Арабески. Новые стихотворения

АРАБЕСКИ

НОВЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

 

 

I. КАВКАЗСКАЯ ЛИРА.

II. ВОСТОЧНЫЕ МОТИВЫ.

III. ЛИРИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ, НАБРОСКИ И ЭПИГРАММЫ.

IV. ПОЭМЫ И ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ.

 

ОГЛАВЛЕНИЕ.

Отдел I. Кавказская лира.

 

Моим кавказским друзьям

Кавказской армии

Привет Грузии

Гудаур

Мцхетскому храму

Шушаника

Зима в Тифлисе

Бронзовые ноги

Резико

Воскресение Христово

Две Арагвы

В горах

Полдень

Князю И. Г. Чавчавадзе

Королева

Сагурамо

В Имеретии

На тропе

Качаг

Наказ

Ясам-Паша

Из писем к друзьям

Юристы

Муша

Кекелы

Другу

Привет Кавказа Пушкину

Ассур

28 июня 1899 г.

Весна в Грузии

Вано

Молитва Св. Нине

Из Саввы-Сулхана Орбелиани

Сестре

Две красавицы

Из кн. Бараташвили (I—2)

Из кн. И. Г. Чавчавадзе (I—XII)

Перед иконой

Из гр. Умципаридзе

Переселенец

Надя

Кавказские брызги (1—8)

Итоги

 

Отдел II. Восточные мотивы.

 

Совет

Газель

Ханская потеха

В Малой Азии

Неустранимый Садразам

Из Ансари

Золотые сны

На мотыльков

По душе

Из Омара Хайяма (1—19).

Прогулка шаха

Подражание персидскому

Мурад

Из Ансари

 

Отдел III. Лирические стихотворения, наброски, эпиграммы.

 

Молитва

Отчизна

26-е февраля

На новогоднем пиру

Пасхальные мечты

Стансы

Березки зимой

На новый год

На балтийском побережье

Мир

В альбом Л. Ф. Маркс

Якову Петровичу Полонскому

Сумерки

Душа болит

Птица

Зимние картинки (1 — 4)

Грезы

Эскиз

Из воспоминаний

„Мутные потоки»

Gondellied

Сплин

Обновленье

Раннею весною

Из старого дневника

Внимая ужасам войны (I—VI)

Голоса

Свора

Репину

Русская идея

Русскому Собранию

На рубеж

Памяти Гоголя (1—2)

Ф. И. Тютчев

Гр. А. К. Толстой

Памяти Вл. С. Соловьева (I—III)

Двадцатый век

Зимняя дума

В уголке

На Шише все спокойно

Остафьево

Стансы Гр. А. А. Голенищеву-Кутузову

Мой хутор

Современные силуэты (I-XI)

Из дневника

К музе

 

Отдел IV.

Поэмы и драматические произведения

 

Гусли правды

Римская легенда

Песнь об Удалом Домруле

Сверчок

Любовные дела

Две милостыни

Потомок Дон-Жуана

 

 

 

 

 

I.

КАВКАЗСКАЯ ЛИРА.

 

 

 

МОИМ КАВКАЗСКИМ ДРУЗЬЯМ.

 

 

Вам, незабвенные мои,

Я в час невольного досуга

Шлю дар изгнанника и друга, —

Созвучий тихие струи.

В борьбе неравной с силой темной,

Среди предательских сетей,

Я отдыхал в семье бездомной

Забытых Матерью детей.

Кругом, в неистовом разгул,

Шел всех святынь позорный торг!

Святой мечты живой восторг

Лишь вы одни не обманули!

Вы часто видели меня

Гонимым лютой вражьей сворой,

Приют у вашего огня

Я находил душою хворой;

Вы честны были: не из тех,

Кто наглой силе рукоплещет,

Чей взор холопски-жадно блещет

При виде суетных утех!

С какою дрожью суеверной

Я вспоминаю иногда

Тот гнет нечестья беспримерный

Над миром правды и труда,

Те дни, когда в изнеможеньи

Молил я: „Боже, положи –

„Предел изменам, злобе, лжи,

„Иль прекрати мое служение!.. “

Но верьте мне, что и теперь,

Когда, познав надежд обманы,

Закрыв от шума жизни дверь,

Лечу в тиши былые раны, —

Всем сердцем Бога славлю я

За то, что в муках и тревоге

Тернистой жизненной дороги

Я вас познал, мои друзья!

И вдохновеньем той молитвы

Вновь окрылен мой скорбный дух,

И знаю: жажда правой битвы

Прервет мой вдумчивый досуг!

И знаю: может вражья сила

Меня разбить, но не согнуть!

И цепи той не разомкнуть,

Что нас навек соединила!

Где-б ни был, —  твердо встречу я

Судьбы коварную причуду!

Родной мечте служить я буду

И вас любить, мои друзья!..

 

 

2 июля 1900 г.
Хутор Вернигоровщина.

 

 

 

КАВКАЗСКОЙ АРМИИ.

(К столетию ее водворения в Грузии).

 

Тебе, семья богатырей,

Хвалу шлет ныне вся Россия:

И степь, и горы снеговые,

И ширь мятежная морей!

Тебе, за подвиг величавый

Не ждавшей суетных наград

Земных не ведая преград

И правду чтя превыше славы!

Тебе, что в пламени, в крови,

В томленьи мук неизъяснимых

Святыню доблестей родимых

Блюла во гневе и любви!..

Ты просвещения денницу

Вела за бурей лютых сеч!

Все дальше гнал твой грозный меч

Нашествий дикую границу!

И чтит земля твои труды—

И, кубок мира поднимая,

Тебе, от края и до края,

Все говорит: «Аллаверды!»

 

 

ПРИВЕТ ГРУЗИИ.

 

От наших красок полинялых,

От пошлых чувств и мыслей вялых,

Тревог холопских и забав,

Где в светлый храм сердечных правь

Бьет нагло жизнь волной бесцветной,

— Туда лети, мой стих приветный,

Где лучезарней небеса,

Горят вершины гор алмазом

И, осененная Кавказом,

Почила Грузия — краса!..

Там жарче мощь рукопожатий,

И речь, и взор полны огня!..

Трепещет в сердце у меня

Напев изгнания, — баяти, —

И, в стуже северного дня

Воспоминаньем отогрета,

Из сердца льется песнь привета!…

Привет тебе, волшебный край!

Привет вам, сакли, башни, храмы!

Народ, — герой кровавой драмы,—

Народ, познавший ад и рай:

И беззаботное веселье,

И вдохновение молитв,

И опьяненье славных битв,

И поражения похмелье!

Христовым бывший островком,

Средь орд, в пучине многоводной!

Во тьме горевший маяком, —

Многострадальный, но свободный!..

Приветь земле! Орошена

Бойцов родимых алой кровью,

Она дает зато с любовью

Струю багряную вина!

И на пиру, где звонки чаши,

Отвагой юноши полны

И девы звезд небесных краше,

И где жужжание зурны

Сменяет шутки тулумбашей,

— Жив светлый призрак старины!

Привет вам, старцы-сазандары,

Неумирающей Тамары

Неутомимые певцы!

В слияньи доблести и в славе

Встает Торникий Эристави,

Встают великие бойцы,

Народом чтимые поныне!

И, небосвод покинув синий,

Слетает радостна, чиста,

О просветительнице-Нине

Животворящая мечта;

И звуки томные чонгури,

В ответ посланнице лазури,

Рыдая, льются чередой…

Нисходит ночь — и звезды блещут;

В «лезгинке» мерно рукоплещут

Князья красавице, младой…

Уж из долин туман седой,

Клубясь, ползет по горным склонам;

Потоки с грохотом и стоном

Бегут в таинственную тьму;

За тихоструйной Алазанью

Встает луна — и яркой гранью

Снегов сребристую кайму

На горной цепи выделяет…

И словно ближе подступает,

Шагнув по сумраку долин,

Кавказ, могучий исполин, —

И молча внемлет сазандарам…

Покорный дивных песен чарам

И взору царственной луны,—

Стоит, задумчивый и дикий,

Свидетель гордый и великий

Великой, гордой старины!…

 

 

ГУДАУР.

Посв. Д. З. Сараджеву.

 

За перевалом, позади—

Сурово-мощные громады,

Снега, обвалы, водопады,

Туманы, грозы и дожди…

Здесь — дуновение отрады!

Хоть порубежный Гудаур

Еще задумчив или хмур,

Но очертаньем горных далей

Так нежно манит южный склон,

И ветерок уже напоен

Благоуханием азалий!

Узоры мягкие хребтов

Лежат застывшею волною,

Почти сливаясь с синевою

Небес и дымкой облаков…

И в сердце смутное волненье:

Как будто взвиться чрез мгновенье

Волшебный занавес готов

Над лучезарною страною

Святынь, венчанных стариною,

Восторгов, песен и цветов!..

 

 

 

МЦХЕТСКОМУ ХРАМУ.

 

Окруженный жизнью шумной,

При сиянье быстрых вод,

Ты главою многодумной

Воспаряешь в небосвод, —

В полусне воспоминаний

И в мерцании надежд,

Выше суетных желаний,

Выше мудрых и невежд!

Яро плещет влагой мутной

Вкруг тебя река времен:

Волны мысли бесприютной,

Злобный крик и скорбный стон,

Волны радости презренной

И отравленной мечты!..

Всеблагой и неизменный,

Нерушимо-вечен ты!

Взор души, изнеможенной

В пресыщенье иль борьбе,

В суете-ль неугомонной, —

Отдыхает на тебе!

И к духовному покою

Ты зовешь, как звал давно,

Ты, меж небом и землею

Неразрывное звено!..

 

 

 

ШУШАНИКА.

 

Картинно прислонясь к узорной двери храма,

С утра до вечера, покорно иль упрямо,

Армянка-нищая проводит много дней;

Сидит, недвижная, как будто изваяние,

Кивая изредка кладущим подаянье

В тарелку медную, лежащую пред ней.

Бледна, оборвана. Полузакрыты веки;

Под ними — взора нет: для нищенки навеки

Все в тьму погружено, погас небесный свет…

Лицо не горестно: по нем порою зыбко

Скользит болезненно-блаженная улыбка…

Улыбка? Почему?!. Она дала ответ:

—„Зовут меня, ага, счастливой Шушаникой.

„Из Вана родом я. К нам для расправы дикой

„Нагрянули враги, нещадней, чем гроза!

„Насилье, трупы, кровь!.. Живые разбежа­лись…

„Я в церкви спряталась… Нашли — и над­ругались

„Два курда надо мной, и выжгли мне глаза…

„Какая злая боль!.. Но легче жить мне стало:

„Кого-то мучили…. кого, — я не видала!

„И что-то рушилось!.. Смятенье, крики, стон…

„Затишье.. Снова шум, и выстрелы, и топот!..

„Потом… послышался мне торопливый шепот…

„Зовут меня!.. Идем… и путь — как страш­ный сон!

„Тут мне велят ползти, там мчаться, что есть мочи!..

„Вот резкий ветер гор… иль просто холод ночи?

„Вот… на веревке я: должно быть, крутизна?

„Иль хищники меня схватили вновь, быть может?

„Нет, мирны голоса!.. Но голод, голод гложет!..

„Нет сил! Я падаю… Что это?.. Тишина?!.

„Где спутники мои? Где я, и что со мною?!.

„Вдруг… снова голоса! Какою-то волною

„Я снова поднята!.. Крик слышен впереди

„На языке чужом… Везут меня куда-то:

„Я слышу скрип арбы и мерный тип шаг солдата,

„И как-то мне легко, тревоги нет в груди…

„Потом… не помню, что!.. Болела, верно, где-то…

„И вот теперь сижу, накормлена, одета…

„Я знаю: это храм! И хорошо мне тут:

„Я возле Господа, близ милости великой!..

„Я назвала себя „счастливой Шушаникой“:

„Ведь на моем пути одни цветы цветут!

„Недолго видела я близких истязанья,

„А здесь зато навек ни злобы, ни страданья,

„Ни жадности людской мне видеть не дано!

„Шаги… Звучат шаги… Порой звучит монета…

„Я брата-ближнего благодарю за это,

„А Господа… за то, что все кругом темно!.. “

 

 

 

ЗИМА В ТИФЛИСЕ.

Посв. памяти Владимира Соловьева.

 

I.

С далеких, сумрачных верховий,

Где спят глубoкиe снега,

И где все круче, все суровей

Стихии дикой берега,

В те лучезарные долины,

Где кратки зимы, долог зной,

Река сверкающие льдины

Несет кипучею волной.

И глыбы девственного снега,

На них приплыв издалека,

Рекою брошены с разбега

Среди чужого им песка…

Прочтут сыны прибрежий шумных

Немой рассказ в той белизне:

О горных высях многодумных

И о священной тишине.

Пусть ветер пыльный вдруг повеет,

Заблещут жарче небеса,

И омрачится, потускнеет

Во прахе горняя краса!

Но был хоть миг: земли тревогу

Прервала строгая мечта, —

И были думы ближе к Богу,

И нерастленна красота!

 

 

II.

Бросая вызов чарам юга,

Шумела северная вьюга

Всю ночь, мятежных сил полна,

Пугливо спряталась луна,

Змеились черных туч волокна,

И снежный вихрь стучался в окна,

Внося смятенье в негy сна…

Но стих порыв негодованья,

Едва забрезжило сиянье

Багрянородного утра.

Ни тучки на небе лазурном!

Сверкает отблеском пурпурным

Среброчеканная гора;

В лучах багряно-золотистых,

Как в обаянии мечты,

Горит кайма холмов лесистых,

Сверкают дальние хребты;

Блестит на склонах величавых,

По складкам бурок их курчавых

Лечаки [1]) сетчатый узор…

А здесь, внизу, пленяя взор,

Средь берегов, покрытых снегом,

Неудержимо-быстрым бегом

Стремится шумно вдаль Кура —

И говорит волной задорно,

Оковам зимним непокорна:

— „Красуйся, зимняя пора!

„Окутай все парчой блестящей!

„Мгновенно вьюгою шумящей

„Нагонишь чуждые нам сны, —

„Но над природой ты не властна!

„Ты здесь по-здешнему прекрасна —

„И в зимней песне молвишь страстно

„О брачном празднике весны!..“

 

[1]) Лечака — грузинский женский головной убор.

 

 

БРОНЗОВЫЕ НОГИ.

Посв. М. В. Стефанович.

 

Вечереет. Шумно на майдане.

По резным балконам персияне

Кофе пьют и курят наргилэ.

Речь ведет о чем-то правоверным

Старый шейх, в тюрбане непомерном,

С тенью думы скорбной на челе;

Вкруг него — косматые папахи…

Там — лежат, раскинувшись во пpaxе,

Точно падаль пьяны, босяки.

Здесь толпа следит за мальчуганом:

Пучеглазым, чувственным армянам

Он на углях жарит шашлыки…

Слыша, крик погонщика тягучий,

То гуськом, то вдруг собравшись кучей,

Там плетутся чинно ишачки,

С рядом башен на истертых спинах:

То черешни желтые в корзинах.

Мусульманки в трепетных чадрах

И в лечаках стройные грузинки

Под гopoй проходят по тропинке

В серной бане, в фресках и коврах;

И туда-ж,- должно быть, на свиданье, —

С гордым видом, точно перл созданья,

В фаэтоне мчится щегольском

Хлыщ армянский с остренькой бородкой,

Модной шляпой, сапогами лодкой

И весьма нахальным кадыком;

И кинто 1), собрат его духовный,

Кинув взор завистливо-греховный,

Показав язык толпе айсор,

Продолжает шумный разговор:

Спорит с ним политиканства пленник,—

Черномазый, стриженый священник,

Потрясая четками в руке…

Огоньки блеснули вдалеке

На горе отшельника-Давида.

Плот мелькнул и скрылся вновь из вида

Под мостом, на бешеной реке…

Вот, нахлынув с блеяньем и шумом,

Перед старым чабаном угрюмым

Чрез майдан стремится баранта…

В небесах уж звезды проступили —

И, сквозь дымку налетевшей ныли,

Свет мерцает смутно, как мечта…

Хабарда 2)! Айсор в телеге тряской:

Блещет конь оранжевой окраской

Челки, груди, бедер и хвоста,

Весь кистями убран прихотливо.

Хабарда! Медлительно — лениво

Тащит пара буйволов арбу —

И на дышле, — месте для возницы,—

Молодой татарин смуглолицый

С резким шрамом на высоком лбу;

С ним — чапар 3) с заряженной вин­товкой;

Дальше… что-то, скрытое циновкой…

На циновке рваной грязь и кровь…

И оттуда бронзовые ноги,

Окровавленные чьи-то ноги,

Точно плети, свесились к дороге…

Хабарда!.. Расступится — и вновь

Занята немолчными разговором

На майдане пестрая толпа…

Лишь кинто, метнув злорадными взором,

Закричали;— «Убитый! Па! па! па!

„Харрашё! Навэрное татарин!..»

Муравейник лишь на миг ошпарен

Любопытства жгучего струей;

Сыплются догадки и вопросы:

— „Где-же обувь? Что-же ноги босы?»

— „Они один убит, или с семьей?»

— „Кто такой? Из шайки Алай-бека?»

— „Просто, зря убили человека!»

— „Тоже скажет! Как-же можно зря?!.

„Верно враг его служили в чапарах!»

— „Да, потом, по правде говоря,

„И сами чорт не разберет в татарах:

„Кто из них пастух, а кто качаг 4)!“

— „И чапар, и пристав не дурак:

„И убьют, и донесут, как надо!

„И медали им дадут в награду!»

— „Все равно: ему конец один,—

Заключил пузатый армянин,—

„Смело бей того, кто безопасней.

„Ва! Татарин! Что их там жалеть?!.»

Басня так слагается за басней…

Хабарда! Резнула воздух плеть,

Прозвучал чапара голос строго…

Вновь толпа отхлынула немного…

В переулке скрылася арба…

Чу! Зурна завыла, завизжала!

В бубны бьют!.. Орава побежала:

Над Курой, в духанчике гульба…

Лишь татары, покосясь угрюмо,

На толпу рабов вина и шума,

Отошли в сторонку и молчат…

И горят огнем недобрым взоры—

И в молчанье горестном звучат

Чьим-то козням грозные укоры…

Скрыл туман поодаль цепь холмов,

Огоньки мерцают из домов,

И небес таинственная бездна

Вся горит, тиха и многозвездна,

Позабыв о ярости громов…

С колокольни древнего Сиона

Льется гул молитвенного звона

И, пленяя зовом Правды слух,

Пламя чувств угасших воскрешает,

И порой… как-будто вопрошает:

— „Кто такой? Разбойник… иль пастух?! »

 

 

• Кинто – тифлисский мелкий торговец, циничный уличный тип
• Хабарда – посторонись, дай дорогу!
• Чапар – всадник земской стражи
• Качаг – беглый каторжник, разбойник.

 

 

 

 

РЕЗИКО.

Посв. Е. И. Сараджевой.

 

I.

Жилося князю Резико 1)

И беззаботно, и легко.

Сын богачей и хлебосолов,

Танцор, джигит, красив, как бог, —

Он лишь неправильных глаголов

Преодолеть никак не мог;

Возненавидев дух латыни

И скучных книжек «чепуху»

В пятнадцать лет мундирчик синий

Сменил на белую чоху 2).

Родное Ксанское ущелье,

Свобода, горы и веселье,

Соседок юных цветники,

С друзьями бешеная скачка,

Забав и удали горячка,

Зурна, вино и шашлыки!!.

Родители скончались вскоре;

В долгу имение и в споре.

С богатым дядею вражда…

Ну, что-ж? И это не беда!

Для дел таких есть адвокаты,

А для долгов — армяне есть:

И не зовешь, а станут лезть!

На паутину тароваты!..

Нетрудно вексель подписать

И заезжать в Тифлис почаще!

Там развлечений блеск манящий:

Кутить, ухаживать, плясать,

Не то, — под-ряд две-три недели

Летать по городу без цели…

 

II.

Нетрудно вексель подписать,

Но… переписывать труднее,

Когда их множество на шее!..

Э, пустяки! Княжна Маро 3)

Лезгинку с ним вчера плясала!

Она была царицей бала:

Одета, может быть, пестро, —

Но сколько томности во взоре!

И бровь, и талия осы!

Как много скромности в задоре,

Огня и девственной красы!

Потом… пирушка холостая!

Была друзей шумливых стая,

И незнакомцы, и враги;

Красуясь, перстнями блистая,

Чудесно пел Абдул-Баги 4);

Стрелял без промаха и страху .

Из пистолета Резико;

Чрез целый стол сбивали легко

С голов приятельских папаху…

И если б молвили ему:

„Лети в огонь, на бой кровавый “,—

Полез бы они за бранной славой

На роги к чорту самому!..

И вдруг… Вано, задорный малый,

Подходит, что-то говорит,—

И взор насмешкою горит..

Сверкнули молнией кинжалы…

Смятенье, крик…—„Врача зови!“

„Уймитесь, бешеные!..“ Поздно!

Дыханье смерти веет грозно!..

Вано упал… И все в крови!..

 

Ш.

На два тревожных, нервных стана

Толпа разбилась на суде.

Там все: княгиня Кетевана,

Которой нужно быть везде;

Двенадцать милых, очень смелых

Княжен-сестричек перезрелых;

Весь в орденах и при звезде,

Дружин кавказских вождь маститый,—

Кондор угрюмый, не у дел…

Весь люд Тифлиса именитый

Там жадно слушал и глядел…

За гонорар весьма приличный

Приехал адвокат столичный:

Он говорит умно, красно,

Так все рисует он умело,

Что ясно, кажется, все дело—

И оправданье решено!..

Но… у столичного светила

Немножко такту не хватило

В конце, в решающий момент —

„Когда бы здесь быль суд присяжных!

„То, в силу данных очень важных,

„Оправдан был бы мой клиент!..»

Тут.. омрачились судьи как-то…

По коридорам, средь антракта

Пари держало много лиц

Насчет возможных результатов;

А в группа местных адвокатов

Царила радость без границ..

—„За вами слово, подсудимый»…

Понурый, бледный, нелюдимый,

Встает и молвит Резико:

—„Мне объяснить вам нелегко…

„Я не могу»… И смолк сурово

Ради молчанья гробового…

 

IV.

Движеньем нервным прокурор

Холодный пот со лба отер…

Все ждут решенья рокового,

В истоме скорби, на суде…

И в душной зале заседанья —

То робкий шепот кое где,

То заглушенные рыданья…

 

V.

В тайге Сибирской, далеко,

Живет.. иль умер Резико…

Теперь о нем никто не слышит;

А прежде он, бывало, пишет..

И вот, нашли в одном письме

Его друзья такие строки:

—„Дает жестокие уроки

„Судьба блуждающим во тьме!

„За что? За что все это было?!.

„Во мне кипел избыток силы,

„Я жаждал подвигов, войны!

„Я был измучен этой жаждой:

„В крови отрава, в капле каждой

„Наследье бурной старины!

„Сижу-ль над книгою, бывало,

„Без сна-ль томлюсь во тьме ночей, —

„И чудятся мне звон мечей,

„Костры какого-то привала

„И ржанье дикого коня…

„И властно тянет в даль меня!..

„Умом тревожным и подвижным

„Был слеп и глух я к знаньям  книжным…

„Но разве кто-нибудь помог

„Смирить страстей моих поток,

„Добыть познание живое,

„Волненье крови роковое,

„Направить в новое русло —

„И претворить в иное благо

„То, в чем роится ныне зло, —

„Задор, и чуткость и отвагу?!.

„Иль это все — давным давно

„Совсем ненужное для жизни,

„И в нашей горестной отчизне

„Мельчать и гнить обречено?..

„Вины позорной тяжко бремя!

„О было-б, верь, в иное время

„Мне имя витязя дано…

„Вано… убитый мной Вано

„Был человеком „современным:

„Намеком подлым и презренным

„Дерзнул он грязью бросит в ту,

„Что мне всего дороже в мире,

„Чей образ я и тут, в Сибири,

„Лелею в сердце, как мечту,

„Горящую небесным светом…

„Я на суде смолчал об этом—

„И не жалею: все равно!

„Что суждено, то суждено!..“

 

 

• Резико — сокращение грузинского имени Реваз,
• Чоха — черкеска.
• Маро – сокращение имени Мария
• Абдул-Ваги – первый в Тифлисе восточный музыкант и певец.

 

 

 

BOCKPECEHИE ХРИСТОВО.

 

Пробужденная вешнею лаской,

Под лазурными шатром небосвода

Встрепенулась природа,

Вся дыша песнопеньем и сказкой!

Зеленеют предгория скаты

И в ответ на лучи и на песни,

Говорящие миру „воскресни! “—

Заструились цветов ароматы.

И Кавказом, седым исполином,

Овладели весенние грезы:

Великана сурового слезы

Потекли по цветущими долинам.

О, как верить небесному чуду

Пробужденное сердце готово, —

Воскресенье Христово

Хочет видеть во всем и повсюду!

Хочет знать, что ни песня привета,

Ни слеза не прольется бесследно

И что темные души победно

Озарятся потоками света!

Все, неправдой склоненное долу,

Встанет бодро для жизненной битвы,

Заструит ароматы молитвы

От земли к неземному Престолу!

Станет мир лучезарною сказкой,

Станет мир песнопением новым, —

Воскресеньем Христовым

Обновленный, как вешнею лаской!..

 

12 апреля 97 г.
Тифлис.

 

 

 

ДВЕ АРАГВЫ.

Посв. Б. С. Эсадзе.

 

К волнам рокочущим Арагвы бирюзовой

Сбегают с крутизны волнистые леса,

Смягчая гордых скал узор еще суровый,

Как витязю на грудь прильнувшая краса.

На пышном бархате сверкают ожерелья

Багряной, розовой, янтарной алучи *),

На темной зелени туманного ущелья

Ручьи, как ленточки серебряной парчи…

Полно все радостной и вечно-юной мощи!

Над морем зелени синеет ярко высь…

Гиганты стройные густой священной рощи,

Венчая гребень гор, к лазури поднялись;

То золотистая, то дымчатые тучи,

Свиваясь и клубясь, лобзают их порой…

Торжественная тишь… Арагвы бег певучий

Звенит по валунам, под самою горой…

О чем она поет немолчно, торопливо?

Как сердцу разгадать язык ее речей

И тайный замысел узорного извива,—

Загадки вещие для слуха и очей?

Но вот, блестя красой таинственно-суровой,

Как вороненая расплавленная сталь,

Арагва черная, к Арагве бирюзовой

Примчавшись из-за гор, несется с нею вдаль.

И долго две реки, — прозрачно голубая

И темноводная, — по одному руслу

Текут, созвучные, но красок не сливая,

К неведомым лучам, в неведомую мглу!

Созвучно говорят ликующие воды

О муках сладостных предчувствий и тревог,

О таинстве любви, о счастии свободы!..

Слиянья час придет, когда захочет Бог!..

 

 

*) Алуча —  род дикой сливы.

 

 

 

В ГОРАХ.

Посв. С. X. Тулатову.

 

Мы у костра, на выступе скалы.

Над нами свод лазури многозвездной…

А там, внизу, средь непроглядной мглы,

Плывет туман, белеющий над бездной.

И тайн полна суровая краса

Окрестных гор, в дремоту погруженных;

На лепестках азалий благовонных

Кой-где блестит жемчужная роса.

Невдалеке, сверкая пеной белой

И в бездну тьмы струей слетая смелой,

Шумит поток, по круче путь избрав.

А на крутом, почти отвесном склоне,

Опьянены усладой сочных трав,

По их ковру блуждают наши кони.

Старик Муса, — мой друг и проводники,

Угрюмо смолк и головой поник —

И чубуком пыхтит он из-под бурки;

А сын его, красавец смуглый, юркий,

Нам шашлыки готовит на огне,

Папаху вплоть до самых глаз надвинув.

И тень, дрожа, рисует на стене

Седой скалы, как будто в страшном сне,

Косматые фигуры исполинов…

Вздохнул старик, взглянул на небеса —

И, головой задумчиво качая,

Бог весть кому как будто отвечая,

Заговорил прерывисто Муса:

„Да, нелегко бороться было с вами!

„Наш край всегда гордился удальцами, —

„Да мало нас! А ваших-то… полки!

„Ну… и солдаты, правда, смельчаки—

„И было нам помериться не стыдно!

„Есть у меня меж ними кунаки!..

„Судил уж сам Аллах премудрый, видно,

„Что покорит всесильный Белый Царь

„Те горы, где мы вольно жили встарь!..

„Не плохо нам… Потише только стало…

„Веселья нет.. Да вывелись леса…

„За все плати… И дров зимою мало…

„Да вот еще»… Но тут замолк Муса,

Махнул рукой и злобно сдвинул брови…

— Ведь я кунак! — напомнил я ему, —

Так доскажи!.. — Сердитый взор во тьму

Метнув, Муса продолжил: — „Мы по крови

„Хоть не сродни, но… приласкать сумей,

„Не обижай, — и жить мы можем дружно,

„И ничего нам лучшего не нужно!

„Но»…— Что-ж еще? „Но этих черных змей…»

— Что? Змей? Каких?!— Как будто кончик стали

Сверкнул в очах Мусы: —„Теперь не смей

„Коснуться их! А прежде трепетали!..»

— Ты про кого?!. — Он показали рукой

На огонек далекого духана,

Внизу — внизу, в долине, за рекой,

Едва мерцавший нам из-за тумана,—

И продолжал со злобною тоской:

„Все в их руках! Тут пьянства н разврата,

„Слыхал-ли ты? Ведь не было когда-то!

„На молодежь рукой теперь махни!

„Адаты *) кем блюдутся в наши дни?!

„А кто виной?! Армяне! Все они!

„Все в их руках: и предков наших кости,

„Богатство, власть! Хозяева земли!..

„Вы их сюда пустили, привели—

„И мы — рабы, а вы здесь только— гости!!!…

— Мы привели?! Не мы, а мирный век,

Торговля…— „Да, но мир бывает всякий!

„Уж ты не спорь!.. Я старый человек!.. »

И оборвал!.. Донесся лай собаки

Издалека средь мирной тишины —

И смолкло все… Мерцают с вышины

Огни, огни в лазури многозвездной…

Туман плывет, белеющий над бездной…

 

 

*) Адат — обычай

 

 

 

ПОЛДЕНЬ.

Посв. М.О. Меньшикову.

 

Тень от облака проходит по горе.

В душном воздухе несется пар от зною.

В даль, повитую туманной пеленою,

Горы тянутся, сверкая в серебре.

В тень упряталась, под клен широколистый,

Обессилена дремотой, баранта.

Птица трепетно сверкает, как мечта,

Белой искоркой средь синевы лучистой.

Ветер изредка повеет, сух и жгуч,

В листьях дремлющих зашелестит несмело;

У часовенки с иконой почернелой

Слезы тихие струит бесшумный ключ.

И молитвенно возносятся к лазури,

К царству властного небесного огня,

Переливами сребристыми звеня,

Звуки жалобной пастушьей „саламури» *)…

 

 

*) Саламури – грузинская свирель.

 

 

 

КНЯЗЮ И. Г. ЧАВЧАВАДЗЕ *).

 

Старый друг, собрат мой, славный

В песнопеньях и борьбе!

Я мечтою своенравной

Часто, часто рвусь к тебе.

И минувшие невзгоды

Вспоминать отрадно мне,

Песни скорби, мыслей всходы

И мечту о старине!

Нас томила вражья злоба,

Жгла нам сердце клеветой,

Много змей попрали оба

Мы презрительной пятой.

Много слез тайком пролито

И надежд погребено,

Дум высоких пережито,

Жгучей веры зажжено!..

Но, увы, судьба призвала,

Зовом правды вековой,

Нас в те дни, когда завяло

Все, чем цвел твой край родной!

Богатырский меч не нужен

Песен жадность не поет,

И закон, с богатством дружен,

Трусам доблесть продает!

Жизни праведной обычай,

Веру детскую в Христа

Мглой неискренних приличий

Омрачила суета.

Слово правды быстро тонет

Средь наемной клеветы;

Раб лукавый сильных гонит

К униженьям нищеты…

Хоть и брезжит луч рассвета, —

Знанье, труд,— но далеко!

Сердцу витязя-поэта

Ждать в истоме нелегко.

То ли дело— дни бывали,

Дни великой старины!

Снять бы дедовскую „хмали» *)

В гордой башне со стены,

Поскакать летучим барсом –

И за родину свою

На Чолоке иль под Карсом

Славно пасть в честном бою!..

 

 

*)    Хмали— грузинская сабля

 

 

 

КОРОЛЕВА.

 

Нефтяная королева

И направо, и налево

Всем кивает горделиво,

Развалясь в ландо лениво.

И она, и муж — уроды,

А притом — игра природы—

Королевичи, их дети,

Всех прекраснее на свете.

И она, и муж — обрубки,

А у деток — что за губки,

Что за носики и глазки!

Словно ангелы из сказки…

Там прочна ли добродетель?

Да! Тифлис тому свидетель:

К ней просилось много франтов

В должность… скажем, адъютантов..

Но старались бесполезно:

Польщена, весьма любезна, —

Но и чарам Аполлона

Не сдалась бы та матрона!

Запах вкусных миллионов

Отпер двери всех салонов,

Но,— Тифлис тому свидетель,—

Ценят в ней и добродетель!

И, пресыщена почтеньем,

С худо скрытым нетерпеньем

Всем кивает королева

И направо, и налево;

И, вытягивая шею,

Смуглолицему лакею

Говорит из-под вуали:

— Гиго-джан! *) Домой нельзя ли?!

А лакей-то — загляденье!

Он дворянчик без именья,

Но в глазах-то неги, ласки,

Как у витязя из сказки…

Всколыхнулися подвески

На малиновой черкеске:

Охорашиваясь томно,

Витязь ей мигнул нескромно…

Вслед умчавшейся матроне,

На купеческом балконе,

Отпуская комплименты,

Говорят „ интеллигенты “:

„Вот, как будто, некрасива,

А детишки — просто диво.

И супруг на вид прегадок…

Вот загадка из загадок!»

И толстяк, со взором чванным

И дипломом иностранным,

Поднял жирненькие руки:

„Объясненье есть в науке!

В миллионах тут все дело!

Накопив, плодитесь смело:

От богатства у народа

Улучшается порода!»

 

 

*) Гиго-джан — голубчик Георий (ласкательное обращение).

 

 

 

САГУРАМО 1).

 

Tиxий вечер в Сагурамо…

Умолкающий простор…

В отдаленье — панорама

Залитых багрянцем гор.

Там — скалистые отроги,

Тут — лесистые хребты;

И Казбек сверкает, строгий,

Горделивый, с высоты!..

На скале белеет древний

Храм, — былого страж святой…

Живописные деревни

Тонут в зелени густой.

Виноградники рядами,

Кукурузные поля…

Точно пестрыми коврами

Разукрашена земля!

Вдалеке, где луч заката

Не сдается силе тьмы,

Дымкой пурпура объяты,

Дремлют сизые холмы.

Вот Арагва по долине,—

Дочь далеких вечных льдов,—

Вьется змейкой светло-синей

Средь посевов и садов;

Дети, женщины— толпою

С кувшинами у реки,

И плетутся к водопою

Кони, ослики, быки.

Покидая бурой нивы

Плугом взрытые бразды,

К саклям движутся лениво

Черных буйволов ряды:

То супряги разомкнули

Звенья общего труда…

Песнь аробщика, „урмули»

Раздается иногда;

Поднимается высоко,

До мерцающей звезды!..

Плеску горного потока

Внемлют сонные сады…

У балкона— плеск фонтана:

В чашу льются из скалы

Струйки влаги неустанно,

Животворны и светлы;

Здесь и в ночь, и в полдень жаркий,

Под орехом вековым

Дремлют белые овчарки

Чутким  сном сторожевым.

В тучах спит Казбек угрюмый

За грядою темных гор.

Полн величественной думой

Замирающий простор.

Из ущелья, где лезгины

В годы грозной старины

Шли набегом,— ширь долины

Золотят лучи луны…

И все звонче раздается

Плеск фонтана в тишине;

Вторя плеску, плавно льется

Песнь о славной старине:

Руставели 2) стих заветный—

Прост, могуч и величав.

Красотою многоцветной

Правду неба увенчав.

И наследник тех созвучий,

Песнопевец новых дней,

Посвящает стих певучий

Скорбной родине своей.

Эту тишь и эти звуки,

Как небесную росу,

Сердце пьет— и в сладкой муке

Любит Грузию-красу…

 

 

• Сагурамо, имение князя И. Г. Чавчавадзе, одно из красивейших в Грузии.
• Руставели— великий грузинский поэт, современник царицы Тамары.

 

 

В ИМЕРЕТИИ.

Посв. М. А. Баланчивадзе.

 

Как хорошо!.. Как будто рай земной!

Разросся лес, украшен так богато,

Что вся гора охвачена стеной

Из багреца, и зелени, и злата;

И различить напрасно жаждет взор—

Каштан, кизил, пурпуровые клены,

Густых лиан змеящийся узор

И лист инжира матово-зеленый!..

Вдоль ручейка, меж грудами камней,

Висят с обрыва кисти ежевики,—

Одна другой тяжеле и пышней,

Невдалеке алеет розан дикий…

А небосвод так радостен и чист,

Такой глубокий, ярко-ярко-синий!..

И тишь кругом!.. Порою птичий свист

На миг прервет волшебный сон пустыни,

Да промелькнет по дикой крутизне

Имеретин, на муле крепконогом

Иль огневом куртинском скакуне,

Бог весть куда взбираясь по отрогам.

На голове тюрбан из башлыка,

Надежная винтовка за спиною…

Раздастся звон подков издалека –

И снова мир охвачен тишиною!..

А ручеек струится и журчит;

Едва-едва лепечет он… И странно:

То кажется, что он затих, молчит,—

То держит речь, и эта речь гортанна,

Туземная, таинственная речь,

Скорей душе, чем разуму понятна…

—„Любуйся мной, но не мешай мне течь!»

Так молвит он струями еле-внятно:

—„Я как дитя незлобив, я как друг,

„Готов свои текучие кристаллы

„Всем жаждущим давать!.. Но если вдруг

„С вершин крутых посыплются обвалы,

„Иль потекут из черных туч дожди, —

„Я разольюсь бушующим потоком!

„Тогда никто спасения не жди:

„Разрушу все в безумии жестоком!..

„Так те сыны, которых я вспоил:

„Они любить, по-детски верить рады:

„Но не буди стихийных злобных сил;

„Нет меры им! Ни меры, ни преграды!!!..

 

 

 

НА ТРОПЕ.

Посв. Е.Н. Цхветадзе

 

Впивая воздух животворный,

Иду один, тропою гopнoй,—

И хорошо, и жутко мне…

Внизу, на страшной глубине,

По дну гигантской котловины

Арагва в пышные долины

Бежит серебряной змеей —

И к ней спадают водопады

По бедрам каменной громады

Сребристой, тонкой бахромой…

Вдали уступами деревни

Ютятся подле башни древней,

Под сенью вечного креста.

Окаймлены ковром зеленым,

И горстью бус по дальним склонами.

Кой-где белеет баранта…

Внизу струится жизнь привольно,—

А здесь пустыня, тишина!..

И в суеверный страх невольно

Моя душа погружена…

Растет мой страх… Еще мгновенье—

Застыв в немом оцепененье,

Не в силах я продолжить путь:

Стою, как на-смерть обреченный,

Не смея к пропасти бездонной

Лица украдкой повернуть!..

Но вот.. неведомо, откуда,

Явилась птичка, словно чудо,—

И, близ меня на камне сев,

Вдруг залилась, защебетала—

И сладкозвучнее кристалла

Был жизнерадостный напев!..

…………………………………

Боязнь исчезла невозвратно!

Как никогда, близка, понятна

Мне стала миpa красота —

И, небывалой полн свободы,

Глядели я в бездну, в неба своды,

И гимн величию природы

Слагали трепетно уста!..

………………………………….

Так часто, в горькие мгновенья,

Среди печалей и тревоги,—

Звучит, как песня обновления,

Нам чистый детский голосок!

Так ярко искрятся глазенки,

Так переливы смеха звонки,—

Что грусть уносится, как дым,

И вторит сердце тайной трелью

Призывам к светлому веселью

И к чувствам вечно молодым!..

 

 

 

КАЧАГ 1).

(Кавказская быль).

 

Меня судил неправый суд!

Невежды наш закон попрали:

Мое гнездо, родной и приют,

Наследье дедов отобрали!

Все дали властному врагу!

Мой родич — враг мой ненасытный!

Я ждал, я верил, что смогу

Вернуть все слезной челобитной!..

Беда приходит не одна!

С друзьями ехал я к невесте…

Аллах! Дом пуст! Увезена!..

Вся кровь зажглася жаждой мести!..

Где ты, цветок мой?! На кого

Нагрянуть яростным пожаром?

Базар нечестия чьего

Прервать карающим ударом?

Все тот же недруг!.. Погоди!

В догонку вихрем!.. Не ускачешь!..

А! Мой кинжал в его груди!..

Краса моя, о чем ты плачешь?

Ты видишь, кровью смыт позор!

Бежим!.. Куда? Не все равно ли?!

Найдется в дебрях наших гор

Приют любви и гордой воли!..

Она промолвить чуть могла:

— „Напрасно! Поздно, джан мой милый!

„Я смерть бесчестью предпочла:

„Отрава жжет меня…Нет силы…

„Прощай!..“ Я снял ее с коня;

Лежит среди дорожной пыли,

Застывши! взор вперив в меня…

Там,— на холме похоронили…

Боюсь я этого холма:

Меня к нему всесильно тянет,

Едва падет ночная тьма…

Того гляди, беда нагрянет!

Так сразу вышло: превозмочь

Не в силах муки своей печали,

Я отослал друзей… В ту-ж ночь

Меня схватили и связали…

Опять был суд! Аллах велик!

Какие речи там кипели!

За то, что зверь я, зол и дик,

Одни казнить меня хотели,—

И то же самое другим

Казалось лучшим оправданьем!

Все выносимей, чем таким

Страдать бессмысленным страданьем!

Ученый, хитрый человек

Мне все шептал: —„Спасайся ложью,

„Других вини!..“ Я честный бек!

Я судьям крикнул с гневной дрожью:

— „Скорей убейте! Ваша власть!

„Я зол и дик!.. Внемлите стону!..

„А землю, честь, любовь украсть —

„Все можно?! Лишь бы по закону?!.

„Кончайте!..» Кончили. Не строг

Был приговор: Живи в Сибири!..

Земли Царю дал щедро Бог:

Ни у кого нет больше в мире!..

Зато Бог дал и крылья мне!

Едва полгода миновало,—

В родных горах я, на коне!

Былого словно не бывало!..

Пришел на пир к соседу я,—

Незваный гость, но все-ж любимый.

Бледнеют в ужасе друзья:

— „Беги! Погубишь нас, гонимый!

„Ведь голова оценена

„Твоя! Ценою небывалой!

„Соблазн велик!..»— „Ну, что ж? Война?!

Я вызов тот приму, пожалуй!

Но одного лишь не пойму

Я, как дикарь непросвещенный:

Поклон и честь воздам кому

Я головою оцененной?!

Велят.. убить из-за угла?

За деньги? Доблестно, мой Боже!

Что-ж? Голова пока цела,—

Ее продам я подороже!

Знать, нелегко ее добыть!

Ценой кровавой не получат,—

Так деньги… деньги, может быть,

Добру кого-нибудь научат!..

Ну, вот настал счастливый час

Я здесь один! Разите смело —

И наградят по-хански вас

За это праведное дело!..“

Ответом быль мне дружный клик,

Достойный клик негодованья,—

И десять храбрых вышло вмиг

Ко мне, — делить мои скитанья!

Ушли мы в дебри диких гор

В туманном прятаться ущелье,

Испить гонения позор,

Набегов жгучее веселье!

Я— вор! Я— хищник!.. Лютый гнев

Кипит во мгле моей опалы!..

Не брат ворам! Я мощный лев,

А то— презренные шакалы!

Я, родовитый агалар,

Я, знатный бек, — и стал качагом!..

Судьбы мучителен удар!..

Но слито горе с высшим благом!

Под гнетом рока я постиг

Печаль народную впервые:

Всю тяготу его вериг,

Его страданья вековые!

Я верным другом стал ему:

Где притеснения и поборы, —

Туда летел, как луч во тьму,

И суд вершил нежданно-скорый!

Корыстных грабить я умел,

Но помогал я неимущим!

Во всем нагорье прогремел,

Прослыл волшебно-всемогущим!

Чуть не полки за мной летят,

Чапары ищут, время губят!

В народном сердце прост адат 2):

Невидим тот, кого всё любят!

За рубежом уже давно

За мной следят!.. На службу звали…

Письмо с почетом не одно

Мне присылал соседний вали!

Но как взгляну на синеву

Небес родных, на эти горы,

На опаленную траву,

Потоков зыбкие узоры,

Услышу песню чабана

Над барантою белорунной,

Реки заплещет ли волна

Среди безмолвья ночи лунной,—

Нет, не уйти отсюда мне!

Неизъяснимою любовью

Прикован я к родной стране!..

И обольется сердце кровью!

Ужели мне пощады нет,

Возврата нет и оправданья?!.

Я зверь, качаг!!.  Вдруг… смутный свет

Блеснет,— зарница упованья!

И словно алая заря

Всего зальет огнем небесным:

Дойду до Белого Царя

Путем неведомо-чудесным!

— „О, Белый Царь! Благой Аллах

Тебе да даст безбрежность счастья!

Твои стопы лобзать, во прах

К Твоим стопам пришел упасть я!

Я оцененной головой

Поник: ее принес я даром!

Она Твоя и весь я Твой!

Срази меня одним ударом!

Мой род в годины грозных сеч

Царям служил нельстивым сердцем:

За рубежом сверкал наш меч

И гибель нес единоверцам!

А я— качаг, я— дикий зверь?!

Так злые думают невежды!

О, лишь отверзи правды дверь,

Пролей мне в сердце луч надежды:

Неиссякаемым ключом

Во мне раскаянье заплещет,—

Едва живительным лучом

Державный вещий взор заблещет!

Он правду всю прозреет в миг,

Свершится радостное диво!..

У редких слуг правдив язык!

Мертвы законы!.. Сердце живо!..

Оно сумеет отличить,

Кто взят навыки в плен пороком,

Чью совесть можно излечить,

И кто… гоним людьми и роком!

Послушно Богу самому,

О, Царь, души Твоей веленье!

Дай мне… (да мне ли одному?!)

Какое хочешь искупленье!

Нам кровь зажег родимый зной!

Мы часто— жертвы страсти жгучей,—

Но видим мы душой больной

Светило правды и за тучей!

На дальний край Твоей земли

Ты нас пошли на подвиг ратный,

На гибель верную пошли,

Наши Повелитель благодатный!

Лишь дай нами чувствовать, что мы—

Сыны, прощенные Тобою,

На Божий свет из нашей тьмы

Идем тернистою стезею!

А если смерть в честном бою

Твоих сынов еще не встретит,—

Дай умереть в родном краю,

Где слово Царь, как солнце, светит!..“

 

 

 

1) Беглец, беглый преступник.

2) Адат – обычай

 

 

 

НАКАЗ.

 

1.

Огромный, пышный кабинет

Лже-Айвазовского картины,

И золоченые камины!

Чего-чего там только нет?!

Парча, в китайском стиле вазы,

„Аукционной» бронзы тьма!

Портреты: рожи черномазы,

Но не без признаков ума.

И телефон, и тут же счеты;

В шкапах сверкают переплеты:

Книг непрочитанных тома.

Хозяин— видный, толстый, бритый,

В излишне-модном сюртуке.

Взор то лукавый, то сердитый;

Избыток перстней на руке.

Нахален подбородок жирный…

Армянской стачки туз козырный,

Друг полусвета, хоть женат,

И разных ведомств меценат,

Особ с влияньем обольститель,

Кредита грозного властитель…

 

2.

Расселся в мягком кресле туз,

Пред ним, ничтожен и кургуз,

Как подчиненный пред начальством,—

„Пиджачник» с шляпою в руках,

И чередуется в глазах

Подобострастие с нахальством:

Не то подпольный адвокат,

Не то лакей, приказчик юркий,

Во всей потрепанной фигурке

Делишек темных аромат!

Кой-где изъян в бородке тощей,

Лицо помято… Скажем проще,—

Непрезентабельнейший вид!

 

3.

Ему властитель величаво,

Брезгливо глядя, говорит:

— Ах, Карапет, чудак ты, право!

Опять попало?.. Ничего!

Пойми: для дела твоего

Есть в этом громкая реклама!

Побили?.. Что-ж?! Печатай прямо.

Без церемоний напиши

Так, прямо: „нас опять побили!

„Мы жизнь спасли не без усилий!“

Скандал приносит барыши!..

Каких тебе еще субсидий?

Я, что-ль, виновен в той обиде?

Эх, ненасытны вы, друзья!

Тебя из грязи поднял я:

Ты прежде, жалкое созданье,

Писал прошенья в кабаках!

Теперь… теперь в твоих руках

Есть даже… русское изданье!

С тобою… местный комитет,

Как с публицистом, рассуждает!

