмиралтейства и понесся полным ходом по Невскому проспекту.

   В карете автомобиля не было никого видно и занавески на окнах не были спущены. Впереди же сидели два человека, из которых один правил машиной, а другой пристально всматривался в улицу. Оба были закутаны в широкие брезентовые пальто, на головах нахлобучены такие же брезентовые шапки, закрывавшие лбы и затылки до самой шеи, а огромные темные очки скрывали почти всю верхнюю часть лица.

   Все это делало автомобилистов похожими на каких-то странных уродов.

   Но что больше всего обращало на себя внимание, так это передняя часть автомобиля. Спереди он был как бы срезан наискось, и на срезе, блистая позолотой, так и сияло выпуклое изображение святителя Николая, окруженное изящной рамой из темной бронзы.

   Автомобиль, не производя никакого шума, несся по Невскому проспекту так быстро, что приводил в ярость стоявших на постах городовых и околодочных, знаками приказывавших шоферу умерить ход.

   Поравнявшись с городской думой, человек, сидевший рядом с шофером и пристально смотревший на тротуар напротив Гостиного двора, нагнулся к соседу и шепнул ему что-то на ухо. В ту же минуту автомобиль круто повернул и остановился, не доезжая ресторана «Квисисана». Человек, сидевший с шофером, резво соскочил на землю, отворил настежь дверцу кареты и встал около нее, держась за ручку и улыбаясь вызывающей, злой улыбкой.

   В это время из дверей магазина вышла стройная, изящно одетая женщина, лицо которой было покрыто густой вуалью. Увидев автомобиль, она вздрогнула и отшатнулась, схватившись рукой за сердце. Без сомнения, она упала бы на тротуар, если бы незнакомец не подоспел к ней.

   Сильной рукой он подхватил ее за талию.

   — Все зависит от вас! — прошептал он. — Не советую задерживаться. Вы видите, вокруг нас уже начинает собираться толпа любопытных.

   И, не дав женщине опомниться, он втолкнул ее в карету автомобиля, захлопнул дверцу и, сев рядом, быстро спустил шторы. Шофер дал газ и автомобиль умчался дальше по Невскому.

   «Лови! Держи!» — раздался вдруг голос из начавшей собираться толпы и резкий полицейский свисток трелью пронесся по улице. С тротуара соскочил худощавый, высокий шатен средних лет с гладко выбритыми бородой и усами.

   Но было уже поздно. Автомобиль уже был далеко, и шатен успел лишь разобрать его номер — 289.

   Среди городовых начался переполох. Все разом засвистели, один из них бросился было к автомобилю на углу Владимирской улицы, но шофер сделал едва заметный зигзаг, сшиб его с ног и, пока он оправлялся и ругался с чуть не наехавшим на него кучером, исчез из глаз, повернув в один из переулков.

   Между тем человек, поднявший тревогу, не захотел так просто отказаться от погони. Он успел заметить сумятицу, произведенную автомобилем на углу Невского и Владимирской, и, вскочив на первого попавшегося извозчика, помчался вдогонку.

   Однако, доехав до Владимирской улицы, он одумался. Гнаться на извозчике за автомобилем, притом давно исчезнувшем из виду, было явно абсурдом.

   Соскочив с извозчика, господин подошел к постовому городовому.

   — Не видали ли вы автомобиля, промчавшегося только что по Невскому и свернувшего на Владимирскую? — спросил он.

   — Еще бы не видал, когда он нарочно чуть не задавил меня! — воскликнул городовой со злостью.

   — Куда он скрылся?

   — Ей-Богу не знаю! Я барахтался на земле. А вот номер все-таки разглядел хорошо.

   И, погрозив кулаком в сторону скрывшихся, городовой пробурчал:

   — Ну, погоди у меня! Уж я тебя разыщу!

   — А какой номер? — полюбопытствовал господин.

   — Сто семьдесят первый.

   — Не может быть! — вырвалось у господина. — Я сам гонюсь за ними и прекрасно запомнил, что он под номером двести восемьдесят девять. У него на срезе спереди изображен образ Святителя Николая?

   — Никак нет! — недоуменно протянул городовой. — Когда я услыхал полицейский свисток со стороны Аничкова моста, я обернулся и увидел, что мимо меня несется что есть духу автомобиль… Я бросился к нему, а он повернулся, сшиб меня с ног и…

   Тут городовой свистнул и махнул рукой.

