Стихотворения

Автор: Скиталец

СКИТАЛЕЦЪ

  

                                 HA ВОЛГѢ

             

             Я ѣхалъ весною по Волгѣ, безъ дѣла невольно скучая

             Шумѣлъ пароходъ, и зеленыя горы тянулись,

             Смѣнялись косами песковъ золотистыхъ,

             И Волга широко плескалась, какъ море…

             Порою встрѣчались расшивы, и плыли громады-бѣляны,

             Качались плоты, и на нихъ огоньки разгорались,

             И люди въ посконныхъ рубахахъ себѣ котелокъ кипятили,

             Готовя свой скудный обѣдъ или ужинъ.

             И медленно эти картивы, плывя предо мною, тянулись,

             И ревъ парохода внезапно прорѣзывалъ воздухъ

             И каждой горою по нѣскольку разъ повторялся,

             Какъ будто другъ другу онѣ каждый звукъ отдавали.

             И были разлиты величье и строгость въ природѣ.

             Душа насыщалася ею. Но мысли меня тяготили.

             Людей захотѣлось мнѣ видѣть и слышать,

             И къ людямъ я мыслью моею вернулся.

  

             Цвѣтущія дѣвы и пышно-одѣтыя дамы

             Гуляли, смѣялись, забавно играли словами

             И ѣли конфекты, ихъ въ пурпурный ротикъ бросая.

             Античною ручкой бряцали онѣ на рояли,

             И звучно неслись надъ рѣкою Бетховена звуки.

             Мужчины-же, важные, сытые, съ плотной осанкой,

             На воздухѣ свѣжемъ все время лишь пили да ѣли.

             И, вкусный обѣдъ плотоядно и строго смакуя,

             Виномъ золотистымъ обильно его поливали.

             Они говорили увѣренно, громко и важно

             О томъ, будто ими народъ избалованъ,

             Что твердая власть лишь одна успокоитъ голодныхъ.

             О бѣдномъ народѣ заботливость такъ выражая,

             Они наѣдались, оружье сложивъ на тарелки.

             И рѣчи ихъ были такъ лживы и грубы,

             Что, полный презрѣнья, я внизъ торопливо спустился.

  

             Тамъ, въ трюмѣ,— и грязно, и тѣсно. Товары

             Навалены грудами всюду, и люди

             Гнѣздятся межъ нихъ на полу… И невольно

             Смѣшался я съ бѣдной, сермяжной толпою.

             Предъ ней на скамейкѣ сидѣла сѣдая старуха,

             Одѣтая просто, вся въ черномъ, но что-то

             Въ лицѣ ея было такое, что я поневолѣ

             Къ ней чувствовать сталъ уваженье и робость.

             Она говорила: «возстанетъ родной братъ на брата,

             Возстанутъ отцы на дѣтей своихъ!.. Голодъ настанетъ,

             И будутъ великія войны, и моръ на людей ниспошлется.

             Великіе будутъ и стоны, и слезы, и скрежетъ зубовный!

             И вотъ, когда люди и смыслъ, и любовь потеряютъ,

             Собьются съ дороги, какъ стадо всѣ врозь разбредутся,—

             Появятся тутъ лжепророки, объявится въ мірѣ Антихристъ.

             И будутъ они обѣщать всѣмъ страдальцамъ

             Свободу, прощенье грѣховъ и спасенье.

             И будутъ имъ вѣрить, спасенья отъ нихъ ожидая.

             Но только гласъ трубный съ небесъ, аки громъ, пронесется,

             Какъ истинный Богъ нашъ со славою всею пріидетъ

             Во облацѣхъ свѣтлыхъ, съ громами и силой небесной.

             Тогда Онъ возсядетъ на тронъ, окруженный небесными вои,

             И звѣзды, пылая, падутъ всѣ ва землю,

             И міръ загорится… И всѣ, что въ могилахъ отъ вѣка

             Лежали, воскреснутъ и явятся вновь предъ Судьею.

             Всѣ явятся вмѣстѣ: отцы сыновей повстрѣчають,

             A матери дщерей: всѣ, всѣ, кого смерть разлучила,

             Увидятся послѣ разлуки, чтобъ снова разстаться на вѣки».

  

             На мигъ туть умолкла старуха и крупныя слезы

             Съ морщинистыхъ щекъ рукавами утерла.

             Толпа замерла въ ожиданьи. Слеза за слезою

             У грубыхъ матросовъ по мѣднымъ ихъ лицамъ катились,

             Въ густыхъ бородахъ исчезая, какъ будто металлъ растопленный.

