Дуняша

 

ДУНЯША

Легенда давних времен.

(Елене Сергеевне Молчановой.)

 

Печально, угрюмо стоит барский дом,

Надворным строеньем обставлен кругом.

На длинном порядке большого села

С избенок солому погода снесла;

Дырявые крыши нагие торчат

И барином деды пугают внучат.

 

И точно, помещик печален, угрюм,

Как будто подавлен под тяжестью дум

Не кажется дворне и миру давно.

В душе его так же, как в доме, темно.

А прежде, бывало, в веселые дни,

В хоромах господских горели огни.

Съезжалися гости и, теша господ,

Сбирались крестьянки водить хоровод,

Бояр величали, венки им плели

И сыпали гости красоткам рубли.

А барин им бусы и серьги дарил,

И пел, и смеялся, и пил, и кутил.

Дворовые помнят его молодцом

С румяным и полным, красивым лицом.

Дворовые помнят ту шумную ночь,

Как в пляске ходила буфетчика дочь,

Дуняшей звалася, румяна, бела,

Плечиста, бойка и развязна была.

Прищурит ли глазки, насупит ли бровь,

К господскому сердцу подкатится кровь,

Обнимет Дуняшу могучей рукой

И косу распустит, играет косой,

А черные пряди, как множество змей,

Крутятся, скользят и ложатся по ней,

Одел он Дуняшу в парчу, да атлас,

И за руку вывел гостям напоказ.

«Глядите, кричит, на голубку мою!»

А Дуня твердит: «я другого люблю,

Не барина, ровню; на сельский базар

Он в праздники возят в коробке товар».

Но барин от гнева, как снег, побледнел

И в избу вернуться Дуняше велел.

Отец говорит ей: «меня не сгуби,

И барина, хочешь не-хочешь, люби;

Хоть делал запивки со мною Семен,

Да сокол-то наш по уезду силен».

Но в сумраке темных, безлунных ночей

Она не смыкает опухших очей.

Не выдержал барин и Дуню вернул.

«Я гневом напрасным себя обманул,»

Сказал он; «а сердце твердило: люблю,

Чего ты желаешь, всего накуплю.»

Но Дуне милей жемчугу перстенек,

Чтó на руку ей снял с руки женишок,

Из сил выбивался помещик лихой,

Стращал наговором, худою молвой,

Насильем и плетью…. и чем не страшил,

А сам все тревожней, все больше любил,

Не смела Дуняша ходить никуда,

«Чуть слово с кем скажет, бывало-беда:

Кричит, и буянит, и дворню сечет;

Да в рекруты ставит людей не взачет;

Друзей не сзывает; весь дом на запор;

Стал пуст и безлюден большой барский двор,

Зарос он травою. Тропинка одна

От дому во флигель, как лента, видна.

Во флигеле Дуня; с решеткой окно

От сторки пунцовой казалось красно,

И свечка горит в оловянном тазу,

И дремлет старуха у печки внизу.

Старуху к ней барин приставил в надзор,

Патрули устроил и конный дозор.

«Хоть ты», говорит он, «как день хороша,

Но все ж ты моя, по ревизьи, душа,

По купчим и прочим другим крепостям;

К тому же я друг полицейским властям.»

Однажды заснул подгулявший дозор,

И мóлодец робко прокрался на двор.

Вздрогнула Дуняша, но дверь отперла…

Седая старуха внизу не спала,

И дал за молчанье ей парень лихой —

Бумажный платок, а в платке золотой.

Но старая ведьма лукава была

И к барину пестрый платок принесла.

Не дал он старухе двух слов произнесть:

В обиженном сердце проснулася месть.

С бессонного ложа он молча встает,

И Дуню с Семеном вдвоем застает…

Но встречи ужасной не знают конца.

С тех пор не видали по селам купца,

С тех пор в одиноком Дуняши окне

Не светится сторка при бледном огне.

Из дому молва на село прибрела,

Что Дуня внезапно в ночи умерла.

Приехал исправник, но лекарь решил,

Что, видно, скончаться Господь ей судил.

На утро раздался церковный трезвон,

Отпели Дуняшу, пришли с похорон,

Сам барин без шапки, печален, без слез,

До кладбища гробик Дуняши донес,

И после, покорствуя моде столиц,

Цветов на могилу прислал из теплиц,

Буфетчику старому вольную дал,

И сам паннихиды с дьячками певал.

Но только лишь толк на селе унялся,

Помещик в хоромах своих заперся.

И слышится сказка в народе одна,

Что барин не знает покоя и сна.

 

Печально, угрюмо стоит барский дом

Надворным строеньем обставлен кругом;

На длинном порядке большого села

С избенок солому погода снесла;

Дырявые крыши нагие торчат

И барином деды пугают внучат.

 

Русский вестник №12, 1857