   — Как же он выглядел спереди? — снова спросил господин.

   — Черный без малейшей блестки.

   Но тут городовой вдруг осознал, что болтает с совершенно посторонним человеком и, переменив тон, сурово произнес:

   — А вы, барин, проходите! Мне некогда, я на посту.

   — Ну, милый, — ответил господин. — В таком случае я тебе скажу, что свисток подавал я.

   Городовой сразу переменился.

   — Из сыскного будете? — спросил он тихо.

   — Да, — ответил незнакомец. — Фамилию Фрейберга, вероятно, слыхал?

   — Господи! — воскликнул городовой. — Да как же это я сразу не признал вас, Карл Эдуардович. Первого в России сыщика не признал, подожди ж ты! Ведь раза два я вас в лицо видел!

   — Ну, так вот, — улыбнулся король русских сыщиков. — Теперь скажи: хорошо ли ты действительно запомнил номер и вид автомобиля?

   — Уж на что лучше!

   Фрейберг опешил.

   — Гм… — пробормотал он. — Я своими глазами видел, как автомобиль въехал на Аничков мост и помчался в твою сторону! Кроме него, никаких других автомобилей я не видел…

   — Да один только и был! — подтвердил городовой.

   — Шторы на нем, я заметил, были спущены.

   — И у того, что наскочил на меня, тоже были спущены. Лихорадка его возьми!

   — Странно… очень странно… — тихо произнес Фрейберг.

   — Несомненно, мы видели один и тот же автомобиль, но только под разными номерами и в разных видах… Что за черт! Кто-нибудь из нас двоих… Нет… опять не то!

   Кивнув городовому, сыщик прошел на тротуар и направился домой, раздумывая о происшедшем казусе.

   Дома Фрейберг застал Пиляева, пришедшего к нему посидеть часок-другой.

   — Нет, ты вообрази себе историю! — начал Фрейберг, пожимая руку приятеля.

   И он рассказал самым подробным образом все, что случилось с ним на Невском.

   — А чего ты, собственно говоря, ввязался в эту историю?

   — спросил тот, выслушав рассказ до конца. — Тебе знакома эта дама?

   — Никогда в жизни не видел ее!

   — Так зачем было устраивать всю эту кашу? — удивился Пиляев. — Разве тут не могут быть какие-нибудь интимные отношения, до которых полиции нет решительно никакого дела?

   — Так-то оно так, — проговорил Фрейберг задумчиво. — Но… видишь ли… в жизни часто бывают такие случаи, когда инстинкт толкает человека на что-нибудь помимо его воли… Вся обстановка сегодняшнего происшествия чересчур необыкновенна, и эта-то необыкновенность и заставила меня вмешаться в это дело.

   — Но позволь…

   — Нет, дай договорить! Во-первых, автомобиль мчится по улице словно одурелый; во-вторых, никогда я не видел, чтобы на автомобилях изображали образа; в-третьих, ужас незнакомой дамы и насильное овладение ею; в-четвертых, с одного пункта автомобиль отходит с одним номером и в одном виде, а к следующему пункту подходит, переменив неизвестным образом и номер и вид! Нет, ты как хочешь, а случай этот не из ряда обыкновенных, и хоть режь мне голову, я подозреваю здесь нечистое.

   — Оно, положим, и правда: все произошло как-то странно, — произнес Пиляев. — Если бы у седоков совесть была чиста, они, конечно, остановились бы и не толкали городового с целью помешать преследованию.

   Оба приятеля стали со всех сторон обсуждать происшествие. В пять часов кухарка подала обед.

   Около семи часов вечера Пиляев уже взялся за шляпу, но звонок в прихожей заставил его задержаться. Через минуту в комнату вошла кухарка и подала Фрейбергу маленькую, изящную визитную карточку.

   — «Графиня Анна Владимировна Сторжицкая», — прочел вслух сыщик и удивленно посмотрел на Пиляева, потом на кухарку.

   — Ну, проси же скорее! — сказал он наконец.

   Кухарка удалилась. В комнату вошла стройная, элегантная дама с густой вуалью на лице.

   — Автомобиль! — вне себя от удивления проговорил Фрей- берг, сразу узнавая даму по фигуре.

   Дама вздрогнула.

   — Откуда вы знаете? — спросила она дрогнувшим голосом.

