Памяти Федора Евгеньевича Корша

Автор: Соловьев Сергей Михайлович

  

   Соловьев С. M., свящ. Некрологи: II. Памяти Федора Евгеньевича Корша [ум. 16 февраля 1915 г.]: (Некролог) // Богословский вестник 1916. Т. 1. No 3/4. С. 602606 (2я пагин.).

  

Памяти Ѳедора Евгеніевича Корша.

  

   Годъ прошелъ со смерти Ѳедора Евгеніевича Корша, но еще странно представить себѣ, что опустѣла старомодная и холодноватая квартира въ глухомъ Ушаковскомъ переулкѣ. гдѣ по воскресеньямъ Ѳедоръ Евгеніевичъ принималъ разнообразное общество. Здѣсь можно было встрѣтить и важнаго профессора восточныхъ языковъ, и заѣзжаго провинціальнаго актера, и украинца. Въ гостинной Корша можно было услыхать всѣ языки Европы и Азіи… Какъ сейчасъ вижу Ѳедора Евгеніевича: маленькій старичокъ, безъ крахмальнаго бѣлья, голова дрожитъ отъ старческой слабости, но небольшіе голубые глаза свѣтятся острымъ умомъ, шуткой и безконечнымъ добромъ. Этотъ маститый ученый, говорившій на всѣхъ языкахъ, отличался скромностью, простотой и незлобіемъ ребенка. Двери его были открыты для всѣхъ, и всѣ уходили отъ него, получивъ добрый совѣтъ и утѣшейіе.

   Коршъ совмѣщалъ въ себѣ рѣдко соединяемыя качества: глубокую научную эрудицію и живое поэтическое воображеніе, любовь къ красотѣ античнаго міра и христіанскій идеализмъ и доброту. Спеціальностью Корша была собственно латинская поэзія и, конечно, она была основой его ума и психики. Особенно цѣнилъ онъ Катулла и Горація и цитатами изъ нихъ пересыпалъ свою рѣчь. Въ отношеніи содержанія Ѳ. Е. цѣнилъ римскую элегію, какъ начало романтизма, начало новое для эллинскаго міра. Въ отношеніи формы онъ ставилъ выше всѣхъ Горація (въ чемъ совпадалъ съ Ницше), цѣня въ немъ смѣлость и оригинальность выраженій. Наоборотъ, Овидія онъ ставилъ невысоко, находя въ немъ чрезмѣрную легкость и гладкость стиля. Но не менѣе глубоко, чѣмъ латинскую, зналъ Коршъ и поэзію греческую, и поэзію Востока, и новую европейскую поэзію. Изъ русскихъ поэтовъ онъ болѣе всѣхъ любилъ Пушкина. Разбору метрики Пушкина онъ посвятилъ обширное изслѣдованіе. Въ Пушкинѣ привлекала его, какъ близкая Горацію, красота формы, такъ и, родственная самому Коршу, душевная простота и сердечное отношеніе къ людямъ и міру. «Здоровый идеализмъ»— такъ опредѣлялъ Коршъ поэзію Пушкина, въ противоположность болѣзненной сантиментальности нѣкоторыхъ романтиковъ и олимпійскому отчужденію отъ людей у Гете.

   Ѳ. Е. былъ по преимуществу лингвистъ и метрикъ и съ этихъ точекъ зрѣнія преподавалъ классическую филологію. Но съ большой ироніей относился онъ къ тому филологическому направленію, которое сводитъ все къ одной лингвистикѣ, игнорируя художественное значеніе разбираемыхъ текстовъ. «Теперь Гомеръ — жертва лингвистовъ», говаривалъ онъ. «Чтобы быть хорошимъ филологомъ необходимо быть поэтомъ». Свой идеалъ поэта, какъ безкорыстнаго, бездомнаго и нищаго служителя красоты, выразилъ онъ въ слѣдующемъ стихотвореніи, гдѣ онъ мастерски воспользовался трудной формой глоссы:

  

   Что мы слышимъ о Гомерѣ?

   Онъ терпѣлъ подъ старость голодъ;

   Зналъ Овидій въ Понтѣ холодъ.

   На людскомъ провѣрь примѣрѣ:

   Намъ свидѣтель Алигіери,

   Какъ судьба пѣвцовъ караетъ;

   Всякій, кто стихи мараетъ,

   Пусть припомнитъ о наградѣ

   Донъ-Кихоту, Лузіадѣ…

   Глупъ, кто риѳмы подбираепіъ.

  

   Въ пѣсни польза намъ какая?

   Что Петрарки, что намъ Тассы?

   Признается безъ прикрасы

   Встарь и нынѣ чернь тупая.

   Кто блаженствуетъ, внимая

   Отъ народнаго баяна,

   Какъ мы били Оттомана?

   Кто къ родной приверженъ лирѣ,

   Книжки «Пчелки» чтитъ четыре,—

   Смѣхъ на этого болвана!