Особа с весом приглашает

Тебя, бродягу, на обед!

Замашек прежних самый след

Пора бы смыть! Ведь нужно даже

Быть поприличней и в шантаже,

Культурность надо полюбить:

Тогда тебя не станут бить!..

 

4.

Чего?! Тебе все денег мало?!

Доход главнейшей получать

С того умеешь, что в печать

Попасть могло-б, но не попало!

Взглянуть на книги? Не шути!

Когда-ж и где в торговых книгах

Возможно истину найти?!.

Ступай!.. Постой… ты помести

Статейку завтра об интригах

Панисламистов-мусульман:

Их можно трогать невозбранно,—

Не то, что нас! Пиши туманно,

Чтоб ядовитый был туман!…

Грузин царапни мимоходом:

Пусть привыкают все считать

Их вымирающим народом,

Способным, впрочем, н восстать!..

Задача важная, любезный:

Пусть верят властные умы,

Что на Кавказе только мы

Культурны, мирны и полезны,

А вместе с тем полны огня;

Что русских мы вели к победам!

Вчера так молвил за обедом

Ручной историк у меня;

Уж целый том ему заказан!..

 

5.

Вопрос армянский тесно связан

С больным вопросом о земле.

Большая ставка на столе!

Бродягам-русским тут не место,

Тут безземелье, теснота!

Уж я послал во все места,

Так, нечто вроде манифеста:

Изобретем опять „резню“

И покричим о ней с полгода-—

И чрез границу пригоню

Я тысяч семьдесят народа!

К земле прилипнуть — и финал!

Я все подробно разузнал!

Для иммиграции мильонной

Земли достаточно казенной!

Помогут нам: тысченки две

Я роздал близкой нам печати

И в Петербурге, и в Москве!

 

6.

Про недород полезно, кстати,

Хоть между строк упомянуть.

Порядки русские кольнуть,

Черкнуть про самоуправленье,

Про суд присяжных, просвещенье,-

Разжечь немножко нетерпенье,

Гражданской доблестью блеснуть!

Таким брюзжаньем ежедневным

Глупцов подвинешь к вспышкам гневным.

Кавказ полезно замутить

Волнами всяческих „течений“—

И для возможных осложнений

Под нашей властью всех сплотить!

Тем „русским“ я готов платить,

Что всех туземцев сплошь ругают:

Они сплотить нам помогают

Всех против общего врага!

Уж ночь неволи недолга!

Покуда pyccкиe серьезно

Не пробудилися от сна,—

Спешим! Нагрянет к ними война

И пробуждаться будет поздно:

Врагов их мощная рука

От здешних мест недалека…

 

7.

Ну, в остальном— программа та же,

Во всем решительно прогресс

Хвали немолчно до небес!

Будь прогрессистом и в шантаже!

Для нас, сплотившихся в кружок

Победы полной в том залоги:

Для сплоченного лишь народа

Особо — выгодна свобода!

Там— одиночки, мы— одно,—

И всех нам скушать суждено!..

Возьмем… ну хоть свободу слова:

Когда у нас их векселя,

Должны нам люди и земля,—

Ограничение готово!

Напишут то, что прикажу!..

А кто дерзнет бороться с нами,—

Того чужими я руками

В вагон прощальный усажу!..

 

8.

Пиши же смело про свободу!

Газете будет больше ходу,

Себе откроешь все пути:

Глупее русских не найти!

Не понимают ни бельмеса!

Их убедить не мудрено,

Что перед благами прогресса

Тифлис иль Питер— все равно!

И чарам фраз еще послушны,

Боятся фактов, как греха!

Они народ великодушный:

Дурачить можно, ха-ха-ха!..

Расскажешь им, что турки-звери,

Сумеешь Лазаря им спеть—

И поторгуешь без потери:

Откроют все сердца и двери,

Все будут благостно терпеть!..

 

9.

Ну, марш!.. Что? Денег?!.. Все про то же

Ну, вот пятьсот рублей!.. Лови!..

Жене NN ты объяви,

Что жду ее сегодня в ложе,—

В директорской, как и всегда!

Пускай придет,— не то беда!..

Ну что-ж?! и мы не вечно хмуры:

Мы тоже любим иногда…

Того-с… зефиры и амуры!..

 

 

ЯСАМ  — ПАША.

(Зарубежный тип).

 

Я видел тучного глупца

В одежде знатного вельможи:

Сияло на противной роже

Самодовольство без конца.

Шейх Саади-Ширази (Гюлистан).

 

 

Ясам-паша кричит на всех—

И голос груб, и нагл, и зычен,

Злорадством дышит жирный смех,

Язык постыдно неприличен.

Чужие мненья не легко

Ему дослушать со вниманьем;

И горд, и счастлив он сознаньем,

Что… повелитель далеко.

Паша все знает,— и при этом

Все может знать лишь он один,

Как безнадзорный господин

Над правдой, ложью, тьмой и светом

Ясам-паша не прочь избить,—

Людей, конечно, безответных!

Дороже радостей заветных—

Кого-нибудь хоть оскорбить!..

И в шуме ярых притеснений

Как будто слышен мести крик:

Он сам величия достиг

Ценой позорных унижений!

Вот кара злобного глупца:

Игрушка льстивых, раб лукавых,

Ясам-паша— лишь тень творца

Всех дел постыдных и неправых.

Гнетут заслуженно глупца

Судьбы насмешливой невзгоды…

Но… вот вопрос: за что народы

Все это сносят без конца?!.

 

 

ИЗ ПИСЕМ К ДРУЗЬЯМ.

Посв. В. М. Ч-ву.

 

Милый друг! Я страдаю, как ты,

Но не падаю духом покуда:

От судьбы я не требую чуда,

Не ищу воплощены мечты!

Милый друг! Я страдаю, как ты:

Чуть мерцает во тьме беспросветной

Пламя веры заветной

В торжество правоты..

Мир опутан насильем и ложью,

Словно злой в нем царит чародей!

На бездушных, на мнимых людей

Я гляжу с суеверною дрожью!..

Но порой этой тьме, бездорожью

И безлюдью, — признаться-ль? я рад.

Необорных преград

В мире нет делу Божью!..

Чем позорней заснули рабы,

Чем властительней темная сила, —

Тем бодрее душа, что просила

Поединка у лютой судьбы!

Не услышим победной трубы,—

Но зато не увидим предела

Ниве честного дела,

Морю честной борьбы!…

 

 

 

ЮРИСТЫ.

Посв. I. Гр. Меликашвили.

 

В уголке уединенном

Александровского сада  1)

Где на вид, по крайней мере,

Есть хоть малая прохлада,

Рассуждают оживленно

О значительных предметах

Два приятеля в линялых

Бледно-розовых бешметах.

Одному башлык вишневый

Скрыл лицо до половины;

На другом торчит папаха

Из каштановой овчины.

Слова попросту не скажут;

Что за жесты, крики, позы!

И звучат в гортанной речи

То восторги, то угрозы;

Переходят чуть не в песню

Их бесед речитативы;

А в движеньях— точно драма

Так порывисто — красивы!

Кто они: энтузиасты?

По призванью ли артисты?

— Повара-имеретины!..

Или, может быть, юристы?

Господа их за границей,

Иль в гостиницах на даче:

Разрешать как раз удобно

В споре важные задачи!

Несомненно, что хлебнули

Благодетельной культуры

Эти, с профилем орлиным,

Живописные натуры:

Их грузинской быстрой речи

Чуть не каждый миг теченье

Прерывается словами:

„Кассацьоннаво прашэнье!“

 

• Александровский сад – Городской сад в Тифлисе

 

 

 

МУША.

РАССКАЗ СОЛДАТА.

Посв. памяти А. Н. Майкова.

 

Походил я по Кавказу,

По крутым местам!

В битвах не был я ни разу:

Ноньче тихо там.

Да страшнее всякой битвы

Случай вышел раз!

Вспомню лишь,— твержу молитвы

Даже по-сейчас!

За кавказскими горами

Город есть Тифлис,—

И туда с двумя полками.

Значить, мы пришли-с!

Много всякого народу,—

Больше азиат;

Прибывают год от году

Русские, — свой брат.

Больно много на майдане

Всяческой орды,

А купцы-то все армяне,

Вроде как жиды…

Есть народец нашей веры,

Хоть чудной язык;

Угостят тебя— без меры!..

К ним я приобвык…

Хороша была там пища,

Про запас был грош,

А винища-то, винища, —

Прямо, сколько хошь!

Жисть! Кабы не тосковали

По родной зиме!

Да дежурства донимали:

Караул в тюрьме!

А в тюрьме! Каки там рожи!

Да как заревут!

На людей и не похожи:

Прямо — страшный суд!..

Вот-с… в одну из главных камер

Я впервой попал.

Как взглянул,— да так и замер,

Волос дыбом встал!

Вижу: дьявол настоящий!

Черный, как сапог;

Взгляд пронзительный, блестящий,—

Словно уголь, жог!

Рост.. Да я такого роста

Не видал во век!

И сажень в плечах!.. Ну, просто,

Слон,— не человек!..

Все молчит и смотрит зверем,

Больше ничего…

Так меня и тянет к дверям,

Дале от яво!

Да, пред этаким-то дядей

Съежится душа!..

Кто такой?— Носильщик кладей, —

Значит, он „муша“.

Говорят, убил кого-то…

Как тут не убить?!

Верно смертная охота

Силушки посбыть!

Взглянешь,— трепет под колонкой!..

Вдруг!— меня зовут:

—„Эй! Петров! Мушу с Павленкой

Отведи-ка в суд!“

И Павленке не охота,—

А хохол—крепыш!

Я— чуть жив!.. Нужна тут рота!

Страшно,— да молчишь!..

Довели… Пришлось не мало

Обождать в суде…

В путь обратный,— ночь настала!..

Чую— быть беде!..

И как раз идет дорога

Над Курой-рекой!

Там народишку немного,—

И лентяй такой!

Разлеглись по плоскими крышам,—

Трогать не моги!

Мы с Павленкой еле дышим!..

Не видать не зги!..

Не затеял тот игру бы!..

Мне и покажись,

Что муша оскалил зубы…

Я шепчу:—„Держись!..“

Ничего: идет,— ни слова…

Вдруг! — Взглянул кругом,

В грудь хватил того, другова, —

Да к реке! Бегом!

В кандалах изволит жарить,

Значит, со всех ног!..

Из ружья бы можно вдарить:

Нам, вишь, невдомек!

Прыток был Павленко тоже:

Вслед ему! Настиг!

Слышу…—Милостивый Боже!—

Передсмертный крик!

Что-то черное взмахнуло—

И— бултых туда!..

Слышно: глухо там плеснула

Быстрая вода…

Я бегу,— ну, что есть мочи,

Что есть сил, бегу!

Вижу все, хоть и средь ночи:

Враг на берегу!

Кулачища наготове…

Сам храпит, как конь…

Очи— быдто полны крови…

Изо рту— огонь!…

Я не трус! По всем соседям

Обойди кругом:

Парнем был,—- не раз к медведям

В гости шел с ножом!

Я вязал людей разбойных

В жизни раза два;

На конях, на беспокойных

Ездил: трын-трава!

И в горах обрывы грозны:

Нутка! Соскользни!..

Командир был пресурьезный!

Мне—тоись, ни ни!

А уж как начальство строго

На ином смотру!..

На войну пошлют,— ей Богу,

Туркам нос утру!..

Завсегда в мыслях передних:

„Присягал Царю!..“

Я солдат не из последних!

Прямо говорю!

А не то, чтобы с куражом,

Как иной бахвал!..

Н-ну… а там, по правде скажем, —

Там я сплоховал!..

Подбежал поближе, глазом

Вскинул на него:

Как нечистой силой разом

Обдало всего!

Стих напал такой проклятый!

Целюсь в грудь врагу:

Он стоить себе, как статуй!..

Прямо,— не могу!..

Помутилось в голове-то,

Свет в глазах погас…

Только я и помню это:

„Убежит сейчас!..“

Нет за жисть свою тревоги:

Только энтот страх!..

Я… ружье швырнул,— да в ноги!

В ноги— чебурах!!!

„Не беги, мол! Не уйду, мол!..“

Ноги обхватил!..

Как рыдал я, что я думал, —.

Рассказать нет сил!..

А кричал про все на свете

Тут и юность лет,

Даже, вот, жена и дети,—

Даром, что их нет!

Бог весть, много-ль он там понял,

Вовсе-ль ничего?..

А верней, слезами пронял,

Я тогда его!..

Но видать: бежать не хочет!..

Поднял сам ружье…

Руки жмет мне— и лопочет

Что-то там… свое…

Как я с ним в тюрьму вернулся

Как лепортовал,—

Сам не знаю!.. Глядь! Очнулся!

В госпиталь попал.

Говорят, в бреду валялся

Семь недель как раз!

Дивно всем, что жив остался!

Сам Угодник спас!

Лекаря-то молодые

Рады: мол, спасли!..

Пусть их!.. Наши, полковые

Навестить пришли…

Говорят: нашли Павленка

Из под камыша…

Я белее стал, чем стенка:

— Братцы! Где-ж муша?!“

Говорят,— уже повешен!..

Как я привскочу!

. —„Я убивец! Грешен! Грешен!!!»

Сам не свой, кричу…

Отнесли в особый номер—

И пошло писать!

Как уж я тогда не помер?!.

Только жив опять!..

Вышел  я из лазарета…

—„Ты мушу поймал?

„Сто рублей возьми за это! »

Молвит генерал.

Я отпрянул:—„Нет! Не надо!»

Мне кричать:— „ Бери!

„Ведь в приказе про награду

„Отдано! Смотри!..»

Взял!.. Ужо не без разбору

Дело им найду!..

Службе срок тут вышел скоро.

Я домой иду.

Этта я иду горами…

Деньги сердце жгут!..

А муша-то-пред глазами!

Вечно тут как тут!

И страшнее все, чем дале!..

Я— кругом, да вспять,

Да в острог:— „Мушу как звали?!. »

— „Едигером звать! “

На Афон пишу монахам

Имечко муши:

Можно-ль выслать, с Божьим страхом,

На помин души?

Ждать пришлося мне недолго!

Пишут:— „Высылай!..»

Я послал— и в путь, на Волгу,

В свой родимый край!

И сперва была в надежде.

Повольней душа,—

А потом пошел, как прежде,

Донимать муша!

Как подходит время к ночи,—

Горюшко мое!

Он глядит мне скорбно в очи,

Подает ружье!..

А не то,— придет с веревкой,—

Дразнит языком:

Не спасешься сторублевкой

В случае таком!..

С той поры, вот, миновало

Чуть не восемь лет:

Хоть маленько легче стало.

Но покоя— нет!..

Вот, пойду, как Бог позволит!.

Слышно,— за Окой

Старчик есть такой:

Он меня отмолит!..

 

 

КЕКЕЛЫ 1).

 

Царят балконы в здешних нравах

С утра и до ночи, день целый,

В лечаках, буклях, тавсакравах 2)

Сидят всех возрастов кекелы.

Узнать с утра погоду надо,

А днём— к обеду ждать супруга;

Под вечерок— влечет прохлада,

А позже— звездный час досуга!

И днем— скорей бы пообедать,

Потом соснуть— и на охоту:

Необходимо все разведать,—

Чужую радость иль заботу;

Вмешаться, спутать иль расстроить,

Хвалить, бранить, мирить и ссорить,

Размер события утроить

И без конца потом гуторить!

Oни пол-города „женили“,

„Убили» многих беспощадно,

Связей преступных тьму „раскрыли “,

Иль предугадывают жадно.

Когда согласно все с законом

И благонравием,—кекелы

Тоскуют молча по балконам,

Торчат, как мумии, без дела.

Вдруг… весть! Какого-либо, скажем,

Ивана-Каина побили,

Иль дочь мильонщика шантажем

Кинто 3) завлек на „Гандегили»4)!

Кекелы рады каждой драке,

Скандалу, сплетне, перебранке –

И… лапараки, лапараки 5)!

Неутомимы, как шарманки!

Балкон всю жизнь, от колыбели!

И смерть, шагнув через перила,

Путь в безбалконную могилу

Укажет смолкнувшей кекеле.!.

 

• Тифлисская обывательницы в туземных костюмах.
• 2) Лечаки и тавсакравы— туземные головные уборы.
• Кинто— мелкий торговец фруктами и бакалеей.
• Гандегили—в букв. переводе „отшельник“,—третьеразрядный ресторанчик в Тифлисе, на вершине горы св. Давида.
• Лапараки— по-грузински — болтовня.

 

 

 

ДРУГУ.

(Ч. Р. Мостовичу, при посылке сборника стихов).

 

Пускай в забвении земном,

Как сам я, сгинут песни эти,—

Как все мгновенное на свете

Угомонится вечным сном;

Но над мерцающею верой

Не тяготеет мрака гнет!

Земного времени полет

Не мерю я людскою мерой.

Все в мире скорбно ждет конца!..

Но день познал я незакатный:

День, озаренный благодатной,

Священной дружбой мудреца!

И с преходящею печалью

Заботы праха отошли—

И что-то светит мне вдали,—

За здешней, видимою далью!

Гляжу— и мне легко дышать

И жаждать новых песнопений,

Средь умирающих мгновений

Живую вечность предвкушать!..

 

 

ПРИВЕТ КАВКАЗА ПУШКИНУ.

 

Что значит мужество бойца,

Закона строгие веленья

И света шумные сужденья

Пред мощной силой вдохновенья

И обаянием певца?!

Как лес во власти непогоды,

Пред силой клонятся народы.

Но втайне ждут ее конца!

Непобедим лишь друг свободы,

Кто понял ближнего невзгоды

И покорять умел сердца!

Привет твоей священной тени,

Бессмертный Пушкин, шлет Кавказ,

Страна скорбей и вдохновений,

Чью душу, вещий русский гений

В созвучьях, в красках песнопений

Ты воплощать умел не раз!

Угомонился бой кровавый,

Почили тихо в дымке славы

И полусказочной мечты

Снеговенчанные хребты;

Под властью новой мирной доли

Сыны когда-то дикой волн,

Оцепенев, вперяют взор

В ту даль степей необозримых,

Откуда рать непобедимых

Дошла до гребня их родимых,

Дотоле грозных, вольных гор.

Вперяют взор и ждут в тревоге:

Какие новые дороги

Укажет им вчерашний враг?

Куда ведет их русский стяг,

И чем грядущее богато?

Вознаградится-ли утрата

Былых потех и простоты?

И там, вдали, сияешь ты,

Ты, воплощение мечты

Победоносного народа!

Ты весь— духовная свобода!

И сердцем чуют дети гор,

Чем веет северный простор;

Там сила разуму покорна,

Там безгранично плодотворна,

Неодолима власть любви!

Пускай во прахе и в крови,

В закате меркнущих преданий

Исчезнет, полная страданий,

И жизнь, и слава прежних лет:

Надежды радостный рассвет

Все разгорается багряней!

Пестреют новые цветы,

Красой нежданною пленяя!

Веленье божье выполняя,

Везде, от края и до края,

Певец, их щедро сеял ты!..

И в день, когда воспоминаньем

Об этих подвигах полна

Твоя безбрежная страна,—

Пускай родным благоуханьем

Пределы, где твой дух царит,

Привет Кавказа напоит!

И новых братьев неразлучных

Единодушием сильна,

Заветам Пушкина верна,

На гуслях Руси многозвучных

Звени, кавказская струна!..

 

 

 

АССУР.

 

Невыносимая жара!

Повсюду спущенные шторы

И все позалезало в норы,

Боится выйти со двора;

И на бульвара, в людном месте,

Где исчисляют барыши

Константинопольских известий

Политиканы-торгаши

И рассуждают также кстати

О векселях чиновных братий,—

Теперь не видно ни души!

Кой-где досчатые заборы

У воздвигаемых громад.

Там кирпичи, за рядом ряд,

Кладут безмолвные айсоры.

Отвесны жгучие лучи

И словно пар стоит от зною;

Айсоры, стену за стеною,

Кладут безмолвно кирпичи.

За вереницей вереница,

Они восходят на мостки.

Темно-коричневые лица;

Прильнули бурые шлыки

К затылкам,— в роде чаши круглой

Лоснится кожа груди смуглой;

В полосках голубой хитон;

Недвижен взор, покорно-строгий;

Худые, жилистые ноги…

Ассур! Ужели то не сон?!

Давно исчезла Ниневия

И царства многовековые

По лону матери-земли,

Как тени зыбкие, прошли!

Лишь ты устойчива, природа,

В сынах забытого народа!

Все тот же прежний, странный вид:

Внушительный и вместе жалкий!

Вот ряд, взвалив на плечи балки,

Стоит, как цепь кариатид.

Кто это? Люди? Привиденья?..

И возникают чередой

Из тьмы бездонного забвенья

Туманно-грозные виденья,

Исчадья древности седой!..

 

 

 

28 ИЮНЯ 1899 Г.

 

Свершилось! Он угас! И дышит все печалью,

Все, чем на-днях еще Он тешил юный взор:

Кристаллы шумных вод, краса зеленых гор

И ясный небосвод, манящий синей далью…

Ему, рожденному для царственной любви,

Для подвигов добра и благородной славы,-

В радушии простой и в скорби величавый,

Весь край наши говорили: — „Воспрянь и оживи!

Я огражу Тебя лесистыми хребтами

От зноя, злобных бурь, докучной суеты;

Бальзамом напоят Тебя мои цветы,

И небо напоит лазурными мечтами!

И все мои сыны, — задумчивый пастух,

И пахарь, и тавад, герой труда иль битвы,—

Сольют сердца в одном святом огне молитвы:

Да минет Твой недуг!..»

Когда-ж Царица-Мать через моря и горы

Орлицею неслась, чтоб Сына отогреть

Целебной ласкою,— о, все сердца, все взоры

Сопутствовали Ей! Надежд отрадных хоры

Звучали: „Он спасен, не может умереть!»

И матери детей со страстью суеверной

Лобзали трепетно, вздыхая и крестясь!

Печалью скована незыблемая связь

Народа чуткого с Царицей Благоверной;

За горестную Мать тоскующей земли

Пред Богоматерью, Царицею Небесной,

С мольбою жаркою о помощи чудесной

Алмазы чистых слез обильно здесь текли…

Иначе Бог судил!.. Его святая воля!..

От бедной хижины до царственных палат

Потоки пестрых дней, и счастья, и утрат,

Властителя удел и горемыки доля,

И жизнь, и сон, и смерть, — в единой все Pyси!..

Осиротелый край в смущенье и тоске,

Как перед ужасом громового раската!

И бредят выси гор, как будто в страшном cне:

—„Мне вверил Белый Царь возлюбленного Брата,—

И смерть похитила… О, горе, горе мне!..“

А время, трепеща незримыми крылами,

Не дремлет: то ведет победный свет зари,

То ночи зыбки! мрак, сверкающей мечтами,

И словно шепчет нам: „Прислушайся! Смотри!

Как света и теней, событий переливы,

Подобно облакам, мгновенны, торопливы!

Все минет— и за все Творца благодари!

Давно-ль зажегся день? — в багрянце догорает!

Давно-ль весна цвела? — все вьюга замела!

Давно-ль кипела жизнь? —и смерть ее взяла!

Одна любовь не умирает!..

О, сколько было в Нем, оплаканном тобой,

Любви, страданием вседневным просвет­ленной!

В душе властительной, для громких дел рожденной,

Как чудно возросло смиренье пред судь­бой!

О, как ничья печаль пред этою печалью

Без утешенья не прошла!

Как много та любовь любви же создала!

Пройдут года,— и все, что близко, станет далью,

И затуманит все таинственная мгла;

Лишь вечное Добро, дарящее отрадой,

Зажжется кроткою, немеркнущей лампадой!

Назойливой волной шумящие дела

Забвение скует, простить иль покарает!

Но будет много лет печальная страна

Страдальца обликом живым озарена;

Любовь не умирает!»

 

 

 

ВЕСНА В ГРУЗИИ.

Посв. Я. С. Гогебашвили.

 

Не северной, томной весны,

Красы целомудренно-чистой,

Приватные речи слышны

Украдкой в лазури лучистой!

Как страсти безумной порыв,

Пробившийся вдруг на свободу,

Как счастья немолчный призыв,—

Весна опьянила природу!

Под сенью серебряных гор,—

Обителей снов непробудных,—

Сливаются в смутный узор

Предгорья в плащах изумрудных.

Спешат вперегонку цветы,

Деревья, и травы, и лозы

На пир молодой красоты,

Во власть опьяняющей грезы.

В садах расцвели миндали

И персик уже розовеет,

И всюду, вблизи и вдали,

Все розами блещет и веет

За саклей, в больших кувшинах

Вино прошлогоднее бродит,

Тоскуя в загадочных снах…

Весне все навстречу выходит:

Везде чианури, зурна,

И дайра, и трели дудуки 1),

И песни гортанной волна!

Восторг, ароматы и звуки!

И черные очи горят,

Румяные губы смеются,

Потоки, сверкая, шумят

И песни без умолку льются…

А солнца весеннего луч

Горит в небосводе безбрежном,

Так ярок, настойчив и жгуч,

Так дышит желаньем мятежным!

Он молвит:—„Любви не тая,

„Спеши неизбежным признаньем!

„Тебя всю сожгу я лобзаньем,

„О Грузия, радость моя!..“

 

 

• Местные музыкальные инструменты

 

 

 

В А Н О.

Посв. Н. З. Цхветадзе.

 

В ущельях сыро и темно,

Вдали чуть брезжит луч рассвета.

Индеек гонит из Душета

Дорогой пыльною Вано.

В руке большая хворостина,

Платком повязан, смуглолиц,

В шинели рваной без петлиц

Шагает медленно детина.

Во взоре черных глаз печаль,

И в складке губ следы тревоги.

За бедой лентою дороги

Синеет дремлющая даль.

И словно чует иль предвидит

Вано, свершая скучный путь,

Что непременно кто-нибудь

Его обманет иль обидит!

В духанах могут обокрасть;

Не то— отдать индюшек пару

Придется встречному чапару:

Чапар с нагайкой это— власть!

Под самым городом, в духане,

Всесильных скупщиков приют:

Из рук все вырвут и возьмут

Неустранимые армяне!

Они над рынком господа:

Вано покорно понял это.

Но… вот, фальшивую монету

Подсунуть могут! Что тогда?!

Деньжонок надо: срок подходит

Начальству подати платить;

Сынка давно пора крестить;

Уж говорит и бойко ходит!

Хоть пара буйволов была!

Чинить дорогу их забрали:

Вернулись хворыми— и пали!

Колючкой нива поросла…

Земля с помещиками в споре…

Межуют, судят двадцать лет,—

А все решенья нет, как нет!

Куда ни глянь, — одно лишь горе!

Соседи воду отвели,

И сохнет сад, — а нет управы!

Лишь адвокат, мудрец лукавый,

Все пишет: „денег вновь пришли!..»

Идет Вано, томим тоскою.

Заря восходит из-за гор:

Багрянцем залитый простор

Сверкает дивной красотою!

И в сердце хлынула струя

Восторга! Что-то в нем запело:—

„Самшобло! Чемо Сакартвело!—

Отчизна! Грузия моя!..»

 

 

 

МОЛИТВА СВ. НИНЕ.

 

Как в опустелом древнем храме, —

Средь онемевшей старины

Горишь лампадой Ты пред нами!

Но над греховными очами

Всесильны суетные сны!

В исканье-ль призрачного счастья,

Иль в униженьи тяжких бед,

Иль в опьяненьи самовластья,

Рабам тумана и ненастья

Не виден Твой манящий Свет!

Давно над скорбным этим краем

Его зажгла всесильно Ты,

О дева, посланная раем!

Воззри на нас: мы умираем

Во мгле духовной слепоты!

В тяжелый час борьбы кровавой,

В пылу крушительных тревог

Мы бодро шли стезею правой—

И умирать, и жить со славой

Сподобил нас великий Бог!

А в наши дни… волною мутной

Течет событий череда…

Томится дух наш бесприютный

И отвлечен тоскою смутной

От плодотворного труда!..

Во тьму бесславья луч отрады,

Луч высшей доблести пролей—

И научи не ждать награды,

Одолевая все преграды

Трудом негромких, серых дней!

Слети, Денница просвещенья,

С небес,— и дух наш обнови!

Созижди бодрых единенье,

Зажги в нас вечное стремленье

К предвечной Правде и Любви!..

 

 

 

ИЗ САВВЫ-СУЛХАНА ОРБЕЛИАНИ.

(С грузинского).

Посв. проф. А. А. Цагарели.

 

Двух визирей в толпе своих придворных

Отметил царь: один душою благ

И верен был; другой— был скрытый враг-

И ненависть в очах змеилась черных.

Между собой они поревновали…

—„Враждебного я с виду предпочту—

„И погашу крамольную мечту;

„А верный,— тот изменит мне едва-ли!“

Так думал царь. Но ласкою пригрета,

Лишь разожглась неверного вражда;

А в верном скорбь затмила навсегда

Огонь любви, не встретившей ответа…

 

 

 

СЕСТРЕ.

Посв. М. Г. Муретовой.

 

Отрадна дружба ранних лет,

С ее чарующими снами,

И загоревшийся пред нами
Надежды сладкой зыбкий свет,

И дружно слитые страданья,

И верность в счастье и в беде,

Союз умов в живом труде

И разделенной жажде знанья!..

Но быстротечны дни весны,

Тлетворно жизни дуновенье

И труден путь!.. Иные звенья

Для дружбы истинной нужны!

Отважный взор души свободной,

О гранях жизни позабыв,

Стремится жадно на призыв

Звезды незримо-путеводной!

Там— ждут коварные враги,

Здесь— мрак немую даль застелет…

Со всех сторон звучит: „Беги!..“

Кто цель поймет? Кто путь разделит?

В ком жаждой высшего добра

Дней юных дружба станет властно?!.

Зову я другом не напрасно

Тебя, любимая сестра!..

 

 

 

ДВЕ КРАСАВИЦЫ.

Посв. Г. И. Габаеву.

 

В ней все родное мне: безмолвие степей,

Вишневые сады и дремлющие воды,

Украинских небес лазоревые своды

И песни грустные, но полные свободы,

Как стон живой души, презревшей гнет цепей!

Бывало, поутру, пурпуровым туманом

Повитый,— предо мной лежит немой простор;

Объятый думами, в ту даль вперяю взор,

Где плавают орлы над вековым курганом;

И вдруг зазыблются верхушки тополей,

Повеет ветерок медвяным ароматом

И засверкает рябь огнем зеленоватым

По колосистой ржи, красе родных полей…

И в этой тишине, и в этом дуновенье

Трепещут юности умчавшейся мечты.

Родной мне красоты заветные черты

Проснувшейся душе рисует вдохновенье:

Голубоокая и царственно-стройна,

Во взоре смутный след печали пережитой, —

Мерцанье старины давно полузабытой…

А даль грядущего спокойна и ясна…

И я люблю ее мечтательно и нежно,

С томящей радостью и сладкою тоской,

И, глядя в прошлое, что было так мя­тежно,

Душою жадно пью задумчивый покой!..

Но вот послышатся таинственные звуки,

Как нужный, скорбный зов, как дальний рокот струн, —

Во мраке прошлых дней сверкнет маяк разлуки

И дремлющая страсть заплещет, как бурун!

Стихия властная волной неодолимой

Влечет меня туда, где все пленяет взор,

Где гордо высятся громады льдистых гор

Над Грузией — красой, лучом небес па­лимой;

Где горсть богатырей, отброшена к горам,

Напором вражеским прижата к их подножью,

Неравную борьбу вела во славу Божью!

Где все— святыня, всюду— храм!..

И образ вижу я дотоле незнакомой

И неразгаданной волшебной красоты:

Полны печальные и строгие черты

Как-будто жаждою и знойною истомой;

Со смуглого чела бежит волна волос

Кудрявее, чем лес, темней, чем сумрак ночи;

И лихорадочным огнем сверкают очи…

В очах горит немой, мучительный вопрос…

Сурово сдвинута дуга бровей стрельчатых,

Улыбка горькая змеится на устах…

Воспоминанье-ли о попранных мечтах?

То чуткая-ли скорбь о будущих утратах?

Коварство-ли врагов зажгло в ней лютый гнев?

К холодным-ли друзьям она полна укором?..

Кто знает!.. На нее гляжу я страстным взором,

Гляжу -и перед ней поник, оцепенев!..

А сердце то замрет, то рвется вон из груди!

Горю в тоске любви, в мучительной тоске…

И на ее родном, гортанном языке

Хочу ей закричать: —„Кто эти злые люди?!

„Кто истомил тебя, кто злобой сердце жег?!

„А где-ж заступники? Зачем они молчали?!

„О, шени, чири мэ! — свои мне дай печали,

„Огонь твоих скорбей, и вихрь твоих тревог

„И тихую мольбу!.. Ее услышит Бог!..“

 

 

ИЗ КН. БАРАТАШВИЛИ.

 

 

1.

Молитва.

 

О,   Боже, на грешного сына воззри

И лютые страсти мои усмири!

Отец не скорбеть разве может о сыне,

Погрязшем в соблазнах, в мятежной пучине?!

Зачем угасают надежды мои?

Безгрешный Адам внял наветам змеи,

Адам, упоенный красотами рая,

Презрел их, земным вожделеньем сгорая!..

Воды живоносной испить мне дозволь,

Дай мне утопить в ней сердечную боль!

Челнок мой спаси от лихой непогоды,

Дай пристань покоя, духовной свободы!..

О,   Боже! Ты ведаешь сердца тайник!

Сберусь-ли подумать, — уж чудом проник

Ты в каждого помысла смутного трепет.

Что значит бессилья младенческий лепет!

О чем-же молить остается рабу?!.

Прими-ж и молчанье мое, как мольбу!..

 

 

 

2.

На могиле царя Ираклия.

 

Я пред гробницею твоей склонил колени

О старец-богатырь, и тихо слезы лью

На славу царственно-великую твою!

Зачем — же воскресить нельзя священной тени,

Небесному вернуть земное бытие,

Чтоб ты взглянул на цель заветнейших стремлений,—

На обновленный край, на детище свое!..

Пред царственным твоим пророческим заветом

В благоговении я преклонил чело!..

Ты помнишь? Над тобой простерла смерть крыло…

Что вымолвил тогда, горя нездешним светом,

Ты Грузии своей, печальной сироте?!

Взгляни: прошли года —и царственной мечте

Судьбою благостной дано осуществленье!

И той мечты святой вкушаем сладкий плод

Мы все, твои сыны, твой любящий народ!

И вести добрые, и благо просвещенья

Несут, на родину любимую спеша,

Bcе те сыны твои, которых воля рока

Могучею рукой забросила далёко!

И жизнью молодой трепещет их душа,

Такою пламенной любовию пылает,

Что лед полночных стран пред ней слезами тает!..

Оттуда ценные приносят семена

Они, как братский дар, своей отчизне милой,

Чтоб жатва, пламенным лучом озарена,

Взошла сторицею, прекрасна и пышна!

Где властвовал грузин досель мечом и силой,—

Там правит гражданин, там мирная страна!

Прибой каспийских волн, отныне усмиренных,

Картвельцу не грозит, как лютый ураган,

И море Черное не шлет врагов исконных,—

А братьев дорогих несут из разных стран

Крылатая суда, сверкая в белой пене!..

Спи сладко! Вечный мир твоей священной тени!

Последний из бойцов, прославленный герой,

Твердыни иверской ты был живой душой!

Постигла Грузия теперь завет твой славный—

И ту гробницу, где почил твой прах державный,

Слезами оросив и осенив мольбой,—

В благоговении склонилась пред тобой!..

 

 

 

ИЗ КН. И. Г. ЧАВЧАВАДЗЕ.

 

I.

Стансы.

Небесным даром но зови

Ту жизнь, в которой сокровенно

Не веет Божий дух любви!

Все— прах, земное— все, что бренно!

Сиянье в сумрак жизни льет

Лишь дух, делами говорящий, —

И вечна эта жизнь, как Тот,

Кто дал нам дух животворящий.

Блажен, кто дни земные мог

Отметить славными делами:

Тот здесь уже, в пыли тревог, —

Тот на земле приник устами

К струям бессмертия, как Бог!..

 

 

II.

«Янычар».

 

Прянул конь карабахский из строя дру­жин

И, серебряной сбруей бряцая, он мчится,

В тучах пыли несется, как вихрь, как зарница!

На коне том гарцует красавец-грузин.

Что-то вдруг заблестело над юношей: ловко

Он бросает и в воздухе ловит винтовку,

А потом, нагибаясь красиво к земле,

То соскочит, то прыгнет— и вновь на седле.

Как младой кипарис, ветром зыблемый, строен

И красив на коне был тот юноша-воин!..

Но тоскою душа возмутилась во мне.

„Для кого ты красуешься? — думал я гру­стно.—

Перед кем джигитуешь так смело, искусно?

Лестно-ль быть украшеньем османской стране,

Погубившей твою дорогую отчизну?

Чем ты в сердце сумел усыпить уко­ризну?

Ведь не Грузия смотрит на удаль твою,

Не за родину голову сложишь в бою —

И не царь твой в тебе ревность к подвигам славным

Разжигает приветом державным!..“.

 

 

 

ОТРЫВОК ИЗ ПОЭМЫ „ПРИЗРАК“.

 

1.

 

Взошло могучее светило

И сумрак ночи победило;

Лучи, рванувшись на простор,

Высокий кряж Кавказских гор

Устлали золотом багряным

И над клубящимся туманом

Из тьмы таинственно возник,

Подножье скрыв средь горной чащи,

Как будто в воздухе висящий

Мкинвари 1) царственного лик…

Гигант безмолвный и суровый,—

Во дни хаоса диких бурь

Как будто брошенный в лазурь,

Чтобы порвать ее покровы,

И замер там в волшебном сне,

В руке железной Провиденья:-

Окаменелое стремленье

К недостижимой вышине!..

Теперь вершина ледяная

Кипящим золотом сверкая,

Пылала в солнечных лучах

И, в дольний мир вселяя страх,

Со склонов грозно и сурово

Сверкали пламенем вражды

Пустыни снежные и льды:

Как будто ждал титан лишь слова,

Перунов страшного суда,

Чтоб шумно грянуть с тверди синей

На миpa жалкие твердыни

И мир весь в бездну навсегда

Низринуть в лютом упоеньи

И в том неистовом крушеньи –

С ним вместе сгинуть без следа!..

 

• Казбек

 

2.

 

Но так спокойно утро было,

Блистая нужной красотой,

Что страх пред гневною гopoй

Ceбе, лаская, подчинила

Его святая благодать;

И мир, охваченный молчаньем,

Казался полн одним желаньем:

Благоговейно, чутко ждать,

Что скажет неба свод лазурный;

И свод безоблачный, безбурный,

Дыша весельем, с высоты

Струил на мир благоволенье…

Но чарам этой красоты

Не поддались мои сомненья,

В цепях сомнений был мой ум

И недоверчив, и угрюм…

И я внимал с невольной дрожью,

А он шептал злорадно мне:

„Не верь всей этой тишине!

Земля и небо дышут ложью!

Пред взором слабых смертных глаз

Такое утро много раз

Над миром страждущим вставало,

Но в сердца миpa жгучих ран

Та благодать не врачевала!

Все, что ты чувствуешь— обман,

Как сила бренного кумира,

Не знает вечный ропот миpa

Мгновений отдыха и сна!

Испей безмолвие до дна,

Проникни в глубь его объятий:

Тебе откроет мир проклятий

Его немая глубина!..»

 

 

3.

 

Но сладость утра, чрез мгновенье,

Рассеяв облако сомненья,

Мою тоску превозмогла;

Мне вepa светлая дала

Бальзам целебный утешенья,

И тихой радости прилив

Нахлынул на-душу мне властно-

И сердце трепетное страстно,

Былые муки позабыв,

Любовью ожило священной!

Дар неба, свыше совершенный,—

Как пламя яркое во мгле,—

Взошла над скорбию гнетущей

Денница веры всемогущей

В добро и правду на земле!

Она мечты мне окрылила,

И слух, и зренье изощрила—

И вдруг явился предо мной,

В лучах блаженства, чудный рой

Тех жизнерадостных видений,

К которым жажда откровений

Влечет и манит без конца,

Соблазном тайн и сладким страхом,

Полузасыпанные прахом

Людские смертные сердца…

 

 

4.

Печаль.

 

И небо, и земля таинственно молчали…

Светила яркие в лазури беспредельной,

Не ведая забот, приветливо сверкали…

А я изнемогал в когтях своей печали

И в сердца глубине был яд тоски смер­тельной.

То замирало вдруг бессильное дыханье,

То наполняла грудь клокочущая лава—

И разрывалося в ней сердце от страданья,

И жилы, мозг— в огне!.. Мутилося со­знанье…

И слезы капали, как горькая отрава…

Под чуждым небом я лежал над темной бездной,

Нещадно брошенный на жертву злой печали…

А надо мною… там… приветливо сверкали

Светила ярю я в лазури многозвездной…

И небо, и земля таинственно молчали…

 

 

5.

Пахарь.

 

Гой ты, мой верный вол! С тобою мы рабы

Единого ярма, единой злой судьбы.

Она велела нам владеть землею черной,

Ей дань жестокую платить страдой упорной.

Потянем лямку, друг! Вытягивай дружней,

Чтоб, радостей не знав, прийти к пределу дней!

Пласты тяжелые мы взроем за пластами

И потом трудовым, кровавыми слезами,

Мы землю напоим. Не унывай, мой вол!

И я хожу в ярме,— твое не тяжелее.

Как ты, я от земли очей поднять не смею:

Ведь небо у меня похитил произвол!..

И как тебя, земля меня без сожаленья

Работой истомит, с ног свалит и пожрет:

Обоих нас, поверь, она, как жертву, ждет,

Которой смертный час одно лишь даст, — забвенье!..

Ты бессловесен, да! А мне живая речь

Как будто-бы дана?!.. Не сетуй, не завидуй!

Насмешкой злейшею, тягчайшею обидой

Бывает лучший дар! На что мне острый меч,

Тупящийся в тот миг, когда его подъемлю,

В защиту истины, во имя высших прав!

На что нам годен плуг, царапающей землю,

Когда он выпахать не может сорных трав

И с корнем вырвать зло, мешающее всходам!

Предала нет моим страданьям и невзгодам!

Волненьям суждено в людской душе моей,

Возникнув, замирать, — без жалоб, без речей!

Ты не поймешь скорбей того, кому дар слова—

Мученье и позор! Ты не поймешь того,

Кто правду сам в себе поработил сурово.

Подобной пытки гнет ужасней твоего!

Чего-ж ты приуныл? О чем горюешь, милый?

Вытягивай, тащи, покуда хватит силы!

Всю пашню до конца пускай пройдет наш плуг!

Служи товарищу, служи, как верный друг!

Труды твои, поверь, не будут позабыты:

Кормильца накорми,— Бог даст, хоть будем сыты!..

 

 

6.

 

С тех лет невозвратных, родная страна,

С тех пор, как любовью к тебе я сгораю,—

Покоя лишен я, не ведаю сна,

В груди замирает дыханья волна…

Я трепету жизни твоей все внимаю,—

Заря ль побеждает полночную тень,

Иль в сумраке вечера тонет мой день!..

И дума за думой стремится упорно,

Сливаясь потоками, к цели одной;

И чувство, как Божья гроза, животворно,

В измученном сердца кипит непокорно!..

Но верь: я не сетую, край мой родной!

Нет, рад я тому, что вся жизнь, все мгно­венья

Полны этих дум, и любви, и томленья!..

Иное страданье мне горше, больней:

Убийственна дума, сознанье ужасно,

Что я здесь, на лоне отчизны своей,

Где столько заветов, где столько людей,—

Того человека, искал бы напрасно,

Кому бы все помыслы вверить я мог,

Все пламя любви, все потоки тревог!..

 

 

8.

 

В мире все проходит вечной чередою:

Вслед за ночью темной день сияет вновь,

Все, что разрушалось темною враждою,

Снова созидала светлая любовь!..

 

 

9.

 

К чему за слезы вы корите храбреца?!

Железо, ведь, попав под молот кузнеца,

Льет искры жгучих слез, гордыне в назиданье!..

Над жалкими зверьми, велением Творца,

Возвышен человек… слезами состраданья!..

 

 

10.

 

Между честными врагами

Есть невидимые звенья:

Совесть— их посредник вечный

И апостол примиренья!..

 

 

11.

 

Того не назову я витязем прекрасным,

Кто проливает кровь, опасности презрев!

Тот мужествен, пред кем бессилен ярый гнев,

Кто гибнущих спасет, кто милостив к несчастным!..

 

 

12.

 

У мощного копья суровое призванье:

Пить кровь!.. В сравненьи с ним иголочка мала,

Но ей дано свершать немалые дела:

Давать нагому одеянье!

Насилья грубого чуждается Добро:

Того не совершит меч грозный, зака­ленный,—

Что сделает в руке, любовью вдохновлен­ной.

Смиренное перо!..

 

 

 

ПЕРЕД  ИКОНОЙ.

(Из кн. А. Р. Церетели).

 

Отрадно сердцу моему,

Когда, таинственно мерцая,

Перед иконою горит свеча святая,

Одолевая тьму;

Безмолвно тает, без движенья,

Благоговейная, в тиши, —

Великой жертвою за грех земной души,

Как символ искупленья…

В раздумье смутном я гляжу

На силы мощной проявленье—

И в горьком счастии, и в радостном волненье,

Оцепенев, дрожу…

Стою недвижен, бессловесен,

Как столп небесный, перед ней,—

И чувствую сродство ее с душой моей!..

Но бедный разум тесен,—

Пред чудной тайной бытия

Слепца убогого бессильней!..

Но чувство говорит:— Подобна жизнь све­тильне

И воску— плоть моя!

А свет— духовное сознанье,

Которым жизнь озарена!..

Икона для меня— родимая страна,

А храм— все мирозданье!..

Ужель боюсь я в том огне

Сгорать? Иль предан тьме упрямо?

О, нет! Хочу пылать!.. Но где ж слу­житель храма?

Зачем нейдет ко мне?

Исполнен божеского страха,

Зачем нейдет возжечь меня,—

Излить живой поток небесного огня

Над горстью жаждущего праха?!

 

 

 

ИЗ ГР. УМЦИПАРИДЗЕ.

 

Когда навек замолкну я,

Когда последнее стенанье

Порвет все струны бытия,

Весь трепет сердца, вей желанья;

Когда лишусь я созерцанья

Твоей волшебной красоты—

И к небу, светлому, как ты,

Мой взор угасший не воспрянет

Из мира вечной темноты;

Когда всему конец настанет

И рок нещадный, как палач,

Свершит решенное зараней,—

О друг! По мне тогда не плачь!

Не надо скорбных одеяний;

Пускай отрава горьких слез

Не жжет очей твоих лучистых!

Не расплетай своих волнистых

И тьмой сверкающих волос!

И черт лица, что озаряли,

Как солнце, мир моей печали,—

Не искажай, краса моя,

В порыве тщетного страданья!

Молчи,— чтоб тяжкого рыданья

Сквозь вечный сон не слышал я!

Не сожалей о том напрасно,

Что сердце, полное тобой,

Тебя любившее так страстно,

Навек засыпано землей!

Неукротимою волной

В нем клокотали кровь и слезы…

Пускай истлеет!.. Лишь бы розы

Над этой жертвою земли

Благоухали и цвели,

Цвели стыдливые фиалки!

Пускай истлеет труп мой жалкий,

Пусть весь умру я! Лишь бы ты,

Царица песен и мечты,

Царица пламенных стремлений

Пила из кубка наслаждений

Животворящую струю!

Пускай небесный свод синеет

И солнца луч любовно грусть

Тебя, желанную мою!..

 

 

 

ПЕРЕСЕЛЕНЕЦ.

(Посв. Н. И. Исаеву).

 

Худой, усталый, желтолицый,

Дрожа, как часто битый пёс,

Он, озираясь, произнес:

— Все не доищемся землицы!

Сперва на Черном берегу

Участки дать нам обещали…

Мы лихоманку отстрадали

Там цельный год! ей-ей, не лгу!

Все караулили участки;

А взял их штатской енарал.

Кричит нам: „Чтоб вас чорт побрал!»

Грозит начальством для острастки.

А в ночь,— армян полным-полны,

Фелюги к берегу пристали.

Чумазым,— значит, мы прознали,—

В аренду земли те даны.

Знать, не судьба! Тут мыкать горе

Мы аж под самый Карс пошли:

Как духобор сойдет с земли,—

Так сесть бы можно на просторе.

И энтих самых духобор

Там увидать пришлось впервые;

Они, как есть, кругом чудные:

Одежа, шапки, разговор,

И все с поклоном, все с поклоном!

Обед без мяса, и не пьют,

Псалмы мудреные поют,

Не покланяются иконам…

А так, промеж себя— любовь,

И к нам приветливые лица:

„Дай Бог, чтоб вам пошла землица,

„Вы, бают, мол, всеж наша кровь! “

Настал отъезд. На распродаже—

И, Боже мой, что было слез!..

Куда их леший-то понес?!

Со стороны нам жалко даже!