             Она продолжала: «восплачутся, горько восплачутся люди,

             A Богъ, отдѣливъ свое стадо отъ козлищъ,

             Речетъ нечестивымъ: «идите въ огнь вѣчный!»

             Рыданья и стоны въ толпѣ вкругъ меня зазвучали,

             И самъ я, давно уже вѣру во все потерявшій,

             Почуялъ, какъ слезы въ отравленномъ сердцѣ вскипѣли.

  

             Старушка умолкла… Но я къ ней приблизился робко

             И тихо спросилъ ее: «бабушка, кто-жъ эти люди?

             Кто грѣшники злые, что отданы будутъ на муку?

             Не тѣ ли, что въ бѣдности черной живутъ и страдаютъ?

             Ужель, какъ въ аду, на землѣ изнывая,

             Они и за гробомъ за что-то наказаны будутъ?

             A тѣ, что живутъ, какъ въ раю, на землѣ и владѣютъ землею,

             Ужель и за гробомъ всѣ будутъ опять наслаждаться?»

             Старуха меня оглядѣла сначала съ большимъ недовѣрьемъ

             И брови сѣдыя въ молчаньи нахмурила строго.

             Но, видя, что голосъ отъ слезъ y меня прерывался,

             Опять прояснилась и мнѣ отвѣчала любовно,

             И голову гладила мнѣ, какъ ребенку,

             И голосъ ея зазвучалъ такъ отрадно,

             Такъ мягко, съ такой материнской любовыо:

             — A ты, мой дружочекъ, счастливцамъ земли не завидуй!

             Судья справедливъ, на судѣ все оцѣнить!

             Строптивъ ты, я вижу, и мало, охъ, мало ты вѣришь!

             Пошли тебѣ Господи твердое, сильное сердцв!

             Судья не за гробомъ, a здѣсь всѣхъ разсудитъ,

             Онъ — видитъ обиженныхъ, слышитъ стенанья!

             Придетъ Онъ, повѣрь мнѣ! Судъ — будетъ!

             Сказала — и снова съ разсказомъ къ толпѣ обратилась.

             И долго и строго еще говорила старуха.

             A чуткія горы, какъ прежде, навстрѣчу тянулись

             И съ важною думой на мощныя волны глядѣли.

             Казалось, что рѣчь ея молча онѣ подтверждали,

             И все: и рѣка, и лѣса, и угрюмыя скалы

             Какъ будто таили въ себѣ эти важныя рѣчи,

             Дышали одною великой и строгою думой.

             Шумѣли колеса, и волны, звеня, разбивались,

             И мчался впередъ пароходъ, гладь рѣки разрѣзая.

             Межъ тѣмъ за горами ужъ солнце садилось,

             И тѣни отъ нихъ, словно тучи, ползли надъ рѣкою.

             И день угасалъ, и темнѣли румяныя краски,

             И, вспыхнувъ, какъ искры, одна за другою

             По темному небу зажглись золотистыя звѣзды.

  

  

                                 ЧЕТВЕРО.

  

             Какъ мать умирала,— дѣтей созывала,

                       Своихъ четверыхъ сыновей.

             — «Ну, дѣти, живите, меня схороните,

                       Да только живите дружнѣй!

  

             «Отецъ и вы сами — всѣ были крестьяне,

                       «И всѣ — не имѣля земли…

             «Добились бы, что ли, земельки да воли!..»

                       И мать на кладбище снесли.

  

             Межъ тѣмъ все проснулось, вся Русь всколыхнулась,

                       Вся Русь задымилась въ огнѣ…

             И все сотрясалось и въ узелъ свивалось,

                       Какъ въ страшномъ, чудовищномъ снѣ…

  

             Былъ старшій поэтомъ… Къ народнымъ завѣтамъ,

                       Гремя, его пѣсни неслись…

             Второй былъ суровымъ… жегъ огненнымъ словомъ,

                       A двое — за ружья взялись.

  

             Одинъ былъ «замѣшанъ», судимъ и повѣшенъ,

                       Второй былъ заколотъ въ бою.

             A двое другіе въ морозы лихіе

                       Погибли въ далекомъ краю.

  

             A мать и не знала — въ могилѣ лежаля,

                       Въ гробу, подъ тяжелой землей…

             Не знала, что въ полѣ за землю и волю

                       Зарыли ихъ ранней зарей!

Сборникъ Товарищества «Знаніе» за 1907 годъ. Книги пятнадцатая и шестнадцатая

OCR Бычков М. Н.