Тоска

ТОСКА.

 

Я не слыхал еще ни об одной истинной страсти, которая б не была подсечена тоскою; она, подобно червю, подъедает стебель розы, — прекраснейшего произведения весны!

Мидльтон.

 

 

Люди, пережившие раздражаемость первых чувств своих, или воспитанные в веселом легкосердечии рассеянной жизни, обыкновенно смеются над любовными историями,

считают повести о романических страстях за одни вымыслы сказочников и поэтов. Замечания мои над природою человеческою заставляют меня однако ж думать иначе. Они удостоверяют меня, что хотя поверхность характера может быть охлаждена, заморожена светскими

приличиями, или настроена улыбкою общественной образованности, — все таки в глубине самой хладной груди таятся искры, которые если вспыхнут однажды, то обращаются в бурный пламень, и не редко производят разрушительные следствия. Не шутя, я верю в слепое божество, и покоряюсь вполне всей силе его влияний. Признаться ли? — я верю в неизлечимую тоску, я верю в

возможность умереть от несчастной любви. Правда, я не считаю эту болезнь часто пагубною для нашего пола; но я твердо уверен, что от нее многие красавицы сходят в ранний гроб.

Мущина — искатель выгод и славы. Наклонности влекут его в вихорь и шум света. Любовь служит только украшением его молодости, музыкою в междудействиях он ищет славы, богатства, местечка в памяти людской, власти над ближними. Но целая жизнь женщины есть история страстей. Сердце для нее — вселенная: в нем-то ее тщеславие бьется из власти; в нем-то ее корыстолюбие жаждет кладу. Она отпускает свои склонности на страх; она отдает свою собственную душу в мене чувствований — и горе, если ее постигнет кораблекрушение: дело ее безнадежно, это — банкрутство сердца!

— Правда, неудача в любви мущине дает горькие минуты: иногда она ранит какое-нибудь нежное чувствование, иногда похищает надежду на счастие; но мущина есть существо вольное и деятельное: он может рассеять свою грусть в вихре разных занятий, или утопить ее в разливе удовольствий; или, когда сцена его неудачи слишком полна тяжких воспоминаний, он может, как ему вздумается, переменить свое жилище с первым утром, и, будто на крыльях, лететь в далекие края, и найти спокойствие. Но, сравнительно говоря, женщина прикована к месту: жизнь ее — домашняя и мечтательная. Она чаще бывает товарищем своих собственных мыслей и чувствований. И если они обратятся в источник печали — где ей найти утешение? Ее участь — быть любимою, и любить, и, в несчастной страсти сердца, ее можно сравнить с обложенною, потом взятою и оставленною, и разрушенною крепостью.

Сколько светлых очей тускнет, сколько румяных щек бледнеет, сколько прелестных низходит в гроб — и никто не знает причины, снедающей их любезность! Как раненный голубь, жмет свои крылья, и покрывает и хоронит стрелку, в него вонзенную; такова-то и природа женщины, чтобы скрывать от света тоску оскорбленной склонности. Любовь нежной женщины — застенчива и безмолвна. Даже и при счастии, она едва шепчет о ней себе самой; а ежели иначе, то хоронит ее в глубине сердца, и оставляет там изнывать под обломками своего спокойствия. Тогда уже нет для нее желаний сердечных. Очарования бытия исчезли! Она небрежет о приятных упражнениях, которые веселят дух, ускоряют пульс, и проливают жизнь целительным ключом сквозь жилы. Покой ее нарушен; тихое освежение сна отравлено грустными видениями; алчная тоска пьет кровь ее, доколе гаснущий состав ее не падет в могилу!

 

 

***

 

Альбом Северных муз,

Альманах на 1828г.