Богатства сколько было там!

Саман, фургоны, овцы, кони,

Дома какие! Где уж ноне

Быть у крестьян таким домам!

Чумазых тут опять набралось,—

Как туча жадной саранчи.

Скотинка, жито, хлеб в печи—

Все за безценок продавалось.

Коровка шла за три рубля!

Уж просто взяли-бы разбоем!

Ушли, бедняги, с плачем, с воем!..

Мы ждем все: будет-ли земля?

A те, чумазые, все тащат:

Из окон— рамы на дрова

И с петель— двери! Пристава

Грозней все буркалы таращат

Да не на тех, а вишь, на нас:

„Вон, сброд поганый! Разрешенья

„На землю нет! Подать прошенья

Начальству надо!» Вот-те раз!

Ведь мы тут, ждамши, прохарчились!

Для них рассейские-то— сброд,

Им азиаты— свой народ!

Пошли мы… Дюже огорчились!

По городам мы побрели.

Что город— аспидово царство!..

Какие там пошли мытарства!

Начальства сколько у земли!..

Один к другому посылает

Иной запишет имена,

Другой— земля, мол, отдана,

А третий… попросту облает..

Один, неважный баринок,

Чернявый,— мастер был ругаться!

Кричит: „Не смейте зря тут шляться!»

Должно,— хабарник! Видит Бог!

Крестьяне мы, не дармоеды!

Мы за землицей! Как-же зря?!

Здесь воевали за Царя

Кровь проливали наши деды!

Нас двести сорок три семьи,

Из терских мы, „иногородних»;

Все ждамши милостей Господних,

Хозяйства продали свои!

Да вот,— уж год проходит третий,

Решенья нет: хоть помирай!

Кабы открыть про здешний край

Всю правду,— многим быть в ответе!..

 

 

 

НАДЯ.

(Посв. И. И. Пантюхову).

 

Тифлис. Угрюмый дом при въезде, у Креста.

В переселенческом приюте— теснота:

Бродяга пензенский и прасол из Сызрани,

Полтавские хохлы, и выходцы с Кубани,

Народ из разных мест, людишки разных званий

Сошлись,— хотят осесть на вольные места.

Одни надеются; другие ждут послушно,

Но чуют: до „земли» дойти им мудрено;

А третьи рвутся вспять: изведали давно,

Что русским встреча здесь не очень-то радушна, —

Всего изведали,— скорбей и злой вражды!..

За речкой, под-боком, шумливые сады;

Там песни, музыка, всю ночь огни сверкают…

Здесь— тишина и грусть. Угрюмо ожидают

В раздумье мужики решенья дел своих,

Порой вполголоса о прошлом вспоминая.

Шаги по лестнице. Приют на миг затих.

Ребенка кто-то внес… „Вишь, девочка больная!..»

Ее из нового поселка привезли:

Вся исхудалая, прозрачно-восковая!

То слезы тихие из детских глаз текли,

То вдруг замечется, на помощь призывая,

В мучительном бреду, под гнетом грозных снов…

При ней— отец и мать, подавлены, понуры,

В них страшно было все: цвет лиц землисто-бурый

И скорбь,— глубокая, недвижная, без слов…

В приюте смолкло все: кружкам переселенцев,

Степенных мужиков, резвящихся ребят,

Неугомонных баб и плачущих младенцев,

Как будто подан знак— и молча все скорбят.

На стороне чужой все стали, как родные!..

Подъехал кто-то. Врач!.. Отечески приник

К малютке трепетной. Болезни злой тайник

Найдя, он прошептал: „Не шутит маляpия!“

Потом спросил родных:— „Который ей годок?»

— „Двенадцатый пошел! Ох, горюшко лихое!»

— „Вы с Алазани?» — „Да.— Бездушие какое!

„В могилу слать людей!» — „Спаси дитё родное!

„Спаси!» — „Попробуем! Авось поможет Бог!»

— „ Кормилец, вызволи! “ Упали на колени,

Рыдая, перед ним. Кругом ребят гурьба,

Застывших в ужасе. И врач, бледнее тени,

Чуть молвил:— „Встаньте-же!. Клянусь вам… Как судьба!».

И клятву он сдержал, святой отдавшись цели:

Мучительные дни тянулись и недели,

Любви и знания с недугом шла борьба.

Малютка сделалась душой всего приюта,

Предметом всех забот. Наступит-ли минута,

Когда полегче ей,— и от суровых лиц

Исходит, словно, свет! Заснет голубка-Надя —

И шепчут все кругом:— „Потише, Бога ради!»

Иль кто-нибудь ворчит:— „Эй, пострелята, цыц!..“

Но вот, оправилась: заискрилися глазки,

Румянец проступил, Надюша просит есть,

С ужимкой говорит: „Мне книжку-бы прочесть».

Кротка и вдумчива, отзывчива на ласки!…

Полупророчески сказал, полушутя,

Старик-воронежец, читавший ей Минею:

— „Ах ты, болезная! Небесное дитя!»

И это прозвище осталося за нею;

Осталось… и сбылось!.. Вдруг… словно от земли

Стал к небу звать ее какой-то властный голос,

Врач изнывал в тоске: природа не боролась

С недугом роковым, — навстречу шла к нему!

Малютка таяла. И грудь, и щечки впали,

Глаза огромными, загадочными стали…

Однажды, погружен в безмолвье, в полутьму,

Был ночью весь приют— и на полу, на нарах,

Всех сон угомонил, и молодых, и старых…

Лампада тихий свет под образами льёт.

Измученная мать Надюши чутко дремлет,

На стуле прикорнув. Вдруг… Надя привстает,

Ручонку тощую медлительно подъемлет

Глядит на образа, сияя, как мечта…

Потом глядит кругом— и знаменьем креста

Глубоко-спящий люд любовно осеняет..

От сна воспрянув, мать к нeй в cтpaxе подбегает:

— „Родная, что с тобой? Никак опять в бреду!»

А Надя ей в ответ, мечтательно и нежно

— „Спи, мамочка, засни! Я к Господу пойду!..»

Перекрестясь, легла, уснула безмятежно…

А утром… вся в цветах, лежала на столе…

— „Знать, Божьим ангелам не место на земле! “—

Промолвил кто-то. Все в раздумии молчали.

Благоуханием возвышенной печали

И Божьей близостью дышало все вокруг:

Всем словно чуялся заступник бело­крылый,

Казалось, что Господь с престола вечной силы

Все видит, — слезы, скорбь, обиду и недуг,

Что Он накажет злых, помилует несчастных…

Поодаль, за стеной— разгульная весна:

В садах бьет барабан, визжит, ревет зурна,

И песен перелив, неутолимо-страстных,

То жаждущих любви, то крови, то вина!..

 

 

 

КАВКАЗСКИЕ БРЫЗГИ.

(Отголоски местной общественности).

 

1.

К вопросу о разбоях.

 

Не боюсь я разбойников лютых,

Многоустою сплетней раздутых;

А боюсь я разбойников мирных,

С виду мирных, спокойных и жирных…

 

2.

С военно-грузинской дороги.

 

Вода солидные мосты

Швыряет в бездну с высоты —

И путник вынужден послушный

Свершать полет „весьма воздушный»;

И пресловутые „лотки»

Вода разносит на куски,

Давая лакомый кусочек…

Кому?.. Поставим пару точек!..

Одни кричать; „Нет лошадей».

Другие молвят: „Нет дороги!»

И шепчут путники в тревоге:

„Верней всего, что… нет людей!.. »

 

3.

Думский гласный.

 

О, как он громко завывал,

Как был ретив!— А ныне смирен!

Какую тьму живых кумирен

Вседневно строишь ты, Ваал!..

 

4.

Политика в природе.

 

Говорят корреспонденции:

Холодна везде погода!

Видно, южная природа—

Жертва северной тенденции!..

 

5.

Горесмехов 1).

 

Да, Горесмехов— враг не кроткий,

И злости в нем, как видно, тьма!

Но смех звучит фальшивой ноткой,

А горе в нем— не от ума!..

 

6. 6.

У Нарзана.

 

Зачем старушка эта рыщет?

Кого старушка эта ищет

С неутомимостью такой?..

Пора бы, право, на покой!..

 

8.

Из уголовной хроники.

 

Однажды, ближнего убив из-за свиньи,

Он пояснил черты духовный свои,

Воскликнув: «Я был прав! Ведь признано от века:

«Заправская свинья честнее человека!..»

 

 

• Псевдоним одного тифлисского публициста.

 

 

ИТОГИ.

 

 

Кто научился презирать,

Над тем бессильна власть порока,

И злые шутки злого рока,

И злая вражеская рать;

Изветов рабских ухищренья

И чванство знатного глупца

Он бодро сносит до конца,

С улыбкой гордого презренья;

В цепях свободен и могуч,

Красноречив он и в молчанье,—

Он весь— немое ожиданье

Лучей рассветных из-за туч!..

Но в ком незримою лампадой

Любовь небесная горит,—

Того и злобный рок дарит

Всечасно жгучею отрадой!

Что вражьи стрелы для него?

Он сам их жадно призывает!

Страдать легко тому, кто знает,

Зачем, за что и за кого!

Он упивается страданьем

И тяготой своих вериг,

Отдохновенья краткий миг

Зовет неправедным стяжаньем!

И многотрудные года

Текут волною незаметной…

И пламенеет луч рассветный,

Что не померкнет никогда!..

 

 

 

 

 

 

II.

ВОСТОЧНЫЕ МОТИВЫ

 

 

СОВЕТ.

 

Пусть Аллах, по милости своей,

Всех даров тебе отсыпал щедро:

Мощны руки, словно ветви кедра,

И глаза— небесных звезд ясней!

Льется-ль речь,— душистая прохлада,

Светлых вод немолчная струя!

Песня— рокот нежный соловья;

И мечу неведома преграда!

Но страшись: не счастия залог

В тех дарах Аллаха несравненных!

Злобна рать завистников презренных,

Властен шум назойливых тревог!

Если в мир за счастием возможным

Ты пришел,— порадуй этих змей:

Поискусней съежиться сумей,

Тусклым быть, и малым, и ничтожным!..

 

 

 

ГАЗЕЛЬ.

(Персидская песня).

 

Газелью, пугливой и быстрой газелью

Бежала Гюльнара-краса по ущелью…

Я мчался за нею, моей луноликой,

За вечно-манящей волшебною целью!

Хотел я быть прахом возлюбленных ножек,

Хотел быть подвеском к ее ожерелью!..

Она убегала, смеясь надо мною,—

И хохот звучал соловьиною трелью,

И ветер, с нее покрывало срывая,

Лобзал ей чело, предавался веселью!..

Исчезла Гюльнара в саду благовонном,

Мелькнув меж кустов быстролетной газелью!..

Исчезла— и дней моих солнце затмилось!

С тех пор я в безумстве брожу по ущелью,

Брожу и взываю:— „Где стан кипарисный?!

„Где звезды очей?! Соловьиною трелью

„Какого счастливца пленяешь, Гюльнара?!

„Гяуром-ли хищным посажена в келью?

„Иль продана замуж богатому беку?!»

Конца нет печалей моих ожерелью,

И сердце в груди от любви изнывает!

Не вижу тропинок, ведущих к веселью

Гюльнару зову я,- но в бездну молчанья

Из сердца мой стих выбегает газелью!.

 

 

ХАНСКАЯ ПОТЕХА.

(Горский анекдот).

 

Изобрел себе забаву

Ханский сын, глупец богатый:

Научил он пса… прохожим

Рвать черкески и халаты;

До того дошло, что прямо

Нет на улице проходу!..

Ханский сын ужасно весел…

Но ведь он не враг народу:

За испуг, да за убытки

Он потом по-хански платит!

Старый хан награбил много:

На потеху денег хватит!..

Амалат, пастух убогий,

Жил в соседней деревушке.

Он таинственно однажды

Молвит матери старушке —

„Истрепалася черкеска,

„В ней ходить уж невозможно!

Надо мне добыть другую!..»

„Мать в ответ ему тревожно:

— „У татарина-ль украдешь?

„Армянина ли обидишь?

„Где ж достать?!. “Пастух ей важно

Отвечает: — „Вот увидишь!.. “

Вышел… К вечеру вернулся.

Мать, взглянув, кричит в тревоге: —

„Ай! в лохмотьях вся черкеска!..

„Окровавленные ноги!..

„Что с тобою приключилось?

„Кто тебя возненавидел?

„Иль с татарами ты дрался?

„Армянина ли обидел?!..

—„Я ходил к усадьбе ханской,

Отвечал ей сын, вздыхая:

„У ворот лежит собака…

„И на вид совсем не злая!

„Рви же, глупая, черкеску!-

„Стал ее ногой толкать я…-

„Как пошла кусать мне ноги

„И терзать остатки платья!..

„К счастью, люди близко были:

„Злого зверя отогнали!..

„К сыну ханскому пришел я:

„Наградить меня нельзя ли?!

„Ханский сын хохочет нагло: —

„Твой приход совсем бесцелен!

„Пес ретивый мне наскучил –

„И вчера мной был застрелен!“

„Я в ответ:— „А все ж бы надо

„Наградить!.“- „За что ж, однако?!

„Пес не мой!.. Тебя кусала

„Посторонняя собака!..»

„И ушел я пристыженный,

„Полумертвый, и без платья!

„И на ханское отродье

„Призывал небес проклятья!

„Пусть их тешит кто угодно,—

„Только мне уж не охота!

„Лучше тяжкие лишенья!

„Лучше трудная работа!..»

 

 

 

В МАЛОЙ АЗИИ.

 

На холме, в тени чинара,

Старый шейх прилег;

От полуденного жара

Странник изнемог.

В дымке зноя и в сиянье

Даль кругом нема…

Гор венчает очертанье

Белая кайма.

Созерцательно-бесстрастный,

Словно в полусне,

Внемлет шейх глубоко-властной,

Строгой тишине.

На ветвях не шелохнется

Ни единый лист…

Вдруг!.. Откуда-то несется

Резкий, наглый свист:

Холм далекий огибая,—

То во весь опор

Мчится поезд, громыхая,

К синей дымке гор.

Вздрогнул шейх, глаза сверкнули:

— „Эк летит, шайтан!

„К нам уж лапы протянули

„Гости дальных стран!

„Просвещенье груды злата

„Нам сулят они!

„Отлетают без возврата

„Вдумчивые дни!..

„Спешный труд, любостяжание

„В вихре суеты—

„Это-ль истинное знанье,

„Цель земной мечты?!

„Всех пороков самовластье,

„Без чадры стыда —

„Это-ль подвиг? Это-ль счастье?

„Истины звезда?

„О, Творец! На правоверных

„Благостно взгляни;

„ Чужеземцев лицемерных

„Дальше прогони!

„Иншалла! Нам жить не трудно

„В бедном шалаше!

„Лишь не спал бы непробудно

„Твой глагол в душе!

„Благ довольно на потребу

„Нам в родной стране!

„Лишь земля да внемлет небу

„В чуткой тишине!..“

 

 

НЕУСТРАНИМЫЙ САДРАЗАМ 1).

 

—„Меня прогнать нельзя»,— промолвил визирь шаху,

Итоги подводя делам наедине,—

„Все, что хоть не цветет, но держится при мне,

То без меня падет и станет горстью праху.

За рубежом достать еще возможно в долг.

Пока я облечен властителя доверьем;

А дома задал я труда умам и перьям,

И много лет пройдет, покуда выйдет толк.

А стоит мне уйти,— все станет горстью праху,

Все в бездну свалится: мы на ее краю»…

Но шах на визиря взглянул, как на змею-

И гордый садразам окаменел от страху.

И властелин сказал:— „Презренный раб, не лги!

Того не может быть, чтоб мощь моей державы,

Моих народов труд, плоды добра и славы—

Держались лишь тобой! Безумны ли враги?!

Холопу моему смиренны ли в угоду?!

Нет, с ними заодно ты козни строишь мне!

Какой бедой грозишь? Ужели ждать стране,

Пока украдкой ты готовишь ей невзгоду?!

Спасительных ли ждать лучей от сына тьмы?

Все глубже падать в сеть, сплетенную лукаво?!

Нет, пусть идет беда! Жива моя держава!

Не понял? Так поймешь в позорной мгле тюрьмы!..“—

Но шах был сердцем добр. Все кончилось испугом…

Но есть над смертными недремлющая власть:

Пилава жирного поев однажды всласть,

Вдруг визирь, захворал мучительным недугом,

И умер через день отечества оплот!

Он слишком жаден был— и лопнул от пилава…

Беда! Погибло все! В опасности держава…

Вельможи смущены… Тревожится народ…

Но потянулись дни спокойные за днями

Над синевою гор и золотом долин—

И позабыто все. Лишь добрый властелин

С улыбкой вспоминали порой о садразаме…

 

 

 

• Садразам — персидский первый министр.

 

 

 

ИЗ АНСАРИ.

(С персидского).

 

Вселенную создав из творческого слова,

Архангелов своих Всевышний посылал

За Персию земной, из коей пожелал

Он сотворить Себе наместника земного.

Гонцы крылатые слетали чередой, —

Но горсть ничтожная ничтожнейшего праха

Дерзала отвечать боязнью и враждой

На царственный призыв всесильного Аллаха:

Она ответила, что не по силам ей

Приблизиться к Творцу, свершить Его веленье;

Она сама себе избрала удаленье,

Затем, что близость ей опасней и страшней…

И Азраил тогда, по приказанию Бога,

Взял силой и принес на небо горсть земли…

Все ангелы никак постигнуть не могли,

Откуда у нее гордыни злой так много:

Ничтожный, жалкий прах— и с Господом самим

Заносчив так необычайно!..

Но на вопросы их один ответ был— тайна…

И всемогущий Бог на это молвил им:

— „Поистине! Лишь Мне известна тайна эта!

„Откуда ведать вам, с той перстию каков

„Союз Мой творческий, от сотворенья света

„И до конца веков?!

„Вам извинительно, естественно незнанье:

„Ведь вы— келейники, бесплотные созданья,

„Без мук сомнения, без пламени в крови!

„Вы в созерцание погружены всецело —

„И недоступны вам ни истинное дело,

„Ни тайна вечная любви!

„Но подождите лишь: над этой перстью бренной

„Проявит Царь вселенной

„Могущество Свое!

„Тогда взгляните на нее—

„И сонмы образов, различных и нежданных,

„Увидите вы в ней, желанной из желанных,

„Едва лишь вымолвить изволю Я: „Живи!..“

Из милосердия животворящей тучи

На первый прах людской, безжизненно-сыпучий,

Всевышний пролил дождь любви—

И грязь образовал, и придал очертанья,

И сердце,— храм любви, надежды и страданья,—

Из грязи вылепив, вложил он в эту грязь…

» Недоумением, пытливостью томясь,

Безмолвно ангелы глядят и херувимы,

Как стал горшечником Творец неуто­мимый

И возится в грязи усердно сорок дней,

Свершая труд неимоверный;

Как, сердце вылепив, все тщательней, нежней

То сердце гладит Он с любовью беспримерной…

И молвит ангелам Аллах:

— „Не нужно вам смотреть на прах!

„На это сердце вы взгляните:

„Неуловимые, таинственные нити

„Его со Мной соединят!

„О, если даже Я на камень брошу взгляд,—

„Вмиг сердце из него Я извлеку все­сильно,—

„И будет сердце то страданьями обильно

„И чутко к помыслам Моим!

„Настанет для него день радости великой:

„В тот день вы все, как пред владыкой,

„Преклонитесь пред ним!..“

 

 

 

ЗОЛОТЫЕ СНЫ.

 

Жил старец на скале, на страшной кру­тизне,

И людям, и страстям почти недосягаем,—

И множеством людей за то был уважаем,

Что им лишь издали был виден, да во сне.

Взойдя на пятьдесят три тысячи ступенек

С опасностью большой, какой-то человек

Однажды к помощи отшельника прибег,

Промолвив коротко и ясно: „Дай мне денег!..»

Старик был изумлен: „Забудь их, пре­зирай!

„Ко мне приходят люди за высшей благо­датью!..»

— Но тот свое: „Хотя-б ты предал их проклятью, —

„Но денег, все-таки, пожалуйста, мне дай!..»

Старик опять прервал с улыбкой сожа­ленья:

„Кто сильно любит прах, тот прахом станет сам!..“

Но тот свое: „Ты сам стремись хоть к небесам,—

„Мне ж только денег дай! Вот все мои стремленья!..»

Насмешливо тогда сказал отшельник: —„Что-ж!

„Засни, чтоб овладеть желанною игрушкой:

„Проснешься — и найдешь червонец под подушкой;

„Чем чаще будешь спать, тем больше наберешь»!..

Проситель пятьдесят три тысячи ступенек

Сбежал почти стремглав— и лег немедля спать.

Проснулся и полез он под подушку: глядь!

Червонец тут как тут!.. И стал он жить для денег.

В мечеть-ли, в баню-ли, иль просто со двора,

Чтоб высмотреть жену, в гостях поку­шать плотно,

Иль с другом поболтать,— он шел уж неохотно

• И затвердил одно:— „Мне спать давно пора!..»

Он думал:— „Я не вор, не раб труда— и дружен

„Я с высшей мудростью! Богатства моего

„Источник светел, чист: по мненью кой-кого

„Из правоверных, труд безнравствен и не нужен!

„Червонцев миллион насплю — и, как, богач,

„Начну я жизнию широко наслаждаться!

„Покуда-ж— чаще спать и чаще просы­паться!..»

Он спал, — а годы шли, неслися годы вскачь!..

Неслись— и донеслись. И завершились глупо

Для спавшего те сны, те золотые сны:

Большие сундуки червонцами полны,

Но что посеял сон, то стало жатвой… трупа!..

 

 

НА МОТЫЛЬКОВ.

 

О мелочах докладывал паша

Три дня под-ряд владыке правоверных.

От сих трудов правления непомерных

Султан устал— и молвил, чуть дыша:

— „Ты до конца доскажешь мне дорогой.

„Охотиться поедем-ка вдвоем.

„Собака есть в пашалыке твоем?»

— „Не то что пес, — алмаз четвероногий».

„О, властелин, весьма оценишь ты

„Красу и стать его породы чистой!»

Чрез миг, на свист, — кудрявый, золо­тистый,

Примчался пес отменной красоты.

Но вот и поле. Весело и бойко

То рыщет пес, то вдруг он пред ку­стом

Замрет на миг с протянутым хвостом:

Ах, загляденье просто, а не стойка!

— „Хватай, лови!..» Безумные прыжки!

Какой задор, воспламененный сразу!

Но вылетают, словно по заказу,

Не птицы, нет! Одни лишь… мотыльки…

Дрожит паша от рабского испуга…

А властелин внимательно взглянул

Ему в глаза— и только подмигнул,—

И оба сразу поняли друг друга.

 

 

 

ПО ДУШЕ.

 

Правдивый старец призван к шаху,

И властелин сказал: „Ни страху,

Корысти, яда клеветы,

Ни злых страстей не ведал ты!

Так знай: по делу и без дела

Ко мне всегда свободно, смело,

Когда ни вздумаешь, иди,

О чем захочешь,— речь веди!

Ничьею хитростью и злобой

Ты не давай себя смутить!

Тебя сумею защитить

От всех! Клянусь своей особой!»

Но визирь, дружески лукав,

Шепнул, взяв старца за рукав:

— „Коль ты мудрец,— так и не пробуй!..»

 

 

ИЗ OMAPA ХАЙЯМА.

(с персидского).

 

1.

Волшебный миг настал: природу, встав от сна,

Всю в зелень облечет красавица весна,

Душистые цветы повсюду щедро сея;

И, ослепительней десницы Моисея,

Заблещет на ветвях цветущих красота!

Как бы воскрешены дыханием Христа,

С земного лона в высь потянутся растенья,

Зазыблются они под лаской ветерка,

И очи в небесах откроют облака,

И наземь истекут слезами умиленья…

 

2.

Знаешь-ли ты, почему, —

Чуть непроглядную тьму

Утро багрянцем зальет,-

Громко, немолчно поет

Вестник рассвета, петух?

Он вразумляет, как друг!

В зеркало утра взгляни:

Кратки летучие дни!

Вот и еще отошла

Ночь твоя в бездну времен!

Ты же во тьму погружен,

В сердце неведенья сон,

В сердце неверия мгла!..

 

3.

Ты день и ночь на мир глядишь корыстным взором,

Стяжаньем осквернил крылатые мечты!

Настанет судный день, карающий позором!

Скажи, о страшном дне досель не мыслишь ты?

Подумай: миг придет— и смерть исторгнет жадно

Последний слабый вздох из бледных уст твоих!

Приди в себя! Взгляни, как время беспощадно

Повергло в прах, смело вокруг тебя других!..

 

4.

О сердце, если сбросишь ты

Оковы скорбной суеты,

Печали, с прахом сочетанной,-

Как чистый дух, покинув прах,

Парить ты будешь в небесах,

Среди лазури звездотканной!

О, как ты мучиться должно

Позора мукой непрестанной,—

Что на земле, как гость, незваный,

Ты прозябать обречено!..

 

5.

Облегчи в бедном сердце мучительный гнет

Треволнений мирских и забот;

От недоброго взора людского укрой

Все, в чем грешен бывал я порой!

На сегодня дай светлого счастья струю,—

А на завтра себя предаю

Я, мой Бог, в милосердную руку Твою!.

 

6.

Открой мне дверь: открыть ее

Здесь может, Боже, лишь Твое

Чудесно-властное веленье!

Дай путь сознанью моему:

Ты открываешь путь спасенья!

Руки не дам я никому

Из тех, поднять кто пожелает

Меня из праха суеты:

Всех смерть и тленье ожидает,

Бессмертен, Вечен только Ты!..

 

7.

Ты словно опьянен! Безумие твое

Невежественный страх пред смертию внушает—

И с отвращеньем ты глядишь в небытие!

Ведь из небытия чудесно возникает

Бессмертья ветвь, полна живительной красы!

И вечной смерти нет, исчезло навожденье,

С тех пор, как в душу мне отрадой возрожденья

Пахнуло нежное дыхание Исы 1)!

 

8.

Не спрашивай меня о том, что так превратно,

О прошлом, будущем… Жизнь — ветра дуновенье.

Считай добычею бегущее мгновенье.

К чему заботиться о том, что невозвратно?..

 

9.

Моя возлюбленная вновь

Дарит мне прежнюю любовь!

Дай Бог, чтоб дни ее сияли

Так долго, как мои печали!..

Единым взором обожгла

Мгновенными нежным,— и ушла,

Оставив счастья обаянье..

О, верю думала она:

„Свершив добро, душа сильна,

„Когда не ищет воздаянья!..»-

 

10.

Над розами еще проходят облака.

Окутывают их фатой прозрачной тени…

Все жажду сердцем я волшебным опьянений…

Не отходи ко сну! Не пробил час пока!

О, пей, душа моя! В вине сверкает пламя,

И залит небосвод багряными лучами…

 

11.

Надменным небесам брось вызов горстью пыли.

Стремись, чтобы тебя красавицы любили,—

Миг счастия лови! Ищи его в вине!.

О чем тебе молить и в чем просить прощенья?

Вернулся-ль хоть один, один, как исключенье,

Из всех, исчезнувших в неведомой стране?..

 

12.

Узор изменчивый, загадочный природы

Ты разъяснить просил и тайны бытия?

Но, чтобы правду всю поведать,— нужны годы,—

И буду краток я!

Наш мир—что марево. Чудесную картину

Подъемлет лоно вод — и, зыблясь, как туман,

Чрез миг опять она падет в свою пучину,

В бездонный океан…

 

13.

О, друг, будь весел и беспечен!

День скорби будет бесконечен—

И в сочетаньи роковом,

Сойдясь на небе голубом,

Светила встретятся лучами.

Твой прах землею, кирпичами

Мгновенно станет— и из них

Дворцы построят для других…

 

14.

В кумирне, в медрессе, во храме, в синагоге

Боятся ада все и рая страстно ждут..

Возникнуть не могло зерно такой тревоги

Лишь в сердце у того, кем правит разум строгий,

В ком тайны Вышняго нашли себе приют…

 

15.

Ныне, в безумстве любви, в безумном, безмерном волненьи

Разум утратили мы— и тонем, горим в опьяненьи,

Служим святыне вина в кумирне заветной своей!..

Ныне, сейчас, через миг, с восторженно-­сладкою дрожью,

Прах бытия отряхнув — как дух, вознесемся к подножью

Трона, где Вечность царит в сияньи нетленных лучей…

 

16.

Доколе жизнь свою ты будешь посвящать

Гордыне суетной и самообожанью,

Иль, одержим больным стремлением к познанью,

Причин небытия и бытия искать?..

Пей светлое вино! ту жизнь, что чрез мгновенье

Прервать готова смерть, идущая во след,

Любить иль понимать не стоит! цели нет! —

И лучше проводить во сне иль в опьяненьи!

 

17.

Ну да, я пью вино!.. И кто не слеп умом,

Кто истину, как я, уразумеет, —

О, тот поймет, что перед Божеством

Поступок мой значенья не имеет.

Аллах от века знал, Он знал давным давно,

Что мне, рабу Его, придется пить вино

Его лишь оскорбить я мог бы воздержаньем:

Его предвиденье явилось бы незнаньем!..

 

18.

Хайям, Хайям! твой жалкий прах

Подобен трепетной палатке!

В ней дух царит, как падишах,

Но дни его даренья кратки…

Они ведут к небытию,

Его последнему приюту…

Едва успеет он свою

Палатку бросить,- чрез минуту

Ферраши смерти прибегут

И все разрушат, все сорвут,

Чтоб средь песков пути другого

Создать разрушенное снова…

 

19.

Пусть колесо судьбы мне мира не дает;

Ну, что же! Я готов сейчас идти войною!

Пусть доброй славою бессмысленный народ

Меня не наградил!— Позор зато со мною!..

Все прочее— слова!

Вот кубок— и в вине горит рубина пламень!

Ведь у непьющего найдется голова,

А у меня найдется камень!..

 

 

• Иса— Иисус Христос.

 

 

 

 

ПРОГУЛКА ШАХА.

Персидское предание.
Посв. И. К. Савицкому.

 

Недовольный лицемерной,

Чванной челядью дворца,

И дружиной слишком верной,

И почетом без конца,—

Мудрый шах уехал в поле,

Полн стремлением одним:

К одиночеству и воле!

Конь под ним,— Аллах над ним!

Мчится шах— и время мчится…

За горою залегла

Ночь, как хищная тигрица…

Миг еще— и всюду мгла!

Вот и горы… Путь все круче,

Гуще все ночной туман,

Все чернее в небе тучи

И… все дальше Тегеран.

Чу! Звон шашек, разговоры!

Вдруг сверкнули огоньки…

Худо, если это воры,

Хуже, коль бунтовщики!

Так и есть: и вражьи руки

Под уздцы берут коня…

Мыслит шах:— „Обиды, муки,

„Смерть в мученьях ждет меня!»

Но не злость во вражьих взорах,

Лаской теплятся они:

„Ты наш гость— и ты нам дорог,

„Закуси и отдохни!..»

Глядь, пред ним пилав заветный.

И баранины кусок,

И приятный всем, запретный

Виноградный алый сок!

„Подкреплюсь на всякий случай!»—

Рассудил неглупо шах.

Ест и пьет— и грозной тучей

Не гнетет уж сердца страх.

Чу! Звучат зурна и бубны,

Льется лютни тихий звон…

„Боже, как вы дружелюбны!

„Я растроган, поражен!»—

Молвит шах, всплеснув руками.

Вражий вождь ему в ответ:

„Были-б мы бунтовщиками,—

„Да теперь уж цели нет!

„Отдыхать мы можем смело!

„В море к нам бегут ручьи:

„Вместо нас ведете дело,—

„Ты, да визири твои!..

„Грабят, бьют, неправо судят..

„Ты— прибежище воров!

„Все нам польза! Шах да будет

„Долголетен и здоров!

„К бунту медленней, но верно

„Вы готовите народ!!!!..“

Рассердился шах безмерно:

„Непочтительный урод!

„Мятежа нет и в помине:

„Всюду мир и тишина!..»

—„Верь в нее, как веришь ныне,-

„Ну, а брань твоя… смешна!..»

По извилистым оврагам

Из мятежных дебрей шах

Под конвоем едет шагом

И с повязкой на глазах…

Степь… Конвой оставил шаха…

И, сквозь утренний туман,

Отгоняя чувство страха,

Возникает Тегеран.

Но тоска владыку гложет!

„Лжет мятежник!»— он ворчит,—

„Быть не может! Быть не может!..“

Шах ворчит,— а степь молчит..

Тут смолкает и преданье —

И страницы древних книг

Не расскажут, назиданье

Как суровый шах постиг!..

Жизнь событьями другими

Трон владыки и дела,

Род его, и даже имя,—

Как песками занесла…

 

 

 

ПОДРАЖАНИЕ ПЕРСИДСКОМУ.

 

Глубокая полночь. Как тяжкие мысли,

Над морем зловещие тучи нависли—

И, словно под гнетом таинственной мглы,

Метались и глухо роптали валы.

Вдруг… Беглое пламя, чуть видное пламя

Сверкнуло в воде, заиграло с волнами —

И взор устремился с надеждою в высь,

Где кроткие звезды нежданно зажглись.

Пустыня глухая. Замученный зноем,

Объят караван был предсмертным покоем;

Все на-земь безмолвно, покорно легло…

А солнце в лазури сверкало и жгло…

Но вот, из незримого дальнего сада

Повеяли вдруг аромат и прохлада

И вольно вздохнула усталая грудь,

Надежды воскресли! Отважнее в путь!

Безмолвие. Мир онемел истомленный.

Порой будто слышался вздох затаенный,

Но гуще, все гуще росла тишина,

Зловещей, мучительной тайны полна…

И вдруг заструились волшебные звуки!

Блаженством свиданья, слезами разлуки,

Томящей любовью дышал их призыв!

И сердце заслушалось, мир позабыв!..

Средь сумрака ночи, безмолвия пустыни,

Увидел я лик светозарной богини:

Он был недоступен, волшебно-далек,

И вдаль за собою он царственно влек!

Что сталось со мной,— не пойму я, не знаю!

Садов ли волшебных отраду впиваю?

Доносится-ль райское пенье ко мне?

Звезда-ли зажглась надо мной в вышине?

 

 

 

МУРАД.

(Татарский анекдот).

 

Поглотили судно воды;

Все погибли мореходы,

Уцелел один Мурад…

Но, заброшенный волнами

На песок меж валунами,—

Он спасенью был не рад!

Ощущал он страх великий:

Вид кругом пустынный, дикий,

Ни дороги, ни жилья!

„Не найду я здесь обеда!

„Стану пищей людоеда,

„Иль добычею зверья!»

Так добрел он до пригорка

И, кругом взглянувши зорко,

Испустил невольный крик —

И вперед Мурад помчался:

Там, меж двух столбов качался

Кто-то, высунув язык…

Страх исчез! одна отрада

Льет в сознание Мурада

Упования волну!..

— „Боже“!— рек он вдохновенно:

„Прибыл раб Твой несомненно

„В просвещенную страну!..»

 

 

 

ИЗ АНСАРИ.

(С персидского).

 

Мрак ночи всесилен, затмилась луна,

Дорога в теснинах угрюма, страшна!

Нет хлеба, забыл мой бурдюк о воде!

Идти— невозможно; приюта- нигде!

С разинутой пастью дракон впереди

И лютые вражьи мечи позади!

Тьма немощных тел и усталых коней;

Ни в ком состраданья. Нет верных друзей!

Ужасное место! Как труден поход,

Коль истина жалость на нас не прольет!

О, если ты чист и одет, как дервиш,

— Терпеньем себя как щитом оградишь;

Терпенье— твой долг и завет, о Ансар,

Как букв талисмана таинственный дар!.

 

 

 

 

 

 

III.

ЛИРИЧЕСКИ Е  СТИХОТВОРЕНИЯ,  НАБРОСКИ, ЭПИГРАММЫ.

 

 

 

МОЛИТВА.

 

Что счастья утрата,

Стяжанья, и славы, и власти,—

Когда неизбежна расплата

Для сердца за жалкие страсти?!

Что близких измена,

Что греза, манившая тщетно,—

Когда средь позорного плена

Душа на любовь безответна?!

Что муки неволи,

Когда и на воле повсюду,—

И в роще, и в радостном поле, —

Не верится горнему чуду?!

Что сердца невзгоды

И суетной мысли тревоги,—

Пред вами кромешные годы

Без думы отрадной о Боге?!

Все строже и строже

Карай, истомляя борьбою!

Лишь духу дай скорбь, о мой Боже!

Дай жажду слиянья с Тобою!..

 

 

ОТЧИЗНА.

(Посвящается памяти самоотверженных).

 

Скажи, ты слышал-ли отчизны голоса?

Не те, что нам звучат средь городского шума,

Не голоса живых,— а тайные, как дума,

Как шепот, что весной вливается в леса,

Как вод излучистых чуть слышное теченье,

Как смерти чаянье, надежды утешенье,

Как первых дней весны стыдливая краса!..

Скажи, постиг-ли ты в тех голосах призывных,

Что ты— волна реки, ты— искорка в костре,

Ты— вьющийся дымок над лугом, на заре,

Созвучие в родных напевах заунывных?!

Земля— родимый прах отшедших в вечный сон!

Стихией властною проникнут, окружен,

Ты— в чешуе цепей, незримых, неразрывных

Но иго так легко, так сладко бытие!

Мечты— поток огня! В стремленьи— сколько мощи.

Ты раб заветных чар,— но эти степи, рощи,

Преданья, и любовь, и слава— все твое!

О, жить для родины! Жить, сколько Бог позволит!

О подвиге душа, о высшем счастье молить:

Когда настанет час,— погибнуть за нее!..

 

 

 

26-Е ФЕВРАЛЯ.

(Памяти Царя-Миротворца).

 

Из года в год заветный день

Мы чтим семьею, как сегодня,

И в сердце, — вестница Господня,—

Нисходит трепетная тень:

Тень возвышающей печали,

Боль созидательных скорбей!..

Над смутой жизненных зыбей

Есть нерушимые скрижали:

Начертан ясный путь на них

И долг священный всем указан,

Над жалким прахом благ земных!

Он неземною силой связан

С бессмертной памятью Того,

Чье сердце истиной горело,

Чья мысль, и скорбь, и речь, и дело—

Россия мощь и торжество!..

Событий всходы жадно косит

Времен губительная власть;

Раскрыв чудовищную пасть,

Все новых жертв забвенье просит!

Как много меркнет ярких дел,

Могучих обликов мельчает,

Едва их издали встречает

Всего непрочного удел!

Царь незабвенный! Не опасен

Тебе тот недруг роковой:

Все величавей облик Твой,

Красой невянущей прекрасен!

Растет он с кротким торжеством

В трудах преемственно-державных,

В игре событий своенравных,

В самосознании живом!..

Растет— и в смутную тревогу

Приносит мир и ясный свет,

Давая жизненный ответ,

Как на земле быть верным Богу…

Ты, стягом правды русской став,

Дал сильным кротость, смелость правым,

С проникновеньем жизни здравым

Любовь Христову сочетав!

Тобою тверд боец усталый

В неравной праведной борьбе!

Растут, прильнув душой к Тебе,

И стар, и млад, большой и малый,—

Сыны духовного Того,

Чье сердце истиной горело,

Чья мысль, и скорбь, и речь, и дело —

Poccии мощь и торжество!

 

 

 

НА НОВОГОДНЕМ  ПИРУ.

 

Вино разлито по бокалам…

Вот.. полночь медленно пробьет…

Сокрыт загадок покрывалом,

Войдет украдкой новый год!..

 

Рукопожатья, восклицанья,

И поцелуи, и цветы!

И закипят в сердцах желанья,

И вспыхнут яркие мечты!..

 

И в шуме празднества обычном,

И в пене сладкого вина,

И в блеске глаз— о счастье личном

О бренных благах мысль одна!..

 

Остановитесь! Мало-ль будней

Для этих дел, желаний, дум?!

Ужель иное непробудней

В вас усыпил веселый шум?!

 

Остановитесь! Дни лукавы!

На рубеж грядущих дней

Пред высшей Правдой будем правы,

Любя и чувствуя сильней!..

 

Сольемся все в одном желанье

Победы вечного добра,

В одном заветном упованье,—

Как искры в пламени костра!

 

Да процветет наш край родимый

Богатством знанья и труда,

И, как туман, зарей гонимый,

Да сгинет смута без следа!

 

Да крепнут силы молодые,

Наветы вражьи позабыв,

Скорбящей матери— России

Вняв сердцем ласковый призыв!

 

А нам, жрецам живого слова,

В затишье вдумчивых ночей

Дай Бог отважно и сурово

Восстать над прахом мелочей,

 

Душой постичь народный гений

И в нем созвучия будить,

К пределам горних вдохновений

Все выше, выше восходить!

 

И верить в строй, нам Богом данный,

В народ, сквозь прорезь облаков

Христовой правдой осиянный:

Он богатырь богоизбранный,

Пройдет с ней бодро в даль веков!

 

 

 

ПАСХАЛЬНЫЕ МЕЧТЫ.

 

Зеленеющее поле,

Ярко-синий небосклон,

Песнь о счастии на воле

И пасхальный перезвон.

 

Всюду запах вешних почек,

Всюду вешнее тепло!..

Лишь кой-где блестит меж кочек

Лед, как мутное стекло…

 

Из лесной косматой чащи

Прогоняют зимний сон—

Луч весны животворящий

И пасхальный перезвон.

 

Перезвону птички вторят;

Веселятся мотыльки;

И сверкают, и гуторят

Волны вскрывшейся реки.

 

Все объято сладкой дрожью,

Всюду слышится хвала,—

Словно сразу правду Божью

Вся природа поняла.

 

Песня просится из груди!..

Слезы радости бегут..

Сердце верит, что и люди

Правду Божию поймут!

 

И немолчный звон пасхальный

Сердцу внятно говорить:

„Верь! Утешится печальный,

„И голодный будет сыт!

 

„Верь! Уделом всех на свете

„Станут радостные дни!..

„Всех счастливей будут дети,

„Чьи бы ни были они!..“

 

 

 

СТАНСЫ

 

О, не ищи решенья в нерешимом,

Не омрачай души своей прекрасной

Злых сожалений черным дымом,

Туманом ревности напрасной!

 

Не нам, а ей,— любви дан клад несметный!

Преступны грусть, сомненья и укоры,

Когда восторженный ответный

Огонь зажег уста и взоры!

 

Не все-ль равно, в сокровищницу счастья

Кто больше даст любви, тепла и света,

Кем будет чаще отогрета

Душа, познавшая ненастье?!

 

Тот будет нищ, кто дар свой скупо мерит!

Обрящет душу, кто ее погубит!

Тот умирает, кто не верит,—

И только тот живет, кто любит!.

 

 

БЕРЕЗКИ ЗИМОЙ.

 

Лучезарны снежные поляны;

С тверди синей солнце льет сиянье,

И березки в белом одеянье,

Как на пир явилися на званый.

 

День-деньской они узор меняют:

На рассвете яхонтами блещут,

А к полудню в золоте трепещут,

Ввечеру багрянцем щеголяют;

 

А зажгутся звездочки ночные,

Да луна взойдет за перелеском,—

По серьгам, монистам, да подвескам

Засверкают искры голубые;

 

Небеса ль нахмурятся сурово,

Иль завоет ведьма-буря злая,—

Душегрейка-то из горностая,

Из парчи, ведь, белая панева!

 

Веселися, сколько мочи хватит,

Ветер буйный с ведьмою лохматой:

Мужиченко не уйдет из хаты,

Топора с собою не прихватит.

 

 

 

НА НОВЫЙ ГОД.

 

Ты воцаряешься над нами,

Загадок полный, новый год,-

Над подневольными сынами

Надежды, радостей, невзгод!..

 

Что потеряем, что обрящем,

В чем ложь иль правду мы найдем

В ряду событий преходящем,

Под неустанным их дождем?

 

Не все-ль равно?! В борьбе суровой

И в ложном счастье сладких нег,-

От жизни ветхой к Жизни Новой

Недолог трепетный пробег!..

 

Что хочешь, дай нам: тишь иль бури,—

Но пусть в усталые сердца

Нисходит к нам с высот лазури

Мечта о Том, в Ком нет конца!

 

И пусть событий сонм летучий

Под нею мчится чередой,—

Как проносящиеся тучи

Под незакатною звездой!..

 

 

 

НА БАЛТИЙСКОМ ПОБЕРЕЖЬЕ.

 

Tихиe всплески влюбленного моря…

Tихиe всплески, как будто лобзанья…

Ветра ночного дыханье…

Kpoткие звезды в небесном просторе!..

 

Вот.. на холмах,— там, за гладью песчаной,

Дремлют косматые сосны…

Жадно впивая их дух живоносный,

С моря плывут голубые туманы…

 

В сердце, как в мире, волшебная нега…

Весла я снял со скрипящих уключин…

В сумраке водных излучин

Движется лодка бесшумно с разбега…

Как хорошо нам с тобой на просторе!

Как далеко все земное!

Замерло все  в величавом покое!

Замерли думы, заботы и горе…

 

Весла незримые бросим, голубка,—

Весла тревоги, надежд и стремлений!

Капли священных мгновений

Выпьем душою из вечного кубка!..

 

Тише скользя над житейскою бездной,

Трепету сердца внимая,

Взглянем в ту даль, где cтихия земная

Жаждет слиянья с пучиной надзвездной!..

 

 

 

М И Р.

 

В мире нет простых явлений,

Мир— слиянье, сочетанье!

Дремлет свет в объятьях тени,

Дремлет речь во мгле молчанья!..

Сколько молний в черных тучах,

Звуков, солнцем осиянных!

Целый сонм лучей певучих

И красот благоуханных!

Перелив свирели нежной

Мы в сияньи лунном слышим,

Пьем небес простор безбрежный

И зарей багряной дышим!

В духе скрытом сколько силы,

В прахе— немощей гнетущих!

Что за жизнь таят могилы!

Сколько смерти средь живущих…

Все старо и вместе ново,

И разумно, и случайно!..

В чем-же, мир, твоя основа?

Опрозраченная-ль тайна,

Воплощенное-ли слово,—

Все в любви!.. Найти ответа

Вне ее душа не может!

В этом звуке— море света!

Он живит, связует, множит;

Им до райского рассвета,

Мощь Предвечного Поэта

Мировую песню сложит!..

 

 

 

В АЛЬБОМ Л.Ф. МАРКС.

 

Как хорошо, как жизнь полна,

Когда чужое счастье мило.

Чужой души живая сила,

Тепло, и свет, и глубина!

 

Над суетой земных желаний

И над неравенством земным,

К высотам неба голубым

Плывут струи благоуханий.

 

То благодарности мечты

Творцу за чистое слиянье

С людской семьей, за созерцанье

Неомраченной красоты.

 

В душе растет живая сила

И ею грусть побеждена…

Как хорошо, как жизнь полна

Когда чужое счастье мило…

 

 

 

ЯКОВУ ПЕТРОВИЧУ ПОЛОНСКОМУ

 

Глубокой старости не трудно,

Немудрено достичь тому,

В ком сердце дремлет непробудно,

Кто равнодушен ко всему…

 

Но кто в родимом океане

Был чуткой, трепетной волной,

В печальной тьме земных страданий

Горел любовью неземной;

 

Кто за мечты свои, за лиру,

Умел так пламенно страдать.

Того хранит на благо миpy

Сама Господня благодать!

 

Что все недуги, все морщины,

Когда струится с вещих струн

И в пору зимней годовщины

Весенний стих, могуч н юн?..

 

Когда в отце мы любим брата,

Когда журчит под снегом ключ!

Сквозь пурпур тихого заката

Блестит живой рассветный луч!

 

Тут вечность грезится невольно —

И в день рожденья твоего

Мне думать страшно, думать больно

О мнимой старости того,

 

Кто цепью светлых вдохновений

Связал с землею небеса,

Чьих лучезарных песнопений

Неувядаема краса!

 

И с каждой новой годовщиной

Тебе, как ныне, повторю:

Подольше песнью соловьиной

Славь незакатную зарю!..

 

 

 

СУМЕРКИ.

 

Мы умираем каждый час…

Мы глухи к счастью и надежде,

Грядущий день не манит нас—

И смерть пугает лишь, как прежде.

 

Живем,— а как, и для чего,—

Нам дела нет! С тупым упорством

Живем,— а все в душе мертво,

Ни капли чувства в сердце черством!

 

Боится мысли голова…

Мы мелко жадны, мелко злобны…

Не веря более в слова,

И к делу мы уж неспособны!

 

Кто правду скажет нам,— того

Мы бить каменьями не будем:

Нет!.. Просто, нам… не до него—

Мы улыбнемся и… забудем…

 

Как завещания царей,—

Любви осмеяны заветы…

Все отцвело, все песни спеты…

О, мы несчастней дикарей!

 

Жалка их вера, мысль убога,—

Но искра жизни есть!.. А мы?—

Низвергнув идолов,— и Бога

Мы потеряли в царстве тьмы.

 

Теперь умом зовут сомненье;

Насмешка— гения печать,

Благоразумие— уменье

Неправду видеть… и молчать!..