  

   Съ коробкомъ торговецъ бродитъ,

   Лишь въ свое проворство вѣритъ,

   Полотно и ленты мѣритъ,

   Глядь — уже домъ себѣ заводитъ.

   Пусть въ Китай поэтъ уходитъ,

   Пусть, идетъ до Океана,

   Пусть, божественнаго сана

   Увлеченъ мечтой напрасной,

   О дѣвицѣ грезитъ красной,—

   Вѣчно жертва онъ обмана.

  

   Но поетъ при всемъ онъ этомъ:

   Быть вы можете богаты,

   Покупать себѣ палаты,

   Хоть зимой въ нихъ жить, какъ лѣтомъ.

   Вмѣсто храминъ, надъ поэтомъ

   Небо кровъ свой простираетъ,

   Въ солнцѣ золотомъ играетъ

   Серебро на травкѣ влажной.

   Ими счастливъ, онъ отважно

   Голъ живетъ и умираетъ.

  

   Съ чувствомъ благоговѣнія относился къ Коршу извѣстный поэтъ и переводчикъ латинскихъ поэтовъ Фетъ. Посвящая Коршу переводъ элегій Тибулла, Фетъ называетъ Корша «стоящимъ у входа въ блаженный Елисей».

  

   «Взглянувъ на ширь долины злачной,

   Никто не цѣнитъ такъ, какъ ты,

   Всей этой прелести прозрачной,

   Всей этой легкой простоты.

   Вотъ почему, смирясь душою,

   Тебя о милости прошу

   И неувѣренной рукою

   Вѣнки Тибулла подношу.

  

   Поднося Коршу 3-й выпускъ «Вечернихъ огней», Фетъ говоритъ:

  

   Каменъ нетлѣнныя созданья

   Душой усвоивъ до конца,

   Прослушай волчьи завыванья

   Гиперборейскаго пѣвца.

  

   Коршъ перевелъ на латинскій языкъ гораціанскими размѣрами стихотворенія Пушкина «Поэтъ и герой» и «Пока не требуетъ поэта» и такимъ образомъ какъ бы возвелъ эти стихи къ ихъ первоисточнику, ибо у самого Пушкина они вызваны были проникновеніемъ въ латинскую поэзію.

   Коршъ оставилъ не много трудовъ. Главныя его сочиненія «О сатурнинскомъ стихѣ», о метрикѣ Пушкина и о римской элегіи. Упорная кабинетная работа была не въ натурѣ Корша, который предпочиталъ изучать, a не творить, и слишкомъ самоотверженно отдавалъ себя людямъ и живымъ современнымъ интересамъ. Часто жаловался онъ на невозможность замкнуться въ одну область научнаго знанія, въ виду того, что русская жизнь и наука требуютъ не спеціализаціи, a одновременной работы во многихъ направленіяхъ. Послѣдніе годы Коршъ совершенно забывалъ древнихъ музъ для дѣлъ украинскихъ. Коршъ относился къ украинскому движенію тепло и со вниманіемъ, стараясь разрѣшать спорные вопросы украинства на основаніи несомнѣнныхъ данныхъ филологіи. Украинцы всегда встрѣчали у него ласковый пріемъ.

   Любовь кь античному міру не заглушала въ душѣ Ѳ. Е. христіанскихъ идеаловъ. Всѣмъ общественнымъ идеаламъ противопоставлялъ онъ идеалъ «царствія Божія», но отрицательно относился къ эллинизаціи христіанства, находя ее искаженіемъ ветхозавѣтныхъ основъ религіи богочеловѣчества. Научная школа, основанная Коршемъ, не умерла. Его традиціи хранятся его непосредственнымъ ученикомъ профессоромъ A. A. Грушка. Пусть хранится въ памяти нашей и нравственный образъ Корша. Богатые дары своего ума онъ не сдѣлалъ орудіями матеріальныхъ интересовъ. Получивъ отъ Бога свой рѣдкій «даръ языковъ», онъ не зарылъ своего таланта въ землю, онъ расточилъ его на живое дѣло добра. Гуманизмъ не остался въ немъ мертвой традиціей. Облагораживающее вліяніе красоты вносилъ онъ въ смуту и хаосъ современной жизни. И если онъ не оставилъ по себѣ груды тяжеловѣсныхъ трудовъ, то весь его жизненный путь далеко свѣтилъ работникамъ римско-славянской культуры. Ѳедоръ Евгеніевичъ Коршъ въ рѣдкой гармоніи сочеталъ въ себѣ одаренность ума, чувство красоты и человѣколюбіе. Чутко уловивъ первое дыханіе романскаго генія въ мятежныхъ стихахъ Катулла, онъ привѣтствовалъ расцвѣтъ романизма въ нашей національной поэзіи Пушкина. Пониманіе романтическаго начала привело его и къ справедливой оцѣнкѣ украинскаго романтизма, слишкомъ грубо отметаемаго представителями «трезвой» и безъидеальной политической доктрины.

Священникъ Сергій Соловьевъ.