   — Не знаю почему, но я гнался за тем автомобилем, на котором вы уехали сегодня с Невского, — ответил сыщик, улыбаясь. — Но, уверяю вас, что вас и автомобиль я видел совершенно случайно и мое любопытство возбудила странность обстановки.

   Этот ответ, видимо, успокоил даму.

   — Я… я имею к вам очень важное, интимное дело, — заговорила она, — о котором хотела бы поговорить с глазу на глаз.

   — В таком случае вам нечего стесняться моего приятеля, — ответил сыщик. — Это господин Пиляев, мой лучший помощник, и если вы пришли ко мне, как к сыщику, в услугах которого чувствуете надобность, то мой приятель не откажется поработать вместе со мною.

   — О, тогда я охотно доверюсь вам обоим, — ответила графиня. — Но… только вы должны поклясться, что все рассказанное мною умрет вместе с вами.

   — Об этом нет необходимости предупреждать, — с улыбкой проговорил Фрейберг. — В этом отношении я испорчу себе репутацию — наше ремесло отнюдь не разрешает нам быть болтливыми. Поэтому я просил бы вас при изложении дела быть совершенно откровенной и не упускать ни малейшей мелочи.

   — Я исполню ваше требование, — смущенно прошептала графиня.

   Легким движением руки она откинула с лица вуаль и на сыщиков глянуло прекрасное, молодое лицо поразительной нежности, с большими томными темно-карими глазами…

   Графиня придвинула к себе стул и, сев около круглого столика, заговорила.

   — Сама я русская. Мой отец, князь Удельский, происходит из старинного княжеского рода. Правда, он небогат, так как дед мой успел при своей жизни спустить почти все состояние. Но крохи от этого состояния уцелели и с большой натяжкой, благодаря экономности отца, мы кое-как всегда сводили концы с концами. По характеру отец мой очень нервен, настойчив и слегка самодур, а мать — женщина бесхарактерная. Два с половиной года тому назад я была еще девушкой…

   Графиня запнулась и густо покраснела…

   — О-о! Нас вы можете не стесняться. Смотрите на нас, как на бездушные и бессловесные машины, работой которых вы пользуетесь, — проговорил Фрейберг, подбадривая ее.

   — Спасибо, — грустно кивнула головой красавица. -Итак, я продолжаю. Мне было тогда восемнадцать с половиной лет и мою молодую голову совсем не занимали вопросы о партиях. Моя натура жаждала любви, не разбирая ни рангов, ни титулов, ни богатства. Ну… короче говоря, я влюбилась… Вы понимаете, конечно, что влюбленные молодые люди держат себя обыкновенно не совсем осторожно. Если бы это случилось со мною теперь, конечно, я избегала бы записок, но тогда я об этом не думала. Предметом моей любви был некий Броннов — медик, который через полгода должен был окончить военно-медицинскую академию. В это же самое время за мной очень настойчиво ухаживали два молодых человека из нашего круга: двадцатишестилетний князь Семизеров и двадцатидевятилетний граф Виктор Сторжицкий, ставший впоследствии моим мужем…

   Графиня на минуту умолкла. Видимо, она сильно волновалась. Налив себе в стакан вина, стоявшего на столе, она отпила несколько глотков и, собравшись с силами, продолжала свой рассказ:

   — Не знаю почему, но князь Семизеров всегда производил на меня отталкивающее впечатление. Он был недурен собою, богат, с большими связями и славился в своем кругу как один из самых развратных донжуанов. Мой теперешний муж, граф Сторжицкий, всегда был мне симпатичен. У него светлый ум, красота, мягкий характер. Единственное, что несколько портило его, — это болезненное самолюбие и непомерная гордость.

   Любил он меня до безумия, и если бы сердце мое не было занято другим, я, ни слова не говоря, отдала бы еще тогда ему мою руку. Кстати, этого брака желали и мои родители, которым граф очень нравился.

   Но… как я уже говорила вам, мое сердце было занято другим.

   Броннов был из хорошей, небогатой семьи, типичный труженик, который трудом и настойчивостью, без сомнения, пробил бы себе в будущем хорошую дорогу.

   Родители мои, когда я намекнула им о своей симпатии к молодому человеку, категорически дали мне понять, что никогда не согласятся на этот брак, и мы… мы стали прятать нашу любовь от света… Я не могу говорить все подробно, да это и не нужно.