 

Нависли сумерки над нами…

Ни дня, ни ночи в небе нет..

Зальет-ли черными волнами

Все ночь? забрезжет ли рассвет?

 

Речей ли пламенных пророка

Пробудит нас живой аккорд?

Зальет-ли нас тьма диких орд

Из недр таинственных Востока?

 

Иной-ли, в меркнущей дали,

Нас недруг ждет, как зверь голодный,

Чтоб рабский ум, и труд бесплодный,

И нас,— как сор, как хлам негодный,

Стереть с лица земли?!

 

 

 

 

ДУША БОЛИТ, ДУША НЕ В СИЛАХ

 

Душа болит, душа не в силах

На крыльях радужной мечты

От шума жизни, дум унылых,

От мук бесплодных и постылых

Уйти в пределы Красоты!..

 

Призыв к безоблачному счастью,

К обманам нег, палящих кровь,

И к созерцания бесстрастью,—

Полна таинственною властью,

Клеймит презрением Любовь.

 

И душу словом укоризны

Не уставая мне смущать,

Она велит всю жизнь отчизны, —

Ее надежды, скорби, тризны,—

Переживать н воплощать,

 

Найти небесное богатство

Средь мирa немощей земных

И, равнодушья святотатство

Отринув, петь любовь и братство!..

Душа болит— и льется стих!..

 

Но не малиновкой беспечной,—

А чайкой станет песнь моя

Над бездной жизни быстротечной,

Искать и жаждать Правды вечной

Среди мгновений бытия!..

 

 

ПТИЦА.

 

Как на доброго на молодца

Да лиха беда пришла,

Тащат молодца в полицию,—

Да и ну его допрашивать,

У него как есть выпытывать:

—„Ты зачем, бродяга, шляешься?

„Чем, бродяга, ты питаешься?

„С чердаков белье воруешь ли,

„Не простое,— генеральское,

„С красной меткой, гладью вышитой?

„Часовым ли занимаешься

„Мастерством по храмам Божиим?

„Ты какого роду-племени,

„Ты каких отца и матери?

„И какой ты веры держишься?

„От кого ты ходишь по-свету:

„От себя иль от хозяина?

„У тебя тут есть ли сродственник,

„Есть ли пачпорт установленный?

„Ты отколь, какой губернии —

„И, куда тебя лохматого,

„Высылать, да поворачивать?!»

Отвечает добрый молодец

Самому вельможе-приставу,

Пучеглазому, сурьезному:

—„Я затем хожу, что негде сесть,

„А питаюсь я,— чем Бог пошлет!

„Чтоб белье я крал,— не видано!

„Я боюсь не то, что меточек,—

„А и духу енаральскаго!

„На часы на посторонние

„Не глядел: спешить мне некуда;

„Из какой пришел губернии,—

„Мне теперича не памятно!

„А держусь я веры правильной:

„Верю в Господа небесного,

„На земле боюсь полиции;

„А хожу-то, значит, по-свету,

„Я нивроде от хозяина:

„Голод— прозвище евонное!

„А хозяйка— вишь, охотушка

„Подневольная, да смертная:

„Обдышаться вольными воздухом,

„Потереться меж народишка

„Православного, крещеного!.»

„Роду-племени я знатного,

„Даже вовсе особливого:

„У других людей, как водится,

„Только парочка родителев;

„Мне— вишь, дал Господь две парочки.

„Только первая, природная,

„Больно рано что-то примерла,

„А вторая пара держится!

„Мне полштоф— родимый батюшка,

„Мать-пестунья— лепта Божия!..

„Были сродственники всякие,—

„Только ну их, скажем, к лешему!

„Человек чужой осердится,—

„Так загнет тебя по правилу,

„Иль огреет зуботычиной;

„А родной— такое выпустит

„Слово эдакое вредное,—

„Что в тебе нутро все скомкано!..

„А насчет, примерно, пачпорта

„Недохват выходит махонький:

„Издержался на цыгарочки;

„А что было там прописано,—

„Быдто вышибло из памяти!

„Да меня за энтим пачпортом

„Высылать, да поворачивать—

„Понапрасну короводиться,

„Да сводить харчи казенные!

„Ён— бумажка, тварь бездушная!

„Уж ты, ваше благородие,

„Ты доверься лучше совести!

„Вишь мое лицо открытое,

„Скрозь яво всe мысли светятся,

„Тут сфальшивить нет и способа!

„Я, как есть,- дитё безвинное!

„Уж ты, ваше пресходительство,

„ Отпуститко добра-молодца,—

„Быдто птицу поднебесную,—

„Славить всякое дыхание,

„За тебя поставить свечечку!.»

 

 

 

ЗИМНИЕ КАРТИНКИ.

 

1.

Гой ты, красавица-зимушка снежная,

Русских дружин вековая союзница,

Силушки нашей морозная кузница,

Удали нашей подруга мятежная!

 

Рдеют-ли утра огни самоцветные,

Иней-ли дымкой туманною стелется,

Пляски-ль и песни затеет метелица,—

Песни родные польются ответные!

 

Мчатся, как тученьки, ветром гонимые,

Резвые кони, залетные птенчики!

Вторят серебряным звоном бубенчики

Песни широкой про степи родимые!

 

Слава минувшего звуками светится!

Все на крылах подымают созвучия:

Девицы-ль красной лобзания жгучие,

Ведьму-ль-беду, что в дороженьке встретится!

 

Близко-ль, далёко-ль до мрака могильного,-

Кровь-то не вымерзла, сердце-то молодо!

Песня горячая— доченька холода,

Думушка племени, правдою сильного!

 

2.

Мгла, мороз и ветер дикий,

Дикий ветер-сумасброд…

Дрогнет малый и великий,

Дрогнут баре и народ.

 

Бородатые фигуры

Греют руки у костров.

Люди, улицы понуры,

И скрипят обозы дров.

 

Мозг болит и гаснут очи

От невольных, глупых слез;

Стынет кровь, дышать нет мочи,

Грудь тисками сжал мороз.

 

Хоть и знаешь, что в природе

Дан всему черед простой,—

Мысль о радостной погоде

Вздорной кажется мечтой.

 

А весны расцвет великий,

Знать, во-веки не придет!..

Мгла… Мороз и ветер дикий,

Дикий ветер- сумасброд!

 

3.

Недвижим сугробов длинный ряд,

Снежной бури смолкло завыванье;

Переливы лунного сиянья

На домах и куполах дрожат.

Ярко блещет иней; ночь морозна,

Но полна привета и красы. .

Вдалеке бессонные часы

Держат речь таинственно и грозно.

В лунном свете меркнут фонари…

Сани вдруг шмыгнут, как тень, бесшумно…

Город спит… Тиха и многодумна,

.Ночь плывет и светлой ждет зари…

Для того-ль метель угомонилась

И так чист луны лазурный путь,

Чтобы мог бездомный отдохнуть,

Чтоб любовь счастливому приснилась?!.

 

4.

Как хорошо порою зимней

Из суетливых городов

Бежать в деревню! Мирный кров

Тогда еще гостеприимный!

Тепла бесшумная волна

Спокойной- жизни; дышит лаской,

Сменив тревогу тихой сказкой,

Семьи святая старина!..

Живут поблекшие портреты,

Живут— и с сердцем говорят;

Огни погасшие горят,

И песни те звучат, что спеты!..

Зима! Безмолвный мир чудес!

И снег с оттенком синеватым.

И разрумяненный закатом

Объиндевелый старый лес,

Где скрылся заяц быстроногий,

Где щеголяют снегири

Багряным отблеском зари,

И спит медведь в своей берлоге;

Где ель в зеленой епанче

Дала пpиют клестам проворным…

А дальше— степь! Как шелком черным

Там по серебряной парче

Узор селений дальних вышит!

И чуть заметный сизый дым

Несется к сводам голубым…

Природа спит, но жизнью дышит

И сердце видит, сердце слышит

В святой красе ее одежд,

Таящих озими дыханье,

В ее загадочном молчанье—

Неуловимое слиянье

Воспоминаний и надежд!..

 

 

 

ГРЕЗЫ.

 

Тучками золотистыми,

Звездами предзакатными,

Всплесками еле -внятными,

Ласками детски-чистыми

Грезит усталое сердце мое!..

 

Взорами, истомленными

Страстию неизведанной,

Мукою заповеданной

Тенями, погруженными

В небытие!..

 

Сказкою, недошептанной

Травами полусонными;

Песнями затаенными;

Скрытою, непротоптанной

Змейкой -дорожкою в царство мое!..

 

 

 

ЭСКИЗ .

 

Очами, полными мольбы,

Они глядели друг на друга,—

Неодолимого недуга,

Любви мучительной рабы!

 

Стеной заветов и преданий

Их мир нещадно разлучал,—

Грозил бесчестьем, обещал

За искру счастья тьму страданий!

Как дальней бури смутный гнев,

Томила совесть их заране;

Мутился разум их, в тумане,

В разладе чувств оцепенев!

 

Но втихомолку цепь желаний

Ковала грешная мечта;

Немели бледные уста,

Дрожа в предчувствии лобзаний…

 

И чар таинственных рабы

Глядели молча друг на друга

Очами, полными испуга,

И состраданья, и мольбы!..

 

 

 

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ.

 

В торжественной тиши над миром ночь плыла:

Из складок мании лазурной, звездотканной

Лилися на-землю струей благоуханной

Таинственные сны, таинственная мгла…

 

Все гуще, гуще мгла, все пламенней светила

И глубже тишина… Как будто мир постиг,

Что тайна чудная свершится через миг,

Что надвигается неведомая сила…

 

И мы, как темный сад, как в небе сонм огней,

С тобой, любимая, и мы чего-то ждали

От этой тишины, от этой темной дали,

И трепета лучей, и трепета теней…

 

Вдруг, что-то вспыхнуло там, высоко над нами—

И словно съежилась подавленная мгла:

Блестящая звезда по небесам плыла

И проливала в мир сапфировое пламя.

 

Как долгий взгляд любви, огнистая струя,

Свой радостный привет кидал хорам звездным,

Медлительно плыла по темносиним безднам…

За ней следили мы, дыханье притая…

 

И видели мы в ней небес благословленье

Весне любви своей и молодым мечтам…

Померк волшебный свет,— но все виднелся нам…

 

А мгла завистливо сгущалась, тень за тенью,—

Хотела омрачить лучи ее красы,

Как чистую любовь— соблазны и обманы…

А в бездну вечности, как на-море туманы,

Беззвучно падали мгновенья и часы…

 

 

 

МУТНЫЕ ПОТОКИ ПОШЛОСТИ ВСЕДНЕВНОЙ…

 

Мутные потоки пошлости вседневной…

Смутных упований меркнущая даль…

Изредка, внезапно, вспышки силы гневной,

Да порой… былого совестно и жаль!..

 

Стыдно лжи условной, правды жаль заветной,

Жаль самообмана трепетной мечты,

Красок, омраченных жизнию бесцветной,

Звуков, заглушенных шумом суеты!..

 

В кандалах привычных нехотя иду я

Жизненной дорогой, опустив чело,

Стыд и сожаленья с гневом чередуя…

Счастье-ль обмануло?.. Сердце-ль отцвело?..

 

А кругом!.. потоки пошлости вседневной!..

Все темнеет смутных упований даль!..

Реже и слабее вспышки силы гневной;

Прошлого не стыдно, прошлого не жаль!..

 

И не жизнь, о Боже, и не сон могильный!..

О, взгляни же в душу скорбную мою!

Окрыли надежду, дай мне воли сильной!

Если жизнь,— да будет жизнь любвеобильной;

Смерть,— так смерть за правду! Смерть в честном бою!..

 

 

 

GONDELLIED.

 

Милый друг! Как с морем,— и с тобою

Ничего вперед не угадаешь!

Небо в тучах, бури ожидаешь…

Смотришь — нет и слабого прибою!..

 

Вечереет.. Вся багрянцем нужными

В полусне морская даль одета…

Миг еще— и бездна до рассвета

Прошумит в неистовстве мятежном!..

 

Ничего тут разум не поможет,

И приметы всякие обманут!

Уходи, коль страшны волны станут,—

Иль сроднись с пучиною, кто может!..

 

Все-б дышал я воздухом прибрежным,

Утопал-бы взором в этом блеске,

Все впивал-бы нежащие всплески,

По волнам носился-бы мятежным!

 

И в мечте, как море, беспредельной,

Я-б хотел, стихия мне родная,

Потонуть— и, сладко умирая,

Слышать всплески песни колыбельной!..

 

 

 

СПЛИН.

 

Тусклей становится повсюду,

Слабей движенье, свет и звуки…

Объял туман мертвящей скуки

Былую жизнь,— обломков груду!

 

Томят привязанностей цепи,

Хоть не дают и прежней боли!

Но тихо гаснет жажда воли,

Не жаждет грудь простора степи…

 

И в розах меньше аромата,

И меньше сладости в надежде..

То мир-ли стал иным, чем прежде,

Иль я не тот, кем был когда-то?

 

Уж я не лгу друзьям в угоду,

Врагам лукавыми не перечу…

Любовь улыбкой горькой встречу,

А смерть… я встречу, как свободу!..

 

 

 

ОБНОВЛЕНЬЕ.

 

Смутных мечтаний полна,

Быстро мелькнула весна;

Знойною страстью согрето,

К осени близится лето…

Осень… а там и зима,

Холод, и вьюга, и тьма!..

Странно: угрозам ненастья

Верить не хочется мне!

Жду я какого-то счастья,

Что-то поет о весне!

Но не о той, что мелькнула,

Смутных мечтаний полна!

Нет, в отдаленьи блеснула

Сердцу иная весна:

Пали соблазнов оковы,

Стихла кругом суета,

Мысли так чисты и новы

И так строга красота!

Жгучие страсти забыты,

Вдумчиво-ясен мой взор –

И предо мною открытый,

Светлый, безбрежный простор!

И на лазурном просторе

Катится жизни волна!..

Слышится вольное море,

Вечности песня слышна…

 

 

 

РАННЕЮ ВЕСНОЮ.

 

Еще зима не отошла,—

Но дышит все весною ранней:

Мир полон света и тепла,

И ветер все благоуханней,

И все прозрачней ночи мгла.

Как в сердце юном счастья грезы,

Уж забродил весенний сок

По сердцевине у березы,—

И пробуждается лесок.

Сорвав и лед, и мостик узкий,

Шумливо пенится ручей,—

И от живых его речей

В восторг приходят трясогузки,

И трели певчего дрозда

Разноголосым птичьим хорам

Еще не звонко, не с задором,

А робко вторят иногда…

И степь, и лес гостеприимный

Уж зяблик радостно воспел;

Несутся жаворонков гимны,

Как мириады звучных стрел,

Туда, в лазурь, где в море блеска

Свершают лебеди пролет..

Уж голубая перелеска

Меж прошлогодних трав цветет,—

И к чуть расцветшей сиротинке

Уже спешат издалека

Два легкокрылых мотылька,

Блестя на солнце, как снежинки…

 

О, как душа упоена

Всем этим блеском, этим пеньем!

С тоскливым, тайным нетерпеньем

Победы вешней ждет она!

Душа зеленым бредит шумом,

Ей вешний грезится убор…

Да вот и зелень! Вспыхнул взор:

В лесу безлиственном, угрюмом,

Семьею дружной в стороне

Стоят в наряде скромном— ели,

Что в дни мороза и метели

Напоминали о весне.

Среди зимы какой отрадой

Дарил их гордый, строгий вид,—

Вид жизни там, где смерть царит!..

Теперь… гляжу почти с досадой:

Хочу, чтоб роща поскорей

Листвой оделась изумрудной!..

Таков удел богатырей,

Так награжден их подвиг трудный!

Как люди,— суетна весна:

Блестя красою преходящей,—

И зелень вечную она

От взора скроет шумной чащей…

Но тот, невидимо чья грудь

Палима пламенем недуга,—

Под сенью хвой, как в доме друга,

Придет свободнее вздохнуть;

Его не клен широколистый,

Не ивы томные пленят,—

А вечной зелени смолистый,

Животворящий аромат!..

 

 

 

ИЗ СТАРОГО ДНЕВНИКА.

 

Забвенья просил я, забвенья!

И жгучего счастья мгновенья,

Мгновенья щемящей печали

Во мраке забвенья,

Одно за другим, угасали!..

 

И в сумраке все потонуло…

И сердце заснуло… Заснуло,—

Как будто не знало во-веки

Того, что заснуло

Сном смерти в живом человеке!..

 

Средь моря, безмолвного моря,

Плыву я, с судьбою не споря…

Но странно: ищу там, на грани

Безмолвного моря—

Хоть марева прежних страданий!..

 

 

ВНИМАЯ УЖАСАМ ВОЙНЫ.

Посв. А. М. Золотареву.

 

I.

Павшим героям.

 

Там, на таинственном Востоке,

Отчизны верные сыны,

Ниспал на вас огонь жестоки!

Нежданно вспыхнувшей войны.

 

Вы жертвы алчности и розни!

Средь невраждебной нам земли

Чужие, западные козни

На вас погибель навлекли.

 

И незапятнанное знамя

Подняв в синеющую твердь,

Вы, грудью встретив меч и пламя,

Свершили долг, презрели смерть.

 

Но смерть сама бессмертье славы

И вам, и родине дала:

Венчают подвиг ваш кровавый

Любовь, и память, и хвала!

 

Взор лихорадочный вперяя

Туда, в ту сказочную даль,

Вся Русь, от края и до края,—

Любовь, и трепет, и печаль.

 

Полузабытые заветы,

Полуостывшие мечты

Воскрешены и отогреты,—

Страданья пышные цветы.

 

Все, затенявшееся тучей

Лукавых будничных забот,

Денницей вспыхнуло могучей,

В одну семью сплотив народ.

 

То вашей кровию священной,

Бессмертных подвигов ценой,

Дан этот, свыше совершенный

Небесный дар земле родной.

 

Предел стихии той неведом!

В ней вдохновение труда,

В ней путь, ведущий нас к победам,

Что не померкнут никогда!

 

И за нее, в кровавом споре

Приявшим гибели стрелу,

Бойцам родным— в священном горе

Сердец взволнованное море

Поет немолчную хвалу!.

 

II.

Кошмар.

 

Надвинулись тени, китайские тени!

Свирепых, косматых толпа привидений,

Чудовищно-лютые змеи, драконы!..

И трупов навалены целые горы!..

Событий таинственно-лживых узоры,

Где ваши пределы? В чем ваши законы?

 

И стон океана, и дикие крики…

О ужас нежданный, безумный, великий!

Избиты растерзаны все христиане…

Сын Неба, властитель— развенчан, отравлен.

Нет призрака власти: рассеян, раздавлен!

Вся сила в загадочно-грозном Туане!

 

Нет, жив богдыхан, рассылает указы!

Мятежников лютых бессильны проказы!

Погиб Ли-Хунг-Чанг, а посланники живы,

Они лишь измучены страхом и пленом!..

А головы чьи там чернеют по стенам?!.

Где правда? Где вымысел грозный и лживый?.

 

Война иль мятеж?.. Пули сыплются градом,

Стихии насыщены кровью и смрадом…

Не видно во тьме, где чужие, где наши…

Вы смятении чувства, и тени, и звуки…

А чьи это руки, чьи цепкие руки

Отраву тихонько льют вы братские чаши?!.

 

Вся грудь изнывает от страха и боли..

О праведный Боже! Доколе, доколе?!.

О, если бы скрылась толпа привидений!

Проснуться-б— кошмара ужасного нету:

Бегут пред потоками властного свету

Зловещие тени, китайские тени!..

 

III.

Вести.

 

С замиранием сердечным

Все на родине следят:

Где потоком быстротечным

Русский движется отряд.

 

К нам отрадный клик победы

Мчится с дальней стороны!

Но… как знать, какие беды

Там, в грядущем, суждены?

 

Как-то встретить там сумеют

Неуспех среди борьбы?..

Клики радости немеют

Пред загадкою судьбы…

 

Ведь судьба-то прихотлива…

Нет! Не страшно! Ничего!

Как спокойно, не хвастливо

Наших ратей торжество!

 

В их вестях из темной дали

Дышит силой простота:

Взять, мол, крепость приказали,—

Через два часа взята!

 

Неудаче не ослабить

Тех бойцов: идут не мстить,

Не обманывать, не грабить,

Не насильственно крестить!

 

Им неведома тревога:

Лишних слов не говоря,

В бой стремятся, с верой в Бога,

За отчизну и Царя!..

 

Пламенеют ровным светом:

Не потешные огни!

При невзгоде мощь их в этом!

Нет! Не выдадут они!..

 

IV.

Сестрам.

 

Точно сонм лучезарных видений,

Лучезарных видений любви,—

Вы плывете к пучине волнений,

Где мечи утопают в крови!

 

Не соблазнами суетной жизни,—

Там лишь сердцем вы будете жить,

И земной, и небесной отчизне,

Все забыв, беззаветно служить!

 

О, прервать изуверскую сказку

И развеять кровавые сны!

Даровать материнскую ласку,

Без различья, всем детям войны!

 

Осеняющим ангельским крыльям,—

Этим ласкам да будет дано

Вновь спаять хоть предсмертным бессильем

Позабытого братства звено!..

 

И не страшно вам долгие ночи.

Тяжким стонам внимая, сидеть…

Будет смерть в ваши кроткие очи

То злорадно, то гневно глядеть ..

 

Вам истома зашепчет жестоко:

„Угасает светильник! Смотри:

„Как темно, как далеко-далеко

„До зари, до желанной зари!..“

 

Нет! Спаситель бессмертной рукою

Вам светильники ярко зажег,

Напоил вас водою живою

И звездою повел на Восток!

 

По ее лучезарному следу,

Там, в далекой, безрадостной мгле,

Одержите Христову победу.

Что всех ярче побед на земле!

 

И да сгинет во мраке злой гений,

Дух войны, закипевший в крови,—

Перед сонмом небесных видений,

Лучезарных видений любви!..

 

V.

В церкви.

 

Куда ни шел бы в наши дни,

Заглянешь в церковь поневоле!..

Полным-полна!.. Огни, огни…

— „Миколе, родненький, Миколе!»

……………………………

Удар короткий по плечу:

Старушка ветхая свечу

Передает рукой дрожащей —

И снова вся озарена

Лучом мольбы животворящей;

Бледна, как тень, измождена

И от земли едва видна,

Сухими шамкает губами;

В очах порой мерцает пламя…

Гляжу кругом… В часы тревог

Как близок смертным вечный Бог,

Как веет дух Его во храме!

В голубоватом фимиаме

Плывут певучими волнами

Созвучья сладостные в высь!

И словно к небу поднялись

На крыльях райских песнопений

Надежды, радости и пени!

И, с каждым словом ектеньи,

Как будто жгучие струи

Сердца сливают воедино!

Нет ни слуги, ни господина,

Никто не знатен, не убог:

У всех Единый Кроткий Бог,—

Источник светлый упованья,

И жизнь, и смерть, любовь и страх!..

Алмазы слез во всех очах

И слышны кое-где рыданья…

Молитву шепчут все уста;

Ви размахе истово-широком

Мелькает знаменье креста…

И я, охвачен тем потоком,

Забыл о мире, о себе—

И утонули душой в мольбе…

………………………………..

Сосредоточенно, не спешно

Из дома Божьего идет

Толпою вдумчивой народ.

Лишь те, чье горе неутешно,

Лежат пред образом, припав,

В слезах, лицом к холодным плитам.

Меня старушка за рукав

Берет и шепчет, задрожав:

— Должно, тоскует по убитом!

Ты сердце сколько ни лечи,—

Щемит! Подумай сам, легко-ли?..

— Ты, бабушка, свечу Николе

Подать велела?..— Две свечи

Привел поставить Царь Небесный!

Самой Невесте неневестной

Свечу затеплила одну:

За тех, кто вышел на войну,—

Так значит, Взбранной Воеводе!..

— Там у тебя есть, верно, сын?

— Три сына было, не один:

Убиты, родненький, в походе..

— Теперь убиты?!.- Нет, давно:

Еще как турку мы пугнули!

Два сына жеребий тянули,

А третий баит: „Все равно!

„Идут в солдаты все.. Я тоже,

„Сидеть мне с бабами негоже!

„Пойду за веру, за Царя!..»

Три сына!.. Три-богатыря!..

Уж как домой-то поджидала!..

……………………………………..

И в мертвецах не повидала!..

Убиты-ль? Живы-ль?.. Пролила

Я слез-то, слез!.. И все ждала!

Хоть одного бы!.. Уповала!..

Да вот пришел конец войне—

И весть принес солдатик мне

В одном бою всех трех убили!

Сам видел, как их хоронили!..

…………………………………….

И стал мне белый свет не мил!

Нечистый душу истомил!..

Бывало, так и тянет в воду…

Да был тут батюшка, к народу

Предобрый! Он и вразумил:

— „Иной, мол, бьется и хлопочет,

„Да жертвы Бог принять не хочет!

„А вот, все взял Он у тебя!

„Он испытует нас, любя!

„Не плачь! Живот свой положили

„За нашу Русь твои сыны:

„За то спасибо всей страны

„И царство Божье заслужили!

„И перед всеми ты права!..»

— Да жить на старости, мол, нечем…

— „Пустые, матушка, слова!

„Творцу-то больно мы перечим!

„Вот, нечем жить,— а все жива!»

……………………………………….

Как он сказал,— полегче стало!..

Питаюсь именем Христа —

И не обижена, сыта!

Людей-то добрых нешто мало?!

Мне милость Божия дала

Сыночков новых без числа!

За всех молюсь!..— А за кого-же

Вторую свечку теплишь ты?

…………………………………….

Тут стали вдруг ее черты

Сосредоточенней и строже:

— Да ты откуда, господин?

По православному-ль ученый?..

А кто за весь народ Крещеный

Христу ответствует один?! Ему,

Кормильцу, всех тяжеле:

Каки, вон, тучи налетели!

Беда-то нынче нелегка,

Ему сердечушко все гложет!..

………………………………

Молиться надо! Бог поможет!

Господня милость велика!..

 

VI.

На детском вечере.

 

— Случается играть вам в куклы?

— Отчего же?!

По моему, Софи, тут вовсе нет стыда!

—О, да!.. Поверьте мне, большие любят тоже!

Хоть притворяются, а есть у них всегда

Собачки, статуи, с сюрпризиками яйца…

— Ах, завтра мамочка мне привезет китайца:

Он может приседать и головой кивать…

— Ах, умоляю вас, китайца не берите!

Вы знаете? Они… умеют оживать!

— Как это оживать?! Ах, что вы говорите?!.

— Да! Уверяю вас!.. Он ночью сам встает,

К кроватке подойдет и вас ножом убьет!..

— Что-ж?! На ночь запереть могу его в комоде..

— Он хитрый! Вылезет! Вот папа мой Володе

Китайцев покупать сегодня запретил:

„Не надо,— говорит,— они народ лукавый!

„Еще убьют тебя! Ищи другой забавы!..»

— Смеетесь вы, Софи?! Он верно пошутил!

Ведь из папье-машэ!.. атласный!. Неужели

Он может вдруг ожить?!.— Ах вы мне надоели!

Я правду говорю! Мой папа, дипломат,

Ужасно занятый серьезными делами,

Вчера затрясся весь и сам сказал при маме:

„Вот, в куклы поиграл— и жизни я не рад!..“

— Постойте! Ритурнель!.. Сейчас конец антракта…

Пора бы, кажется, конфекты раздавать…

Да! Как послушаешь,— и трудно танцовать!..

— Но постараемся мы все-ж не сбиться с такта!..

 

VII.

На рынке.

 

По своему торгаш события отражает:

Стал на исходе чай,— а сахар дорожает!

 

 

 

ГОЛОСА.

 

И светлый сон обманчивой любви,

И юный пыл несбыточных мечтаний,

И властный зной мучительных желаний—

Все говорит: живи!

 

Но сон исчез. Нет радостной зари,—

И злая боль несбывшейся надежды,

Обман друзей, и наглый смех невежды,—

Все говорит: умри!

 

Нет чар любви,— есть память о любви,

Привычка есть к иронии, к мученью!

Иль без надежд поплыть мне по теченью?

Все говорит: плыви!

 

А смерть придет, безмолвья торжество,—

И о мирках, мной созданном и внешнем,

Она, дыша томлением нездешним,

Не скажет ничего!..

 

 

 

СВОРА.

 

Они вчера еще, друг с другом незнакомы,

Шли врозь,— невольники убогих дел своих…

Вдруг… человек иной, к иным путям влекомый:

Все ощетинилось— и скалит зубы вмиг!

 

Он только мимо шел!.. За что-ж, без уговору,

Без повода кипит завистливая месть?

Что опьянило их и превратило в свору?

Задетые права? Поруганная честь?

 

Нет! Просто, у него — душа, душа живая!..

„Ату его! Ату! Не нужно здесь таких!..“

И, ход убогих дел внезапно прерывая,

Сродство бездушия объединило их…

 

 

РЕПИНУ.

 

Ты сам свой высший суд…

Пушкин.

 

Любви полно мое благоговенье

Не перед славою твоей,

То вдумчивой, как стройных гимнов пенье,

То шумною, как блеск и упоенье

Весенних дней.

 

Ведь солнца луч порой необычайно

Играет ярко на стекле;

Не озарен,— алмаз незрим, как тайна.

Как много лжи, как многое случайно

Здесь, на земле!.

 

Не Божий дар, не творческие краски

В тебе дороже мне всего!

Сколь многие, за шум, утехи, ласки,—

Все продают: и правду вещей сказки,

И божество!

 

В тебе люблю я боль незримых терний,

Слезу, пролитую в тиши,

Жестокий труд, раздумье в час вечерний,

Когда закрыт речам духовной черни

Тайник души.

 

Из сердца кровь сочится каплей жгучей,

И,— мук священных торжество,—

Заблещет вдруг зарницею из тучи

Вся правда слов, и красок, и созвучий,

Как божество!..

 

 

 

РУССКАЯ ИДЕЯ.

 

Не всем постичь ее дано!

В ней мир и меч, покорность и свобода!

Она в душе могучего народа

Небесной истины зерно!

 

Едва взошло— и налетали

Потоки бед на дорогую новь!

Но побеждала вечная любовь

Не раз и бури, и метели.

 

То, не ища земных наград,

Богатыри вступали в бой неравный,

То звали мы варяжский стяг державный

Смирять бесправье и разлад.

 

В гнетущей тьме скорбей несметных

Стонал парод под игом вражьих орд;

Пред Богом раб, пред хищниками горд,

Он ждал спасенья дней заветных.

 

Чтоб собиралася земля,—

Народ, в борьбе с нечестием и ложью,

Всего себя помазаннику Божью

Вручив, стеной стал у Кремля.

 

В непререкаемом сознанья

Безбрежных прав, владеемых царем,

Царь падал ниц пред Божьим алтарем,

В мольбе, в надежде, в покаяньи!

 

И правде верные уста

Смиренных слуг, сынов любвеобильных,

Смущали гордых, просвещали сильных

Предвечной истиной Христа.

 

И знали все, и знают ныне:

В веках скорбей, страданий, славных дел

Свершается таинственный удел,—

Служенье крестное Святыне!

 

Нам мил, как брат, вчерашний враг;

Где бой кипел, мечи алели кровью,

Там через миг целительной любовью

Зажжен немеркнущий маяк.

 

Все борет мощное стремленье

Родной реки в неведомую даль…

А на душе—стыдливая печаль,

Любовь и самоотречение!

 

Душе, что братски пленена

Чужой красой, мечты чужие сладки!

В грядущем-ли таится смысл загадки?

В тебе-ль, седая старина?

 

Холодной тьме больного века

Даруют свет,— как ласка, горячи,—

Горения сердечного лучи!

В них отблеск Богочеловека!

 

С каким врагом ты вступишь в бой,

Мечта родимой, вдумчивой России?

Верна-ль себе пребудешь, дочь Мессии?

Чужую-ль власть признаешь над собой?

 

О, никогда! Что в ослепленье

Считает враг бессилием твоим,—

То юный пыл, то грез рассветных дым,

То лишь сердечное горенье!

 

Самосознания заря

Встает, горит— и в блеске мирной славы

Отчизне светит образ величавый

Родной мечтой венчанного Царя!..

 

 

 

РУССКОМУ СОБРАНИЮ.

 

В тумане смутных дней

В нелегкий путь пошли мы,

Огнем любви палимы,—

Любви к земле своей!

 

Тому, кто сердцем верен,

Не страшен сильный враг!

Да будет каждый шаг

Отважен, тверд и мерен!

 

Сплотимся лишь тесней

Вокруг родного дела,

Осветим правдой смело

Туманы смутных дней!

 

Обступим стяг священный,

Как доблестная рать!

За Русь! За нашу Мать

Поднимем кубок пенный!

 

За русский пыл в крови,

За славные преданья,

За луч самосознанья

И торжество любви!

 

 

 

НА РУБЕЖЕ.

Посв. гр. С. Д. Шереметеву.

 

Не зная устали, не зная перерыва,

Столетия бегут шумливою волной,

События в узор слагая прихотливо

И мимолетною блистая новизной.

 

И преходящий сын летучего мгновенья,

Ребенок суетный и зыбкий,— человек

Былое оттолкнуть спешит во мглу забвенья

И ждет: каких чудес нам даст грядущий век.

 

Забыл он, что дано несметное потомство

Минувшим помыслам, стремленьям и делам

Взойдет от крови кровь, вражда от вероломства,

Безвестная любовь воздвигнет пышный храм!

 

Причины множатся и творческие силы,

Минувшее— в тиши растущий великан,

И грозный шум таят безмолвные могилы!

Забвение— не смерть, а спящий океан.

 

Внезапно.. все, что мы, как дети, позабыли,—

В час воли Божьей пробудит нас от сна—

И сумрак озарят сверкающие были,

И сердцу прозвучат святые имена!

 

Как совести укор, как ласка всепрощенья,

Как маяки во тьме, они укажут нам,

Что наша сила— прах и самообольщенье!

Все— слава и любовь,— заветным именам.

 

И перед нивою, от нас посева ждущей,

Мы станем вдумчивей, с молитвой на устах,

Отборнее зерно дадим поре грядущей,

Преемственность добра засветится в мечтах…

 

Зиждительную мощь даруя нам, незримо

Творцы великих дел пребудут с нами вновь—

И с памятью о них, крылами серафима

Обвеет нас любовь, бессмертная любовь!..

 

 

 

ПАМЯТИ ГОГОЛЯ.

 

1.

Полсотни шумных лет прошло со дня утраты,

Когда глубокий взор очей твоих погас;

Но твой бессмертный дух, как прежде, жив средь нас:

Твореньями его мы сильны и богаты!

 

И счастливы мы тем, что понимать тебя

Мы, духом нищие, досель не разучились,—

Тебя, в чьем смехе нам алмазы слез светились,

С улыбкой кто корил, осмеивал любя!

 

Не эта ли любовь, не эта-ль человечность—

И сила, и краса, и памяти залог?!

Все забывается!.. Одной любви лишь Бог

Дарует эту власть, дарует эту вечность!..

 

И если дни придут, безжизненные дни,

Когда ты станешь чужд ослепшим поколеньям,—

Не будет побежден твой свет людским затменьем:

Тогда не ты умрешь! Тогда умрут они!..

 

Но нет! Да минет нас кромешная невзгода!

Да крепнет наша Русь в сознании живом,—

Чтоб повторять могли потомки с торжеством:

— „Он жив,— великий сын великого народа! “

 

2.

Сквозь видимый смех—

Незримые слезы,

И совести скорбной угрозы

Бездушию жизненной прозы,

Владычеству рабских утех!

 

Как разум сердечен,

Как сердце умно!

Любовию вещей полно,

Все чует, все видит оно —

И гений всесилен и вечен!

 

И слезы его

Со смехом не в споре:

Сливаются в творческом море!

В душе, и в далеком просторе

Сияет ему Божество!

 

И творческой тайны

Невольник и царь,

Служил ей, как витязи встарь!

России родимый алтарь

Увил он цветами Украйны.

И ныне, средь рабских утех,

В бездушии жизненной прозы,

Всесильны те вещие слезы,—

Незримые слезы

Сквозь видимый смех!..

 

 

 

Ф.И. ТЮТЧЕВ.

 

Едва касаясь праха жизни,

Он шел к заоблачной отчизне,

Душой невинен, как дитя,—

Но полон высших откровений,

Узоры будничных явлений

Лучами песен золотя.

Постиг духовный взор поэта

Загадок полную судьбу,

Добра и зла, теней и света,

Игру, слиянье и борьбу!

Привет надежды в тяжких муках

И в счастье горестный упрек —

Все воплотил он в чудных звуках!

И тихоструен их поток,

Как дуновенье ласки вешней!

Приподымает он края

Завес над тайной бытия —

И открывает мир нездешний:

Хор светлых душ в немой ночи

И демонические грозы,

Любви невянущие розы,

Неугасимые лучи!..

 

 

 

ГР. А. К. ТОЛСТОЙ.

 

Как ясный месяц из-за тучи,

Как сквозь кристалл воды текучей

Тайник златой речного дна,—

В лучах и трепете созвучий

Душа бессмертная видна!

 

Душа, не павшая к подножью

Земных кумиров, искру Божью

Не погасившая в пыли,

Земной не скованная ложью,

Но не чужая для земли!

 

О, нет! Сестра всего земного,

Лучом сияния Христова,

Любовью пламенной дыша,

Кипит— и льет живое слово

Живая русская душа!

 

Неустрашимый, неподкупный,

Речам одной любви доступный,—

Глядит поэт на дольний прах,

На мир печальный и преступный—

И грусть видна в его очах;

 

Широкодумный, человечный,—

Священный гнев иль смех беспечный

Бросая в царство суеты,—

Поэт— подвижник правды вечной

И рыцарь вечной красоты!..

 

 

 

ПАМЯТИ ВЛ. С. СОЛОВЬЕВА.

 

I.

Над могилою твоей,

Над безвременной могилой,

Что объемлет, с тайной силой,

Сиротеющих людей?

 

То связует воедино,—

Как святыня, дорога,—

Скорбь и друга, и врага,

И слугу, и господина,

 

Кротких родины сынов

С горстью пасынков лукавых;

Всех,— и правых, и неправых,

Перед правдой вещих снов!

 

С этой правдою в дорогу

Рано вышел ты, любя,—

Чтобы все вокруг тебя

Пело: „Слава в вышних Богу!»

Чтоб царил в семье людской

Мир, дыша благоволеньем,—

Над корыстным озлобленьем,

Над мятежною тоской!

 

В милой матери-отчизне

Страстно видеть жаждал ты

Мощь Христовой правоты,

Благодать нездешней жизни!

 

Ты умолк— и над твоей

Многодумною могилой

Скорбь, таинственною силой,

Освящает дух унылый

Сиротеющих людей…

 

II.

Как мрачно и холодно, холодно стало,

И как тяжело, тяжело!

Куда все исчезло, что пело, сияло

И вешней отрадой цвело?!

 

Ты, добрый из добрых, ты, милый из милых,

Ушел от врагов и друзей!..

Душа, как в бреду— и поверить не в силах

Всей правде печали своей!

 

Так явственно голос твой слышен порою

И грезится ласковый взгляд,—

Что кажется шуткою глупой и злою

Утрата… больней всех утрат!

 

И все вопрошает, в тоске ожиданья,

Душа, непокорна судьбе:

Сюда-ль ты сойдешь хоть на миг для свиданья?

Ее-ль призовешь ты к себе?

 

III.

Тебе легко! Ты отлетел туда,

В тот вечный мир, куда рвался мечтою

Из вихря зол, подъятых суетою,

От шума дней, угасших навсегда!

 

Огнистый путь свершив во мгле тумана,

Вернулся ты,— к родному солнцу луч,

Живой поток из мимолетных туч—

В родной простор и вечность океана!

 

И от скорбей, изведанных так рано,

От горьких мук служенья своего

Свободен ты, по манию Того,

Чьим Словом все полно и осияно!!.

 

Где тяжкий прах насильственных цепей?

Где боль вериг желанного страданья?!.

Восторг любви из чаши созерцанья,

Свободный дух, неутолимо пей!..

 

 

 

ДВАДЦАТЫЙ ВЕК.

 

Где вы, мелькнувшие века?

Где скрылось марево событий?

Где вы, размотанные нити

Неистощимого клубка?!

На безграничном океане

Ужель ничтожества сынам

Возможно путь найти в тумане

И не обманчивые грани

Давать мятущимся волнам?

Там, в небесах — то зорь блистанье,

То звезд полночный хоровод;

Движенье, смена, сочетание…

Здесь— трепет сердца и дыханье!

Провидя вечности сиянье,

Все мерит времени полет.

Чу, словно крыл незримых взмахи!

То новый год! То новый век!

И мы стоим в невольном страхе:

Боится тайн рожденный в пpaxе

И в прах идущий человек!

Собрат умолкнувших столетий,

Иди загадочный, цари,

И поколения бери

В свои объятья или сети!

Веди, неведомо куда:

К невыразимому страданью,

К недостижимому познанью,

К неутолимому призванью

Великодушного труда!

Томи томленьем безысходным,

Пей нашу кровь и сердце жги,

Но дух нетленный сбереги,

Чтоб и в цепях он был свободным!

Чтоб и в чаду утех земных

И в унизительных мученьях,

В надежды лживых сновиденьях,

В ошибках страсти роковых,

И отуманенные ложью,

И пригнетенные к земле,—

Мы прозревали правду Божью,

Как свет, не гаснущий во мгле!

Чтоб не иссякла человечность

Среди соблазнов и невзгод—

И, меря времени полет,

Чтоб мы над ним искали вечность

Средь пламенеющих высот.

 

 

 

ЗИМНЯЯ ДУМА.

Посв. памяти С. А. Рачинского

 

Отшумели звонкие потоки,

Отцвели цветы душистые—

И на весь простор широкий

Налегли снега пушистые.

 

То не сон простерся над землею,

То не смерть пришла суровая:

Блещет яркой белизною

Красота живая, новая…

 

Тайный шепот слышится в дубраве;

Ветви— все в алмазах инея,

И сияют в Божьей славе

Небеса глубоко-синие!

 

И не посвист гулкий в хороводе:

Зимних птиц чуть-слышно пение;

О житейском все в природе

Отлагает попечение…

 

То веленье-ль прозвучало свыше:

Позабыть услады вешние,

Даже сердцу биться тише,

Речи слушая нездешние?!

 

Час придет красе иной, бесплотной!

Всем грехам прощенье скорое…

От печали мимолетной

Исцелится сердце хворое!

 

Жизни шум, и суету, и клики

Сменит тайна созерцания,

Мир бессмертия великий,

Славословий и сияния!..

 

 

 

В «УГОЛКЕ».

Посв. К. К. Случевскому.

 

Людских семейств уютные жилища

Мне кажутся, признаться, иногда

Подобием берлоги, логовища,

Норы иль птичьего гнезда!

 

Самцы туда свою добычу тащут,

Откуда, как добыта— все равно:

Зверята ждут и клюв птенцы таращут.

Что на потребу,— не грешно!

 

Любовь к себе, о присных лишь забота!

А там, весь мир— чужая сторона!

Тут съели, там ограбили кого-то…

Благополучие— цель одна…

 

Не то— в твоем, любовью напоенном,

Обвеяном мечтами «Уголке»!

Тут— рай чужими скорбям неисцеленным,

Привет томящимся в тоске!

 

Тут собраны дары природы южной:

И виноград, и тополь, и цветы;

Здесь творчества порыв, с познаньем дружный

Дал жизнь всему, чем полон ты!

 

Уступами дорожек прихотливых

Нисходит сад к лазоревой реке.

Здесь имена певцов не сиротливых:

Нашедших дружбу в «Уголке»!

 

Куда ни глянь,— везде видны просветы

В мир созиданья, песен и труда.

Слиянье рек: рыбачьи силуэты,

И белокрылые суда,

 

И ширь лугов, и в дымке темносиней

Задумчиво раскинувшийся бор…

А вот, левей, сверкающей пустыней

Влечет к себе морской простор!..

 

Здесь мысль кипит и сердце чаще бьется,

Земли и неба действенней союз;

Кастальских вод кристалл певучий льется:

Твой вещий стих, любимец муз!

 

Здесь вечностью проникнуты, мгновенья

Звенят, поют: „Живи, полней живи

„В мерцаньи грез, сверканьи вдохновенья,

„В лучах любви!..»

 

 

 

НА ШИПКЕ ВСЕ СПОКОЙНО.

 

Давно-ль маститый вождь, отважно и достойно,

Средь исполинских мук, лишений и борьбы,

Слал Русскому Царю, без лишней похвальбы,

Короткие слова: „На Шипке все спокойно»?!

 

Летя в родной простор с вершин и диких круч,

Где кровь текла рекой за страждущего брата,

Тот голос русского богатыря-солдата

По-русски был правдив, пророчески могуч!

 

Сбылось пророчество! В Болгарии свободной

Покой, и жизнь, и мощь! Там ныне слет орлов

На пир семьи родной, под звон колоколов,

И зычный гром пальбы, и плеск толпы народной!

 

На праведной крови, над лаврами побед

Воздвигнут Божий храм! Величественно, стройно

Звучат хвалы Творцу!.. На Шипке все спокойно!

На Шипке воссиял неугасимый свет!

 

О, пусть он озарит слияньем животворным

Славянские сердца до — самой глубины!

Да не обманутся семьи родной сыны

Личиной мирною, ласкательством притворным.

 

Да не вползет во храм коварная змея,—

Во храм сознания, любви и единенья,—

Губительная рознь, и злость, и боль сомненья,

Наветов вражеских тлетворная струя!

 

Да не влетит во храм, как нетопырь нечистый,

Премудрости чужой тревожная мечта

О братстве без любви, о правда без Христа,

О счастье мнимом тех, кем презрен путь тернистый

 

Борьба не кончена! Сложнее лишь она!

Не страшен вражий меч семье бойцов могучей.

Грозит лукавый враг иною черной тучей:

Духовным натиском на наши племена!

 

Душа народная! О, сочетай же стройно

В себе незримых сил зиждительную рать,

Чтоб каждый Славянин мог жить и умирать

С сознаньем витязя: „На Шипке все спокойно!..»

 

 

ОСТАФЬЕВО *).

 

Как чувствуется здесь величие былого,

И наших мелких дней отходит суета,

И медлит низлететь к пределам шумным слова,

То робости полна, то вдумчиво-сурова,

В благоговении молитвенном мечта!

Таинственный покой в обширном доме старом.

В немой покорности воспоминаний чарам,

Здесь многосложный мир стремлений, красок, дум

Самим собою полн, презрев докучный шум.

Портреты, образа и рукописей груды

И с тысячами книг высокие шкапы,—

И знанье строгое, и барские причуды,—

Здесь гордо в тишину укрылись от толпы…

Иконы Запада: сквозь луч небесный зрима

Земная чувственность языческого Рима.

Иконы древние Царьграда: как строга

В них вера сумрачной, растленной Византии!

Вся— покаянье, страх перед судом Meсcии,

Гнев, движимый на жизнь,— на лютого врага!..

Но вот— родная Русь: глядят святые лики

Спокойней, благостней; смятенной скорби нет!

Так молодой народ, могучий и великий,

Уверовал в Того, Кто показал нам свет.

Вновь Запад, кажется? Нет, лишь его одежды:

Со стен просторных зал вельможи и цари

Глядят, безмолвные! Там века два иль три

Могущества, добра, и славы, и надежды…

Чу… кажется, шаги… и словно голоса,

Не слышанные мной,— но странно так знакомы!

В предчувствии, что вот,— начнутся чудеса, —

Вдруг сердце замерло от сладостной истомы!

Дверь приотворена… Объята полутьмой

Аллея старых лип… Мелькают силуэты…

О, чудо! Там сошлись почившие поэты:

Жуковский, Вяземский… сам Пушкин! Боже мой!

Я слышу смех его,— смех, детски беззаботный,

В ответ на ласковый упрек Карамзина…

Но миг— исчезло все… Прохлада. Тишина.

Очарованьем грез, как светлый дух бесплотный,

Души коснулась ты, святая старина!..

Но мы— рабы земли, мы данники земного,

И самый прах того, что отнял рок сурово,

Мы жаждем сохранить иль оживить мечтой!

Всхожу по лестнице, и узкой, и крутой,

В заветный уголок, в священную обитель,

Где муз был некогда излюбленный приют,

Слагалась тайно песнь, и вдохновенный труд

Царил,— высоких дум источник и властитель.

О, сколько собрано заботливой рукой,

С любовью вдумчивой, реликвий драгоценных!

Кругом— все вещи их! Портреты незабвенных…

Одежда Пушкина! С тревогой и тоской

Гляжу: прострелена! Прострелена Дантесом!..

А в окна светится пылающий закат,

Прощальные лучи бросая в томный сад

И ниву золотя, охваченную лесом…

……………………………………………

……………………………………………

О, как созвучна ты, родная красота,

С речами тайными заветного былого!

И медлит низлететь к пределам шумным слова,

Объята робостью, загадочно-сурова,

В благоговении молитвенном мечта!..

