Маскарад. Истинное происшествие

Маскарад.

Истинное происшествие.

 

 

Короткий зимний день сменялся вечером, слабый свет зажигаемых фонарей спорил с наступающею темнотою и изредка был слышен стук запираемых ставней. — Множество саней и две или три кареты стояли на дворе и у ворот небольшого, ярко освещенного домика, где веселые гости вертелись под гул двух или трех скрыпок. Зала с трудом вмещала танцующих; вокруг стен ее сидели пожилые дамы и несколько стариков, не играющих в карты. В углу между последними сидел Милов, молодой человек привлекательной наружности. Глаза его были устремлены на Софью С., прекраснейшую девушку из всего общества; желая узнать, кто она такова, он завел разговор с соседом своим, и между расспросами о многих танцующих, спросил его также и об ней. Сосед, казалось, проник его намерение: назвав Софью, он посмотрел значительно на Милова — и лицо юноши покрылось живым румянцем. В обществе, в котором почти все знают друг друга, трудно остаться незамеченным молодому человеку, тем более, когда он не танцует. Графиня Р., молодая вдова, была одною из обративших внимание на Милова; она спросила об нем у хозяйки и та рассказала ей, что он недавно приехал из Воронежской губернии, где жил не сколько лет в деревне, и что теперь в Петербурге ищет места. Между тем другие девушки рассуждали, от чего он не танцует и полагали, что причиною тому новость его в петербургском кругу и застенчивость, либо недостаток в знакомствах. Оне единодушно уговорили Софью звать его на следующий танец, замечая с коварной улыбкою, что его взоры всегда на ней останавливались.— Софья идет к Милову, краснея говорит ему, что все девушки сердятся на него, что он лишает их удовольствия танцевать с ним, и зовет его на котильон. В своей степной деревне, он знал только имя этого танца; что ему было делать? Его язык не поворачивается сказать, что он не танцует; а он уверен, что ноги еще скорее, чем язык, изменят ему. Еще он не решился, как вдруг подходит графиня, держа в руках четыре карты, и говорит ему: «хозяйка сказала, что вы обещались составить нам партию в вист; уже ли вы хотите обмануть нас?» Лицо Милова прояснилось: он взял карту, неловко извиняясь перед Софьей, что он не может исполнить ее желание; она ушла, она не поняла, как графиня, борьбы страстей, выражавшихся на лице его: ей было странно, как может молодой человек предпочесть игру танцам?—  «Любите ли вы играть?» спросила графиня Милова, садясь за карточный стол. Он признался, что почти вовсе не знает игры и она предложила играть по самой малой цене. Во все продолжение игры темно голубые глаза графини были обращены на Милова: его полные, пылающие огнем юности щеки, его живые, огненные глаза, — все это было так ново, так очаровательно для женщины, не выезжавшей из Петербурга.

Пробило три часа; стол был накрыт и все пошли ужинать. В столовой сели почти одне дамы; для мужчин накрыты были столы в других комнатах; множество бутылок заменяло на столах сих десерт, живописно расположенный на главном. — Милов не любил пить и потому сел с дамами. Глаза графини и Софьи часто на нем останавливались; на первую глядел он с какою — то благодарностию, с каким — то восторгом, и казалось, упрекал другую за причиненное ему замешательство. Ужин кончился, гости начали разъезжаться; Милов подал салоп графине и получил приглашение бывать у нее.

На другой день рано поутру оставил он свою квартиру и в двенадцать часов, был в передней графини. — Разбуженные слуги зевая отвечали ему, что госпожа их еще недавно заснула и что не прежде трех часов он может ее видеть. Милов возвратился домой; три часа показались ему тремя годами. Ужели он влюблен в графиню? уже ли, незнакомый доселе с страстию, он умел прочитать в глазах ее чувства, или надеяться с ее помощью достать выгодное место? Не знаю, которое из сих побуждений управляло им; но он часто глядел на часы, и в три часа был опять у графини. Его приняли и графиня была к нему так благосклонна, так нежна, с такою искренностнию просила его бывать у нее чаще, что он ушел совершенно обвороженный ею и решился пользоваться ее приглашением; их свидания день ото дня становились чаще и продолжительнее, и скоро Милов жил только для графини, а она для Милова.

Так прошел год; однажды Милов, возвратясь домой, видит на столе билет, которым зовут его на бал к старинному его знакомому. Он вспомнил, что за год перед сим в этом же доме в первый раз показался он в свете, и в первый раз увидел графиню; еще что — то припоминал он, но так не ясно, что и самому себе не мог дать отчета в мыслях своих. — Он приехал на бал; там все напоминало ему о минувшем; он вспомнил, как неловким провинциялом сидел в углу; узнал своего соседа, взгляд которого привел его в краску; узнал и Софью. . . . И она узнала его, хоть это и было довольно трудно: уже он не был тот неловкий Милов, которого некогда так смутило приглашение на котильон; уже он очаровывал своею ловкостию и почти целый вечер не садился; но за то, где живой румянец щек его, где его блиставшие глаза?