   Между нами решено было, что, как только Броннов сдаст выпускной экзамен, мы обвенчаемся тайно, и когда до экзаменов остался лишь один месяц…

   Графиня умолкла и опустила глаза.

   — Можете выпустить это место из вашего рассказа, — мягко произнес сыщик. — Я вас понял и так.

   — Да… — прошептала графиня. — Я согласилась стать на два месяца его тайной гражданской женой, чтобы показать ему, что не думаю об отступлении. Но… судьба готовила мне страшный удар. За несколько дней до последнего экзамена один из моих знакомых в присутствии Броннова выразился грубо по моему адресу, и Броннов вызвал его на дуэль.

   Губы графини дрогнули и на глазах выступили крупные слезы.

   — Он кончил печально? — спросил Фрейберг.

   — Его убили наповал, — ответила графиня. — Через час после смерти мне было доставлено письмо, найденное в его кармане и адресованное мне. В нем, предчувствуя свою смерть, он умолял простить его, называл меня своей женой перед Богом и изливал на меня поток ласки и предсмертной тоски.

   В это время у нас в гостях сидел князь Семизеров. Когда мне подали письмо, в гостиной были только мы вдвоем. Я прочла письмо и без чувств грохнулась на пол. Когда я очнулась, князь по-прежнему был около меня, а кроме него, рядом стояли моя няня и мать.

   Я с ужасом поняла, что письмо исчезло.

   Князь заметил мой растерянный вид и, улыбаясь, показал на камин.

   — Я видел, что письмо доставило вам горе, — произнес он, — а потому решил сжечь его. Если я сделал глупо, простите меня.

   Взглянув в камин, я действительно увидала лист бумаги, уже превратившийся в пепел, и догоравший конверт.

   Конверт я узнала сразу, и это меня успокоило.

   Графиня умолкла, чтобы немного отдохнуть. Воспользовавшись паузой, Фрейберг налил ей легкого вина и предложил освежить горло.

   Волнуясь, она последовала его совету и, когда волнение улеглось, продолжала:

   — На самом деле этот негодяй не сжег письма. В огонь он сунул другую бумажку, а конверт, вероятно, кинул в огонь, когда увидел, что я очнулась, чтобы убедить меня в правдивости своих слов. Но… я долго не знала об этом.

   Мое положение сделалось ужасным. Обдумав хорошенько, я решила сознаться во всем матери. Что тут было! И, как назло, домогания моей руки со стороны графа Стор- жицкого делались все настойчивее и настойчивее. Через полмесяца после смерти Броннова он сделал мне официальное предложение.

   Я уже была беременна, но конечно, никто пока этого не замечал.

   Что мне было делать?

   Не ответив Сторжицкому ничего определенного, я бросилась к матери, совершенно потеряв голову от стыда и ужаса перед грядущим позором.

   Но родить незамужней было еще позорнее.

   Поговорив со мной, мать куда-то ушла, а вечером, зайдя ко мне в комнату, она сказала:

   — Дай свое согласие графу.

   — Но… ведь он узнает все, — начала было я, но мать резко перебила:

   — Ни другие, ни он не узнают ничего. Медицина и хирургия делают сейчас чудеса. Мы уедем в Париж, и граф поедет с нами. Там гораздо удобнее будет ускорить свадьбу, а в это время хирург сделает то, что нужно. Таким образом, ты родишь через восемь месяцев. Такие роды все назовут преждевременными и никто ничего не узнает, а граф будет убежден, что взял тебя девушкой.

   Все сделалось так, как хотела моя мать.

   Через два дня мы экстренно собрались в Париж, а через десять дней я обвенчалась с графом в посольской парижской церкви.

   Операция заняла всего два дня, а результат получился настолько удачный, что графу даже в голову не пришло заподозрить меня в чем-нибудь.

   Перед родами я вместе с матерью уехала в Лондон, и таким образом скрылось даже то, что я родила месяцем раньше. Я нарочно задержалась в Лондоне на три месяца после родов и не позволила мужу приехать ко мне.

   Затем мы встретились, пожили еще около полугода за границей и возвратились в Россию.

   Сначала все здесь шло хорошо. Князь Семизеров был в своем имении, а кроме него никто не знал моей тайны. Но когда Петербург съехался, вернулся и он.