 

 

*) Историческое подмосковное имение поэта князя П. А. Вяземского

 

 

 

СТАНСЫ ГР. А. А. ГОЛЕНИЩЕВУ- КУТУЗОВУ.

 

Не знаю… Бог весть, почему,

Здесь, убаюканный Украйной,

Влеком невольно, силой тайной,

Я к песнопенью твоему!

 

Не потому-ль, что здесь природа,

Как стих твой, царственно-честна?!

Что за лазурь и глубина

И необъятность небосвода!

 

Как томны вербы над водой!

Как нежен плеск волны влюбленной!

Как сладок воздух, упоенный

Левкоем, розой, резедой!

 

А солнца жгучие лобзанья!

А золотые волны нив!

В саду росистом перелив

Потоков лунного сиянья!

 

Зарницы в меркнущей дали!

Как просто все и вместе пышно!

Во всем биенье сердца слышно

Творцу молящейся земли!

 

И дух, плененный этим раем,

Глубоко чувствует сродство

Природы щедрой и… того,

В чем ты, певец, неподражаем:

 

И звуков дивной чистоты,

И мощи творчества свободной,

И горней думы благородной,

Которой весь обвеян ты!..

 

 

июль 1903 г.    Хутор Вернигоровщина.

 

 

 

МОЙ ХУТОР.

Посв. памяти моего отца, Л. Н. Величко.

 

Под сенью вековых развесистыми дубов

Весь тонет в зелени, в благоуханьях сада,

Дом незатейливый, семьи старинный кров.

Высоких дум полна в нем тихая отрада.

 

Четыре века здесь казацкий крепкий род

Жил в гордой простоте,— и пред нечестьем сильным

Не преклонялся он, был тверд в часы невзгод,

К теснимым жизнию бывал любвеобильным.

 

За веру правую, за родину свою

Свершать кровавый долг бестрепетно шли деды.

Их голос властен был в крушительном бою,

Был тих при дележе, на празднествах победы.

 

А воцарялся мир над золотом степей —

И песни радостно сливалися с работой:

Без гнета власть была, и рабство без цепей,

И строгость мудрою освящена заботой.

 

Портреты дорогих: как явственны черты

Спокойно-сильных душ, как дышат эти лица

Свободой от тревог, от праха суеты!

В углах упрямых губ улыбка чуть змеится.

 

И кажется, что все досель подвластно им:

И этот старый дом, зеркальный пруд огромный,

И усыпальница под дубом вековым,

И нивы, и леса, и яркий луг поемный;

 

Все словно говорит, — и шелестом ветвей,

И тихим плеском вод, и ветра дуновеньем,

И шорохом ночным: „внемли! благоговей!

„Не обезличивай души тупым забвеньем!»

 

„Пусть величавою обвеет простотой

„Тебя былое здесь— и зачерпнешь надолго

„Покоя мощного, и радостной мечтой

Осветишь трудный путь свершаемого долга…»

 

Я внемлю тем речам, задумчиво грустя;

Шумихи новых дней смолкают без значенья…

Мне кажется, что вновь я малое дитя,

Вновь жажду помощи, любви и поученья…

 

Вот памятная мне скамейка у крыльца.

Весенний вечер тих… Листвой трепещет тополь…

И сердце детское мне жжет рассказ отца

Про осажденный Севастополь…

 

 

12 июля 1903 г.

Хутор Вернигоровщина.

 

 

 

СОВРЕМЕННЫЕ СИЛУЭТЫ

 

1. Интеллигент.

 

В деревне крепостник, в столице либерал,

Пред молодежью— Брут, с начальством— кто угодно,

Меняя облик свой развязно и свободно,

В душе— воинственный, но штатский генерал;

 

Мятежник и лакей, зачинщик и предатель,

И строгий моралист, и друг нестрогих дам,

Пред иностранцами— низкопоклонный хам,

Немножко бюрократ, при случае— писатель…

 

Вниманьем высших сфер всегда готов хвастнуть,

Узнать иль сочинить причудливо и быстро

Нелепейший рассказ про нового министра:

Отставку предсказать, на взятку намекнуть.

 

Статьи писателей, партийно знаменитых,

В журналах он велит разрезывать слуге;

С дельцами темными на дружеской ноге;

В гостиных говорит.. о прерафаэлитах;

 

Не прочь и пошуметь о правда, о труде

Он с демагогами, пируя у Донона;

То вкрадчивый, как мышь, то гордый, как Юнона,

Во всем участвует, присутствует везде.

 

Влеком к пособиям, отличиям и лентам,

Хищеньем кормится и биржевой игрой,

Снимает пеночки!.. И этакий герой,

Увы, считается у нас интеллигентом!..

 

II.

Последний крик.

 

Он к делу вовсе не пригоден,

Но тем он горд, что очень моден;

Он на-яву всегда привык

Стремиться, высунув язык,

Туда, где шум, раздача премий,

И декадентских эпидемий,

И новизны „последний крик»;

Во сне покорен той же силе:

То видит он автомобили,

То звуков, красок, чувств хаос,

То ржут и прыгают атлеты,

То Боборыкина портреты

Средь синих роз, лиловых кос;

То босяком переодетый,

Отнюдь не чувствуя стыда,

Он сам, восторженный, воспетый,

Идет неведомо куда…

 

III.

Последыш.

 

Манеры тонкие и все, как надо быть!

Он— депутат в душе, смесь Мирабо с нахалом,

Но изредка томим смущением немалым:

Газеты и кружки велят быть либералом,

А крепостничества натуре не забыть.

 

IV.

Земледелец.

 

В своем хозяйстве прогорев

И второпях мундир надев,

Он о хозяйстве начал врать:

Он учит, как… не прогорать.

 

V.

Style russe.

 

Он бодро шел на подвиг чести;

Кабак попался на пути.

Зашел… Ну, как тут не зайти?!

Кажинный раз на ефтом месте!..

 

VI.

Братство.

 

Чудесный был пикник!.. Чарующий ландшафт!..

Кричали, бегали и пили брудершафт…

А пасшиеся там невдалеке скоты

Дивились: как легко все пьют у нас „на ты“.

 

VII.

Облик.

 

Кто это с львиною, кудрявой

И вдохновенной головой?

Трибун? Поэт, венчанный славой?

— Нет! Наглый заяц биржевой…

 

VIII.

Мы.

 

Мы— сгнивший Запад, мы— Восток, Ленивый, лживый и суровый…

Мы, без сомнения, махровый,

Но странно пахнущий цветок…

 

IX.

Теплохладный.

 

Не лезет в Бруты он и не стремится в Муции!

Степенный бюрократ, — из духа подражания,

Иль рабской жадности,— он склонен к революции,

Но… с сохраненьем содержания!..

 

X.

Духовный брак.

 

Попавши на журфикс к еврейскому барону,

Тщеславный публицист и гордый бюрократ

Вдруг стали морщиться, покорные закону

Взаимной зависти, вперив друг в друга взгляд.

 

Чиновник был рабом весьма опасной страсти

Он прозу и стишки писал изподтишка,

А публицист хотел почета, денег, власти…

Обоих мучила досада и тоска…

 

С улыбкой злобною, друг друга, как собаки,

Пошли „обнюхивать», готовы зарычать,—

Но… „провидение» со звездами на фраке,—

Барон „своих людей» умеет выручать!

 

По манию жезла волшебника-барона,

Настал желанный мир, конец лихой беде!

Украшен публицист крестишком Легиона,

Стал бюрократ писать успешно кое-где.

 

Соперники сошлись, вступили в брак духовно,

И есть уже приплод у новой сей семьи!

То народился тип, строчащий безусловно

С доходной бойкостью бумаги и статьи!..

 

XI.

Идеалист.

 

Балтийцы, польские магнаты,

Армяне, финны и буряты,

И весь израильский народ—

Предмет „святых» его забот.

 

Он их слуга, наемник, пленник.

Он втайне-ль сам иноплеменник,

Иль по призванию холоп,

Иль сбитый с толку медный лоб?

 

К банкирским близок он конторам!

Патриотизм клеймя позором,

Пуская в ход высокий тон,—

Делец искусный сей Катон:

 

Живя стяжанием нечистым,

Либерализма лицедей

В глазах неопытных людей

Сумел прослыть… идеалистом!..

 

 

 

ИЗ ДНЕВНИКА.

 

Далеко куда-то отошли

Дни весны, мечтами осиянной;

Потонуло прошлое в туманной,

Безнадежно меркнущей дали.

 

Ярких слов таинственные чары,

Знойных чувств обманчивая власть —

Все прошло!.. Лишь ты, былая страсть,

Ты со мной, дней юных спутник старый!

 

В вещей жажде правды на земле,

Сколько ты кумиров развенчала!

Сколько лжи мучительной встречала

На знаменах, в брани и в хвале!

 

Все грустней, все вдумчивей и строже

Взор твоих заплаканных очей!

Уж тебе не грозен суд ничей…

С каждым днем святая боль дороже…

 

Далеко куда-то отошли

Дни весны!.. Нет грез, но нет и страха!

И как-будто легче узы праха,

Ярче свет, немеркнущий вдали!..

 

 

 

К МУЗЕ.

 

Ты не лукавила со мною,

Ты другом, братом и сестрою

Сироми стала…

Т. Шевченко.

 

Ты не лукавила со мной,

Моя задумчивая Муза,

Когда для Вечного союза

Меня позвала за собой!

 

Я жаждал счастья, женской ласки,

Рукоплесканий и побед…

То юных дней моих рассвет

Едва мерцал в тумане сказки!..

 

Вперед меня, чаруя, влек

Надежд лукавых пламень зыбкий…

Безмолвна, с грустною улыбкой

Явилась ты в мой уголок—

 

И, в тайники души смятенной

Взглянув, промолвила:— „Ты мой!

„Забудь и сладостный покой,

„И обольщенья жизни бренной!

 

„Иди за мной! На все иди

„И жертв не мерь житейской мерой!

„В Любовь небесную уверуй—

„И от земли наград не жди.

 

„Тебя средь жизненной дороги

„Покинут лучшие друзья!..

„В земной любви душа твоя

„Найдет оковы и тревоги;

 

„И, зыбля капища столпы

„И зерна правды в мире сея,

„Пожнешь ты злобу фарисея

„И равнодушие толпы!..

 

„Но я с тобою неразлучна,—

„Твой друг, светильник, божество!

„Во мне забвение всего,

„Что сердцу больно иль докучно!

 

„Иные дам тебе мечты,

„Иное счастье и страданье,

„И вечной Правды созерцанье,

„И созерцанье Красоты!

 

„Хор дум и звуков величавый

„Душою чуткою лови!

„Единый миг моей любви—

„Отрадней счастья, ярче славы!..“

 

 

 

 

IV.

ПОЭМЫ И ДРАМАТИЧЕСКИЕ

ПРОИЗВЕДЕНИЯ.

 

 

 

 

 

 

ГУСЛИ ПРАВДЫ*).

(Киевская сказка).

Посв. В. М. Черданцеву.

 

 

1.

На пир честной весь Киев стольный

Владимир-солнышко созвал,—

Да лишь братину в руки взял, —

Поник челом в тоске невольной…

 

2.

Бояре, витязи, семья,

Сама Опраксия-княгиня,

Ставер, Путята и Добрыня,

И старый Муромец-Илья,—

 

3.

При виде тяжкой скорби княжей,

Словца не спустят с языка

И только пьют изподтишка

Стопу-другую… Стихли даже

 

 

4.

В смущенья гости дальних стран:

И королевич юный фряжский,

И викинг Свен, храбрец варяжский,

И тупорылый старый хан.

 

5.

Алеша, бабий пересмешник,

Попович родом, сердцем— вор,

Вступает с князем в разговор,

Как пустомеля и потешник:

 

6.

— „Ай, солнце наше, ободрись!

„Коль есть вино, молчанье— пытка!

„А как притихли все! Гляди-тко!..“

И молвит князь Алеше:— „Брысь!..»

 

7.

Потом, подъемля взор лучистый,

Он держит речь своим гостям:

—„По городам, по волостям—

„Везде у нас дела нечисты!

 

8.

„Я нынче всюду был… На свет

„Не вовсе дурнем я родился,—

„А правды… так и не добился!

„Ее нигде как-будто нет!

 

9.

„Где волостель да воевода,—

„Там притесненья, перебор!

„А года за три до сих пор

„Нет даней — выходов с народа!

 

10.

„Судья рвет с нищего суму,

„Чернец позорит церковь Божью!..

„Да что!.. Мой терем дышит ложью!

„Мой взор встречает всюду тьму!

 

11.

„Вопросам тяжким нет решенья!

„Мне пир не в пир, когда в конец

„Измучен я!.. Тяжел венец,

„Постыло мне мое княженье!..

 

12.

„Пред  Господом ответчик я—

„И жить негоже мне беспечно!..»

Молчит весь двор…— „Оно конечно!»—

Мычит лишь Муромец-Илья…

 

13.

— „А вот у нас, в Тмутаракани,—

„Так никаких вопросов нет!»—

Добавил хан!—„И тьма, и свет,

„И ум, и власть, и правда— в хане!

 

14.

„Кто недоволен,— тот молчи!

„Хвале молчанье— не помеха!..»

И затряслись на нем от смеха

Тюрбан и складки епанчи.

 

15.

Младой Алеша, хану вторя,

Смеется:—„Ох, ты, гой еси

„Наш князь! Прикажешь,— на Руси

„И вовсе выведется горе!

 

16.

„С чего ты взял, что правды нет?!!„ —

„Уж чья-бы телочка мычала,—

„Твоя-бы телочка молчала! “

Промолвил князь ему в ответ

 

17.

И продолжал:— „Кого тут,— Русь-ли,

„Меня-ль винить?!. Не разберу!..

„Но не до скорби на пиру!

„Эй! Гусляры! Скорей за гусли!..»

 

18.

И вдруг… в дверях переполох—

И, гридней, отроков толкая,

Бранясь, кривляясь, причитая,

Незваный входит скоморох.

 

19.

Из-под мохнатой, бурой шапки

Спадает рыжий сноп волос;

Не видно глаз, отрезан нос,

Отвисли уши, словно тряпки;

 

20.

В лохмотья пестрые одет,

Вооружен большой клюкою;

На ленте гусли за спиною…

Видать, что малый видел свет!

 

21.

И сам, как есть урод-уродом:

Косно язычен, грязен, хил,—

А вишь! Себя не осрамил

Он перед князем и народом!

 

22.

Кладет по писаному крест,

Щапливой поступью подходит

И по ученому заводить

Он речь:— „К тебе из дальних мест

 

23.

„Пришел я, князь, узнав, что всюду,

„Наперекор самой судьбе,

„Ты правды ищешь! Я тебе,

„Коль хочешь ты,— ее добуду.

 

24.

„Мне только стоит заиграть!

„Ты видишь, княже, гусли эти?.!

„Давно… жил праведник на свете;

„Не лгал, не смел чужого брать,

 

25.

„В пустыне пост держал суровый,

„Был кроток сердцем и убог;

„А смерть пришла,— покорно лег

„Он в самодельный гроб кедровый—

 

26.

„И,— друг небес, краса земли,—

„Почил навек в своей пещере…

„Но прах его, должно быть, звери

„Открыли там— и унесли…

 

27.

„И развалился гроб кедровый…

„На гусли я дощечку взял,

„Приделал струны… заиграл—

„И целый мир открыл я новый!

 

28.

„Где скрылся ключ подземных вод,

„Где руды ценные и клады,

„Что молвят звери, птицы, гады,

„Что звездный молвит хоровод,—

 

 

29.

„Все, тайны полное в природе,—

„Степную тишь, морской бурун,—-

„Все понял я, ряд вещих струн

„Перебирая на свободе!..»

 

30.

— „А ты поведай,— князь прервал,—

„С людьми до правды ты добрался?..»

Гусляр тут малость позамялся:

— „Играть никто мне не давал!!.

 

31.

„В одном селении, однако,

„Я раз попробовал…»— „И что-ж?!.»

— „Там правда стала невтерпеж—

„И поднялась такая драка,

 

32.

„Что я от этих дикарей

„Бежать немедленно пустился?!.

„С тех пор, куда-б я ни явился,—

„Все гонят вон меня скорей!..

 

33.

„Забрел я как-то ненароком

„В благочестивейший Царьград:

„Ну… просто жизни был не рад!

„Избег погибели утеком!..

 

34.

„За мной гнались пятнадцать дней

„Гетеры, латники, монахи!..

„И удалился в диком страхе

„Я в глубь неведомых степей.

 

35.

„Я их до гроба не забуду!

„Там хан до правды не дорос!

„Он, взял да мне отрезал нос:

„Не суй, мол, носа ты повсюду!..»

 

.36.

Смеясь захлопал, как дитя,

В ладоши хан Тмутараканский;

— „Вот это истинно по-хански!

„Вот этот правит не шутя!»‘

 

37.

Захохотали все: как видно,

Жестокость эта понутру

Пришлася целому двору…

И князю стало… как-то стыдно.

 

38.

— „Смеясь над горем гусляра,

„Вы все подобны злым старухам!

„Вина!..» Гусляр единым духом

Братину выпил в три ведра—

 

39.

И продолжал: „Спасибо, княже!

„Пошли Господь на много лет

„Тебе и радость, и совет,

„И одоленье силы вражей!..

 

40.

„Увы! без носа убежав

„От хана в темный бор, в болото,

„Я сел— и чувствую, что кто-то

„Меня хватает за рукав;

 

41.

„Гляжу: девчоночка слепая,

„Годков, примерно, десяти.

„Я изнемог,— она-ж идти

„Велит, мольбам не уступая!

 

42.

„Немой приказ ее могуч!

„Слепые буркалы таращит,

„Не говорит,— а прямо тащит

„По дебрям чащ и горных круч.

 

43.

„В ручонке— сила кожемяки!

„Неробки детские шаги!

„В пути не видно ей ни зги,—

„Зато чутье!.. Как у собаки!..

 

44.

„Не отдыхая, до утра

„Так шел я, путник подневольный

„И вдруг! О чудо! Киев стольный

„И лента синяя Днепра!

 

45.

„В челнок со мной девчонка влезла…

„Плывем… Не к Лысой-ли горе?!.

„Но нет!.. Сюда! В твоем дворе,

„Захохотав, она исчезла…

 

46.

„Девчонка та— судьба моя!

„Благодаря такому чуду,

„К тому, кто ищет правды всюду,

„Попал скорей, чем думал я!..

 

47.

„В дому-ль изменники, на Русь-ли

„Лукавый враг идет войной,

„Иль овладеть твой казной

„Стремится вор,— все скажут гусли!

 

48.

„Блюдут-ли всякое твое

„Веленье ревностные слуги?

„И что на сердце у супруги?

„В лесу где прячется зверье?

 

49.

„Кто мыслью грешен иль невинен?

„Казнить иль миловать кого?..

„Да где тут?!! Перечень всего,

„Что ты узнаешь,— быль бы длинен!

 

50.

„Ну… словом: стоить заиграть —

„И правда сразу обнажится!

„И будет не к чему стремиться,

„И будет нечего желать!..»

 

51.

Так молвил он— и ждет решенья…

Княжому пышному двору

Пришлась та речь не понутру:

Алеша бледен от смущенья,

 

52.

Княгиня в страхе замерла…

И, словно малые ребята,

Дрожат Добрыня и Путята;

Илья мычит:— „Вот так дела!..

 

53.

Внезапно стали пучеглазы

И королевич, и варяг,

И рожи строит, как дурак,

Тмутараканский хан чумазый…

 

54.

И горожане (в терему

Сидел почти весь Киев стольный)—

И те как-будто недовольны…

И жутко князю самому!

 

55.

Никак не может он решиться;

Недвижен, сумрачен сидит

И с расстановкою твердит:

—„Гм… будет не к чему стремиться!. »

 

56.

Подумав, молвит гусляру

Владимир-солнышко:— „Дай гусли!

„Не знаю, сам играть возьмусь ли,

„Твою-ль послушаю игру!..

 

57.

„Давай! Вот так!.. Эге! Не крепки!

„Недолго век им доживать!!!»

— И скомороха по-лбу—хвать! —

И разлетелись гусли в щепки,

 

58.

И струны взвизгнули!.. Смеясь,

Увидев ужас и тревогу

Своих гостей:— „Однако, много

„Здесь правды скрыто!»— молвил князь:

 

 

59.

— „А ты, гусляр, немножко боли

„Снеси за правду! Не дано

„Нам сразу все познать: оно,

„Как-будто, против Божьей воли!

 

60.

„К чему тогда богатыри,

„И власть князей, и труд народа,

„И думы творческой свобода,

„И жажда вечная зари?!

 

61.

„Не вспоминай, гусляр, о чуде,

„Удар сегодняшний забудь,

„Живи здесь, нашим гостем будь!

„Щедра природа здесь и люди!

 

62.

„А нынче как весна цветет!

„С какою силой небывалой!

„Тут, с Божьей помощью, пожалуй,

„И нос твой снова отрастет!..“

 

 

*) Эта легенда имеется и в Германии, где связана с именем Карла Великого, и на Востоке.            Авт.

 

 

 

РИМСКАЯ ЛЕГЕНДА.

Посв. П. В. Жуковскому.

 

1.

Святой Франциск, чья кроткая душа

Блистала чистотой, как вечный снег нагорный,

Чья пламенная речь, любовию дыша,

Лилася, как поток целебный, чудотворный;

Пред чьими взорами— лучами доброты—

Рассеивалась тьма, навеянная гневом,

Пред чьим восторженным, молитвенным напевом

Смолкали хоры птиц, дрожали мирт листы

И в умилении склонялися цветы,—

Святой Франциск знал тяжкие мгновенья…

Соблазны суеты и плоти вожделенья

И злой гордыни дух любовью победив,

Он, мощный, вдруг слабел… Таинственный прилив

Неотразимого и жгучего сомненья

Внезапно порывал высоких мыслей звенья

И глухо рокотал в душевных тайниках,

Как еле-внятный гром в далеких облаках,

Как змей зловещее шипенье!..

Вначале вкрадчивый и смутный как мечта,

Но вскоре дерзостью дыша необычайной,

Все громче говорил Франциску голос тайный:

—„Где благость Божия? В чем истина Христа?

„Земля— не Божий храм! По прихоти случайной

„Слепых и темных сил весь этот мир возник:

„В нем нет Того, Кому молиться ты привык,

„Не все то истинно, что разуму привычно!

„Все здесь изменчиво и вместе безразлично!

„Ужель не видишь ты, что жизнь, вся жизнь— борьба?

„В ней правый падает, а торжествует сильный!

„Над миром царствует не Бог любвеобильный,

„А равнодушная судьба!..»

И в ужасе Франциск молил:— „О, Боже правый!

„Дай мне в душе найти спасительный ответ!

„Дай руку помощи— и да бежит лукавый,

„Пусть мой духовный взор увидит райский свет!..“

Но голос продолжал: — „Зачем ты лицемеришь?!

„Ты в этот светлый рай порой лишь сердцем веришь,—

„Но разум твой не слеп! Внимателен и строг,

„Он видит, что везде повелевает злоба,

„Что справедливости не ведает твой Бог

„Ни здесь, в долине слез, ни за пределом гроба!

„Ведь сам Спаситель твой храненье райских врат

„Вручил не тем, чей дух невинен был и свят,

„А грешнику-Петру, отрекшемуся трижды!

„Не Он-ли говорил: Я вечный храм созижду

„На камне — на Петре!?. За что почет Петру

„И пред безгрешными такое предпочтенье?!

„О чем пещись тогда?! Зачем служить добру?! “

Так голос говорил— и все росло сомненье,

Все больше мучило в полночной тишине,

В уединении усталый дух Франциска.

Но гасли сонмы звезд в лазурной вышине,

И пробуждался мир, и было утро близко…

Тогда, стерев с очей следы горючих слез,

Он шел к ученикам, спокойный и веселый,

Чтоб не узнал никто, какой он крест тяжелый,

Какие жгучие страданья перенес.

А наступала ночь— и снова до рассвета

Сносил он пытку дум, вопросов без ответа…

И разум померкал, и холодила кровь,

И робко теплилась в душе одна любовь…

 

2.

Усталый мир почит в объятьях дымки сизой,

И ночь безмолвная сияла звездной ризой,

Как-бы молясь Творцу за отошедший день…

В шатер Франциска вдруг проникла чья-то тень—

И праведник узнал… барона Джироламо.

Затрепетал Франциск: пред ним стоял злодей, Клятвопреступник, тать, враг Бога и людей,

Купавшийся в крови, и на святыню храма

Дерзавший простирать кощунственную длань…

Теперь… с немой мольбой и трепетный, как лань,

Стоял сын адской тьмы… Стоял и ждал ответа…

Но омрачился вдруг Франциск, источник света:

Простить? Того простить, кто сам непримирим?

Кто будет хохотать потом над данной клятвой?

С толпой разбойников кто за кровавой жатвой

Ворвется вновь, как зверь, в священный, вечный Рим?

Кто был он? Раб страстей иль изверг лицемерный?!

Не раз, влечением внезапным обуян,

Он в горы Умбрии, покинув ратный стан,

К Франциску приходил с надеждой суеверной

И страстно каялся, припав к его ногам,

Под бременем грехов изнемогая, плача…

Молил, как молятся язычники богам:

Отпустятся грехи— не сдобровать врагам!

В бою победа ждет и в грабеже удача!

Благословение Франциска— талисман:

Оно и тучи стрел рассеет, как туман,

Пред ним бессилен глаз недобрый.— jettatura!..

Кощунство гнусное!.. Бессмысленный обман!..

Отшельник побледнел и сдвинул брови хмуро;

В жилище кротости,— в измученной груди

Вскипело жгучею волной негодованье,

И молвил он, едва переводя дыханье;

— „Уйди!»

 

3.

Где пламенной любви предела нет и меры,—

Превыше разума восходит солнце веры…

Кто призван ближнего спасать от ярых бурь,—

Провидит сквозь туман безбрежную лазурь

И рвется от земли к надзвездному пределу:

Владыка дум своих,— кто сердцем служит делу:

Как ясная заря таинственную ночь,—

Небесная любовь всесильно гонит прочь

Из тайников души коварные сомненья…

Прошло немало дней. Как вестник обновленья,

Восторженный пророк, смиренный пилигрим,

С толпами шествовал Франциск в великий Рим.

Вот Рим, гробница дел, и славных, и позорных,

Неведомых судеб грядущих колыбель,

Гнездо язычества, спасения купель!..

Вот замки грозные баронов непокорных,

Германца жадного воинственных друзей;

Вот термы древние, руины, акведуки

И, весь в развалинах, гигантский Коллизей,

Арена диких зверств, алтарь священной муки!..

Величье пало в прах, гонитель изнемог—

И веру кроткую венчал победой Бог!

Над силой павшею и славой преходящей,

Как символ вечности, встал крест животворящий.

Несется мирный звон, величественный звон,

Тревожа призраки языческой столицы—

И сына варваров, и правнука волчицы

Он в храмы Божие зовет со всех сторон.

Но к голубым зыбям и розовым туманам

По лону древнему без устали змеясь,

То с ропотом глухим, то весело смеясь,

Лепечет старый Тибр:— „Не стану Иорданом!

„Взгляни на силуэт Латранского дворца:

„Обитель мрачная святейшего отца

„Хранима не одной Христовой благодатью!

„Рабов господних раб вооружен мечом—

„И стадо кроткое бывает лютой ратью,

„И пастырь — палачом!..“

С холма виднеется, весь в пурпуре заката,

Как-будто В отблеске кровавом, вечный град

Загадочный гигант! В тебе и вещий взгляд

Не сразу отличит, что проклято, что свято,

Где Истины приют и где притон разврата!..

В туманах потонул багряный солнца диск.

Все не решается войти святой Франциск

В другую мглу,— в туман таинственного града;

Приливом трепетным сомнений и тревог

Сменилася души спокойная отрада.

Дрожащим голосом он молвит:— „Хочет Бог,

„Чтоб пастырь был один, едино было стадо!

„Здесь, братья, отдохнем, хвалу воздав Творцу,—

„А завтра, чуть заря зажжет край небосклона,

„Мы припадем с мольбой к святейшему отцу,

„Да примет нас в свое апостольское лоно!“

 

4.

Как-будто ратный стан: огни, огни, огни

С холма широкого бегут к его подножью,

Мерцают вдоль реки… Стеклись во славу Божью

Несметные толпы. Денницы ждут одни

С мечтой восторженной, с мольбой благоговейной.

Других уж сон сковал, царь ночи тиховейной…

И римляне сюда во множестве пришли:

Не дождались зари, сгорая жаждой встречи

С Франциском праведным, надеждою земли.

Со старым пастухом ведет он тихо речи:

—„Я мало знаю Рим… Что это там, вдали?

„Как будто церковь?»—„Где?»—„У самых врат столицы».

—„То церковь Domino quo vadis, мой отец!

„Святой апостол Петр, ушедший из темницы,

„Колеблясь восприять страдальческий венец,

„Христа-Спасителя там, по преданью, встретил—

„И на вопрос: „Куда грядеши?“— Бог ответил:

„Гряду, чтоб умереть вторично на кресте!

„И устыдился Петр и, чужд земной боязни,

„Вернулся тотчас в Рим принять блаженство казни»…

Так говорил пастух в душевной простоте…

И, голову склонив на трепетные руки,

Внимал святой Франциск… Прилив забытой муки

В душе рос тучей дум, пучиной горьких слез…

И, чтоб смущенье скрыть и муки жгучей тайну,

В другую сторону взглянув как-бы случайно,

Он руку протянул и глухо произнес:        ,

—„Как здесь угрюмо все!.. Что это там, вон, прямо,

„Чернеет над рекой?»— „Развалины дворца,

„Гнездо разбойничье барона Джироламо.

„Он долго искушал терпение Творца—

„И пал огонь с небес в пучину злодеянья!

„В горах был найден труп… Он пал без покаянья,

„Был пригвожден к земле, как древний василиск,

„Копьем Георгия святого пораженный!»

И в ужасе немом затрепетал Франциск,

Как смертоносною ехидной уязвленный.

Немолчно в совести заговорил укор:

—„Франциск, припомни свой жестокий приговор!

„Злодея ты обрек на вечные страданья!..»

Затмился свет очей, сдавили грудь рыданья;

Франциск поспешно встал и отошел, стеня,

Подальше от людей, подальше от огня,—

Туда, в немую даль, земные очертанья

Где небо в сумрак свой, как в бездну, вовлекло…

 

5.

Живуче на земле содеянное зло

И день проклятия преемственного долог;

Нисходит медленно забвенья тихий полог

На то, что ум людской огнем геенны жгло…

Пусть нечестивый прах вернулся в лоно праха,

Пожар злодейств угас,— но все стоит над .ним

Зловещей тучею воспоминаний дым,

Кровавых призраков и мстительного страха…

Печать проклятия небесного легла

На замок сумрачный барона Джироламо,

И разрушения незримая пила

Свершает вечный труд медлительно, упрямо…

Подъемный мост упал, безводен темный ров,

Изгрызла ржавчина решетки и засовы,

Сердито воет ветр, уныло стонут совы

В стенах, где замер шум оружья и пиров.

А в полночь, говорят, для сатанинских оргий

Нечистых сил сюда слетает легион—

И замок пламенем багровым озарен,

И слышны вопли, гам и лютые восторги,

И с треском носятся над замком до зари

Роями спутники бесов— нетопыри…

Туда, вняв смутному душевному влеченью,

Идет святой Франциск— и трепетною тенью

Скрывается во мгле заброшенных палат.

Зловеще робкие шаги его звенят,

И кажется: вот-вот, раздастся адский хохот,

Поднимутся кругом стенанья, вой и грохот,

Ворвется в тишь и мрак поток нечистых сил

Волнами пламени и шумом черных крыл!..

Но тихо, тихо все… По черепицам крыши

Чиркнет лишь изредка крыло летучей мыши,

Да ветер, забежав в покинутый чертог,

Зашепчет и замрет, как тихий, скорбный вздох,

Как будто долгого нечестия обитель

Таинственно хранит преступная душа…

Безмолвный, весь в слезах, прерывисто дыша,

На плиты хладные простерся посетитель

 

 

И трепетной душой отдался весь мольбе…

И пламя веры в нем все разгоралось ярче;

Он сам не сознавал, о ком молился жарче:

О лютом грешнике, иль о самом себе,

О том-ли, чтоб весь мир, объятый тьмой и ложью,

Любовью воссиял, увидел правду Божью…

 

6.

И вдруг!.. То явь иль сон?! Виденье или бред?! —

По темной горнице разлился чудный свет,—

И увидал Франциск, дрожа и замирая:

Стоит апостол Петр, святой привратник рая,

И держит за-руку,— о, чудо из чудес! —

Мучителя людей, противника Небес,

Того, кто не стяжал прощенья от Франциска!..

И рек апостол Петр:— „Раб Господа, внемли!

„К тягчайшему греху прощенье Божье близко!

„В небесный рай веду я грешника земли!..

„Внимая духу зла, нередко, маловерный,

„Ты задавал вопрос, душой скорбя в ночи:

„Зачем Господь Петру дал райские ключи!?

„Пойми: затем, что я познал всю бездну скверны

„И возрождения святую благодать!..

„К невинности близка жестокость и гордыня:

„Кем воли Божией нарушена святыня,

„Тому невинные не преминут воздать!

„Им грех, мучитель-грех и чужд, и непонятен!

„Одежды светлые боятся темных пятен!

„Быть может, не один, спасенье возлюбя,

„Почтеньем радостным горя к своим заслугам,

„Пустил-бы в Божий рай… лишь самого себя!..

„Людскому роду стал я не судьей, а другом;

„Мой суд— не суд земной вещавший „кровь за кровь»,

„Мой суд— живая скорбь над жертвою порока;

„Над справедливостью бездушною высоко

„В пределах истины царит мой Бог— любовь!

„Ты, Богу кроткому служащий светлым сердцем,

„Отринув грешника, на миг стал иноверцем

„И в бездну тьмы упал,— но мной на высоту

„Сиянья Вечного воздвигнутый сегодня,

„Иди и возвести, что в Царствие Господне

„Войдет, кто хоть на миг отринет суету,

„Кто Богу посвятит хоть смутную мечту,

„Хоть искорку души, зажженной вечным Богом!..»

……………………………………………………..

 

7.

Сказал— и снова тишь разлита по чертогам,

И всюду снова мрак таинственный царит

И веет холодом зловещим подземелья…

Но ярким пламенем небесного веселья

Смятенная душа отшельника горит—

И дума каждая в ней стать готова песней!

То был-ли сон иль явь, виденье или бред?

Не все-ль равно теперь, когда погасший свет

В сознании блестит все ярче и чудесней!

Незримых ужасов полна немая мгла,

И над зубчатою сторожевою башней

Крик жалобный совы звучит, предвестники зла…

Но счастлив, как дитя, и витязя бесстрашней,

Туда идет Франциск— и в дремлющий простор,

В безмолвие и тьму вперяет светлый взор,

Ища за дальнею, неведомою гранью

Сестру души своей, багряную зарю,—

Природы светлый гимн Зиждителю-Царю,

Благословение Господне мирозданью…

Еще повсюду ночь и сон еще глубок

И лишь едва-едва подернулся восток

Багряной дымкою, как призраком надежды…

И тени мечутся, бегут в испуге прочь;

Бледнеют сонмы звезд; плывет на запад ночь…

Глаз миpa через миг откроет тихо вежды,

Край неба озарив огнем златых ресниц…

………………………………………………

Потоки пурпура на мир струятся дольний,

Колышутся цветы, проснулись хоры птиц,

И разгорался крест на стройной колокольне…

Несется в даль и в высь величественный звон,

И вечный Рим встает, встает со всех сторон,

В тумане утреннем, как в розах утопая…

…………………………………………………

Вставай, светило дня, лучами говори!—

Да всякая душа скорбящая, слепая,

В твоем сиянии провидит отблеск рая,

Провидит светлый час немеркнущей зари!

На пробужденный мир лей радости потоки,

Огни переливай на трепетной роcе,

Сияньем золоти лазури свод высокий

И тайну дум людских: да обновятся все!

Свободен будет раб и милостив жестокий…

Прощенный грех — ступень Господня алтаря!

Восторгом закипит холодное бесстрастье—

И волны горьких слез исчезнут в море счастья

Волшебного как ты, огнистая заря!

Багрянцем пламеней, да всякое дыханье

Восхвалит радостно Предвечного Творца,—

Того, Чьи помыслы таит светил мерцанье,

Того, Кому цветы струят благоуханье,

Того, Кем дышит мир, Того, Кто весь— сиянье

Того, Кто весь любовь, без меры, без конца!.

 

 

 

 

ПЕСНЬ ОБ УДАЛОМ ДОМРУЛЕ.

Тюркская легенда, из эпопеи „Китаби-Коркуд*).

(Посв. С. М. Мартыновой).

 

1.

Великий хан, властитель мой!

Я расскажу тебе преданье,

Святую быль страны родной,—

Тебе на радость и покой,

А прочим людям— в назиданье…

Средь наших предков жил Домрул,

Домрул,— боец непобедимый.

Он на скале недостижимой

Построил крепкий свой аул;

И мост воздвиг он чрез ущелье,

Чтоб дань взимать за переход,—

И трепетал пред ним народ…

В порыве гордого веселья,

Домрул говаривал порой:

„Какой боец в подлунном миpe

„Сильней меня? Кто в ратном пире

„Дерзнет помериться со мной?

„С вершин, поднявшихся угрюмо,

„Несется бранной славы гул!

„До Шама 1) дальнего и Рума 2)

„Известен доблестью Дормул!»

 

2.

Семья кочевников однажды

У моста путь прервала свой.

Подвластен Божьей воле каждый:

В шатрах стенанья, слезы, вой,

И веют крылья скорби черной.

Беда в семье: младой джигит,

Объятый вечным сном, лежит,

Сражен болезнию упорной.

Домрул туда примчался вскачь:

—„Эй вы, бродяги! Что за плач,

Что здесь за шум в моих владеньях?“

— „Погиб наш друг, наш брат, наш сын“.

— „От чьей руки?“— „О, господин,

Всесилен Бог в своих веленьях:

То краснокрылый Азраил

Взял душу доброго джигита! “

Домрул в ответ проговорил,

Дугу бровей сомкнув сердито:

—„Кто Азраил ваш? Я вовек

О нем не слышал! Человек,

Людские души в плен берущий?

О, Боже, Боже всемогущий!

Единства ради Твоего,

Дозволь увидеть мне его!

Его гордыню я разрушу,

Его сумею покарать,

Чтоб душ не смел он больше брать,

И возвращу джигиту душу!»

Промолвив так, Домрул в свой дом

Вернулся с сумрачным челом.

И не понравилось то слово

Бойца Домрула удалого

Владыке неба и земли –

И грозно молвил Царь вселенной:

—„Смотри! Безумец дерзновенный,

Влачащий дни свои в пыли,

Забыть осмелился о Боге,

О благодарности забыл!

Хочу, чтоб грешник испросил

Прощенье здесь, в Моем чертоге.

Тебе, судеб вершитель строгий,

Повелеваю, Азраил:

Явись безумца наглым взорам,

Заставь лицо его бледнеть

И душу в ужасе хрипеть;

Бессилья злобного позором

Ее мгновенно истоми,

Из тела вырви— и возьми».

 

3.

И Азраил, взмахнув крылами,

Слетел в ту горницу стрелой,

Где с сорока богатырями

Домрул пирует удалой;

И страж не видел Азраила

Его привратник не видал…

Взглянув, Домрул затрепетал

И взоры ночь ему затмила,

Весь мир покрылся страшной тьмой.

Поникли руки в страхе диком

И огласил он стены криком…

Посмотрим, хан, властитель мой,

Что крикнул витязь:— „Горе, горе!

Кто ты, страшилище-старик?

Как мимо стражи ты проник?

Бессильны руки! Тьма во взоре!

Душа взволнована, как море!..

И уронил я золотой

Свой кубок на-земь, по бессилью…

Мой рот— корой стал ледяной,

Костей твердыня— стала пылью!

О, старец с белой бородой!

О, старец с темными глазами!

Что за зловещий ты старик?!

Несчастья горького язык

Тебя пусть тронет»… Но мольбами

Бойца разгневан Азраил:

—„Глупец негодный!! Цвет жестоких

Моих очей тебе не мил?

У многих юных, синеоких

Красавиц души отнял я!

Не борода ли белизною

Тебе не нравится моя?

Знать, не встречался ты со мною!

Знай: потому она бела,

Что у бойцов чернобородых

Не мало душ я взял в походах,

Швырнув шакалам их тела!

Глупец негодный! Ты хвалился,

Что Азраила ты убьешь,

Джигита вызволишь? Ну, что-ж?

Сам Азраил к тебе явился:

Я за твоей пришел душой!..

Отдашь ее, иль вступишь в бой?..“

Домрул воспрянул удалой:

—„Ты краснокрылый, беспощадно

Берущий души удальцов?»

—„Я— Азраил!..“— „Постой же. Ладно!

Закрыть ворота на засов!

С тобой сразиться на просторе

Хотелось мне,— да к счастью сам

Ты в тесноте попался нам!

Явился ты себе на горе:

Джигит, твой пленник, будет жив,

А ты обрящешь тут могилу!»

И меч свой черный обнажив

Рванулся витязь к Азраилу…

Но миг— и чудо свершено:

Став птицей, голубю подобной,

Противник выпорхнул в окно…

Во след ему в ладоши злобно

Захлопал с хохотом, Домрул:

—„Каков? Видали вы, джигиты?!

Ставе голубком, мой враг сердитый

В окошко узкое порхнул,

Забыв широкие ворота!

Но не уйдет он от меня!

Гей! Соколиная охота!

Давайте сокола, коня!..“

И, пламенея ратным пылом,

Погнался он за Азраилом.

 

4.

Убив три стаи голубей

И направляясь в путь обратный,

Он снова трепет непонятный

Вдруг ощутил в душе своей:

То пред конем, зловещ и мрачен

Явился лютый Азраил—

И конь, не слушаясь удил,

Безумным ужасом охвачен,

Понес джигита своего

Быстрее шумной речки горной—

И сбросил на-землю его…

Поник боец главою черной;

Как тяжкий камень, Азраил

Ему грудь белую сдавил…

И, захрипев в изнеможенье,

Домрул едва проговорил:

—„О, сжалься, сжалься, Азраил!

В единстве Божьем нет сомненья!

Не знал, не мог я испытать,

Что души ты берешь, как тать!

Смотри, вон горы зеленеют:

На тех горах наш виноград!

Там гроздья черные висят;

Их выжимают и пьянеют,

Испив багряного вина…

Прости мне речь мою: она

Была безумством внушена!

Я тем вином был отуманен,

Я сам не знал, что говорил!

Ни молодечества, ни сил

Твоих не знал! О, Азраил,

Оставь мне душу…»— „Как ты странен,

Глупец негодный! Я— слуга—

И предо мной мольбы излишни:

Имеет власть один Всевышний!

Молись Тому, Кто все блага,—

Кто жизнь дает и отнимает».

— „Уйди-ж, коль ты не господин!

Уйди: Всевышний пусть Один

Моим молениям внимает!..»

 

5.

Посмотрим, хан, властитель мой,—

Домрул что молвил удалой:

— „Ты выше всех величий в мирe!

Никто досель познать не мог,

Каков Ты, славный, светлый Бог!

То в голубом небес эфире

Хотят глупцы Тебя найти,

То на земном своем пути!

Твоя незримая обитель—

В горящих верою сердцах!

О, вечно-сущий Вседержитель

О, Боже, вечных тайн Хранитель!

Моя душа в Твоих руках!

Но если бросить дольний прах

Твоя премудрость ей судила,—

Не допускай к ней Азраила:

Из миpa суетных тревог

Ты Сам возьми ее, мой Бог!..“

Творцу понравилось то слово

Бойца Домрула удалого—

И Азраилу Бог сказал:

— „Единство сущего познал

Домрул безумный и негодный,

Мне благодарность воздает!

Взамен своей, безумец тот

Другую душу пусть найдет—

И быть душе его — свободной!..»

Джигиту лютый Азраил,

Веленье Божье повторил.

— „Но где найти душе замену?» —

Сказал Домрул.— „Пойдем! Как знать?

Старик-отец мой или мать,

Чтоб сына выручить из плену,

Быть может, тронуты мольбой,

Своей пожертвуют душой!..»

 

6.

Придя к родителю, устами

Припав к руке его, джигит

Сказал:— „Погибель мне грозит!

О, посребренный сединами,

Почтенный, милый мой отец!

Иль ты не знаешь, что случилось?!»

Печали повесть заструилась

Из уст бойца— и, наконец,

Домрул отцу взмолился слезно:

— „Отец, пожертвуй мне душой!

Ты дашь ее? Иль надо мной

Ты станешь плакать бесполезно,

Крича: Домрул мой удалой?!.»

И отвечает на моленья

Отец: „О, часть души моей!

Орел небесный, лев степей!

О, сын мой! Сын, при чьем рожденьи

Верблюдов девять я убил!

Опорой крепкою ты был

У златоверхого жилища;

Невесты -дочери моей

Ты был цветком! Она нежней,

Чем белый лебедь, снега чище.

Нужна ли черная гора,

Где так развесисты деревья?—

Пусть Азраилово кочевье

Там встретит летняя пора!

Мои студеные колодцы,

Коней летучих табуны,

Верблюды, овцы, иноходцы,

И золотой моей казны

Неистощимые подвалы…

И бирюзу, и яхонт алый—

Все, до последнего вьюка,—

Все пусть берет он!.. Жизнь сладка

И дорога душа!.. Не в силах

Я за тебя ее отдать!

Но у тебя, мой сын, есть мать:

Она милей мне деток милых,

Милей тебя!.. Иди же к ней…»

 

7.

И после просьбы безуспешной

Домрул явился неутешный

К любимой матери своей:

—„Иль ты не знаешь, что случилось?»

Так начал он— и заструилась

Печальной повести волна…

Потом джигит взмолился слезно:

—„О, мать, душа твоя нужна…

Ты дашь ее? Иль бесполезно

Ты станешь плакать надо мной,

Крича: „Домрул мой удалой!»

Падешь на каменные плиты

И ногти горькие в ланиты

Себе вонзишь? Красу чела,—

Рвать кудри будешь, что чернее,

Черней вороньего крыла?!..»

И внемлет мать,— стены бледнее…

Посмотрим, хан, властитель мой,

Что мать джигиту возразила:

—„О, сын мой, сын мой дорогой,

Что девять месяцев носила

Я в тесном чреве и вскормила

Я щедро сладким молоком!

Когда бы в сумрак белых башен,

Во вражью крепость ты попал,

В руках гяуров изнывал,—

О, подвиг был бы мне не страшен!

Набрав сокровищ, как-нибудь

Тебя бы я освободила…

Но ты в дурной уходишь путь,

В дурное место! Не под силу

С тобой идти мне!.. Жизнь сладка

И дорога, душа!.. Тоска

Гнетет меня, мой сын любимый,—

Но так и знай: души не дам!..“

 

8.

И Азраил неумолимый

Пришел, внимая тем речами,

Исполнить Господа веленье;

Но вновь Домрул проговорил:

—„О, сжалься, сжалься, Азраил!

В единстве Божьем нет сомненья! “

—„Какой еще пощады ждешь,

Безумец жалкий и негодный?

Ходили к отцу седому: что-ж?—

И все мольбы твои бесплодны!

И ни старик-отец, ни мать

Души не согласились дать!

Скажи, безумец, на кого ты

Еще надеешься? Любя,

Кто душу дал бы за тебя?!.»

—„Есть у меня предмет заботы…

С ним повидаться должен я…»

—„Но кто же он?»—„Жена моя,—

Жена моя, дочь чуженина;

Два сына, два красавца-сына

Даны мне милою женой…

Я древних правил не нарушу—

И передам завет им свой…

А после… ты приди за мной,

Чтоб у меня похитить душу!..»

 

9.

Пришел Домрул к своей жене—

И скорби повесть заструилась:

—„Иль ты не знаешь, что случилось?!

С небес лазоревых ко мне

Слетел жестокий, краснокрылый,

Белобородый Азраил—

И, сев на грудь, ее сдавил,

И душу взять хотел он силой.

Отца почтенного и мать

Молил я душу мне отдать—

И было скорбным их ответом:

„Нет.. Жизнь сладка!.. Душа мила…»

Теперь, жена, да будут летом,

В часы гнетущего тепла,

Мои возвышенные горы,—

Под самым небом голубым,—

Кочевьем сладостным твоим!

Пускай, лаская слух и взоры,

Студеных вод моих струя

Тебе послужит для питья!

И табуны коней ретивых,

Верблюдов вьючных, терпеливых,

Неисчислимые ряды—

Тебе да служат для езды;

И златоверхое жилище

Тебе дарует тень всегда;

И белорунные стада

Моих овец— тебе на пищу!..

И если… если кем-нибудь

Пленится взор твой и заблещет,

Полюбит сердце, затрепещет,—

Его женой стань: не забудь

Малюток наших, деток милых,—

И от сиротства мук унылых

Избавь их ласковой душой!..»

 

10.

Посмотрим, хан, властитель мой,

Каков ответ жены Домрула?

