Преображение

Автор: Серафимович Александр Серафимович

А. С. Серафимович

Преображение

   Собрание сочинений в семи томах. Том седьмой

   Подготовка текста и примечания Р. И. Хигеровича

   М., ГИХЛ, 1960

   OCR Ловецкая Т. Ю.

  

   Я попал на врангелевский фронт, в расположение 2-й конной армии.

   Только что кончился бой. Зной насыщен запахом мертвечины. Валялись изуродованные лошади, в щепки разбитые двуколки. Деревья небольшого леска стояли голыми жердями, без ветвей; ветви грудами завалили корневища: сюда истошно била вражеская артиллерия и без устали сбрасывали бомбы аэропланы. Мертвых и раненых подобрали. А зной все еще насыщен мертвечиной.

   Под горой наша невидимая батарея изредка гукала по перестраивавшимся где-то на горизонте неприятельским частям. На старом степном кургане — кучка красных командиров. Кто сидит на корточках, скучно поковыривая палочкой муравьиное гнездо, кто смотрит в бинокль на далекого неприятеля. Другие курят стоя. Молодой, безусый на одном колене разглядывал разостланную на истрескавшейся от зноя земле карту. Я поднялся на курган.

   — Если начнет бить, на этом кургане жарко станет,— сказал командир, с серым бессонным лицом. И, закурив трубку, в которой была набита какая-то трава,— табаку не было,— добавил:

   — Сегодня ночью нас здорово потрепали. Во-он на каких возвышенностях мы были, а теперь сюда откинули,— это верст десять.

   — Перевес, что ли, большой у белых?— спросил я.

   — То-то что нет, — проговорил, он, сердито поколотив трубкой о каблук.— Казаки ночью налетели, а конная бригада — черт знает что с ними сделалось — в панике кинулась врассыпную. Ну, на фронте и дыра. Казаки и поперли. Еле-еле заткнули. На десять верст нас откинули.

   — Отчего же это они так?

   Он злобно выкатил на меня рачьи глаза:

   — Оттого!.. Расстреливать надо десятого! — и повернулся ко мне спиной, как будто я во всем был виноват…

   — Знаете что,— сказал мне товарищ из политотдела,— поедемте в эту бригаду. Мы отвели ее в тыл, чтоб дать оправиться. И просьба к вам. Там у нас театр передвижной играет, вызвали для них. А вы им почитайте что-нибудь. Надо ребятами заняться. Ведь уж — сказать по правде — двое суток без хлеба сидели — подвозу не было. Ослаб народ. Да и политически ненадежны.

   Машина неслась в горячей пыли. Раскаленная степь уносилась. Промелькнул Павлоград, где — штаб армии. Вот и село. Бригаду привели в большой поповский сад. Ребята густо уселись на земле. И так же густо облепили все деревья, как серые груши. Я вгляделся: босые, без шапок, в рваных портах и рубахах — здорово смахивали на бандитов. Сожженные, исхудалые лица, но веселые, оживленные,— шутки, смех, прибаутки, как будто над ними не тяготел позор бегства с поля битвы. Я прочитал рассказ из красноармейской жизни. Громадный поповский сад налился тишиной. Не слышно было этих людей. Только золотисто звенели пчелы.

   Вечером был спектакль. Пьеса из времен великой французской революции. В дощатый театр рвались с кулаками,— чуть не разнесли.

   — Дней через десять — двенадцать думаем бригаду опять двинуть на фронт. Рассчитываем — подтянется к тому времени.

   «Нет,— думал я, когда машина уносила нас в звездной мгле,— нет. Уж очень они на бандитов похожи».

   Я крепко спал, когда в окно так застучали, что стекла зазвенели.

   — Что такое?

   Отдаленно ухнуло орудие.

   — Скорей одевайтесь! — голос товарища из политотдела рвался.— Захватите оружие. Дорогой расскажу.

   Мы бежали, спотыкаясь, по черной немой улице, и собаки, заливаясь, рвали нас за сапоги.

   — Махно напал. Громадная банда. Два орудия. Множество тачанок с пулеметами. Знает, у штаба нет прикрытия, а бригаду он и в счет не берет, у него тут шпионы везде. Метит захватить штаб, обезглавить, тогда пропала армия.

   И мы продолжали бежать, задыхаясь. В окнах ни огонька. Чернота затаилась. Лишь собаки.

   — У него тут полно шпионов. С бригадой опасно — может передаться. Тогда все пропало.

   «Да, лица-то бандитские…» — мелькнуло опять у меня.

   Двухэтажный дом политотдела сверху донизу был освещен. По лестницам торопливо бегали, наваливая на дожидавшиеся подводы дела, литературу,— надо было спешно отступать.

   В черноте то разгоралась перестрелка, то никла, задавливаемая утробным буханьем орудий.

   И вдруг огни в окнах побледнели, а небо посветлело. На всем карьере всадник осадил покатившуюся на задних ногах взмыленную лошадь и заорал хрипло, как будто не хватало воздуха:

   — Отби-или!!

   Все ахнули: да ведь утро, и не слышно ни одного выстрела.

   Через минуту мы неслись на машине. Солнце косо хватало через всю степь. Жаворонки надрывались, трепеща. И беспричинно трепетала в них радость.

   В бригаде расседлывали запотевших лошадей. Стоял говор, смех, шутки. Какие славные молодые лица! Как будто ничего не случилось.

   Я схватил за руку товарища из политотдела:

   — Но скажите, скажите, как это могло случиться? Ведь никудышная была бригада!

   Тот молча посмотрел на курившиеся костры, послушал гомон лагеря.

   — Что же тут такого: в бригаду влили красноармейцев-партийцев. Они с ними спали, пили, ели, вели работу, дрались и умирали вместе. Красноармеец-партиец — это великие революционные дрожжи.

   И в волнении срывающимся голосом крикнул:

   — Вы же поймите: у Махно около двадцати пяти тысяч было — раздавить мог!

   А поле красно дымилось над посеченными махновцами. Разгоралось солнце. Неподвижно лежали красноармейцы в окопах. Их уносили на носилках.

Примечания

  

   Впервые напечатано в журнале «Знамя», 1933, кн. 2, под заглавием «Кусочек воспоминаний». Передано журналу в ответ на обращение редакции к писателям с просьбой «осветить — в эпизодах, фрагментах, отрывках из дневников — свои воспоминания о гражданской войне, свои впечатления о Красной Армии». Книга журнала, посвященная пятнадцатилетию РККА, открылась очерком Серафимовича.

   Заглавие «Преображение» рассказ получил в Собр. соч., М. 1948, т. X.