   Однажды он приехал к нам с визитом. Мне сразу бросилась в глаза развязность, с которой он держал себя по отношению ко мне. Он смотрел на меня с нескрываемым вожделением, и счастье мое, что в эту минуту моего мужа не было дома.

   Когда Семизеров встал прощаться, он произнес:

   — Мне нужно поговорить с вами наедине.

   — Зачем? — удивилась я.

   — Так, — ответил он загадочно. — Помните только, что ваша судьба тесно связана со мною.

   При этом он улыбнулся самой беспечной улыбкой и вышел, не дав мне опомниться.

   Я ничего не могла сообразить. Но вскоре все выяснилось.

   Через два дня, выйдя на улицу, я встретила князя. Он, видимо, ждал меня около нашего дома.

   Когда я вышла, он быстро подошел ко мне, сунул мне в руку записку и, проговорив: «Очень нужно. Прочтите», исчез.

   Отложив прогулку, я вернулась домой и прочла письмо.

   «Последнее письмо Броннова в моих руках, — писал он.

   — И взять его назад можете только вы. Завтра в три часа мой автомобиль будет ждать вас напротив Гостиного двора. Вы отличите его по нашему фамильному образу святителя Николая».

   — Это было сегодня? — перебил Фрейберг.

   — Да, — ответила графиня. — Волей-неволей я должна была прийти на свидание. Я хотела было ограничиться переговорами на тротуаре, но была так потрясена, что почти лишилась сознания, и он насильно усадил меня в экипаж.

   — Куда же вы ездили?

   — Не знаю. Улица, на которой мы остановились, глухая и неизвестная мне, а сидели мы в комнате, очень бедно отделанной.

   — И что предложил вам князь?

   — Он… он поставил мне условием, чтобы я отдалась ему.

   — И вы…

   — Я дала ему пощечину.

   — Прекрасно! — воскликнул с восхищением Фрейберг.

   — Но… я думаю, это вызвало с его стороны какое-нибудь новое требование?

   Графиня покраснела, и глаза ее гневно сверкнули.

   — Получив пощечину, он побледнел, а потом сказал: «Вы оскорбили меня, и теперь, вместо того, чтобы отдаться мне только раз, вы сделаетесь моей тайной любовницей надолго». Последний ответ он велел дать мне завтра. Автомобиль святителя Николая будет стоять в полдень около ресторана «Медведь».

   — А письмо?

   — Оно будет при нем.

   — Прекрасно, — кивнул сыщик. — Выходите в назначенный час и садитесь в автомобиль.

   — Но…

   — Об остальном не беспокойтесь, — решительно произнес сыщик.

   Графиня горячо пожала ему руку.

   — У меня вся надежда на вас, — прошептала она взволнованно.

   — И я постараюсь оправдать ее, — горячо ответил сыщик.

   — А пока спокойно идите.

   Накинув вуаль, красавица простилась с сыщиками и вышла.

   — Итак, дорогой друг, немедленно примемся за работу!

   — потер руки Фрейберг, обращаясь к Пиляеву. — Я пойду в одно место, а вы закажите к завтрашнему дню самый быстроходный автомобиль.

   Поздно вечером Фрейберг возвратился домой. Вид у него был веселый, и он, шагая взад и вперед по комнате, довольно насвистывал какую-то песенку.

   Утром зашел Пиляев и, хорошенько закусив, сыщики вышли на улицу. Автомобиль, заказанный Пиляевым, должен был ждать их на углу Большой Конюшенной.

   Действительно, он оказался на месте. Заняв места и повернув автомобиль лицом в сторону ресторана «Медведь» [Один из самых популярных ресторанов старого Петербурга с двумя больґшими залами и 29 отдельными кабинетами, открывшийся в 1878 г. на Б. Конюшенной. Название получил по чучелу медведя с подносом в лапах, которое было установлено в вестибюле.], сыщики стали ждать.

   Ровно без четверти двенадцать шикарный автомобиль с изображением лика святителя Николая остановился у ресторана. В ту же минуту из публики, фланировавшей по тротуару, выделилась знакомая сыщикам женская фигура.

   Человек, сидевший рядом с шофером, быстро соскочил с сиденья, отворил двери, посадил даму и сел рядом с ней, опустив шторы на окнах.

   Через секунду машина заработала, и автомобиль понесся по Большой Конюшенной, удаляясь от Невского.