Богатырю она взглянула

В глаза с любовью и тоской;

И руки белые на плечи

Кладет ему и говорит:

—„Что ты сказал?! Какие речи?!

Мой богатырь, мой царь-джигит!

О, господин мой полновластный,

Кого мгновенно, взор свой ясный

Открыв, узнала, поняла,

Кому я сердце посвятила

И душу сладкую дала,

Кого искала— и нашла!

С кем ложе страсти разделяла,

Кого в безумстве я лобзала,

Лобзала в сладкие уста!

Когда твои угаснут взоры,—

К чему мне черные те горы,

Прохлада их и красота?

И если в зной меня заманит

Кочевье горное,— да станет

Оно могилою моей!

Когда к струям твоих ключей

Студеных я приду напиться,—

Пусть заалеет, превратится

Мгновенно в кровь мою вода!

И если стану жить богато,—

Пусть серебро твое и злато

Мне станут саваном тогда!

Возьму-ль коней твоих летучих,—

Пусть разобьют меня на кручах!..

А если… если полюблю

Другого я… тебя забуду—

И святотатственно вступлю

С ним в брак, делить с ним ложе буду,

Да обернется он змеей

С холодной, пестрой чешуей,

Меня ужалит за измену!..

И за тебя могли не дать

Негодных душ отец и мать?!

Какую придали им цену!..

О, милый! Землю и эфир,

Небесный свод безбрежный, синий,

И Бога, в Чьей Деснице мир,

Беру в свидетели я ныне:

Взамен твоей души— свою

С восторгом в жертву отдаю!..»

 

11.

И внял той речи краснокрылый,

Неумолимый Азраил;

Чтоб душу взять, он подступил

К богатыря подруги милой…

Но „поражающий мужей»

Боец-Домрул не мог решиться

Женой пожертвовать своей—

И стал Всевышнему молиться.

Посмотрим, хан, властитель мой,

Что витязь молвил удалой:

—„Ты выше всех величий в мирe!

Никто досель познать не мог,

Каков Ты, славный, светлый Бог!

То в голубом небес эфире

Хотят глупцы Тебя найти,

То на земном своем пути!

Твоя незримая обитель

В горящих верою сердцах!..

О, Боже, вечный Вседержитель!

Я на томительных путях,—

По всем большим дорогам пыльным,

 

 

Открою хворым и бессильным

Странноприимное жилье.

Во Имя светлое Твое!

Я щедро пищу дам голодным,

Я поспешу одеть нагих,—

Во славу милостей Твоих,

Чтоб только быть Тебе угодным!

Не разлучай нас, не томи:

Иль сразу две души возьми,—

Иль нас обоих Ты помилуй,

Великий истиной и силой,

И многомилостивый Бог!..“

Творцу понравилось то слово

Бойца Домрула удалого:

— „У тех, кто дать души не мог,—

Существованья сон бегущий

Рассей!»— промолвили Всемогущий,—

— „Им, Азраил, пощады нет!

А богатырь с младой женою

Пускай живут сто сорок лет!..“

И беспощадною рукою

Багрянокрылый Азраил

Отца и мать бойца убил;

А богатырь с женою верной

Сто сорок лет еще хвалили

Творца хвалой нелицемерной…

 

12.

Пришел мой дед, мой дед Коркуд-

И песнь сложил, и молвили слово:

— „Ту песнь певцы пусть переймут,

Домрула славят удалого;

Пускай идут во все концы

Ее рассказывать джигитам,

Да внемлют ей с челом открытым

Неустрашимые бойцы!..»

 

Услышав древнее преданье,

Прими, о, хан мой, предсказанье:

Да не падет во век узор

Твоих родимых черных гор!

Секир губительных удара

Твоя тенистая чинара

Пускай избегнет навсегда!

Пусть вечно светлая вода

В твоей реке не иссякает!

Пусть Бог твой разум направляет,

Да не придется никогда

Нуждаться в помощи негодных,—

Льстецов твоих,— врагов народных!

За лик твой белый к небесам

В пять слов молитву вознесли мы:

Пускай они сольются там

В одно и— станут нерушимы!

Тебе да будут прощены

Грехи, во имя Мухаммеда,

Чье имя— слава, длань— победа,

И речь— веленье с вышины…

 

 

(Подстрочный перевод с рукописи сделан В. В. Бартольдом).

 

1)Шам — арабское название Сирии.

2)Рум — общемусульманское название Византии.

 

 

 

 

 

СВЕРЧОК.

Дворянский монолог.

 

 

Каков сверчок?! Он, я уверен,

Здесь зимовать со мной намерен!

Забрался в угол, под диван,

И знай трещит!.. Иван! Иван!

(Прислушивается).

Опять шельмец ушел куда-то!

Ну, и прислуга в наши дни!..

Будь ласков, добр: поймут они!..

А прежде ихнего-то брата…

В конюшне… Было да прошло—

И сожалеть об этом стыдно…

(Подходит к окну).

Тьфу! Свету Божьего не видно,

Все небеса заволокло!

(Морщится, припоминая что-то).

Проценты внес: я осторожен!..

Эх, чей-то нынче не заложен

Земли наследственный клочок?!

(Прислушивается).

Ах! этот пакостный сверчок

Трещит.. Он прямо невозможен!..

(Грозно смотрит в сторону сверчка).

Жениться, что-ли?.. Да на ком?..

Ну… и Маланья не позволит…

(С досадой передразнивая сверчка).

Чирик!.. Все уши промозолит!..

Ну, что мне делать со сверчком?..

(Смотрит в окно).

А дождь все лупит!. Даже странно,

Что так упорно, неустанно

Не надоест ему идти!..

(Ехидно улыбается).

Должно быть, земские пути

Теперь особенно приятны!..

Там вообще… дела опрятны!

Их всех бы надобно слегка…

Тово-с!.. Да где у нас начальство?!

(Прислушивается к сверчку).

А тот трещит! Что за нахальство

У мрази этакой, сверчка!..

Залез в господские хоромы,

Расположился— и поет!..

Постой! Ванюшка принесет

Тебе гороховой соломы! —

Ты это любишь!.. Ляжешь спать

И унесут тебя подальше!..

(Морщится, что-то припоминая).

Ах, глупой штатской „генеральше»

Ответ забыл я написать!

Дерзает звать на именины!

Хозяин добрый и скотины

Теперь не пустит со двора!

Теперь осенняя пора…

(Словно обращаясь к кому-то, со злобной улыбкой).

И так как ваш супруг лукавый

Стал председателем управы,—

У нас проезжих нет дорог!..

К тому-ж, у вас и повар плох…

А у меня еще найдется

И дома кой-какой борщок!

Мы сыты!… Правда, ведь, сверчок?

(Прислушивается).

Вот, шельма! Сразу отзовется!

Чирик-чирик!.. Ужасно смел!..

(Смотрит в окно).

А на дворе-то что за слякоть!

Ну, просто хочется заплакать!..

(Подходит к дивану и задумывается).

Пшеницу сдуру не сумел

До крепких цен попридержаться!

А вот, Карманниковы-братья,—

Tе шибко нажили, небось!..

Ну, то дельцы иного склада:

Когда тягаться с ними надо,—

То дворянин надежду брось!..

(Морщится, садясь на диван).

Амбар, должно быть, протекает,—

А вот, найди мастеровых!..

Иван!.. Тьфу! Где-нибудь задрых,

Иль водку с кучером лакает!..

(Ложится).

Взять разве книжку?.. Нет, тоска!

Все психология, амуры…

(Берет газету).

А ну, что делают манчжуры?..

(Через минуту бросает газету на пол).

Простынька больно велика:

Начнешь читать— уснешь, пожалуй!

(Зевает и оглядывается).

Заснул, должно быть, этот малый?

Не слышно… как его… сверчка!

(Прислушивается).

Ага, трещит!.. Да, вот, бездомным

Теперь капут!.. Как из ведра,

Знай, хлещет дождь!.. В углу укромном

Оно подчас, хоть и хандра,—

А все-ж… лежи, не беспокойся!..

(Лениво улыбаясь, слабо стучит по столику).

Ах ты… сверчок!.. Да я тебя ..

(Прислушивается).

Чего замолк?.. Дурак, не бойся:

Ведь я… тово… Ведь я любя!

Трещи себе, не унывая!..

А мы приляжем на бочок…

(Поворачивается на другой бок и бормочет).

Ты… Все-таки… душа живая…

Я… тоже… все-таки…

(Слышен легкий храп).

 

 

 

 

 

ЛЮБОВНЫЕ ДЕЛА.

Комедия в 2-х действиях, в стихах *).

Посв. В. К. Лешковской.

 

*) Безусловно одобрена 1 сентября 1900 г. драматической цензурой для постановки на столичных и провинциальных сценах.

Одобрена 13 октября 1900 г. Московским отделением Театрально-Литературного Комитета для постановки на сценах Императорских театров.

 

 

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

1)         АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ ПРИЛАДИН, 56 лет, сановник среднего калибра.

2)         ЛИДИЯ ПЕТРОВНА, 43 лет, его жена.

3)         ВЕРА АЛЕКСЕЕВНА, 19 лет, их дочь.

4)         АНДРЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ХОРОЛЬЦЕВ, 28 лет, двоюродный племянник Приладина.

5)         ВЛАДИМИР ЮРЬЕВИЧ СКАЧКОВСКИЙ, 31 года, блестящий молодой чиновник, бывший университетский товарищ Хорольцева.

6)         СЫРОПЯТОВ, курьер Приладина, 48 лет.

7)         АГАФЬЯ, 30 лет, горничная меблированных комнат.

 

Действие происходит в Петербурге, в наши дни.

 

 

 

Действие I.

СЦЕНА 1-я.

Меблированная комната студенческого образца, в беспорядке, Входят Хорольцев и Скачковский. У Хорольцева в руках калач и колбаса.

 

СКАЧКОВСКИЙ.

Так ты сторонник смертной казни?!

Ого!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Не для живых! А лишь для мертвецов,

Для призраков людских: для пошленьких дельцов,

Без веры и ума, без злобы и приязни,

С тенями получувств в дрянной полудуше!..

А в люди вылезут,— торжественны, надменны!

Вот куклы— те хоть откровенны!

Они из дерева иль из папье-маше!..

А эти куклы— нет! Умеют и лукавить,

И благородный тон порою принимать!

Заправских кукол я в живых готов оставить, —

А этих всех не прочь переломать!

 

СКАЧКОВСКИЙ (иронически).

Весьма жестокая идея!

Зачем, о, Петербург, явился ты на свет?!

Есть канцелярия, а праведников нет!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Да ты мне покажи хоть крупного злодея!

Подай анафему…

 

СКАЧКОВСКИЙ.

Ты бредишь!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Ах, позволь!

Ты дай мне досказать!.. Какой-нибудь Варрава,

Емелька Пугачов…

 

СКАЧКОВСКИЙ. (надев пенснэ).

И даже Равашоль?..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (воодушевляясь).

И даже Равашоль… скорей имеют право

На звание людей, чем эти господа!..

 

СКАЧКОВСКИЙ.

Ты дикий анархист!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Напротив! Охранитель! (Скачковский машет рукой).

Я охранитель, да!

 

СКАЧКОВСКИЙ (озираясь).

Да тише ты, воитель!

Ты привлечешь еще полиции сюда! (грозит ему).

О!.. Враг порядка!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Нет! Враг мертвецов лукавых!

 

СКАЧКОВСКИЙ (опять вскидывая пенснэ на нос).

И… верно друг р-реформ?..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

О, да! Но только в нравах!

 

СКАЧКОВСКИЙ (докторально).

А настроение подобное всегда

В чем-либо личном коренится:

Стремился к власти Магомет,

А Лютер был… монах, затеявший жениться!

Вот всяческих реформ и повод, и предмет!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Но я…

 

СКАЧКОВСКИЙ.

А ты, брат, здесь для приисканья места!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (со вздохом).

Да, вот пять месяцев…

 

СКАЧКОВСКИЙ.

Быть может, и невеста

Уж на примете есть?! Ты покраснел?! Ага!..

(треплет его по плечу).

Не бойся! Я, поверь, ни друга, ни врага

В таких делах дразнить нескромностью не буду!

(осматривает комнату).

Ну, твой палаццо плох!.. (конфиденциально).

Что? Как финансы?

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в смущении).

Худо!..

 

СКАЧКОВСКИЙ (берется за бумажник).

Я рад тебе помочь… Больших-то денег нет,

Но предложить могу портрет Екатерины,

Патриотически всем дорогой портрет!.. (предлагает сторублевку, Хорольцев стесняется и отмахивается. Скачковский прячет деньги обратно).

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Потом, потом, дружок! (жмет ему руку).

Спасибо, друг единый!

Как живы предо мной отрадные картины

Годов студенческих, священных юных лет!

Ты прежний, верный друг!

 

СКАЧКОВСКИЙ (брезгливо).

Я просто добрый малый!

Я враг всех крайностей… А ты— идеалист?!

(всматриваясь).

Ведь ты… по прежнему?.. Ведь ты— идеалист?!

(Хорольцев смущен).

А мне приятнее— ре-а-лы! (приостанавливается).

 

XОРОЛЬЦЕВ  (в изумлении).

Реалы?!

 

СКАЧКОВСКИЙ (наставительно).

Да! Все то, что не мечта, не вздор!..

(насмешливо).

А ты… стишки, небось, кропаешь до сих пор?!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (опуская глаза).

Д-да… изредка пишу…

 

СКАЧКОВСКИЙ.

О, бедный, бедный мальчик!..

Открыл-бы хоть себе к большим журналам путь!

А то… небось, даешь в такой… какой-нибудь

Иллюстрированный журнальчик?!

Я верно угадал?! (Хорольцев смущен).

Эх, милый мой! Тебя-бы надо высечь!.. (гордо).

А я, брат, подцеплю реал! (таинственно):

Я, кажется, женюсь!.. Дают сто сорок тысяч.

 

ХОРОЛЬЦЕВ (жмет ему руку).

А, поздравляю!.. Что-ж! Конечно, и мила?

 

 

СКАЧКОВСКИЙ.

Да, ничего!.. Годна для брачной вялой дружбы!..

Глупа… Но чрез нее есть… перспективы службы…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Но все-же… ты… влюблен?..

 

СКАЧКОВСКИЙ (нетерпеливо).

Толкуешь про дела,—

А он свое несет!.. Как есть поэт-поэтом!

Стишки царапает в практический наш век—

И место получить надеется при этом! (качает головой).

Тридцатилетний человек!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (окончательно сконфуженный).

Ну, мне, положим, двадцать восемь!..

 

СКАЧКОВСКИЙ (зевая, смотрит на часы, встаешь и берется за шляпу)

Однако, мне пора!., (насмешливо протягивает руку Хорольцеву)

Гомер! Прощенья просим!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (удерживая за руку и усаживая его).

Да посиди еще!

 

СКАЧКОВСКИЙ (брезгливо нюхая воздух).

Здесь, кажется, угар… (нюхает воздух).

Не знаю, прав или неправ я!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (кричит, хлопая в ладоши).

Агафья! Кто там! Эй!

(Входит Агафья).

 

 

СЦЕНА 2-я. ТЕ-ЖЕ И АГАФЬЯ.

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Послушайте, Агафья! Здесь, говорят, угар (громче). Угар!..

 

АГАФЬЯ (дерзко).

И с роду не было-с!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (махнув рукой).

Ну, дайте самовар!

(Агафья уходит).

 

СЦЕНА 3-я. TЕ-ЖЕ БЕЗ АГАФЬИ.

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Ты чаю выпьешь?

 

СКАЧКОВСКИЙ (инстинктивно доставая из кар¬мана зубочистку).

Н-не.. Я от Кюба недавно…

(смотрит на часы).

Ты про свои дела мне расскажи пока…

 

ХОРОЛЬЦЕВ (машет рукой).

Да что?! Одна тоска!..

 

СКАЧКОВСКИЙ.

Отец твой, кажется, кутить умел исправно?

Плясать, ухаживать, заказывать меню?

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Оставь! Его я не виню.

Он так воспитан был…

 

СКАЧКОВСКИЙ.

А ты—  без пропитанья!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Он умер— и пошли мытарства да скитанья!

Пять лет боролся я…

 

СКАЧКОВСКИЙ (иронически).

И был, конечно, рьян:

И фосфоритничал, и в банк писал прилежно!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Но совершилось то…

 

СКАЧКОВСКИЙ (смеясь).

Что было неизбежно!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Приехал в Петербург…

 

СКАЧКОВСКИЙ (саркастически).

В Америку дворян!

Многонько развелось тут земских эмигрантов!

Уж кровным-то, своим почти что места нет!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (вскипев).

Каким?! Молчалиным?!

 

СКАЧКОВСКИЙ (свысока).

Пожалуйста, мой свет,

Не лезь ты в Чацкие!.. (докторально).

Мы требуем талантов!

Есть сотни две пустых великосветских франтов,

Но им ответственный и не дается пост!

Стараемся не дать мы ходу незнакомцам:

Все лучшее идет талантливым питомцам

Бюрократических, несокрушимых гнезд!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Ну да, протекция!

 

СКАЧКОВСКИЙ (воодушевляясь).

Эх, прописная строчка!

Протекция! Найди, узнай-ка, где, она?!

Влияний— океан: ни берегов, ни дна!

Найди: ой est le chat!.. Хмелеешь без вина!

(докторально).

Преобладание— блуждающая почка!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Однако, чорт возьми!

С ума сойдешь со здешними людьми!

 

СКАЧКОВСКИЙ.

Да, все берется с бою!

Протекция, талант— само собою!

Н-но… чтобы лакомый схватить себе кусок,—

Тут надо…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Что-ж еще?!

 

СКАЧКОВСКИЙ (чеканя слова).

Тут надобен „бро-сок»!—

А этим, братец мой, не обладает всякий!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Бросок?! Что за бросок?!

 

СКАЧКОВСКИЙ.

Умение схватить! Талант борзой собаки!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (во унынии).

Да, вот, изволь себя в собаку превратить!..

 

СКАЧКОВСКИЙ.

Не приходи в унынье. Бога ради!

Кто просить за тебя?

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Да в сущности никто!

 

СКАЧКОВСКИЙ (разводя руками).

Д-да! Это все равно, что в холод без пальто.

Да разве нет.. кого-нибудь?.. Н-ну, дяди?.

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Имеется такой, что чорт его возьми!

С кузиной Верочкой детьми

Мы были нужными друзьями…

Но дядя!!! (с отвращением отмахивается).

 

СКАЧКОВСКИЙ (с деловитой сосредоточенностью).

Кто такой?

 

ХОРОЛЬЦЕВ (увлекаясь и не слыша вопроса).

Я целыми годами

Страдал из-за него:

Ложиться спать, вставать, и кушать, и не кушать,

Учиться, кутаться и гувернантку слушать,

Быть попугайчиком, мартышкой для того,

Чтоб „там“, со временем, протекцию изволил

Мне пресловутый дядя оказать!

Мне разговор о нем вей уши промозолил!

 

СКАЧКОВСКИЙ.

Приятно, нечего сказать!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Еще неведомый, он был моим кошмаром!

Теперь мы встретились…

 

СКАЧКОВСКИЙ.

И все, конечно, даром?

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Ну, разумеется, не вышло ничего!..

 

СКАЧКОВСКИЙ.

Бывает всякое родство!

Мой дядя, например, твоих полсотни стоит!

Он тянет в гору одного

Полусановника— и рука руку моет:

Почтенный дядин протеже

Ко  мне благоволит, дает командировки,

И место создал мне…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Ого, какой ты ловкий!

 

СКАЧКОВСКИЙ (конфиденциально).

Местечко вкусное почти на рубеже…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

По службе ездил ты недавно?

 

СКАЧКОВСКИЙ.

Да… Плутовки—

Провинциалочки! Я вовсе не скучал!

Одна была— огонь, брюнетка!.. А другая—

Блондинка пухлая… так, в стиле растегая…

(щурится).

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Эх, ты! Еще жених!.. Уж лучше-бы молчал!

(Скачковский смеется, Хорольцев машет рукой).

 

СКАЧКОВСКИЙ.

А что твой дядюшка?

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Да что?! Тщеславен, жаден,

Педант и резонер…

 

СКАЧКОВСКИЙ.

Мне этот тип знаком!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Жена воинственна— и он под башмаком…

 

СКАЧКОВСКИЙ.

А как его фамилия?..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Приладин…

 

СКАЧКОВСКИЙ.

Приладин?! Ха-ха-ха! Приладин! Вот так фунт!

Ну, милый мой, изволь-ка стать во фрунт!

(хохочет).

Фу, рассмешил меня!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Да что-же тут смешного?

 

СКАЧКОВСКИЙ.

Ведь он мой принципал!.. Я даже повинюсь:

На дочери его я, кажется, женюсь… (Хорольцев в ужасе).

Однако, что с тобой?!.Ты смотришь так сурово!..

(треплет его по плету).

Ты, братец, у меня протекции проси! (смотрит на часы).

Ай, как я опоздал! (берется за шляпу).

Доклад еще просрочишь.

Калякая с тобой! (вынимает сторублевку).

Вот, милый друг…

 

ХОРОЛЬЦЕВ (отодвигаясь).

Merci!

 

СКАЧКОВСКИЙ (нетерпеливо).

Тебе, ведь, надобно?! (Хорольцев машет рукой)

Не хочешь?! Ну, как хочешь!..

А мне пора домой! (прячет бумажку и опять смотрит на часы и уходит).

 

ХОРОЛЬЦЕВ (злобно вслед ему).

И прямо в генералы!..

 

СЦЕНА 4-я.

ХОРОЛЬЦЕВ ОДИН.

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Так вот они, реалы!!.

О, Вера, Вера, Боже мой!., (закрывает лицо руками и ложится в глупой позе на диван. Входит Агафья с самоваром).

 

СЦЕНА 5-я.

ХОРОЛЬЦЕВ И АГАФЬЯ.

 

АГАФЬЯ (ставит самовар).

Извольте самовар!.. Да что вы? Спите, барин?!

Извольте самовар!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (на минуту приподняв голову, опять закрывает лицо руками).

А, очень благодарен!..

 

АГАФЬЯ (презрительно поглядывая на мешок с сахаром, почти пустой).

А где-ж тот господин? (Хорольцев молчит).

Ушли, что-ль?! (в сторону).

Вишь! Молчит!

Должно, поссорились!.. Тот, верно, не дал денег!

Тот будет побойчей! И не дурак: скупенек,—

А для себя не скуп! Костюм по моде сшит,

И важность есть, и все такое…

(к Хорольцеву). Ушел, что-ль, энтот гость?!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (раздражительно).

Оставьте вы меня в покое!

 

АГАФЬЯ (в сторону).

Пропащий баринок,— а вишь ты, тоже злость!..

(уходит, хлопнув дверью).

 

СЦЕНА 6-я.

ХОРОЛЬЦЕВ ОДИН.

 

ХОРОЛЬЦЕВ (вскакивает и ходит по комнате).

Да, вот чего еще недоставало!

Чтоб Веру выдали за этого нахала,

Чтоб стала юная, прекрасная душа

Добычей пошляка, пролазы, торгаша!

Ведь этот негодяй над ней смеется даже!..

А впрочем… за кого-ж отдать? Не за меня-же!

Что мог-бы я ей предложить?!

Мне нечем жить,

Я третий день питаюсь колбасою!..

(спохватившись).

Да, кстати! Где она? (достает колбасу).

Я все-ж не прочь поесть…

Когда-б я и не ел, подавленный тоскою,—

Уж больно велика врагам была-бы честь!

(жадно ест колбасу).

Нет, ничего… Вкусна… (морщится и нюхает).

Как будто… мопсом пахнет!.. (осматривает колбасу и потом решительно ест).

Нет, предрассудки, вздор! Ее полмира ест!..

Эх, денег-бы достать— и марш из этих мест!..

А Вера! Верочка!.. Измучится, зачахнет!..

А может быть, и нет!.. Вполне приличный брак!..

А я… надеялся!., (бьет себя по голове).

Дурак, дуррак! Дуррак!..

Однако, Вера мне ни слова! Как-же так?!

Должна-бы… хоть сказать!.. У, мерзкое болото!

(слышен стук во дверь).

Эге! Нелегкая опять несет кого-то! (громче):

Войдите! (прислушивается). Что? Войдите-же!

Кто там?! (входит Сыропятов с двумя большими портфелями и кладет их на стол).

 

СЦЕНА 7-я.

ХОРОЛЬЦЕВ И СЫРОПЯТОВ.

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

А, Сыропятов!

 

СЫРОПЯТОВ (кланяется).

Здравия желаю…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

В чем дело?

 

СЫРОПЯТОВ.

Генерал велели, чтоб я к вам

Портфели эти свез…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

А в них-то что?

 

СЫРОПЯТОВ.

Не знаю…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Но это дядино?

 

СЫРОПЯТОВ.

Портфели? Никак нет! (поглядывает на колбасу, которую Хорольцев спешит закрыть газетой).

Вы знать изволите, должно быть, из газет,

Что господин Копцов сегодня в ночь скончались.

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

А кто был этот господин?

 

СЫРОПЯТОВ  (в крайнем изумлении).

Копцов?! Не знаете?! Второго класса чин!

Его превосходительство в большой печали-с!

Товарищ ихний был, и в дружеской связи!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (всплеснув руками).

Способен дядюшка и к дружбе, и к печали?!

Ого! Вот чудеса!..

 

СЫРОПЯТОВ (смущен и желает замять бестактность Хорольцева).

Так вот-с! И приказали:

К Андрей Васильичу, мол, тотчас отвези!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Зачем?

 

СЫРОПЯТОВ.

Не могу знать!.. Они заедут сами…

(хочет уходить, но чего-то ждет).

 

ХОРОЛЬЦЕВ (роется в портмонэ).

Я… поблагодарю вас после…

 

СЫРОПЯТОВ (снисходительно).

Хорошо-с!.. (фамильярно).

Бог даст, не пропадет за вами!..

(кланяется и уходит).

 

СЦЕНА 8-я.

 

ХОРОЛЬЦЕВ, один.

Тьфу! Что за наглый хам!.. (смотрит на портфели, потом пробует их открыть, но тщетно).

Таинственный вопрос! Зачем все это мне? При чем тут я?!.

(после раздумья). Однако!

Я все-же голоден, покуда, как собака!

(Наливает себе чаю и берется за колбасу\

Эх, не дадут поесть! (жадно ест и пьет).

 

(ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ).

Послушайте! Служанка!.. Кто тут есть?

Что, господин Хорольцев дома?!

 

ГОЛОС АГАФЬИ ЗА СЦЕНОЙ.

Пожалуйте в ту дверь!..

(входит Приладин с цилиндром на голове, в расстегнутом пальто, из-под котоpого виден вицмундир, украшенный двумя звездами).

 

СЦЕНА 9-я.

ХОРОЛЬЦЕВ И ПРИЛАДИН.

 

ПРИЛАДИН (важно протягивая руку).

Bonjour! Мне незнакома

Была квартирка ваша до сих пор.

(оглядывает комнату).

Что-ж, ничего себе…

 

ХОРОЛЬЦЕВ (смиренно).

Студенческая келья!.. (оглядывает Приладина).

В каком параде вы!

 

ПРИЛАДИН (трагично).

Увы! не для веселья!

(Хорольцев жестом прилашает Приладина садиться;  тот садится, махнув рукой и глубоко вздохнув).

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Присядьте, дядюшка! (в сторону).

И жест, и вздох, и взор— Как трогательно все! (к Приладину). Не выпьете-ли чаю?

(Приладин машет рукой).

Вы сняли-бы пальто…

 

ПРИЛАДИН.

Ах, я не замечаю,

В пальто, иль без пальто… (снимаешь пальто и цилиндр и передает их Хорольцеву).

Merci!.. merci, mon cher!..

(качая головой),

Вы слышали?.. Копцов!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Мне говорил курьер.

 

ПРИЛАДИН.

Здоров был… Лет моих… И вдруг!..

Непостижимо!

Он без очков читал, он был не очень сед.

В теченьи трех последних лет

Держался строгого режима,

В водолечебницу какую-то ходил…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

А вот, теперь Господь по своему судил!..

 

ПРИЛАДИН.

Да, прямо непонятно!

А что за личность чудная была!

Толково как писал, и как винтил приятно!

Был кавалером Белаго Орла

И уж готовился к заветной красной ленте..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (шутливо).

Теперь пусть вешают ее на монументы…

 

ПРИЛАДИН (не понимая).

На монументы? Как?

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Над прахом…

 

ПРИЛАДИН (С досадой).

Что за вздор!

Ведешь серьезный разговор,—

А вы— все шуточки!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Простите, я невольно..

 

П РИ Л АД И Н  (нравоучительно).

Некстати, милый друг!.. Устал я вам твердить

Весьма легко себе по службе навредить…

Бестактностью такой!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

И вспоминать мне больно

Про это множество обидных неудач!

Все местa нет и нет! Бесплодны все попытки…

 

ПРИЛАДИН.

Ах, как вы, нынешние, прытки!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Ни в ком сочувствия, ни помощи! Хоть плачь!

 

ПРИЛАД ИН.

Я письма вам давал…

 

ХОРОЛЬЦЕВ (угрюмо).

Да, письма! Но какие?..

 

ПРИЛАДИН.

А что-же мне? Писать, что вы— краса России?

(Хорольцев машет рукой).

Да, наконец, не то, что я:

За вас просила и жена моя!

Для самолюбия… чего-нибудь да стоит:

Ведь вы не eй, а мне сродни! Ее вините вы?!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Нет, Боже сохрани!..

 

ПРИЛАДИН.

Ведь ездила сама!.. Да кто-же в наши дни

Для постороннего себя побеспокоит?!.

Святая женщина!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в сторону).

Почтительный супруг!..

 

ПРИЛАДИН.

И… не в обиду вам, мой друг:

Ведь вы немножко знаете наш круг?

Там каждый… бедных родичей стыдится..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (вспыхнув).

А чем, скажите мне, чем этот круг гордится?!

 

ПРИЛАДИН.

Тем, что не любить он пустых речей…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Да, речи дельные, зато дела какие?!

 

ПРИЛАДИН (всплеснув руками).

И я мог вам давать… за подписью своей…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Рекомендации cyxие?! (хохочет).

 

ПРИЛАДИН (в обиде).

Опять спрошу: писать, что вы— краса России?!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Ну, нет! Конечно, нет!.. Но если б горячей…

Ведь ваш авторитет..

 

ПРИЛАДИН.

Авторитет ничей

Не мог-бы вам помочь! Ведь вы суете прямо

Свои воззрения! (передразнивает). Вот, мол, моя программа,

Мой просвещенный взгляд!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Так что-ж из этого?

 

ПРИЛАДИН (раздражительно).

Нельзя! Вам говорят!

Газете нужен „взгляд»— и то скорей для виду!..

А люди с весом… э… солидные умы

Программ боятся, как чумы!..

Я повторю вам, не в обиду,

Что возвратиться вам в провинцию пора!

Здесь делать нечего!.. Там от безлюдья плачут

Вас в земские начальники назначут,

Вы поприще себе найдете… для добра!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Мне эта должность не по нраву…

 

ПРИЛАДИН.

Какой вы странный, право!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

С моими взглядами удобней тут служить!

 

ПРИЛАДИН.

Везде, поверьте мне, полезно быть тактичным!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Да, наконец, мне здесь хотелось-бы пожить…

 

ПРИЛАДИН.

Хотенье… и в карман возможно положить!..

(насмешливо прищурившись).

А что вас так влечет к мучениям столичным?

Влюбились, может быть?!. Вступить хотите в брак?!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (запальчиво).

А что-ж?! Хотя-б и так!

 

ПРИЛАДИН.

Скажите мне, какой дурак

За вас-бы отдал дочь?!.

 

ХОРОЛЬЦЕВ (обиженно).

Ведь есть и благородство,

А не одна корысть на свете! Угодить

Я всем и не стремлюсь…

 

ПРИЛАДИН (не слушая его, в экстазе особого рода).

Чтоб нищих наплодить?!.

Ведь это… это… скотоводство!.

 

ХОРОЛЬЦЕВ (язвительно).

Не говорите так: мы, кажется, сродни!..

 

ПРИЛАДИН (не поняв намека)

Я вам и говорю по праву дяди!., (меняя тон).

Да бросим это, Бога ради:

Измучился и так уж я за эти дни!..

Лицо покойника так пред собой и вижу!..

Третьева-дни был жив,— а нынче вот.. поди!..

(хватается за грудь и морщится).

Тьфу, что-то колет тут, в груди!..

(трет себе грудь).

И панихиды эти ненавижу!..

Вот, если б нам узнать: „там“… есть-ли что-нибудь?.

 

ХОРОЛЬЦЕВ (с убеждением).

Да, несомненно есть!..

 

ПРИЛАДИН (в изумлении, чеканя слова).

Со-мне-ний нет?!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Ничуть.

 

ПРИЛАДИН (вздрогнув).

Вопрос проклятый из проклятых!..

Я все-же… человек годов шестидесятых,

Ренана, Бюхнера читал…

Мне в предрассудки верить не годится!.

А все-же… все-же… (закрывает лицо рукой).

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в сторону).

Час отмщения настал!

Премудрый дядюшка покойников боится!.. (к Приладину).

А все-ж… хоть веры нет,— есть суеверный страх?!

 

ПРИЛАДИН (С кислой гримасой).

Н-нет!.. Чувство нервное… Бог весть, что за причина…

 

ХОРОЛЬЦЕВ (смеясь).

Где масло вывелось,— там царство маргарина!

 

ПРИЛАДИН (сперва не понимаешь иносказания, потом возвышает тон).

Шутливо говорить об этаких вещах…

 

ХОРОЛЬЦЕВ (серьезно).

Нет, я скажу одно: что люди разных мнений—

Все верят в подлинность таинственных явлений..

 

ПРИЛАДИН (вставая).

Оставим этот пакостный вопрос!..

(деловым тоном).

Курьер портфели вам привез?

 

ХОРОЛЬЦЕВ (указывая на портфели).

Да, вот они… Что в них?

 

ПРИЛАДИН.

Копцовские бумаги:

Их надо привести в систему поскорей;

Наследники дают сто семьдесят рублей…

Как видите, я полн забот о вашем благе.

 

ХОРОЛЬЦЕВ (иронически).

Сердечно вас благодарю!.

 

ПРИЛАДИН.

Ведь вы-же… человек надежный?..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Слава Богу!

 

ПРИЛАДИН.

Я не шутя вам говорю:

Секреты встретятся,— хранить их надо строго!..

Прочтя, вручите мне…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Но вам-то почему?

 

ПРИЛАДИН.

А потому, что я— его душеприказчик!..

Ее отложите в долгий ящик!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Нет! Боже сохрани!.. Вы… родственник ему?

 

ПРИЛАДИН.

Со мною близок был покойный…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Xopoший человек?

 

П РИЛАД И Н.

Почтения достойный! (припоминая что-то, улыбается).

И л-ловкий! Молодец!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

А что?

 

ПРИЛАДИН.

Да не дремал!.. (таинственно).

Он про начальника раз кое-что узнал…

Дела в ту пору были круты…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Что именно?..

 

ПРИЛАДИН.

Да так, кой-что!.. И, с той минуты,

По служба не пошел,— буквально поскакал!

Чины н ордена, прибавки содержанья..

 

XОРОЛЬЦЕВ  (иронически).

Воистину пример, достойный подражания!..

(смеется).

 

ПРИЛАДИН.

Еще-бы! (замечает смех Хорольцева).

Вам все смех!

 

XОРОЛЬЦЕВ  (с напускной серьезностью).

Напротив, я пленен!

 

ПРИЛАДИН.

У вас принципов нет!.. Осмеивать Копцова!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Я не смеюсь! Даю вам слово!.. Каков он был на вид?

 

ПРИЛАДИ Н.

Весь бритый,— как лимон…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Женат был?

 

ПРИЛАДИН.

Холостяк!.. Не бойкого десятка!

(улыбаясь).

Держал француженку… но больше… для порядка..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

О!

 

ПРИЛАДИН (гадко хихикая).

С ней шалили все его друзья.

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

А может быть, и вы?!

 

ПРИЛАДИН (лукаво).

А может быть, и я!.. (смотрит на часы).

Сегодня у меня четыре заседанья… (надевает пальто при помощи Хорольцева). Надену только старый вицмундир…

(принимает от Хороль¬цева свой цилиндр).

Merci! Вот вам ключи! (передает ключи). За

дело-ж! До свиданья! (уходит).

 

СЦЕНА 10-я. ХОРОЛЬЦЕВ, ОДИН.

 

ХОРОЛЬЦЕВ (глядя вслед Приладину).

Подумаешь! Ведь тоже командир!.. (хохочет и ложится на диван).

Да, впечатлений разных много

Посыпалось, как дождь,— но больше все плохих!

(считает на пальцах).

Мне места не добыть!.. У Веры есть жених!..

Запахло деньгами— и те лишь на дорогу!..

Судьба начнет давить,— так давит не шутя!

В другое время я рыдал-бы, как дитя,—

А Бог весть почему,— мне хочется смеяться!

(хохочет).

Изволит дядюшка покойников бояться!..

Я на прощание пошкольничать не прочь!

(посылает воздушный поцелуй).

Почтенный Алексей Степаныч!

Испорчу вам обед— и так пугну вас на ночь,

Что не заснете вы всю ночь!..

Мне нечего терять, а дядюшке ко благу

Урок мой должен послужить! (чего-то ищет по комнате).

Куда-же… я девал… почтовую бумагу?! (находит бумагу и пишет).

„Mon oncle! Мне надоело жить!»

(вскакивает с пером в руках)

Нет! Так нехорошо! Таинственного мало!

(ходит).

Тут перцу надобно!., (садится и пишет на другом листке, а первый рвет).

„Когда мое письмо

„Получите,— то знайте, что меня не стало!

„Стреляюсь я сейчас! Стреляюсь! C’est le mot!..

„Без места жить нельзя: и стыдно жить, и больно!..

„Я в бедствиях моих виню всецело вас—

„И вспомнить обо мне придется вам не раз!..

„Я все-же… мог-бы жить… Но я непроизвольно

„Сегодня застрелюсь: неодолимый дух,

„Как будто, мне велит, толкает в бездну властно!

„Сопротивленье тут напрасно,

„Когда проникла смерть в родной мне, близкий круг!

„Копцов ее привлек,— ну, вот она и косит!..

„Быть может, он и вас на-днях к себе попросит:

„Ведь смерть не одного,— всегда двух-трех уносит!

„Готовьтесь, дяденька: все в мирe— прах и дым!..

„Меня преследует повсюду трупный запах:

„Вы занесли его!.. Мы все у смерти в лапах!

„Ах, тяжко умирать мне, дядя, молодым!

„Вам несравненно легче будет!..

„Теперь… в последний раз осмелюсь вас стеснить:

„Не помогли мне жить,— так хоть похоронить

„Прошу, как следует!.. Не то… не то— принудит

„Вас призрак мой к тому!.. Быть может, вам смешно?!

„Ведь вы… матерьялист, вы не из богомольцев?!

„Не смейтесь! Верьте мне: есть нечто, есть оно!..

„Племянник ваш Андрей Хорольцев.“

(достает конверт, надписывает и закрывает; конверт плохо заклеивается).

Какой мерзейший клей! Да ну, уж! Все равно!..

(высовывается за дверь).

Агафьюшка!

 

ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ.

Сичас! (входит Агафья).

 

СЦЕНА 11-я. ХОРОЛЬЦЕВ И АГАФЬЯ.

 

ХОРОЛЬЦЕВ (отдавая ей письмо).

Голубушка, тут близко…

Снесите, милая!

 

АГАФЬЯ (нехотя).

Да ладно! Так и быть!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Вы ангел во плоти!..

 

АГАФЬЯ (снисходительно улыбаясь).

Ответа, что-ль, спросить?

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Нет, нет! Отдайте так!.. (Агафья уходит).

 

СЦЕНА 12-я. ХОРОЛЬЦЕВ, ОДИН.

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Лети, моя записка!

К обеду он придет: о ужас! о скандал!

Изрядно мертвеца живого я встревожу!

Эх, дорого-б я дал,

Чтоб хоть-бы в щелочку взглянуть на эту рожу!

Все так… Но если вдруг он прибежит сюда?!.

Ведь я-же буду жив! Что мне сказать тогда?!.

(задумывается).

Ну, что-нибудь скажу!. Дал револьвер осечку…

К самоубийству я утратил аппетит..

Коварный „дух“ отстал!.. Э, дядюшка простит!

Да он на радостях тогда поставит свечку!..

(хохочет, потом берется за портфели).

Пощупаем теперь заправских мертвецов!

Теперь мы примемся за вас, monsieur Копцов!

(открываешь один портфель).

Ого! Портфелище! Двенадцать отделений!

Но аккуратен как! И перечень тут есть.

А, это делает вам честь!.. (читает оглавление).

„По департаменту полезных осложнений»…

„По канцелярии неразрешимых дел»…

„Неупразднимо-временный отдел»…

„Доклад комиссии о пользе подкомиссий»…

(всплеснув руками).

Извольте-ка читать подобную тоску!..

И потрудился он, однако-ж, на веку:

Недаром сыпались награды этой крысе!

(достает из портфеля тетрадь).

„Секретная тетрадь!..» Что это в ней? (изумленно).

Стихи?! (читает).

„Неурожайный год».,.  „Путейские грехи»…

(машет рукой).

Памфлеты, пасквили! Все кукиши в кармане!..

Ну, и набрал он этой дряни!

Ах, господин Копцов! Я вам на чистоту

Скажу, что вижу здесь… лакейскую черту!..

Пусть люди малые судачат! Отчего-же!

Не грех!.. А вы— должны-б держать себя построже:

Отъелись, батенька, взошли на высоту!., (читает дальше).

„Счета по дому» (откладывает в сторону).

Ну, пусть полежат немножко!..

А это что еще за синяя обложка? (вынимает обложку).

Ого, довольно тяжела!

Заглавие странное: „Любовные дела!..» (из обложки выпадает маленький портфель).

О! Вышитый портфель! Два голубка и розы!

Ковчег поэзии средь океана прозы! (морщится).

Но скверно как звучит: „Любовные дела!.“

Душонка черствая, воображенье узко!.. (откладывает маленький портфель в сторону).

Портфельчик будет на закуску! Сперва мы… (входит Приладин).

 

СЦЕНА 13-я. ХОРОЛЬЦЕВ И ПРИЛАДИН.

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в ужасе).

Дядюшка!

 

ПРИЛАДИН.

Я портсигар забыл, —

И к вам вернулся с полдороги…

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в сторону).

А! Не видал письма… А я уж был в тревоге..

 

ПРИЛАДИН (озабоченно).

Но где я потерял?.. Он тут, в кармане был… (щупает кармaн брюк, потом видит портсигар на столе и берет его). Нашелся! Очень рад! Ах, как я ненавижу

Свою рассеянность!. (закуривает папиросу).

Без папирос беда!

А вы взялись уже, я вижу,

За выполненье своего труда?

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

И труд выходит интересный…

 

ПРИЛАДИН (гордо).

Еще-бы! Ведь Копцов был деятель известный!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (показывая обложку).

Как вам понравится?

 

ПРИЛАДИН (в изумлении).

Любовные дела?..

О! Сильно сказано! (подсаживается к столу).

Прочтем-ка в назиданье…

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в сторону).

Ого, как дядюшку пытливость увлекла! (к нему).

Сегодня, ведь, у вас четыре заседанья…

 

ПРИЛАДИН.

Ну, дело не медведь… Хоть что-нибудь прочтем!

(берет одно письмо).

Что за каракули? Сам чорт тут сломит ногу!

(передает Хорольцеву).

 

ХОРОЛЬЦЕВ (читает).

„Антон Филиппович! И как мне быть с дитем?

„Пришлите денег хоть немного!

„По крайности хотя побойтесь Бога,

„Когда безжалостны душой…

„Уж я от эдакой нужды своей большой

„И молоко в грудях почти что потеряла…

„Я девушкой была хорошей завсегда

„И всякими глупостями заняться не желала,

„И не было в мыслях того стыда!

„Конечно, как я была у вас в услуженье,—

„Вы это сделали со мной… А после что-жи?

„И мальчик таки на вас похож,

„Что просто удивленье!

„Сичас его видать, что не от двух отцов—

„И, значить, жисть ему дал господин Скопцов! (в сторону).

Однако, буква С как шутит с именами!

(продолжает читать).

„И что-ж, ты, эдакий, бесчувственный, как в яме

„Теперь нас хочешь утопить,

„Что хлеба не на что купить?!

„Пришлите что-нибудь, прошу я со слезами

„Кругом несчастная, Авдотья Брюшкина…“

(присматривается).

Какой постскриптум! Вот-те на!..

„Хотя, конечно, я, покинутая вами,—

„Целую в сахарны уста…»

 

ПРИЛАДИН (хохочет).

Святая простота…

Он обманул тебя жестоко,—

Так не целуйся с ним и тщетных слез не лей!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

А! Резолюция monsieur Копцова сбоку:

„Дано ей двадцать пять рублей».

 

ПРИЛАДИН.

Ну, что-ж, недурно для начала.

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Но сколько писем тут! Девица Брюшкина

Ему-таки упорно докучала!

 

ПРИЛАДИН.

Я, Бог весть, почему, уверен, что она,

Со штабным писарем иль ундером саперным

Вкусив иных идей, пошла писать в мажорном,

Сулящем всяческую месть,

А не в плаксивом тоне!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (перелистывая письмо).

Вы, дядюшка, пророк! Вот, так оно и есть!

Упоминанье о законе!

Уж пишет „Милосливый Государь»…

 

ПРИЛАДИН (самодовольно).

Я верно предсказал, как Брюсов календарь!

(берет следующие письма и просматривает).

Что-ж резолюция?.. А, „к делу, к делу, к делу!»

И лихорадочность уж в почерке видна…

Все к роковому близится пределу…

Ох, не играй с огнем, Авдотья Брюшкина!

Но эти белые арапки так развратны:

И с босоножкою нельзя теперь шутить!

Сейчас: „как быть с дитем»…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Да, случай неприятный!

 

ПРИЛАДИН.

И церемонься с ней, изволь-ка ей платить!

(бросает письма на стол)

 

ХОРОЛЬЦЕВ (продолжая рассматривать письма)

Угрозы порчею „кальеры»!

 

ПРИЛАДИН (нетерпеливо).

О, бедный, бедный мой Копцов…

Однако, что-же там, в конце концов?

 

ХОРОЛЬЦЕВ (показывая последнее письмо).

Заметка: „принял меры“…

 

ПРИЛАДИН (торжествуя).

Фью!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (берет другую пачку писем)

Теперь второй роман… Горячая душа!..

Французское письмо (нюхает)… фу, мускусом как пахнет!.

 

ПРИЛАДИН (ехидно).

Посмотрим, кто по нем теперь от страсти чахнет..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (читает).

Начало странное: „Mon chat!..“

 

ПРИЛАДИН (всплеснув руками).

Бибиш!.. Держу пари!.. У, штучка хороша!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Та самая?

 

ПРИЛАДИН.

Ну да!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Итак, начнем: „Mon chat!

„Хоть смирным кажешься— божок по части женской

„С тобой развлечься я не прочь…

„Мне даже снилось эту ночь,

„Что на тебе надет мундир преображенский!

„Мой крошечный Кор-кор, mon tout petit Kapsoff!

„Зачем не носишь ты усов?..

„Билету в маскарад я очень, очень рада…

„А после ма-ска-ра-да»…

Тут многоточиe… Подписано: „Бибиш»…

 

ПРИЛАДИН (хохочет).

Эй, берегись, Кор-кор! В полгода прогоришь!

Иль, Боже упаси, еще начнешь брать взятки,—

А это… все-же, грех!

Бибиш отделывать умеет под орех…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Записки прочие решительны и кратки:

„Крысенок, миленький, портнихе заплати

„И в семь часов изволь прийти!

„Утешь меня: я так несчастна!..»

 

ПРИЛАДИН.

Утешил? Ха-ха-ха!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (показывая письмо).

Вот это тут неясно…

 

ПРИЛАДИН (показывая пальцем).

Да вот же, на полях: „Уплачено сполна!»

Да, меркнет перед ней Авдотья Брюшкина!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (пересматривая письма).

Другие письма в том же духе:

„Я без тебя умру! Придешь? Скажи, придешь?

„В знак примирения, дай маленькую брошь

„Своей тоскующей старухе!..»

Ого, поссорились? Нет, набежала тень!

Заметка на полях: „Свез брошку в тот же день»

 

ПРИЛАДИН (оживляясь).

Вот штуку с ним тогда удрали.

Сперва поссорили, а после выбирали

С ним брошь заветную друзья.

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

А может быть, и вы?

 

ПРИЛАДИН (лукаво).

А может быть, и я!., (оба хохочут).

 

ХОРОЛЬЦЕВ (возвращаясь к письмам).

А, вот, что хорошо: Кор-кор от развлечений

Хоть иногда не прочь, но службы не забыл.

Француженка подай тропических растений…

Он пишет на полях: „я очень занят был,

„Послал с чиновником особых поручений»..