   — Трогай! — крикнул Фрейберг. — Не упускай из вида тот автомобиль.

   Перелетев через Троицкий мост, автомобиль святителя Николая мчался по Каменноостровскому проспекту.

   Сыщики следовали за ним.

   Таким образом миновали они Строгановский мост, затем Новую деревню, Черную речку и понеслись по гладкому шоссе. Расстояние между автомобилями было около версты.

   Но вот передний автомобиль сделал крутой поворот и сразу, словно по волшебству, исчез из глаз. Сыщики так и подскочили от удивления, не видя кругом ни леса, ни оврагов.

   Доехав до того места, где исчез автомобиль, Фрейберг остановил экипаж и, соблюдая величайшую осторожность, вышел из него вместе с Пиляевым. При более тщательном осмотре местности Фрейберг заметил небольшой ложок, который кончался недалеко отсюда и протянулся на расстояние не более четверти версты.

   — Они тут, — прошептал он.

   И, дав знак Пиляеву, чтобы тот следовал за ним, почти бегом пустился по ложку.

   Лог заворачивал вправо, и дно его, за исключением полосы шириною в сажень, густо покрывал кустарник орешника. Пользуясь им, сыщики двинулись вперед, бесшумно раздвигая тонкие ветви.

   Лишь только они очутились за поворотом, они увидели автомобиль. Он стоял посреди прогалины, и шофер мирно дремал около него на разостланном пледе.

   А недалеко от автомобиля виднелся раскинутый шатер.

   Миновав автомобиль, незаметно ползя среди кустов, сыщики приблизились к шатру.

   Сдержанный говор доносился оттуда.

   Один был женский, умоляющий, другой властный, мужской.

   — Я не отступлю перед своим требованием! — долетела до их слуха фраза.

   — Но вы же князь! Человек, который должен быть образцом джентльменства! — умолял другой голос.

   — Мое слово — закон, — твердо сказал мужской голос.

   В шатре завязалась борьба.

   В ту же секунду Фрейберг с револьвером в руках вступил в шатер. И как раз вовремя.

   Схватив графиню за руки, князь поднял ее.

   Но, получив страшный удар по голове, он грохнулся вместе со своей ношей на землю. Крик ярости вырвался из его уст. Он сунул руку в карман, но новый удар по руке заставил ее повиснуть плетью.

   — Разбойники! — прохрипел он с ужасом, не будучи в состоянии противиться Пиляеву, который схватил его за горло и свободной рукой вытаскивал из его кармана револьвер.

   — О, нет, — презрительно ответил Фрейберг. — Мы лишь агенты сыскной полиции, преследующие шантажиста.

   Князь побледнел:

   — Что вы хотите от меня?

   — Письмо господина Броннова, — холодно ответил сыщик.

   — У меня его нет!

   — Смотрите, князь, ведь вы будете обвиняться в двух преступлениях…

   И вдруг, переменив тон, сыщик произнес:

   — А впрочем, с негодяями не церемонятся! Можете потом жаловаться на меня.

   С этими словами, несмотря на отчаянные попытки к сопротивлению, сыщик начал выгружать из карманов князя все содержимое.

   — Вот, вот оно! — воскликнула графиня, успевшая между тем успокоиться и с наслаждением следившая за ходом дела.

   Сыщик подал письмо графине.

   — Теперь, графиня, вы можете сказать ваше последнее слово его сиятельству.

   Несколько секунд женщина молчала.

   И вдруг громкая пощечина раздалась в шатре.

   — Это мое последнее слово! — проговорила она, глядя на побледневшего князя.

   — А теперь, ваше сиятельство, и я скажу вам несколько слов. Не утруждайте графиню преследованием. В эту ночь я хорошо поработал. Я узнал, что ваше состояние сильно пошатнулось. Оно пошатнулось в такой степени, что вам пришлось выдать ростовщику Зубергу подложный вексель на семь тысяч рублей. Зуберг меня в руках. И… вы понимаете, этот вексель тоже у меня в руках. Я заплатил за него сам, а ради вас отдал Зубергу один документик, из-за которого его надо бы посадить месяца на три. Но… услуга за услугу! До свидания. Вы уйдете отсюда не ранее, чем через пять минут.

   И, обернувшись к графине, сыщик галантно подал ей руку:

   — Я провожу вас до города.