И служба спасена, и радостна Бибиш!..

 

ПРИЛАДИН (берется за шляпу).

Ну, это, может быть, не очень осторожно:

Чиновники молодой, француженка безбожна…

А впрочем, все равно: за ней не уследишь!..

(собирается уходить).

 

ХОРОЛЬЦЕВ (откладывает письма и открывает  портфельчик).

Не знаю, как ему,— а мне она противна:

Должно быть, у нее… лягавые глаза,

Собачьи-пошлые… кривляка, егоза

И попрошайничать изволит непрерывно!.. (Приладин хмурится и идет к двери. Хорольцев достает письма из портфеля).

Посмотрим, что тут есть… А, мужняя жена!

 

ПРИЛАД И Н  (садится в кресло и кладет ноги на стул, потирая руки).

Вот, наконец, роман! (смотрит на часы).

 

ХОРОЛЬЦЕВ (читает).

„Жду вас; но почему же

„Со мною говорить вам тяжело при муже?

„Я жду… Но признаюсь, немножко смущена»…

Ого, без подписи! (пересматривает письма).

И не сдается долго! (читает).

„Легко вам презирать сухое чувство долга!

„Но я… жена и мать!., забудьте обо мне!

„Я подавлю, замкну в душевной глубине

„То чувство новое: оно меня пугает!..»

 

ПРИЛАДИН.

Как поэтично излагает!

Должно быть, очень молода?

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Э, нет, наоборот! Солидные года! (читает).

—„Вчера я после вас Апухтина читала,

„Все, что вы мне прочли! Я не сомкнула глаз.

„Я все… сказать-ли вам?.. Все думала о вас,

„Хотя в мои года мечтать и не пристало:

„Семнадцать брачных лет— не год в монастыре!

„Сегодня будете?.. Ах, я в такой хандре!»

 

ПРИЛАДИН (зевая и смотря на часы).

Для этих лет, madame, болтаете вы много!

Да сдайтесь вы ему скорее, ради Бога!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (хлопает в ладоши).

Вот, наконец! (читает)—

„Мой муж нечестный человек!

„Я жду тебя! Приди! Твоя, твоя навек!»

 

ПРИЛАДИН (иронически).

Свершилось! И Копцов, и даже я утешен!

(смотрит, на часы). Но в чем-же муж был грешен?

 

ХОРОЛЬЦЕВ (перелистывая письма).

В чем грешен?. Вот оно! (читает). —

„Презренный человек! Женился по расчету—

„И изменяет мне без счету.

„Теперь мне это все равно…

„Но как ты назовешь подобные примеры?

„На службу прихожу к нему— и мне курьеры

„Так прямо говорят, что муж ушел! Куда?

„С какой-то дамою-с!.. Ни чести, ни стыда!»

 

ПРИЛАДИН (подходя, хохочет).

Но как все женщины похожи друг на друга!

Вот и моя супруга В негодованье иногда

Кричит: „Ни чести, ни стыда!..»

Их так воспитывали в Смольном…

А муж-то, муж какой дурак!

Греши! Кто не грешил?.. Но… попадать впросак…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Вы в настроены фривольном.

 

ПРИЛАДИН (хохочет, взявшись за бока).

А тот болван попался, как на зло,—

И даже чучеле-Копцову повезло!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (вдруг быстро встает, складывает письма под бумаги и говорит с напускным трагизмом).

Что, если видит он и слышит

Все это?

 

ПРИЛАДИН (вздрогнув).

Кто?

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Ваш мертвый друг…

 

П Р И Л А Д И Н  (с дрожью в голосе).

Какие глупости!.. С чего вы взяли в друг?

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Однако…

 

ПРИЛАДИН (С раздражением).

Что за вздор! (машинально берет в руки портфельчик).

Портфель недурно вышит..

Вы правы, может быть, в одном:

Сегодня, может быть, смеяться неуместно…

 

ХОРОЛЬЦЕВ (таинственно).

Поверьте, он слыхал!.. Вот я с ним не знаком,—

А как-то страшно мне! Тут веет холодком

Он верно с нами, здесь!..

 

ПРИЛАДИН (растерявшись).

Ну, это неизвестно!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (притворяясь испуганным).

 

Я не видал его, а все-таки… пред сном

Хотел-бы позабыть!..

 

ПРИЛАДИН (швыряя портфель на стол).

Ну, что у вас за норов!

Терпеть я не могу подобных разговоров!

(быстро уходит, не прощаясь).

 

СЦЕНА 14-я.

ХОРОЛЬЦЕВ ОДИН.

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Всего перевернул вверх дном! (опять берет письма)

Вернемся к повести Копцовских беззаконий!

А! Вот записочка в полуфранцузском тоне:

(читает)

„Малиновый сироп в комиссии.. Приди,

„Приди, котеночек, я жду!.. Твоя Lidie“.. (в сторону).

Малиновый сироп!.. Тут речь идет о муже!

Котеночек — Копцов!.. Злодей, как поглядишь,

Привил уж ей жаргон почтеннейшей Бибиш!

(брезгливо).

Мне тошно как-то стало вчуже!..

(опять глядит на письмо). Lidie!.. Что за Lidie?! (всматривается в почерк).

Знак-комый почерк!.. Погоди! (вскакивает, шарит по нескольким ящикам и достает какую-то записку).

Чорт знает, как похож!.. Да это… безусловно…

Да это… тетушка!.. Н-ну, Лидия Петровна!..

(истерически хохочет).

 

ЗАНАВЕС.

Конец 1-го действия.

 

 

 

 

 

Д ЕЙСТВИЕ II.

 

СЦЕНА 1-я.

ХОРОЛЬЦЕВ, ПОТОМ  ВЕРА.

 

Хорольцев спит на диване спиной к публике; на сцене с минуту царит молчание, прерываемое легким храпом Хорольцева; вдруг быстро вбегает Вера и, с криком бросаясь на колени перед мнимым трупом Хорольцева, обнимает его.

 

ВЕРА.

Ах! Умер! У-у-у-м-мер!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (просыпаясь в испуге).

Что?.. Кто там?!

(Вера в ужасе садится на пол и закрывает лицо руками).

Кто это! Верочка?! (вскакивает). Любимая, родная!

(поднимает ее и сажает, целуя, на диван).

Голубка! Что с тобой?!

 

ВЕРА (всхлипывая).

Ах, я сама не знаю! (бросается к нему на шею).

Ты жив! Ты жив, Andre! (отодвигается в смущении).

Я так… бежала к вам!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (хватая ее за руки).

Нет, говори мне ты! (целует ей руки).

 

ВЕРА (вырывается).

Нет, нет, Andre! Как можно!.. (смотрит в дальнее зеркало и поправляет шляпку, а потом снимает ее и вертит в руках).

Ах, я помяла все, и шляпку, и цветы! (отодвигается).

 

ХОРОЛЬЦЕВ (хватает ее опять за руки и откладывает в сторону шляпку).

Нет, говори мне ты! Ты мне сказала ты! Теперь назад нельзя!..

 

ВЕРА (не слушая его).

Так напугать безбожно!

Что вы наделали!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (обнимая ее).

Нет, говори мне ты!

Ведь ты моя, моя!..

 

ВЕРА (отбиваясь).

Андрюша, перестаньте!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Ах, Bepa! Верочка! В глаза мне только гляньте!

(заглядывает ей в глаза).

Вы любите меня?! (страстным полушепотом, насильно повернув ее к себе).

Ты любишь?! Да?!

 

ВЕРА (стыдливо, будто нехотя).

Ну, да!.. (целуются долгим поцелуем).

Постой! Оставь! Andre! (опускает голову).

ХОРОЛЬЦЕВ (нежно глядя ей в глаза). Мое очарованье!

Как долго я не смел, таил в душе признанье!

Ты любишь? Любишь?!

 

ВЕРА.

Да!.. А ты?!.

 

ХОРОЛЬЦЕВ (целуя ей руки).

Твой навсегда! (подпрыгивает в восторге)

Ах! Нет! Какой сюрприз!.. (целует руки).

 

ВЕРА (кокетливо).

Так вы не замечали?..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (упрямо).

Нет, говори мне ты! (Вера закрывает ему рот рукой).

Я был в такой печали!

Я так любил тебя! И все наедине

Поговорить с тобой не удавалось мне!

Тебя любить я буду вечно!.. (Вдруг спохва¬тывается).

Н-но… почему ты здесь?! Как ты сюда пришла?!

 

ВЕРА (всплеснув руками).

Он смеет спрашивать! Я чуть не умерла!

Как можно так шутить бесчеловечно?!

 

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в недоумении).

В чем дело, Верочка?! (хлопает себя по лбу).

Ах, чорт меня возьми!

Так это все письмо наделало, как видно! (хохочет).

 

ВЕРА (обиженно).

Фи! фи! Смеется!.. Злой!., И мне немножко стыдно!

Я в кабинет зашла… et je me suis permis…

Гляжу: расклеено, твой почерк… Боже правый!..

(Закрывает лицо руками).

Ах, что я вынесла! Буквально целый ад!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (целуя ей руки).

А я теперь зато как рад!

 

ВЕРА.

Зачем ты… так писал ?..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (смеясь).

Попутал бес лукавый!..

 

ВЕРА (трагично).

А мне уже мерещилась беда!..

Но ты… не думаешь… об этом?

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Иногда…

 

ВЕРА.

Не смей так говорить!.. Не будешь? Нет?

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Не буду! (смеясь)

Нет, только дядюшку хотел я напугать!..

 

ВЕРА.

А не… убить себя?!. Andrе! Не смей мне лгать!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Положим, и дела идут из рук вон худо…

 

ВЕРА (в испуге).

Andre!.. Пожалуйста!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (берет ее за руку).

Не бойся ничего!

Нет, просто не везет!.. Не получаю места…

И… (спохватившись).

Вера! Верочка! Послушай!… Ты невеста?!.

Выходишь замуж?!.

 

ВЕРА (в изумлении).

Что?! Как замуж? За кого?! Я слышу в первый раз…

 

ХОРОЛЬЦЕВ. (всматриваясь в ее лицо).

Не притворяйся, Вера!

 

ВЕРА.

Андрюша, не шути!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Я слышал…

 

ВЕРА.

От кого?!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Да от счастливца самого! (Вера отодвигается).

Ну… от Скачковского!.. Блестящая карьера…

И твой папаша будет рад!..

 

ВЕРА (обиженно).

Фи! За Скачковского! Такой противный фат!

Насмешлив так, самоуверен!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (горячо).

Да что! Он негодяй!.. Пойми: ведь он намерен

Жениться, вовсе не любя!

И, верно, твой отец решил…

 

ВЕРА (кладет ему руки на плечи).

Не бойся, милый.

 

ХОРОЛЬЦЕВ (грустно).

Уговорят!.. Велят!..

 

ВЕРА (энергически).

Да никакие силы!

Я выйду только за тебя!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Увы! Не разрешат!.. Ведь твой отец хлопочет..

 

ВЕРА.

И папа разрешит, когда maman захочет!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (машет рукой).

И тетушка-бы мне тебя не отдала!

Она… тщеславная…

 

ВЕРА (закрывая ему рот рукой).

Болтать не надо зла!

Mне кажется, она несчастлива была…

Так… прорываются какие-то намеки…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Бездушный человек!..

 

ВЕРА (обиженно).

И папа не жестокий,

И папа — так-себе!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (насмешливо).

Да, никого не бьет!

 

ВЕРА (задумчиво).

Мне их обоих жаль… Mне кажется обоим (указывает на сердце).

Чего-то… там, в душе, недостает!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (нетерпеливо).

Недостает любви! Мы их не перестроим!

Да ну их к лешему!

 

ВЕРА (вскочив).

Андрюша!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Не сердись!

 

ВЕРА (в негодовании).

Легко все презирать! Насмешливым героем

Не трудно быть!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (усаживая ее).

Садись!

 

ВЕРА (обиженно).

Побольше-б доброты!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (обняв ее).

Ну, мы ее утроим!.. (подумав, грустно).

Но вот: как женимся,— нам нечем будет жить!!.

Ведь я бедняк!.. Пойдут лишенья, да попреки…

 

ВЕРА.

Еще мужчина! Фи! Нашел о чем тужить!

Чем жить?!. Начну давать уроки,

А ты пойдешь служить!

Да наконец, ведь у maman есть средства!

Она должна помочь!

Ведь я-же, все-таки, единственная дочь!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (любуясь ею).

Ты прелесть! Что за смесь энергии и детства!

(Смеясь, берет ее за подбородок).

Что, до сих пор тебе все не дают газет?..

 

ВЕРА.

Так что-ж?..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Ха-ха-ха-ха!

 

ВЕРА (обиженно).

Прошу без оскорблений!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (насмешливо).

Бедняжка! Без газет!.. из-за чего-ж, мой свет?!

 

ВЕРА.

Из-за каких-то там дурацких объявлений!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Кто так велел?

 

ВЕРА.

Maman…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Ну что-ж?! Спасибо ей!

Моя малюточка зато чиста душою…

 

ВЕРА.

Ах, перестань, Andre!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

А вырастишь большою…

 

ВЕРА (в гневе хочет уйти).

Оставь!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (не пуская ее).

И женочкой вы станете моей—

Тогда мы все прочтем и всюду ездить будем…

 

ВЕРА (оживляясь).

В Михайловский театр!.. Хоть говорят, оно

И неприлично там, а все-таки смешно!..

Там, по словам Лили…

 

XОРОЛЬЦЕВ  (обнимает ее за талию и гладит по голове).

Постой! Сперва обсудим,—

Как нам с тобою поступить!..

Как я люблю тебя! И как я благодарен…

(Целует ее. Входит Агафья).

 

СЦЕНА 2-я.

ТЕ ЖЕ  И  АГАФЬЯ.

 

АГАФЬЯ (лукаво улыбаясь).

Андрей Васильич! Барин!.. Ба-рин!..

Я в лавочку иду… Вам сахару купить?..

(Вера в ужасе вскрикивает и закрывает лицо руками).

 

ХОРОЛЬЦЕВ (яростно вскакивая).

Чего вы лезете? Какой вам сахар нужен?!

(подступая к ней с кулаками). Вы уберетесь прочь?!..

 

АГАФЬЯ (пожимая плечами).

Да ладно! (в сторону, сдерживая смех).

Пер-кан-фу-жен!.. (уходит).

 

СЦЕНА 3-я. ТЕ ЖЕ  БЕЗ  АГАФЬИ.

 

ВЕРА.

Ах, Боже мой! Какой ужасный стыд!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (обнимая ее).

Пред этой дурищей?! (Вера плачет.). Чего?!

Чего?! Послушай]

Ведь мы с моей Верушей—

Почти что муж с женой!..

 

ВЕРА.

А все-ж… душа болит!

Ах, я преступница! Так вышло… непристойно…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Да будь-же ты спокойна! (Вера улыбается сквозь слезы).

Ну то-то!., (целует) Паинька! Что за нелепый страх?!

Мы соединены пред Богом и пред светом—

И не обязаны мы никому ответом!.. (увлекаясь).

Мы люди вольные! Мы, слава Богу…

(Входит Лидия Петровна и останавливается у двери).

 

ВЕРА (в ужасе прячет, лицо на груди Хорольцева).

Ах!..

 

СЦЕНА 4-я.

ТЕ ЖЕ  И  Л ИДИЯ ПЕТРОВНА.

 

ХОРОЛЬЦЕВ (после минутного всеобщего молчанья).

Мы— вот.. Мы… так себе… Мы… н-ничего такого!..

 

ВЕРА (бросаясь кг матери).

Maman! Мамуся!

 

ЛИДИЯ  ПЕТРОВНА (отталкивая ее).

Прочь!

Бесстыдница!

 

ВЕРА (рыдая).

Maman!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Ты броситься готова (метнув злобный взор на Хорольцева)

На шею… всякому!.. Моя родная дочь!

 

ВЕРА.

Maman! Я право…

 

ЛИДИЯ  ПЕТРОВНА.

Что?!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Ах, Лидия Петровна!

Ма tante! Послушайте! Взгляните хладнокровно

На суть всего!.. Ведь мы… (берет Веру за руку).

 

ЛИДИЯ  ПЕТРОВНА.

И слушать не хочу! (к Вере, отталкивая ее).

Ступай сейчас домой!.. (к Хорольцеву). А вас я проучу!

(Вера отходить к зеркалу).

В дом… уважаемый, известный

Втереться так, как вы, чтоб низко обольстить

Невинное дитя!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (‘горячо).

Нет, нет! Прошу простить!

Мои намеренья честны!..

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Тем хуже-с!

 

ВЕРА (надевавшая шляпку, останавливается в изумлении).

Как?! Маman!..

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Пожалуйста, не лезь!

Он негодяй!

 

ВЕРА (в негодовании).

Маman!..

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА. Тебе не место здесь!..

 

ВЕРА (подходя).

Но ведь на то была особая причина…

Я испугалась так ужасно за него!

Я думала,— он мертв! (закрывает лицо руками).

 

ЛИДТЯ ПЕТРОВНА (задорно).

Так что-же из того?!

Мертвец,— а все-таки мужчина! (подносит платок к глазам).

Ах, до чего я дожила!

Я так заботилась, тебя так берегла!

Так молодость твою любовно ограждала!.. (Хочет ухватиться за что-нибудь рукой; Хорольцев и Вера усаживают ее).

Возьми своих подруг: ведь каждая читала

Романы гнусные Зола!

В манерах— юнкерство!.. Бесстыдны даже дети!..

Ну, жизнь моя прошла… Я думала, что ты

Не будешь, как они! (машет рукой) надежды и мечты—

Все… (плачет).

 

ВЕРА (ласкаясь к ней).

Мама! Перестань!..

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (оживляясь).

Жених есть на примете!

Прекрасный! Партия!.. Их мало в паши дни!..

 

ВЕРА (быстро).

Скачковский?! Нет, уж извини!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (выпрямляясь).

Но если я нашла, что…

 

ВЕРА (решительно).

Ни за что на свете!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Такого тона я не потерплю!

Воистину дочь века!

У молодого человека

Попалась— и грубит!..

 

ВЕРА (гордо).

Ведь я его люблю!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (вскакивая).

Mais vous etes folic!

 

ВЕРА.

Du tout!?

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в сторону).

Ай, Верочка! Хвалю!

 

ВЕРА (твердо).

Да, я его люблю!.. Мой выбор…

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (иронически).

О, прелестный!

Уездный Дон-Жуан!.. Мне стыдно говорить…

 

ХОРОЛЬЦЕВ (подступая, возвышает голос).

Я вам сказал, mа tante, и должен повторить:

Мои намеренья честны!..

 

ЛИДИЯ  ПЕТРОВНА.

Тем хуже!

 

ВЕРА (в ужасе).

Ах, maman!!.

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (к Хорольцеву).

Какой-же вы жених?

Намеренья! Да нам что толку в них?!.

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Да, я прошу руки… Я сделал предложенье…

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (насмешливо).

Вы шутите?

 

ХОРОЛЬЦЕВ (горячо).

Отнюдь!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Так это— преступленье!

Вы нищий! Вот, кто вы!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Но я… м-могу… служить…

 

ЛИДИЯ  ПЕТРОВНА.

О, да! Мы видели!., (дерзко). Нет-с! Вы хотите жить

На деньги Верочки!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (яростно кричит).

Но это оскорбленье!

Да как вы смеете?!

 

ЛИДИЯ  ПЕТРОВНА (топая ногой).

Прошу вас не кричать!

Вы забываете, что говорите с дамой!

 

ВЕРА (ластясь к ней).

Ах, мама! Не сердись, не будь такой упрямой!

Ты говорила мне, что и папа…

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Молчать!

 

ВЕРА.

Он тоже беден был, а ты была богата….

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Ну что-ж?! И очень жаль! (хочет уходить)

 

ВЕРА (рыдает, падая перед ней на колени).

Мамуся! Пощади!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Встань, Вера! Слышишь ты? (Вера встает).

Вставай и уходи! (из Хорольцеву).

Любуетесь плодами вашего… р-разврата?!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Ма tante! Послушайте!.. Я умоляю вас…

Я вам клянусь…

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Без клятв! Я вам сказала раз…

Я вам сказала раз— и повторю вам снова,

Что этому не быть!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в отчаянии).

Ма tante!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (чеканя  слова).

Даю вам сло-во!

 

ВЕРА (в ужасе).

Нет, мамочка, постой!..

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (торжественно).

А если я дам слово,

То хоть-бы це-лый мир… (машет рукой).

Да что тут?! Ну, пойдем! (толкает перед собой плачущую Веру и отходит к двери, потом оборачивается к оторопевшему Хорольцеву).

Надеюсь, вам теперь понятно,

Что мы… я выражаюсь деликатно, —

Мы вас к себе не ждем!.. (указывает на Веру).

Не говорю про то, что сделали вы с нею…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Да что-же сделал я?!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Последнему злодею

Я не желала-бы похожим быть на вас!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в сторону).

Ну, аттестует! Вот-те раз!..

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Но добрый дядя ваш, вас выручавший вечно…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Не понимаю, чем!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Понять вам мудрено!

Вы… подшутить над ним посмели бессердечно.

Письмо кощунства гнусного полно!

Вы над достойнейшими умершими человеком

Смеялись в том письме…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Нет, уверяю вас…

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Последний огонек приличия погас! (брезгливо).

Вы прямо п-пахнете двадцатыми веком!

Ni foi, ni loi!

 

ВЕРА.

Maman!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Ни чести, ни стыда! (указывая на Веру).

Вхожу к ней в комнату: где Вера? Ни следа!

И на столе письмо!.. (язвительно). Не бойтесь, я послала!

Мой муж в комиссии… Удивится немало!

Пускай племянничка узнает своего! (укоризненно).

Вы столько видели участья от него…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Да, больше на словах! (в сторону).

Тьфу! Лезет как жестоко!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Он столько хлопотал…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Да вот,— не вышло проку!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Вы встретились у нас с полезными людьми…

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

А чорт их всех возьми!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Вы дальний родственник, почти чужой!.. А все-же..

Он так заботился…

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в сторону).

Вот ведьма! Правый Боже!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Я про себя уже не говорю…

 

ХОРОЛЬЦЕВ (иронически кланяясь).

Кругом обласкан я, mа tante! Благодарю!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

На благодарность что-то непохоже!

Но добрый дядя ваш…

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в бешенстве).

М-малиновый сироп! (в сторону)

Тьфу, чорт! Обмолвился!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (в ужасе отступает, потом дрожащим голосом).

Что?!. Я не понимаю!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в смущении).

Так!.. Я обмолвился…

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (к Вере).

Что он сказал?!

 

ВЕРА (в испуге).

Не знаю!..

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (грозно топая ногой).

Сейчас-же повтори!

 

ВЕРА (плаксиво).

Малиновый сироп!..

 

(Лидия Петровна быстро подходит к Хорольцеву).

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Как вы узнали?

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Что?!

 

ЛИДИЯ  ПЕТРОВНА.

Вы знаете прекрасно!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Да уверяю вас, что я придумал сам!.. (Лидия Петровна подходит еще ближе и пристально смотрит на него).

Ма tante, я вам клянусь!.. Так, вырвалось…

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (дрожащим голосом).

Напрасно!

Напрасно лжете мне! Я не поверю вам! (просительно).

Andre, скажите мне!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в сторону).

Фу, как неблаговидно!

Подумает, что я презренный шантажист! (к ней).

Да что-же вам сказать?! Ма tante! Мне очень стыдно!

Вспылил!.. Когда вспылю,— не в меру я речист!..

Вы не сердитесь, ради Бога!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (в сторону).

Нет! Кажется, фальшивая тревога!

Фу! Испугалась я! (опомнившись, к Хорольцеву).

Такого наглеца,

Как вы,— я не видала! (к Вере).

Хорош твой претендент!

 

ВЕРА.

Ах, мама!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Ты слыхала,

Что он сказал про твоего отца?!

Ну, что-ж? Ты слышала?! Мне кажется, довольно?!

Да!.. Любящая дочь!

 

ВЕРА (рыдает).

Ах, мама! Как мне больно! (плачет, вздрагивая).

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Да перестань-же ты! Вот ненавижу плакс!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в сторону).

Подумать: как горда!.. Сама-бы тут рыдала,

Когда-б я захотел!..

 

(Поспешно входит Сыропятов и останавливается в изумлении).

 

СЦЕНА 5-я.

TE ЖЕ И СЫРОПЯТОВ.

 

ХОРОЛЬЦЕВ (к нему).

Вы что? ОТ генерала?

(Сыропятов молчит, выпучим глаза).

От генерала?!

 

СЫРОПЯТОВ.

Точно так-с!.

 

Л И Д И Я  ПЕТРОВНА (несколько смущена).

А, Сыропятов!..

 

СЫРОПЯТОВ.

Здравия желаю!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

В чем дело?

 

СЫРОПЯТОВ.

Генерал изволили послать…

Оне-вот из дому записку получили… (замялся).

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (язвительно к Хорольцеву)

Да-с! Ваше письмецо!..

 

СЫРОПЯТОВ.

Нет-с! Выездной Василий

Привез письмо…

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (резко).

Ну, да!

 

СЫРОПЯТОВ.

И грит: „Сичас отдать!»

Я говорю: „Сичас не смею:

„Оне в комиссии изволят заседать!»

Я, значит, так сказал лакею,—

А тот свое:— Вали, брат, в голову мою!

„Так генеральша, мол, велели сами!»

— „Ну,— говорю,— Бог с вами!»

Вхожу-с— и подаю…

Вот-с… подал, отхожу… Оне взглянули быстро—

Ка-ак вскочат— и бегом ко мне из-за стола!

Так, если выразить, забымши про дела,

Про их высоко…

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (в ужасе).

Что?! В присутствии министра?!

Что я наделала!… О, Боже, Боже мой!

 

СЫРОПЯТОВ.

Так, если выразить, глядят безумным взглядом

И только так мычат-с, как будто-бы немой:

„Ум-ум-ум-ум!..» Потом вдруг закричали: „На- дом!—

„Туда, туда ступай, к нему!» —

А сами так меня торопят, вон толкают!

Все господа кругом глядят— не понимают,

А я уж вовсе не пойму!..

Потом… опомнились и эдак торопливо,

Так, если выразить, на путаный манер

Мне говорят:— „Ступай (указывает на Хорольцева) вот к ним— и, если живы,

„От них потребуй леварвер!

„Потребуй именем закона!..»

И продолжают, вроде стона:

— „Ты знаешь, что такое леварвер?»

—        „Конечно-с“, говорю: „на то ведь я курьер’

—        „Я все обязан знать!!!». Оне присели в кресле,

От треволнения присели у окна-с—

И так мне совестно, что все глядят на нас!..

— „А как-же, вашество»,—- я говорю,— „как, если

„Уж там несчастие-с?!!..“ Оне кричат: — „Молчи!

„Молчи, не может быть!»— А сами побледнели!..

—        „Все отбери у них: Копцовские партфели

„И к ним которые ключи,—

„Да и о скорей сюда скачи!..»

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (в ужасе).

Что, что?! Копцовские?! С бумагами Копцова,

Покойного Копцова?

 

СЫРОПЯТОВ.

Точно так!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (бросаясь к Хорольцеву).

Так вы солгали мне?! Вы мне давали слово…

Но где-же, где они?! (бросается к портфелям, но Хорольцев их схватывает и прячет между двумя большими тот маленький, в котором находятся письма Лидии Петровны).

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в сторону).

Попался, как дурак! (к ней).

Да в чем же я солгал?

 

ЛИДИЯ  ПЕТРОВНА (хочет вырвать портфель из его рук).

Отдайте мне!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (не отдавая).

Оставьте!

Оставьте-же, mа tante! (к Сыропятову).

Ступайте вон сейчас!

 

СЫРОПЯТОВ (решительно).

Нет, сударь! Это нет-с!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (к Лидии Петровне).

Ах, умоляю вас!

У вас над ним есть власть!

Скорей его отправьте!

(Лидия Петровна бросается в кресло и закрывает лицо руками).

Ма tante! Послушайте!..

 

ВЕРА (бросаясь к матери, грозно глядит на Хорольцева).

Противный, гадкий, злой!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (К курьеру, топая ногой).

Ты слышишь?! Вон!

 

СЫРОПЯТОВ (упорно и спокойно).

Нельзя-с!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (яростно).

Мерзавец! С глаз долой!

 

СЫРОПЯТОВ.

Ругаться только вы изволите напрасно!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в сторону).

Ах, Боже мой! Но это, ведь, ужасно!

Что делать мне?! Как тетушку спасти?!

Для всех беда тут выйти может!

(Кладет портфели на стол и придерживает одной рукой, а другою хватает Лидию Петровну за руку и обращается к ней).

Ма tante! Советую велеть ему уйти!

Его настойчивость меня за вас тревожит!

(Лидия Петровна неподвижна).

Ма tante! Вы поняли?! (в сторону).

Ну, что мне делать с ней?! (к Вере).

Послушай! Bеpa! Bеpa! (полушепотом).

Займи ты чем-нибудь курьера!

(хватает ее за руку).

Да ну! Ступай скорей!

(Вера отходит к Сыропятову; Хорольцев полушепотом обращается к Лидии Петровне).

Ма tante! Возьмите-ж вы портфель свой, Бога ради!

(сует ей маленький портфельчик).

Да спрячьте поскорей, покуда нету дяди!

Вот, в ящик! (ловко помогает ей спрятать портфельчик в ящик стола).

 

ЛИДИЯ  ПЕТРОВНА.

О, merci!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Ну, спасено теперь! (к Сыропятову).

А ты все здесь еще?! Почтеннейший! Вот дверь!

 

СЫРОПЯТОВ.

Никак нельзя-с!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (КСыропятову).

Пошел!

 

СЫРОПЯТОВ.

Мне генерал велели…

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

А нынче я тебе велю!

 

СЫРОПЯТОВ (просительно к Хорольцеву).

Хоть дайте леварвер!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (рассеянно).

Я новый вам куплю!

 

СЫРОПЯТОВ (умоляющим тоном, отступая к двери перед наступающим Хорольцевым).

Дозвольте леварвер!..

 

ВЕРА (бросаясь к Хорольцеву).

Ах, Боже! В самом деле!

Где револьвер?! Отдай! Ах! Я тебя молю! (цепляется за него).

Отдай!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Да перестань! Не сумасшествуй, Вера!

 

ВЕРА (с капризным упорством).

Отдай!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

И не было, и нету револьвера!

(В это время Лидия Петровна принялась рыться в одном из больших портфелей и на половину вытащила синюю обложку с «Любовными делами»; Хорольцев, заметив это, бросается к ней и отнимает портфели).

Ма tante! Позвольте! Так нельзя-с!

Простите! Я не дам! Я права не имею!.. (вполголоса).

А если что-нибудь коснется вас,—

Я вам вручу!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (жмет ему руку).

Аndre, вы рыцарь!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (пожав плечами).

Как умею!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Я не забуду вас вовек! (взяв его конфиденциально за руку и отводя в сторону)! Andrе! Вы… все прочли?

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в смущении).

Н-нет!.. Пустяки, немного! (окончательно сконфуженный).

Нет, впрочем… Я прочел!.. Не бойтесь, ради Бога,

Я честный человек…

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (в экстазе).

Вы чудный человек!

Да, в жизни у меня одна была отрада,

Одна святыня— он!

Я все вам расскажу!— все, что прошло, как сон!

Ах, милый, добрый мой! (Бросается на шею к Хорольцеву, к удивлению беседующих между собой Веры и Сыропятова).

 

ХОРОЛЬЦЕВ (отодвигаясь от Лидии Петровны).

Ма tante! Ма tante! Не надо!

Скомпрометтировать вы можете себя! (оглядываясь)

Ведь Сыропятов здесь!.. Да, наконец, и Вера!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (яростно к Сыропятову).

Ты здесь еще торчишь?! Прикажешь гнать тебя?!

 

СЫРОПЯТОВ (в унынии).

И без портфелей?..

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (топая ногой).

Вон! Ступай!

 

СЫРОПЯТОВ.

Без леварвера?..

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (К Хорольцеву).

Отдайте вы ему! Какая вам нужда?!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (хохочет).

Да нет и не было, ей-Богу!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (решительно).

Ну, Сыропятов, марш! Нельзя-ли в путь-дорогу.

 

СЫРОПЯТОВ (в ужасе).

А как-же генерал? Рассердятся! Беда!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Скажи, что я прошу пожаловать сюда!

Скорее!

 

СЫРОПЯТОВ.

Слушаю-с! (кланяется и уходит).

 

 

СЦЕНА 6-я.

ТЕ  ЖЕ БЕЗ  СЫРОПЯТОВА.

 

ХОРОЛЬЦЕВ (к Лидии Петровне).

Зачем-же звать?! Неловко!

Я страшно наглупил— и дядя будет зол!..

А завтра я к нему проститься-бы пришел!

(грустно).

Уеду навсегда… (машет рукой).

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (указывая на смеющуюся Веру)

Вишь! Поняла, плутовка!

Ведь поняла! Держу пари! (к ней).

Ведь не расстанешься ты со своим Андрюшей

(к Хорольцеву).

Бери-ж ее себе! (Хорольцев сперва бросается к Вере, но потом отступает).

Ну, глупенький, бери! (Хорольцев недвижен).

 

ВЕРА (бросаясь к нему).

Да что с тобой?! Послушай!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Мне как-то совестно!.. Как будто-бы оно…

Н-нелестно для меня…

 

ВЕРА (в испуге).

Аndre!.. Мне слушать больно.

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

НО если… даже мной согласие дано?!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Дано!.. Да вот вопрос: вполне-ли добровольно?!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (горячо).

С восторгом! Слышали?!. Ну что-же?!

С вас довольно? (обнимает его).

Ты слышишь, глупенький?!

 

ВЕРА (в сторону)

Какие чудеса!

Вишь, как расчувствовалась мама! (тревожно).

А он молчит, молчит упрямо! (к Хорольцеву)

Меня не любишь ты!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Люблю, моя краса!

Но я, как партия, не очень-то приятен!..

 

ВЕРА.

Ну, что там партия!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (в сторону).

Ах, как он деликатен!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Я говорил тебе! Пойми: ведь я бедняк!

 

ВЕРА.

И папа беден был!..

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Какой-же вы чудак!

Вот муж мой этим не был озабочен—

И вышел, все-таки, вполне… примерный брак!

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в сторону).

Не очень! (к Лидии Петровне)

А все-таки…

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА.

Все вздор! Вы будете служить!

Мы все, так следует, устроим!..

(толкает его в объятья Веры).

 

ВЕРА (хлопая в ладоши).

Ага! Смеялась над моим героем! (обнимает Хорольцева).

 

ХОРОЛЬЦЕВ (в восторге).

Как хорошо на свете жить!

 

ВЕРА.

А умирать хотел! Ах! Что бы это было!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Да я тогда не знал, что ты меня любила!

И надоело мне страдать…

 

ВЕРА (надув губки).

Не знал! Ты мог-бы угадать!..

 

ЛИДИЯ   ПЕТРОВНА (к Вере).

Не приставай к нему! Ужасно ты задорна!

(Хорольцеву).

Она в тебя, как кошка, влюблена!

(к Вере, дергающей Хорольцева за усы).

Да ну! Не лезь к нему! Ты будь ему покорна,

Почтительна, как добрая жена!

 

ХОРОЛЬЦЕВ  (в, сторону).

Вишь! Превосходные теории разводит! (в испуге хватает Веру за руку).

Постой! По лестнице как-будто кто-то входит!

(слышатся звонок).

Звонок!.. Ах, Господи!..

 

ВЕРА.

Да полно! Ты не трусь!

Я папочку сама уговорить берусь!., (насмешливо).

Каким был храбрецом!..

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

А вот,— теперь так страшно,

Как не было во-век!

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (шутливо).

А кто писал письмо?!

 

ХОРОЛЬЦЕВ.

Как мальчик, бесшабашно!

А нынче я— солидный человек!

Да наконец, тогда, ведь, я писал со злости!..

(полушепотом, прислушиваясь).

Постойте! Слушайте!..

 

ВЕРА (насмешливо).

Мужчина!.. Как труслив!

 

ГОЛОС ПРИЛАДИНА ЗА СЦЕНОЙ.

Что, господин Хорольцев жив?!

 

ГОЛОС АГАФЬИ ЗА СЦЕНОЙ.

Сюда пожалуйте!.. Живехоньки!.. К ним в гости

Пришли две дамочки!.. Чего тут помирать?!

(Входят Агафья, Приладин и Скачковский и в изумлении останавливаются у дверей).

 

СЦЕНА 7-я.

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА, ХОРОЛЬЦЕВ, ВЕРА, ПРИЛАДИН, СКАЧКОВСКИЙ И АГАФЬЯ.

 

ЛИДИЯ ПЕТРОВНА (к Приладину, широко раскрывшему рот и протянувшему дрожащую руку).

Я вас покорнейше прошу молчать!

(указывая на Веру и Хорольцева).

Невеста и жених! Уж я дала им слово! (машет рукой,  подступая к Приладину, собирающемуся что-то возразить).

А если я дам слово,

То хоть-бы целый мир… (топает ногой).

Я вас прошу молчать!..

 

 

ЗАНАВЕС.

 

 

 

 

ДВЕ МИЛОСТЫНИ.

 

Драматический этюд в 1-м действии, в стихах.

Посв. К. М. Фофанову.

 

 

 

 

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

 

Павел Сергеевич, 35 лет, холеный, самодовольный господин.

Маруся, 24 лет, его жена, изящная, нервная женщина.

Наташа, 28 лет, женщина в лохмотьях.

Лиза, 20 лет, горничная, одетая по моде.

Константин, лакей.

Филипп, швейцар.

 

Действие происходит в Петербурге, в наши дни.

 

 

 

 

 

Сцена 1-я. Лиза одна.

 

Будуар Маруси, роскошно меблированный. Лиза зажигает лампу.

 

 

 

ЛИЗА.

Однако, наша-то сегодня припоздала!

Сегодня пятница… Как раз приемный день

У нас от двух часов! (смотрит на часы). Вишь, пятого начало,

A барыни все нет!.. (таинственно) Тот приходил,— тюлень! (хохочет)

Пузатый генерал, — такой страшенный, строгий!.. (передразнивает генерала, поднимая плечи). — «Нет барыни?! — Как нет?! Да ведь четвертый час!» … (хохочет )

И этот забегал,— поджарый, тонконогий,

Что любит фриштыкать y нас…

Сам в куцем пиджаке, ни на-што не похоже, (показывает на темя)

Тут вовсе ничего,— какой-то хохолок!—

A сам, небось, туда-ж! По дамской части тоже!

Сичас— это:—«Бонжур, я к вам на фиф—оклок!».. (хохочет).

Да спутать барыню смертельная охота

У всех y них, y всех!.. Лишь пальцем помани—

И-и-их! Как забегали-б они!

Да все-вот попусту, не выгорает что-то!..

Чудная барыня: на бал— и то с трудом,

Бывало, выедут! Все книжки бы читали,

Все только Поль, да Поль!.. При ихнем капитале,

Да чтобы эдак жить?!.. Подворье, a не дом!..

Да и в подворье— вот знакомый мой келейник,—

На что монах,—a уж такой затейник!

— «Я», говорит, «служить вам всей душою рад!

Мне не дозволено… вот это…

Мне дал один актер, двоюродный мой брат»…

В подрясник руку хвать!— И вынул два билета

На завтра в маскарад!..

Ах! Прелесть— маскарад приказчицкого клуба!

Любимый идиал, восторг мой— танцовать!..

Я буду купчика опять интриговать…

Какие рысаки! (показывает на руки) колец тут! Что за шуба!.. (задумывается)

A что, как влюбится?!..— Бывает иногда!..

«Я тут прощуся…— «как? Уходите вы, Лиза?

«Рассчет вам надобно?!!..» — «Не нужно-с!».. (хохочет) Господа,

Небось, с ума сойдут от этого суприза! (спохватывается )

Однако, что-же я?!.. (зажигает лампу) Никак идут сюда!..

 

 

 

Сцена 2-я. Лиза, потом Маруся, Наташа, Константин и Филипп.

 

(Константин с Филиппом вносят Наташу в обмороке, с повязкой на голове; Маруся входит за ними, в модной шубке и шляпке, сильно встревоженная).

 

 

МАРУСЯ.

Сюда, сюда, Филипп!.. Тихонько, ради Богa! (укладывают Наташу на кушетку)

Дай Бог ее спасти!..

 

КОНСТАНТИН (несочувственно)

Таких, ведь, нынче много!

Шатаются везде! Не бойтесь: отойдет!

Небось, под лошадьми валяться ей привычно!

 

ФИЛИПП.

Уж это именно: иная так и прет!

 

МАРУСЯ (к Константину)

Скорей за доктором!.. A если Цукерброт

Уехал из дому?.. (задумывается)

 

ЛИЗА (в сторону)

Довольно неприлично! Для этой нищенки!..

 

КОНСТАНТИН (иронически)

Так-с!.. Значит, если нет…

 

МАРУСЯ.

Тогда… Koгo-нибудь: Лопушникова, Шмита!

 

Ведь не сошелся клином свет! (Константин нe уходит)

Ну!..

 

КОНСТАНТИН (нехотя)

Слушаюсь! (в сторону, уходя) Вишь, нынче как сердита!

 

ФИЛИПП (осторожно, но с  важностью).

Как, если гости?

 

МАРУСЯ (после минутной рассеянности)

Гнать!.. Ступайте!..

 

ФИЛИПП (в сторону, иронически кланяясь)

Тоже дом! (Константин и Филипп  уходят)

 

 

Сцена 3-я. Маруся, Лиза и Наташа

 

МАРУСЯ (Лизе, отдавая ей шубку и перчатки)

Теперь, голубушка, скорей воды со льдом!

 

ЛИЗА (хочет уходить)

Сейчас!

 

МАРУСЯ.

И два платка, и нюхательной соли… (показывает рукой).

Там, в спальне, на бюро… (Лиза уходит).

 

 

Сцена 4-я. Маруся и Наташа.

 

МАРУСЯ (становится на колени перед Наташей, расстегивает ей ворот и, осторожно развязав платок на голове, осматривает ее рану).

Ай, рана как страшна! (трогает ее сердце) И сердце замерло!.. (заглядывает в лицо) О Боже, как бледна!..

Должно быть, обморок от ужаса и боли…

Ho не проходит все!.. Уж нет-ли там, в мозгу,

Каких-нибудь опасных осложнений?!..

 

Лиза (вносит воду со льдом, платки  и хрустальный пузырек с нюхательной солью).

 

 

Сцена 5-я. Маруся, Наташа и Лиза.

 

 

ЛИЗА (входя)

Извольте, барыня!.. (Маруся делает примочки и прикладывает Наташе)

Зачем-же-с? Я могу!..

 

МАРУСЯ (не глядя на нее)

Не нужно, я сама!.. Что делает Евгений?

 

ЛИЗА.

Там, в детской, сладко спят…

 

МАРУСЯ.

И с виду… Ничего?

 

ЛИЗА.

Ну, прямо ангельчик-с!..

 

МАРУСЯ.

В шестом часу его

Ты с нянею разбудишь….

Пойду его купать… (указывает на Наташу). A ты вот с ней побудешь!..

Ах, доктор бы скорей!.. (меняет примочку).

 

ЛИЗА (глядя на рану Наташи)

Какие ужасти! Что это вышло с ней?!..

 

МАРУСЯ.

Ах! И не говори! Под лошадей попала…

 

ЛИЗА.

Ой, Господи-ты-мой! В крови вся голова!

 

МАРУСЯ.

Я до сих пор сама от страху чуть жива!..

 

ЛИЗА (всматриваясь в Наташу)

Из бедных, надо быть!.. И платье изорвала!..

 

МАРУСЯ.

Спасти бы жизнь!..

 

ЛИЗА.

Да!.. Вот:

Маленько прозевай— и на всю жизнь калека!.. (задумывается)

A только… барыня, ей не поможет лед!

Не взять-ли арники?!.. Близехонько аптека!..

 

МАРУСЯ.

Да, да, скорей беги!.. (Лиза быстро уходит)

 

 

Сцена 6-я. Маруся и Наташа.

 

МАРУСЯ (становится на колени перед Наташей, давая нюхать соль).

И все не легче ей! О Боже! Как помочь?! (Наташа открывает глаза) А!..

 

НАТАША (слабым голосом, удивленно озираясь)

Где я?

 

МАРУСЯ (нежно)

У друзей!..

 

НАТАША (машинально)

Что?.- У каких друзей?.. (берется за грудь) Как больно грудь заныла!.. (откидывается назад)

Но где-же я теперь?.. И что со мною было?..

 

МАРУСЯ.

Вас лошади свалили, смяли…

 

НАТАША.

Да!.. Припомнила!.. (смотрит на Марусю в упор) Зачем…

Зачем-же вы тогда

Побеспокоились?.. Я нищая, бродяга!.. (отстраняет руку Mapyси и снимает примочку)

 

МАРУСЯ (опять накладывает примочку )

Ах, не снимайте, нет!.. Для вашего-же блага!.. Сейчас приедет врач…

 

НАТАША.

К чему вам хлопотать? Свалили рысаки— скорей-бы ускакать,—

И кончилось-бы тем пустое приключенье!..

Ведь так все делают!.. Когда-б и знала я,

Кто там помял меня,— то денег на леченье

Не стала-б требовать!.. (Опять снимает примочку)

 

МАРУСЯ (опять накладывая Наташе примочку).

Голубушка моя,

Зачем упорствовать?!. Ведь я не виновата!

Какой-то негодяй, купеческий сынок,

На паре налетел, мгновенно сбил вас с ног—

И с хохотом исчез… Полиция куда-то

Хотела вас забрать…

 

НАТАША.

Не все-ль равно, где умирать?! (Всматриваясь недоверчиво в Марусю).

Но если лошади не ваши, для чего-же

Вы возитесь со мной?.. Зачем?..

 

МАРУСЯ.

Великий Боже! Затем, что сердце кровью облилось!

Едва увидела,— и стало вдруг невольно

Мне как-то совестно… Так совестно и больно!..

 

 

НАТАША (растроганно).

За много, много лет впервые довелось

Мне встретить доброту!..

 

МАРУСЯ (нерешительно)

Теперь вопрос нескромный

Позвольте мне задать…

 

НАТАША (не слушая ее)

От звука слов таких

Отвыкла сердцем я!..

 

МАРУСЯ.

У вас тут нет родных?

 

НАТАША (с горечью).

У жалкой нищенки, презренной и бездомной?!.

 

МАРУСЯ.

Ах, бедная! (Протягивает eй руку. Наташа сперва не понимает этого жеста и начинает искать глазами вокруг себя, a потом схватывает руку Маруси и хочет поцеловать. Маруся быстро отдергивает ее в смущении ).

Зачем?! Да что вы?! (Отодвигается смеясь). От греха

Подальше сесть!.. У вас нет мужа?..

 

НАТАША.

Ха-ха-ха!.. Да разве на таких, как я, жениться можно?!..

 

МАРУСЯ (нерешительно)

Но… вы простите мне… Мне кажется, навряд

Вы из простых?.. Ведь так?.. И мимолетный взгляд

Открыл мне… Как сказать?.. Открыл, что очень сложно

Несчастье тяжкое, измучившее вас!..

Скажите… В чем оно?!.

 

НАТАША (с отчаяньем)

Да в том, что каждый час

Я умереть хочу! Что правды свет погас

И даже небесам неведома пощада!.. ( Рыдает. Маруся обнимает ее).

 

МАРУСЯ.

He надо, милая, не надо!

Голубушка моя!

Попробуйте заснуть! Вам вредно волноваться!

Ах, доктора никак я не могу дождаться!..

 

НАТАША.

Заснуть!.. Легко сказать!..

 

МАРУСЯ (хватаясь за голову)

Да что-же это я?!. Забыла! Под рукой испытанное средство! (бросается к комоду и достает пузырек).

Сама бессонницей страдаю с малолетства! (наливает воды в рюмку и капает).

Вот капли… пять, шесть… семь… (подает рюмку). Вот, милая моя!

Примите: хорошо подействует на нервы!

Приемов нужно два: сейчас, положим, первый… (смотрит на часы).

A не подействует чрез полчаса,— опять! (Укладывает Наташу поудобнее).

Так, ладно. A теперь ..  давайте-ка молчать! (Садится поодаль с книгой. Наташа  дремлет, изредка тяжело вздыхая. Входит Павел Сергеевич. Маруся подбегает к нему на цыпочках).

 

 

Сцена 7-я Маруся, Наташа и Павел Сергеевич.

 

ПАВ. СЕРГ. (остановившись на средине сцены, вне области зрения Наташи)

Маруся, милый друг!.. Ну, как тебе не стыдно?!

У эксцентричности, ведь, надобен предел,—

A ты с ума сошла!..

 

МАРУСЯ.

Не понимаю!..

 

ПАВ. CEPГ.

Видно!

Швейцар,— на что мужик,— буквально обалдел!

 

МАРУСЯ.

Голубчик, нынче ты настроен как-то вздорно!

Да что-ж я сделала?

 

ПАВ. СЕРГ. (возвышая голос).

Как что?!. Прошу покорно!

Взять в санки нищую! По Невскому, Морской

В объятьях эту дрянь везти!— и в час какой?!

Когда весь Петербург вас должен был увидеть!

Чтоб после был твой муж осмеян, как дурак!

 

МАРУСЯ.

Ах, тише!.. Спит она!

 

ПАВ. СЕРГ.

Больницу для бродяг

Устроить хочешь тут, иль даровой кабак?!

Сейчас-же вон ее! Ты слышишь?! (Хочет идти к Наташе; Маруся энергично противится)

 

МАРУСЯ (повелительно).

Я обидеть

Ее не дам тебе! (Наташа приподнимается и прислушивается)

 

ПАВ. СЕРГ. (притворно смеясь, обнимает Марусю )

Вступилась за свою

Игрушку новую, почетнейшую гостью!..

Дитя!..

 

МАРУСЯ.

Я, Поль, тебя, клянусь, не узнаю!

Себя уродуешь ты напускною злостью!

Ты добрый, ласковый…

 

ПАВ. СЕРГ.

И вдруг такой злодей?!

Эх, деточка моя!.. Не знаешь ты людей!

Под видом нищеты скрываются шантажи,

Мошенничество, лень!.. Ну, хоть под экипажи

Бросаться— это, ведь, буквально ремесло!..

Конечно, кучера мерзавцы,— но уж эти,—

Страдальцы, жертвы!.. У!..

 

МАРУСЯ.

Порой мне жить на свете,

Так стыдно, стыдно, тяжело!

Так нестерпима жизнь, что, право…

 

ПАВ. СЕРГ.

А, прекрасно! Богата, молода, любима— и несчастна?!

Вот это лестно мне! (Иронически кланяется) Спасибо вам!

 

МАРУСЯ.

Ах, Поль!

Тебе-бы все шутить!

 

ПАВ. СЕРГ.

Твой грустный вид нарушить

Веселость ангела! (Нежно кладет eй руки на сердце).

Ну, где y нас там боль?!.

 

МАРУСЯ.

Не знаю, как сказать!.. Меня.. Все это… душит!..

 

ПАВ. СЕРГ.

Что «все!?»

 

МАРУСЯ.

Мы роскошью окружены…

 

ПАВ. СЕРГ.

Так что-ж?!

 

МАРУСЯ.

Наш труд единственный— придумывать желанья!..

 

ПАВ. СЕРГ.

Ну, да! Чего-ж еще?!.

 

МАРУСЯ.

Безделье, скука, ложь!

Все— лицемерие, неправое стяжанье!.. (Оживляясь)

Мы не преступники! Приличными людьми

И христианами считаемся, пойми!

Утехи, почести пред нами!

A так недалеко, за этими стенами,

Толпа голодная бездомных и калек

В грязи живет и мрет, без радостей, без хлеба!..

 

ПАВ. СЕРГ. (шутя)

О небо!

Да это нигилизм; ты страшный человек! ( Треплет ее по плечу).

Мы начитались книг! Мы юны и ретивы!..

Как станешь опытней, сама поймешь потом:

Все эти… так сказать, гражданские мотивы

Давно уж заключил в себе десятый том!

 

МАРУСЯ.

Законник гадкий, злой!..

 

ПАВ. СЕРГ.

Как мы нетерпеливы!

 

МАРУСЯ.

Ах, Поль, пойми меня!..

 

 

ПАВ. СЕРГ. (возвышая голос)

Да что тут понимать?!

Ты, милый друг, жена и мать—

И твой первейший долг…

 

МАРУСЯ.

Да я с собой боролась!..

Быть может, мысли эти бред….

Ведь не поможешь всем!… A вот покоя нет!…

 

ПАВ. СЕРГ.

Все это глупости!…

 

НАТАША (в сторону, тщетно силясь приподняться, чтобы увидеть лицо Павла Сергеевича )  Какой знакомый голос!…

 

МАРУСЯ (к Пав. Серг.,  обиженно)

Ho только… говорить об этом свысока….

 

ПАВ. СЕРГ. (брезгливо).

Ну, это бросим мы пока,

A вот что: я слыхал, за доктором послали?

Осмотрит,— a затем убрать ее нельзя-ли!…

 

МАРУСЯ.

Зачем -же так, сейчас?!…

Я говорила с ней…. Ее бесчеловечно

Обидел кто-то….

 

ПАВ. СЕРГ.

Ну, конечно! Вдобавок, значит, тварь! Не место ей у нас!

Все жертвы мнимые жестокого обмана

Разврату придают красивый вид романа!…

 

МАРУСЯ.

Но, Поль….

 

ПАВ. СЕРГ. (решительно).

Пожалуйста, без «но»!

Что решено, то решено!

Нельзя-же тут держать нам эдакую птицу!

Ну… поместим ее в больницу! (мягче)

В чем можно, я готов тебе и уступить!

A если уж тебе желательно глупить,

Тряпья ей подаришь, немножко денег, что-ли!… (Махнув рукой, уходит. Наташа, привстав, ему вслед).

 

НАТАША

Что, если это он?! ужель?!… не может быть!…

Но голос так знаком!… (Маруся подходит к ней).

 

 

Сцена 8-я Маруся и Наташа.

 

 

МАРУСЯ.

Простите, поневоле

Я разбудила вас….

 

НАТАША.

Кто это с вами был?

 

МАРУСЯ.

Мой муж….

 

НАТАША.

A как его…

 

МАРУСЯ.

Что?…

 

НАТАША (в смущении).

Н-нет… я так… но странно…

По голосу….

 

МАРУСЯ.

О нет! Сегодня лишь нежданно

Он чем-то раздражен!… A то— он добр и мил!

Он только на словах но сдержан!… Вы не бойтесь!…

Голубушка моя! ложитесь, успокойтесь!

Муж городскому голове

Напишет письмецо… Леченье и занятье

Все, все устроится… (Наташа тупо глядит на узоры марусиного платья)

Вы… смотрите на платье…

На эту вышивку?… Да?… Летом по канве

От скуки нынче я на даче вышивала…

Попробуйте заснуть!…

 

НАТАША (машет рукой)

He в силах!

 

МАРУСЯ.

Я прервала,

Однако, ваш рассказ…. Ведь легче, может быть,

Пговорить, о том, чего нельзя забыть?!…

 

НАТАША (иронически).

О бедствиях чужих послушать всем приятно!

 

МАРУСЯ (в ужасе).

Ах, что вы! это не понятно!…

 

НАТАША.

Дай Боже вам не понимать и впредь!… (задумывается).

 

МАРУСЯ.

Скажите… Может быть, y вас… y вас есть дети?

 

HАТАШA (вздрогнув)

Кто вам сказал?!!!

 

 

МАРУСЯ (в смущении)

Н-никто….

 

НАТАША (глухо).

Был сын… и нет его на свете!

Он догадался умереть!

 

МАРУСЯ.

О, бедная моя!…

 

НАТАША.

Да, нам жилось несладко…

Но я вам расскажу, как было, по порядку.

Я, так сказать, из барышень была;

Отца не знала я, мать рано умерла…

Но не пригнетена сиротством и печалью,

Я кончила гимназию с медалью

И в городке родним уроками жила…

С подругой жили мы и бодро выносили

Тяжелую нужду…. Мне было двадцать лет,

Когда меня в деревню пригласили

Учить двух девочек…. И там бывал сосед,

Красивый, молодой, с прямым и добрым взглядом….

Зимой служил в Москве, a летом, в отпуску,

Он выдавать умел за «высшую тоску»

Хандру от праздности!… Сижу, бывало, рядом

Я с ним y чайного стола,

Вся трепет, вся восторг!… И речь его текла

Пpo жажду истины, душевную свободу

И про служение народу!

Про то, как с пошлостью мучительна борьба

Без друга, без любви…. Расставила судьба

Мне роковую сеть—и я в нее попала!…

 

МАРУСЯ.

Вы полюбили?

 

НАТАША (глухо)

Да, — и полюбив, я пала….

 

МАРУСЯ (в ужасе).

Зачем?! Ах Боже мой! Так беспощаден свет!…

Еще немного подождать бы….

 

НАТАША (резко).

Спасибо за совет! Немного потерпеть — и дождалась бы свадьбы?!… (качая головой)

Спросили вы, «зачем»?!…  Спросите, «почему»?!!!…

Ведь он был дорог мне, я верила ему!

Расчета мало там, где веры слишком много!

Всем, страстно любящим, грозит такой удел;

Блажен, кто избежать погибели сумел! (злобно)

Кичиться нечем тут! Благодарите Богa!

В одной удаче весь вопрос!…

Но лучше бросим это!…

Как будто сон, мелькнуло лето

И мой… (запнувшись) ну, мой жених в Москву меня увез…

Я стала матерью …

 

МАРУСЯ.

Bы испугались, верно?…

 

НАТАША.

Нет, счастлива была! О, счастлива безмерно!

Ведь это был ребенок от него!

Я не желала ничего,

Лишь только-б их любить, не разлучаться с ними!

Но скоро счастию положен был предел….

 

МАРУСЯ.

Другой увлекся он?…

 

НАТАША.

Нет, просто охладел,

A в этих случаях они неумолимы!

У, как бывал он лют!… Развязки роковой

Пришла пора: бежал! A мы— на мостовой,

Забыты, брошены!… (помолчав) Что-ж! не бежать в догонку!

Я утопилась-бы!.. Но… мать нужна ребенку!

Ведь он не виноват!…

 

МАРУСЯ (пожимая eй руку).

Ах, бедная моя!

 

НАТАША.

Работу… где найти’?!… ни пищи, ни жилья!

Наслушалась я гнусных предложений!…

Тогда, ведь, я была собою хороша….

 

МАРУСЯ.

Вы и теперь…

 

НАТАША.

Эх! что!… (хохочет) пропащая душа! (серьезно).

Тогда мой сын был жив!… (Маруся нервно хватается за портрет своего ребенка. Наташа невольно вглядывается в него и вдруг вырывает портрет)   Кто это?! ..

 

МАРУСЯ (в изумлении)

Мой Евгений,

Мой старший  сын…

 

НАТАША (глядя с ненавистью то на портрет, то на Марусю)

Ваш сын??

 

МАРУСЯ.

Чем вы удивлены?!…

Зачем вы смотрите… так странно?!.

 

НАТАША (в сторону, не слушая Маруси)

О, Боже! Как похож!.. Неужто я нежданно

Попала в дом его?!. Я — y его жены?! (хочет встать).

Ну, если так,— постой! Недолго до расправы!.. (вскакивает, но шатается.  Маруся поддерживает ее и усаживает опять на кушетку. Наташа тяжело дышит, закрыв лицо руками).

 

МАРУСЯ.

Постойте, милая! Куда вы?!.

 

Наташа (яростно).

Оставьте вы меня! Пустите! Я пойду!.. (Маруся обнимает еe и гладит по голове).

 

МАРУСЯ.

Чем заслужила я подобную вражду?! (Целует еe).

Голубушка моя! Страдалица! Бедняжка!..

О дитятке напоминанье тяжело! (откладывает портрет в сторону и накрывает его газетой. Наташа тихо рыдает).

Что говорить!? Утрата из утрат!..

Он умер… Что-ж затем?..

 

НАТАША (цинично, вдруг встрепенувшись ).

Что?!. Пьянство и разврат,

Разгул без удержу, без смысла, без предела,—

Чтоб утопить в грязи все: разум, душу, тело! (Maруся в ужасе закрывает лицо руками).

Ха-ха-ха-ха! Пьяна, ведь, я была тогда,

Когда под лошадей попала! Я вам противна?.. Да?!. (хохочет).

Все для меня пропало,

Одна в душе надежда есть,

Одно стремленье— месть!

Скорей-же в Петербург!.. Не то мне было важно,

Что привлекает всех, подобных мне, сюда,—

Где случай властелин, все гнило, все продажно!

Сбиралась я пять лет! Ужасные года,

Года позорных мук, попранья всякой чести!..

Но близок час желанной мести,

Неутоленной до сих пор!..

Я здесь два месяца… (Маруся смотрит вопросительно. Наташа почти кричит).

Узнала!.. Этот вор,

Укравший жизнь мою…

 

МАРУСЯ (полушепотом, в ужасе).

Он здесь?!.

 

НАТАША.

Блестяще служит,

Женат! И дети есть!… Он счастлив! Он нe тужит!.

Забыл и думать обо мне!…

Но я-то помню все!.. Скажу его жене.

Каков ее супруг! (хохочет).

О, жизнь их станет раем!

 

МАРУСЯ.

О, Боже!

 

НАТАША

Ha весь мир, пред всеми закричу

Проклятье палачу!..

 

МАРУСЯ.

За что губить жену?! С подобным негодяем

Она не станет жить!.. Я тотчас-бы ушла!

Да что тут?! Я бы умерла!

A дети бедные! Ведь это их погубит!

За что-же тем, кто чист, невинен, свято любит,—

Страдать и погибать из-за чужого зла?!

Подумайте о них! Простите, ради Богa!

 

НАТАША.

Погибнут?! Ничего!.. Туда им и дорога!

Да не погибнут! Нет!.. Поверьте мне: и вы,—

И жены прочие совсем не таковы!

Пусть муженьков они измучат беспощадно,

Чтоб эдак поступать им было неповадно!..

Иная посильней урок сумеет дать…

Но грех зачем таить?! У всякого мужчины

Есть в прошлом гадости— и, чтоб их оправдать,

Всегда в конце концов находятся причины!

На смарку старые долги:

Себе, ведь, жены не враги!..

A если выйдет так, что пострадают дети,—

Так мало-ли детей загубленных на свете?!

Да кто-же моего ребенка пожалел?!.

 

МАРУСЯ.

Вы в Бога верите!?.

 

НАТАША.

Увы, мне верить трудно!

Истерзана душа!.. Заснули непробудно

В ней чувства лучшие!..

 

МАРУСЯ.

A может быть, велел Сам Бог нам встретиться сегодня?!

Как знать пути Господни?!. (Садится рядом с Наташей и нежно обнимает ее).

Послушайте меня!.. Все худшее прошло…

Дойдите-ж до конца и победите зло!

Изведайте душой, как сладостно прощенье!

Быть может, ваше назначенье—

По многотрудному, тернистому пути

К такому счастию высокому прийти,

Какое на земле доступно лишь немногим!

Скольким измученным, скольким, душой убогим,

Вы можете помочь,—

Любовью озарить их горестную ночь!..

Подумайте, скольких тоска гнетет и гложет!

Вся жизнь их— нищета, их мир духовный— ад!

Любовь, одна любовь— неистощимый клад:

Ее-то уж никто, никто отнять не может!..

Быть может, надобно избранником страдать,

Чтоб этой силою чудесной обладать,

Служа таинственно-воспринятой задаче!..

Кто больше жертвует, — становится богаче!

Отдайте в жертву месть!.. Нe нужно дольше ждать!..

 

НАТАША (сперва как будто поддается убеждению, a потом возражает иронически).

Любовь.!. В небесный рай отворенная дверца!..

 

МАРУСЯ (грустно).

Как вы озлоблены!

 

НАТАША.

Я нищая сама,

Порой от голода чуть не схожу с ума!

Чем я могу помочь?!.

 

МАРУСЯ (вдохновенно).

Чем?!. Милостыней сердца!..

 

НАТАША (поддаваясь Марусе, задумчиво ).

Как вы сказали?.. Да… Хорошие слова…

 

МАРУСЯ.

Что помощь деньгами?! Ничтожна и мертва

Пред добротою настоящей!!.

 

НАТАША.

Такой, как ваша!.. Да!.. Какой души скорбящей

Не успокоит ваша речь!

Как вы умеете любить, ласкать, беречь!.. (плачет в  умилении).

Как счастлив тот, кого вы полюбили!..

Скажите… Кто ваш муж?

 

МАРУСЯ.

Мой муж?.. Он служит тут… (вбегает Лиза).

 

 

 

 

Сцена 9-я. Маруся, Наташа и Лиза.

 

ЛИЗА (подавал Марусе арнику).

Извольте, барыня!.. Вас в детскую зовут,

К Евгенью Павлычу!..

 

МАРУСЯ.

А… Женю разбудили?! (быстро делает примочку и прикладывает ее Наташе).

 

НАТАША.

Какая легкая рука!..

 

МАРУСЯ.

Ну, вот y вас теперь заправская примочка!..

Вам Лиза не нужна?

 

НАТАША.

Нет, нет!

 

МАРУСЯ (к Лизе).

Тогда сыночка

Пойдем с тобой купать (к Наташе). Вот пуговка звонка! (указывает на электрический звонок).

 

НАТАША.

Зачем? Не нужно мне.

 

МАРУСЯ.

Ну, так… На всякий случай!.. Чрез четверть часика, не позже, я приду!.. (Маруся и Лиза уходят).

 

 

Сцена 10-я. (Наташа одна).

 

 

НАТАША.

Да, лишь за встречу с ней благословишь беду,—

За глазки добрые, за голосок певучий!

Какая вера в жизнь и в торжество добра!

Я так измучена, душою так стара,—

A вот она меня совсем преобразила!

И как-то верится, и легче стало вдруг… (Задумывается ).

Кто мог-бы быть ее супруг?..

Я, Бог весть почему, себе вообразила,

Что это он, мой враг!— и пламенем в крови

Зажглася ненависть, воскресло все былое!..

Самой смешно теперь: да разве может злое

Хоть что-нибудь здесь быть?!. Здесь целый мир любви!..

(Слышатся шаги. Наташа прислушивается).

Что это там?.. Шаги?!. Но почему тревога

Опять берет меня?!. Что это значит?!. (Входит Павел Сергеевич с конвертом в руке и ищет глазами Наташу).

Он!

 

 

Сцена 11-я. Наташа и Павел Сергеевич.

 

 

НАТАША (всматривается в Павла Сергеевича, который каменеет от ужаса).

Ужели он?! (к Павлу Серг.) Узнал?!

 

ПАВ. СЕРГ.

Потише, ради Бога!

 

НАТАША.

Да ты, я вижу, удивлен!

Ты полагал, что я уж вовсе безоружна?!

 

ПАВ. СЕРГ.

Да тише!..

 

НАТАША.

Ха-ха-ха!

 

ПАВ. СЕРГ.

Пойдем в мой кабинет! .

Услышат! .

 

НАТАША.

Кто? Жена!. Ха-ха! Мне дела нет!

Пускай узнает все!..

 

ПАВ СЕРГ. (возвышая голос)

Чего .. Чего вам нужно?.. (Спохватившись).

Э, матушка, с тобой недолог разговор! (Быстро кидается к двери в женину спальню и запирает ее).

Я церемониться не буду!

Mы двери на запор—

 

НАТАША (грозно).

И…

Что ты говоришь?!.

 

ПАВ. СЕРГ. (топая ногой)

Немедля вон отсюда,

Пролаза гнусная!..

 

НАТАША (яростно)

Меня ты смеешь гнать?!..

 

ПАВ. СЕРГ. (многозначительно и насмешливо )

A может быть, угодно вам узнать,

Как привлекательна этапная дорожка?!

Черкну в полицию: неласкова она!..

 

НАТАША

Нет! Зря не вышлют вон! Ты припоздал немножко!

Другие нынче времена! Пускай узнает все сперва твоя жена,—

A там пусть выгонят бездомную бродягу!..

 

ПАВ. СЕРГ. (кидаясь к ней)

Хотите, чтоб я сам вас вышвырнул?!..

 

НАТАША (быстро хватается за ручку электрического звонка)

Ни шагу!.. ( Пав. Серг. в ужасе отступает).

 

ПАВ. СЕРГ.

Зачем-же… Так… Сейчас?

Постой! Зачем звонить?.. Не здесь, в другом бы месте…

Назначь, мне! — Я приду!.. (Наташа машет рукой и громко хохочет)

Ах, умоляю вас! Честное слово, я…

 

НАТАША

Он говорит о чести!.. Каким был козырем!— A вишь: дрожит, как вор,

С поличным пойманный! Как уличный проказник!

На улице моей теперь выходит праздник!..

 

ПАВ. СЕРГ.

Чего-же нужно вам?..

 

НАТАША

Мне нужен твой позор!

 

ПАВ. СЕРГ. (умоляющим тоном)

Наташа… Милая!..

 

НАТАША

Какая нежность тона

И вкрадчивая речь! И, как во время оно,

Молящий, кроткий взор!..

A помнишь, как ты был потом бесчеловечен,

Швырнув вас в омут нищеты?!

Ну… бросил бы меня!.. Но сын твой! Знаешь ты,

Где плоть и кровь твоя?!.. Ты счастлив и беспечен,

Богат…

 

ПАВ. СЕРГ.

Не мучь меня!.. Наташа, не томи!..

 

НАТАША

На произвол судьбы и зверь детей не бросит!

 

ПАВ. СЕРГ. (вынимая деньги из бумажника, предлагает eй)

Я грешен, виноват!.. Я сознаю!. Возьми!

Я не оставлю так…

 

НАТАША (швыряя деньги на пол)

Кто вас об этом просит?! (нервно отряхивая руки)

Дотронуться до них— и то противно мне,

Ведь деньги… Женины! Верните их жене!

 

ПАВ. СЕРГ.

Нет, нет, они мои!.. Ей-Богу!

 

НАТАША (смеется презрительно)

Ты заеден

Корыстью глупою, тщеславьем, суетой!..

На что ты зарился, куда рвался мечтой,

Когда мне изменил?!.. Ты даже не был беден!

Презренный человек!.. (протягивает руку к звонку).

 

ПАВ. СЕРГ. (падая на колени)

Наташа, пощади!..

 

НАТАША

И я еще тебя любить могла!.. Как стыдно!.. (грозно глядя на него).

Нет!..

 

ПАВ. СЕРГ.

Пощади жену!

 

НАТАША (брезгливо)

Ну, там уж будет видно! A ты… (повелительно указывая на дверь в кабинет)

Ступай к себе!.. И там решенья жди!.. (Пав. Серг. уходит, понурив голову, a Наташа опускается в изнеможении на кушетку у несколько секунд молчит).

 

 

Сцена 12-я. Наташа одна.

 

 

НАТАША (оправившись).

О! Что за негодяй!-. Кикой он жалкий!.. Жалкий!..

От страху съежился, как пес  при виде палки!—

A испугайся я, начни просить, заплачь—

И в нем проснулся бы палач.

Холоп, умеющий лишь мучить, да бояться!..

Да, если бы его решилась я простить,

Тогда за свой-же грех он начал бы мне мстить,

Над глупостью моей безмерною смеяться!.. (вскакивает в бешенстве)

Ты в грязь меня втоптал! Так нет-же!.. Погоди!

Расплата впереди!.. (подбегает, шатаясь, к двери,  ведущей в Марусину спальню, и останавливается, схватившись за ключ).

Нет!.. Месть моя безвинную погубит!..

Нет, не могу!.. Она его так любит!

Так искренна бедняжечка была,

Сказав: «Да что тут? Я бы умерла»…

Убить ее, других от горкой муки

Желавшую мольбами уберечь?!.. (Опускает в бессилии руку и медленно, держась за стену, направляется к выходу, потом останавливается).

Как в душу мне просились эти звуки,—

Живой любви живая речь!.. (смолкает на минутy, схватившись за сердце).

Полна упорством иноверца,

Душа была темна, мертва—

И вдруг зажгли еe слова,

Слова про милостыню сердца!..

Я мстить не буду, не хочу:

Во мне царит иное властно!

Я сердца милостыней страстно

За миг отрады заплачу!.. (Обращается в сторону спальни)

Прими убогий дар калеки!.. (слышен стук в дверь спальни; Наташа вздрагивает).

Стучится в дверь!.. (посылает воздушный поцелуй).

Прощай навеки!

Господь тебя благослови:

Твои надежды и желанья,

Святую зоркость состраданья

И слепоту твоей любви!..

 

 

 

 

 

 

ПОТОМОК ДОН-ЖУАНА.

Драматический отрывок в стихах *).

Посв. кн. А. И. Сумбатову-Южину.

 

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.

ДОН-ЖУАН, испанский гранд, 32 лет.

ПАКИТА, третьеразрядная куртизанка, 17 лет.

Действие происходите в предместья Севильи, в конце XVIII века.

 

Комната Пакиты, бедно меблированная. Против сцены- окно, выходящее в сад, озаренный луною. Сбоку— дверь и окно, выходящие на улицу. У другой стены— кушетка; посреди комнаты— стол, на котором видны остатки ужина. Пламя канделябра зыблется от дуновенья ветерка, вносящего в открытое окно белые лепестки. Дон-Жуан полулежит на кушетке, нежно обхватив стан Пакиты и прильнув к ее устам.

 

ДОН-ЖУАН (после долгам, страстного поцелуя).

Еще, еще! (Опять целует). Как ты ласкать умеешь!

Мутится ум, и сердце замирает,—

И кажется, что в этом поцелуе

Всего себя, всю душу изолью,

И с вечностью мгновение сольется,

Что вспыхнет мир в сиянии любви,

Сгорит в огне ее самообмана! (Целует).

Пакита mia! Знаешь-ли, в природе,

В лазури неба, солнцем осиянной,

Всего милей денница и закат;

Из поцелуев— первый и последний!

Какая сладость в первом поцелуе!

Он весь горит надеждой, ожиданьем

И, главное, сладчайшею земной

Приманкою: соблазном любопытства!

А любопытство!.. О!.. (Пакита глядит изумленно. Дон-Жуан покровительственно смеется).

Не поняла?

Ну, все равно! Кто в болтовню пустился,

Тот рассуждает больше для себя!..

Ты главное (страстно целует), ты это понимаешь,—

А прочее… довольно безразлично… (После паузы).

Но… любопытством я не так прельщен:

От частых опытов оно слабеет…

А знойный день,— разгар мятежной страсти,—

Что краткий миг самозабвения, сна!..

Люблю, испив до дна восторгов чашу,

Сливать уста в лобзании прощальном!

Оно полно воспоминаньем жгучим;

Последний звук гармонии любви,

Дрожа, звенит— и тихо замирает!

И в сладостной истоме благодарность

Биенью сердца трепетного вторит!

Ты благодарна мне?

 

ПАКИТА.

О, да, сеньор! (Восторженно).

Сам Дон-Жуан, которого все дамы…

 

ДОН-ЖУАН.

Ха, ха, ха, ха! Не то, совсем не то!

Цветочек мой! Опять не понимаешь!

Скажи мне просто,— любишь хоть немножко?

Скажи,— тебе хоть кажется, что любишь?!

 

ПАКИТА.

О, да, сеньор! Да из-за вас все дамы,—

И знатный какие— на клочки

Готовы изорвать и съесть друг друга!

И, говорят, пред ликом Приснодевы

За вас сама супруга командора

Все теплит свечи, плачет..

 

ДОН-ЖУАН (нахмурившись).

Замолчи… (Ласково).

Я отдохнуть пришел к тебе, малютка,

Пришел искать свободную любовь,

Иль призрака любви недостижимой,—

Без глупых слез, торжественных обетов,

Зароков, клятв, приличий, предрассудков,

Рабовладельческих лукавых чар

И моря лжи,— моей, чужой… и всякой!..

(Встает  и нервно ходит по комнате, потом  останавливается).

Ты думаешь, они меня любили?!.

Нет, не меня! Легенду обо мне! (Смеется злобно).

Совеем, как ты! (Передразнивает ее фальцетом).

„Да из-за вас все дамы!..» (Смотрит на нее с ненавистью).

 

ПАКИТА (в испуге).

Сеньор… Я глупость, может быть, сказала…

Простите мне! (Собирается заплакать).

Обидеть вас, поверьте,

Я не хотела! (Плачет).

 

ДОН-ЖУАН  (нежно обнимает ее).

Нет, mio tesoro!

Нет, я шучу! (Кладет ей руки на плечи).

Ты мне скажи одно:

Что, если-б я,— да, я, вот этот самый,—

Был не беспутным грандом Дон-Жуаном,

Предметом сплетен, зависти и басен,—

А пастухом… Энрико или Хозе…

Там, где-нибудь. в ущельях нашей Сьерры,

И мы с тобой там встретились,— скажи,

Могла-бы ты… любила-бы, так пылко

Ласкала-бы, как ныне?..

 

ПАКИТА (глядит секунду ему в глаза и поры¬висто кидается к нему на шею).

О, сеньор!

Да кто-же вас… (Страстно целует).

Красавец мой! Блаженство!

 

ДОН-ЖУАН (отвечая на ласки).

Нет, ты не лжешь! Не знаю, почему,—

Но верю я тебе! Так слепо верю,

Как никогда! Ты правдой дышишь вся,—

Ты, на кого взглянуть не захотели-б

Все эти… эти нежные кривляки!

(Проходит с Пакитой по комнате, а затем садится, обняв ее стан, и глядит ей в глаза).

 

ПАКИТА (дрожащим голосом, стыдливо опуская глаза).

Сеньор!..

 

ДОН-ЖУАН.

О, как ты дивно хороша!

Душой дитя, а страстию вакханка!

Я из твоих объятий выхожу,—

Как-бы из волн, кипучих и бодрящих,

Сверкающих жемчужным переливом!

Из томных кущ садов благоуханных,

Мечтательной, луною осиянных!

Из пурпура чарующей зари!..

Кто научил таким волшебным ласкам

Тебя, дитя?! Никто! Сама природа:

Лазурь небес, цветы, потоки, птички!..

И что во мне сильнее говорит,—

Я не пойму: истома сладострастья,

Мечта любви, иль смутный отклик счастья?!

Унылый дух внезапно пробужден

Уже давно неведомым желаньем!

(Целует ее и потом на минуту задумывается).

Хочу с тобой, как с другом, говорить!

Немного, ведь, друзей у Дон-Жуана!

 

ПАКИТА.

Такой сеньор! Ужели?

 

ДОН-ЖУАН.

Ты не спорь!

Таких, как я, любить… никто не станет!

Да может быть, мне дружбы… и не надо…

 

ПАКИТА.

Ведь вы-же добрый, ласковый…

 

ДОН-ЖУАН.

Пожалуй…

Да, я не злой… От скуки мне случалось

И помогать…

 

ПАКИТА (радостно).

Не дальше, как сегодня!

 

ДОН-ЖУАН.

Почем ты знаешь?

 

ПАКИТА.

Старая Лучилла

Ведь только-что была здесь перед вами:

Пролепетать в восторге чуть могла,—

Пришла сказать, что больше ей не нужно

Ничьих подачек! Вы озолотили…

 

ДОН-ЖУАН (рассеянно).

Ах, нищенка?… Ну, это пустяки!

К тому-ж, она по своему типична:

Глаза! Лохмотья! Просится к Рибейре

На полотно! Ну, как ей не подать?!

 

ПАКИТА.

Вам все грехи отпустятся за это…

 

ДОН-ЖУАН (насмешливо).

Да, будь богат— и все тебе простят!

Недорого-ж ты ценишь всепрощенье!..

 

ПАКИТА (с убеждением, наивно).

Вы добрый!…

 

ДОН-ЖУАН.

Полно!… (После паузы). Знаешь-ли, дружок,

Теперь уж нет костров, допросов, пыток!

Хоть взять меня: сам грозный Торквемада,

Когда-б воскрес и к нам пода явился,—

Меня не стал-бы ревностно ловить,

Чтоб снарядить поспешно к вечной жизни,

Как пращура когда-то моего!

О вере все свободней рассуждают..

 

ПАКИТА (со вздохом).

Ужасно, да!

 

ДОН-ЖУАН (смеясь).

Так вот, один приятель

Мне предсказал, что на том свете мне

Предрешено в собаку воплотиться

Да за грехи вилять хвостом и бегать

По улицам среди влюбленной своры…

Ну, а за то, что был я добродушен

Хоть иногда,— лизать у нищих раны,

Пример благой двуногим подавать!…

 

ПАКИТА (в ужасе).

Испанский гранд… в собаку превратится?!

Да этого пред Богом не допустит

Сан-Мигуэль, влюбленных покровитель!

Как вам не грех… Как вам не грех, сеньор

Над бедной девушкой смеяться?!.

 

ДОН-ЖУАН (целуя ее).

Ладно!

Я пошутил!.. Поговорим серьезно…

О небесах мы рассуждать не станем,

А на земле Сан-Мигуэль твой плох,

Иль помощи его я недостоин!…

 

ПАКИТА.

Опять меня пугаете, сеньор!

Оставьте-же! И будем веселее!

(Подбегает к столу, наливает два стакана вина, подносит Дон-Жуану и чокается с ним).

Стакан вина! Пьем за любовь! (Капризно).

Ну, что-же?!

 

ДОН-ЖУАН.

Пью за тебя! (Иронически). Любовь! Насмешка злая!…

 

ПАКИТА.

Неблагодарный! Чуть не вся Севилья…

 

ДОН-ЖУАН (саркастически хохочет).

Что все они любовью называют,

Чем мучают и мучатся за что?!

(Злобно глядя в пространство, говорит быстро и прерывисто).

Взять на аркан, принизить человека,

Опутать сетью страхов, ласк, упреков,

Как на статьях придирчивых закона,—

На преходящей страсти, на грехе,

На лжи построить храм, возжечь куренья

И плоть свою воздвигнуть, как кумир!..

(Ходит по комнате).

Ты полюбил,— так стой-же на коленах,

Ни о других, ни о другом не думай!

Забудь стремленья, знанье, совесть, честь!

В Мадонну веришь,— позабудь Мадонну,

Иль приурочь к служенью своему!

Умей ласкать обманутого мужа

И свету лги, как рыцарь благородный!

А главное— кумир боготвори

Без устали, без разума, без меры!

Не то— попреки, ревность и угрозы

Самоубийством! Глупых слез потоки —

И нет конца скорбям самолюбивым!

А что в душе? Куда веселье скрылось?—

Не все-ль равно?!… И смысл, и цель в одном:

Пригнуть к земле, сдавить тебя и сузить!…

(Садится рядом с Пакитой).

Как ты сейчас сказала презабавно,—

Испанский гранд, в собаку превращенный!

Виляй хвостом— и со двора ни-ни!..

Какое море глупости и скуки!

Кто дал права мгновенному на вечность,

Кто может сердце в цепи заковать?! (иронически).

Любовь, любовь!.. (Страстно целует ее).

Вот я тебя люблю

За то, что ты боишься святотатства,

Не хочешь красть ни воли, ни души,

За поцелуй заплатишь поцелуем,

На вспышку страсти— пламенем ответишь!

За время, жалкое условье жизни,

Возьмешь презренные червонцы… Да!

Чуть не забыл! (Достает кошелек и хочет вручить его Паките).

 

ПАКИТА (отодвигаясь, машет рукой).

Не надо! Нет, не надо!..

 

ДОН-ЖУАН.

Ну, что за вздор?! Бери, моя краса! Без глупостей!

 

ПАКИТА (плачет).

О, Дон-Жуан! Мне больно!..

Я… не могу… от вас…

 

ДОН-ЖУАН.

Ведь кушать надо!

Нужны тебе мантильи, веера…

 

ПАКИТА.

Сеньор!.. Клянусь…

 

ДОН-ЖУАН.

Бери-ж! О чем ты споришь?

Стыдишься, что-ль?! Э!.. Всем должно быть стыдно,

Кто грешен в том, что держит эту гадость

(указывает, на деньги)

И служит ей, иль ею покоряет

Живых людей и волю их гнетет!..

Вот я и гранд, а ты… торгуешь телом…

И что-ж?!. Мой прадед в Мексика набрал

У дикарей кровавую добычу—

И так запаслив был, что грабежом

На много лет потомков осчастливил! (Кла¬дет кошелек в сторону).

И покупать могу я, что угодно…

Кто чист из нас?! Кому стыдиться надо?!

(машет рукой и подставляет стакан).

Ну, дай вина! Запьем весь этот вздор!

 

ПАКИТА (грустно, наливая вино).

Сеньор! Меня не любите вы!.. Впрочем,

Как я глупа! Какая тут любовь?!

Ведь мы сегодня… виделись впервые!..

Сегодня здесь,— а завтра вы… (плачет).

 

ДОН-ЖУАН.

Не плачь! (в сторону).

Каррамбо! Ну, зачем они все плачут?!

И эта тоже!.. (К ней). Милая, пойми!

Не все-ль равно: минута, год, пол-века?!

Все краткий миг!.. Лишь не было-бы лжи!

(Выпивает залпом вино и ставит стакан на стол. Потом садится к ней).

Видала-ль ты, как туч перистый свиток,

Вдруг озарен сиянием денницы,

Насквозь проймется розовым огнем

И поплывет в восторге по лазури?

Вот миг любви! Продлить его отраду

Иль сократить— по силам лишь судьбе!..

 

ПАКИТА.

Но счастья нет, когда столь мимолетно…

 

Д ОН-ЖУАН.

Дитя! Найди, где счастье на земле?!

Все призрачно, как сон, и быстротечно!..

Сегодня мы с тобою повстречались—

И вот, простимся, может быть, навеки…

 

ПАКИТА (судорожно обнимая его).

Нет, нет, Жуан! Я… не могу…

 

ДОН-ЖУАН (в сторону, с досадой).

Опять!..

 

ПАКИТА (С ужасом)..

Придет.. другой!.. Я не хочу…

 

ДОН-ЖУАН (в гневе).

Довольно!

Не о других пришел я говорить! (Хватает кошелек).

Возьми-ж свои червонцы!

 

ПАКИТА (в сторону, восторженно).

Он ревнует!

О, счастье! (К нему). Милый, ты ведь не спе¬шишь?! (Берет кошелек).

Ну, я возьму! (Бросает кошелек в угол комнаты).

Забросим их подальше!

Вот так!.. Теперь… Не взять-ли мне гитару?

Я много знаю песен барцелонских!

Ведь я сама…

(Хочет достать со стены гитару. В это время с улицы доносится звучный голос, поющий народную песню).

 

ДОН-ЖУАН.

Постой! Поют!.. Послушай!..

(Обхватив ее за талию, подходит к окну)

 

ПЕСНЯ (постепенно удаляется).

„Дремлет Сьерра-Невада,

Бродит сизый туман.

Блеет белое стадо…

Я веду караван.

„За баранов моих круторогих

И за мулов моих крепконогих

Я пиастров златых получу—

И по тропкам знакомым, по кручам,

На коне серебристом, летучем,

Я, как ветер, домой прилечу!

„Дома— тишь и прохлада!

Плещет речки волна…

Кто стоит там, у сада?—

Ты, красотка-жена!“

(Хор подхватывает последнюю строчку каждого куплета. Поющие удаляются. Пакита, слушавшая в волнении, срывает гитару со стены и продолжает песню).

 

ПАКИТА (поет).

„Поцелуешь, обнимешь, а дети,—

Наши детки всех лучше на свете,—

Прибегут шаловливой гурьбой!..

И как-будто я не был в дороге, —

От вина разгуляются ноги,

И споем, и попляшем с тобой!..

„Горе черною тучей

Отлетит далеко!

Все с вином и качучей,

Все с любовью легко!..“

(Садится в раздумье на кушетку).

 

ДОН-ЖУАН (подходя к ней и садясь).

Да, милый друг! Пожалуй, в этом счастье!

Сойдутся люди— и друг другу скажут:

— „Давай делить и труд, и скорбь, и радость!

Совьем гнездо… Тепло и мягко будет..

Мы птенчиков хоть пару заведем,

Здоровеньких, и пухлых, и румяных:

Алонзо-сын, торреадорик с виду,

А дочь-певунью назовем Пепитой…

Ты будешь кружева плести, и в доме,

И в садике возиться целый день,

И коз доить, и корму сыпать мулам;

А я стада к Неваде погоню,

Тесать я буду камни на дороге,

Иль поступлю к алькаду в писаря.

И заживем! По вечерами мы будем,

Когда не слишком сон нас одолеет,—

И пить, и петь, плясать и целоваться!

А подрастут Алонзо и Пепита,—

За нас пускай потрудятся тогда,

А мы себе на солнце греться будем!..“ (Пакита плачет).

Но что с тобой, дитя мое? Ты плачешь?..

 

ПАКИТА.

Так, ничего… Я вспомнила… Пройдет..

 

ДОН-ЖУАН (отечески).

Как над тобой судьба, однако, шутит!

Ты создана для радостей семьи,—

А между тем… ты здесь!.. А сколько гордых

И знатных дам, которым все дано,—

Матроны с виду, сердцем… куртизанки!

(Целует ей руку).

Ты лучше тех, что за меня в соборе

Пред статуей Мадонны свечи жгут!..

Скажи мне, как попала ты в…

 

ПАКИТА.

В несчастье?

Мать умерла… Отец мой был убит..

 

ДОН-ЖУАН.

Он, верно, был… бандитом?

 

ПАКИТА.

Нет, товары

Он по ночам возил с чужих судов…

А занимался больше рыболовством…

Ну, вот, к нему придрались альгвазилы—

И…

 

ДОН-ЖУАН.

Понимаю!..

 

ПАКИТА.

Брат был у меня,

Красавец— брат! Он хоть погиб со славой!

Он был одним из видных бандрильеров—

И бык его рогами на арене

Пронзил… Как все тогда рукоплескали!

Цветов, цветов мне сколько нанесли!.. (После минуты раздумья)

Потом… потом….

 

ДОН-ЖУАН.

Ну, прочее понятно… (Нежно).

Дитя мое! Не знаю, почему,—

Ты дорога, безмерно дорога мне!

Как дочь, как друг, как милая сестра!

(Целует ее в лоб).

И как-то… стыдно мне перед тобою!..

Ты хочешь быть моей сестрой и другом?

 

ПАКИТА (растроганно).

Ах, мой сеньор!.. (Дон-Жуан нежно ее обни¬мает).

 

ДОН-ЖУАН.

Душою сиротливой

Хочу к тебе прильнуть…

 

ПАКИТА (задумчиво).

Сеньор… Скажите…

Mне мысль одна пришла,

Бог весть, с чего…

Ведь вы любили много… Дети… были?

У вас… есть дети?..

 

ДОН-ЖУАН (вздрогнув, в волнении).

Ты откуда знаешь?!. (Глухо).

Да, дочь была…

 

ПАКИТА.

Она жива?

 

ДОН-ЖУАН.

Не знаю…

(Отходит к столу, садится спиной к Паките и украдкой подносит платок к глазам. После минутного молчанья, Пикита подбегает к нему и нежно его обнимает).

 

ДОН-ЖУАН (неискренно смеется и машет рукой).

Э! Пустяки! Я что-то слаб сегодня!

Не узнаю себя! (Пакита предлагает вина).

Налей, пожалуй! (смакует вино и смотрит, прищурясь, на свет). Прекрасный цвет. Приличный аликанте! (ест виноград).

И виноград отменный у тебя!..

Ну, спой теперь! Недолго до рассвета!

Что-ж ты молчишь?

 

ПАКИТА (в грустном раздумье).

Я думала всегда,

Что Дон-Жуан— счастлнвец несравненный:

Богат, любим и всеми избалован!..

А вот, теперь выходит…

 

ДОН-ЖУАН.

Что несчастен?..

Не знаю, право, есть-ли счастье в мирe?…

Пожалуй,— то, о чем сейчас нам пели…

 

ПАКИТА (оживляясь).

И вы могли-б! У вас богатство, все!..

Дворцы, поместья! Не к чему работать…

 

ДОН-ЖУАН (мрачно).

Еще вопрос: не в этом-ли беда?!.

А дом, жена… спокойствие… и дети…

Нет, не могу!.. Я не такой породы!..

Слыхала-ль ты о пращуре моем?

Мой предок…

 

ПАКИТА.

Кто?

 

ДОН-ЖУАН.

Дон-Мигуэль Маньяра…

 

ПАКИТА (весело, всплеснув руками).

Ах, Боже мой! Как это интересно!

Он пращур ваш?! Да как-же не слыхать?!

Ведь я о нем наслушалась преданий

В монастыре, где грамот училась!

Какой он был красивый и… жестокий,

Сердец как много женских он разбил,

И как владел он шпагой в совершенстве!

Бывало, нам игуменья сама

Расскажет все, потом начнет креститься

И говорит:— „Не думайте о нем!

„Ведь сатане не долго и подслушать!..»

 

ДОН-ЖУАН (хохочет).

Вот хорошо! Сама-же рассказала,—

А после вам и думать не велит!

 

ПАКИТА (наивно).

Ну, это так… она для поученья…

 

ДОН-ЖУАН (насмешливо).

Для поученья!… Дед был в том-же духе!

Он был моряк—  и знал всех женщин миpa

Зеленых, красных…

 

ПАКИТА (в ужасе).

Неужли зеленых?..

Должно быть, грех! (Крестится).

 

ДОН-ЖУАН.

Лиловых, темнобурых…

 

ПАКИТА (делая гримасу).

Опять насмешки!

 

ДОН-ЖУАН.

Воин смелый был:

За короля погиб и за отчизну!

 

ПАКИТА.

Вот хорошо! И вам-бы послужить!

Вы были-бы Испании красою!.

 

Д ОН-ЖУАН.

За короля он умер… А притом

Ухаживал весьма за королевой

И, говорят, с таким большим успехом,

Что поддержать династию сумел…

 

ПАКИТА (нравоучительно и наивно).

Как хорошо! Ему грехи Мадонна

За это все…

(Дон-Жуан хохочет. Пакита обиженно).

Чему смеетесь вы?!

 

ДОН-ЖУАН.

Ха-ха-ха-ха! Невинна, как ребенок!

(Нежно целует ее и опять хохочет. Вдали слышен благовест.  Дон-Жуан омрачается).

А я… Меня избаловали рано

И научили лгать, лукавить, мучить

И с тем шутить, что шуткам недоступно!

Что делать?!. Все, все требовали лжи,

И вечных клятв, и страсти неизменной!

Вначале сам летел на это пламя

И жадно сам искал такой любви,

В которой грех был жгучею приправой!..

Потом… привычка… может быть, и кровь…

Должно быть, предкам это легче было:

Они не знали мыслей неотвязных,

Ни слабости!.. Попроще были те!..

Я сам порой не рад,— а вот, невольно,

Само собою как-то…

 

ПАКИТА (кладет ему руки на плечи).

Дон-Жуан!

А может быть, еще не поздно…

 

ДОН-ЖУАН.

Поздно!

Нет! Нас с тобой в один толкнули омут

Тебя- нужда, меня— моя судьба!..

(Нахмурившись, смотрит на часы, потом под¬ходит к зеркалу и крутит ус).

Прощай, дружок! Пора!..

 

ПАКИТА (бросаясь к нему).

Постой! Куда ты?!

О, Дон-Жуан! Любимый! Погоди!

 

ДОН-ЖУАН (насмешливо и раздражительно).

Нельзя! Там ждут!..

 

ПАКИТА (тревожно).

Кто?!

 

ДОН-ЖУАН (указывая в сторону, откуда доносится звон).

Колокол соборный!

 

ПАКИТА (про себя, прерывисто).

Она! Она!.. (Бросается на кушетку ничком и рыдает).

 

ДОН-ЖУАН (в сторону, раздражительно).

И тут не избежишь!..

(Подходит к ней, выражение лица его смягчается, и он гладит ее по голове).

Совсем дитя! И любит как! Пакита!..

Не плачь, мой друг! Я, может быть, приду!

Ну, я приду наверно! (Берет ее за плечо).

Слышишь?! Полно!..

 

ПАКИТА (бессвязно).

Я… н-ничего!.. Я знаю… Я не смею… (Бросается к нему па шею).

Я об одном прошу тебя, Жуан!

(Снимаешь с шеи образок и отдает его Дон-Жуану).

Вот образок Сант-Яго… Обещайте,

Что будете всегда…

 

ДОН-ЖУАН  (целует образок и надевает).

Благодарю!

 

ПАКИТА.

С ним мой отец всегда был неразлучен…

Забыл надеть лишь раз— и был убит!..

Носите!.. Я прошу лишь…

 

ДОН-ЖУАН (фатовато, надев шляпу и подойдя к двери).

А не просишь,

Чтоб я пришел?

 

ПАКИТА (полушепотом, в волнении).

Как знаете!.. (Крепко обнимаются).

Идите!..

(Легонько выталкивает его в дверь).

 

ДОН-ЖУАН (из-за сцены).

Прощай, сестра!

 

ПАКИТА (посылает в его сторону воздушный поцелуй).

Прощай, hermano mio!..

(Садится и задумывается. Звон колокола все громче.

На дворе почти рассвело).

 

ГОЛОС  НИЩЕГО С УЛИЦЫ.

Подайте мне, кто верует в Мадонну!

Слепцу подайте именем Христа!

(Пакита вздрагивает, хватает кошелек с полу и подает его в окно).

Спасибо вам! Господь вас не оставит!

 

ПАКИТА.

(Опять садится у стола и задумывается, широко раскрыв глаза. Потом замечает забытый на столе платок и схватывает его).

Его платок! ( Целует и прячет, в корсаж).

Бедняжка Дон-Жуан!..

 

 

ЗАНАВЕС.

Пассанаур, Тифлисской губ.

Сентябрь 1899 г.

 

 

*) Безусловно одобрен 9-го ноября 1900 г. драматической цензурой для постановки на столичных и провинциальных сценах.

Одобрен 14 декабря 1900 г. Театрально-литературным комитетом для постановки на сценах Императорских театров.