Несколько раз нестройные звуки настраиваемых скрыпок разделяли веселые мазурки от быстрых вальсов. Милов все танцует с Софьей, не примечая в своем упоении приехавшей графини и не думая, что обращает на себя общее внимание, танцуя всякий раз с тою же дамой. Глаза графини скоро сыскали Милова: она видит его танцующего с Софьей и ревность закралась в ее душу; она взяла четыре карпы и с усмешкою поднесла их к Милову, чтобы отвлечь его от Софьи, или чтобы отомстить ему, напомнив тем первый вечер знакомства их. Милов, казалось, понял насмешку ее и не взял карты. Графиня села играть; между тем мать Софьи, видя внимание, обращаемое Миловым на дочь ее, поспешила сделать ему приглашение в ее дом. И с этих пор все свободное время Милова стало делиться между графинею и Софьей; но последняя, казалось, совсем завладела его душою. Не могши по прежнему всякий день бывать у графини, он извинялся перед нею то делами службы, то какою нибудь болезнию. Впрочем, на другой день они обедали вместе и никакого следа ссоры не было заметно между ними.

Наступили святки; графиня просила Милова ехать в маскарад и они согласились  нарядиться Турками. Маскарад начался: там турецкий Паша вальсирует с русской крестьянкой, здесь китайский  Император увивается около стройной Амазонки; но тщетно графиня ищет знакомого ей Турка: Турок много, но ни в одном не может она распознать Милова. Наконец, приглядываясь то к тем, то к другим, она остановила свое внимание на двух масках, прохаживавшихся в отдаленном конце залы. Походка изменяет им: графиня узнала Милова, а в товарище его отгадала Софью . . . . Быть обманутой пак жестоко, быть презренной для другой — может ли это простить женщина! — Графиня вспомнила и бал, на котором Милов танцевал с одною Софьей, и его беспрестанно возраставшую к ней холодность. — Пылая гневом, она уехала.

Прошло полчаса; однообразно пестрела зала; но кто эта маска, одетая корсаром? Для чего она не дает покою Милову и Софье, ходящим в менее освещенной части залы? Ее глаза сверкают; ее порывистые движения  показывают сильное расстройство души; несколько раз, кажется, с намерением она толкнула Софью, несколько раз наступала на ногу Милову. Наконец, вышед из терпения, он толкнул ее так сильно, что маска едва устояла на ногах; оправившись, она быстро подошла к Милову, и распахнув верхнее платье, указала на пистолеты: он понял ее, и отведя изпуганную Софью к ее матери, пошел за маскою. Дикий Американец и какой-то рыцарь крестовых походов, бывшие недалеко и видевшие все дело, вызвались быть секундантами ссорившихся.

Рассветало. Сев в карету Американца, все отправились за город; дорогою Милов снял маску, секунданты уговаривали корсара сделать по же, но он остался замаскированным и сидел молча, закупавшись в медвежью шубу.

На пятой версте карета своротила с большой дороги, и отъехав несколько в сторону, остановилась. Секунданты зарядили пистолеты порохом, бывшим в сумке корсара, и отмерили четыре шага для барьера и по десяти в обе стороны.

Взяв пистолеты, соперники идут к барьеру. Оба одинаково храбры, оба пылают мщением. Шагах в шестнадцати, Милов выстрелил; рука его дрожала: еще в первый раз готовилась она нанести смерть — он промахнулся, но с тою же неустрашимостию, с тем же хладнокровием продолжает идти уже на верную смерть. У барьера они сходятся и корсар просит секундантов удалиться на минуту, говоря, что имеет нечто тайное сказать своему противнику. Секунданты отошли в сторону, корсар снял маску и изумленным глазам Милова предстала графиня . . . . «Изменник!» сказала она: «стоишь ли ты остаться в живых?» Между тем пистолет ее был наведен на Милова, но в выражении лица не было ничего, угрожавшего ему смертию.

И негодование, и досада, и стыд стреляться с женщиною — все это раздирало Милова. «Умереть от тебя приятней, чем жить с тобою!» отвечал он с презрением. — Графиня задрожала, судорожное движение сжало палец, лежавший на спуске — и с простреленною грудью, Милов упал на землю. — Пистолет выпал из рук графини; несколько секунд стояла она неподвижно, попом зашаталась и упала на тело Милова; хладеющей рукою он оттолкнул ее от себя, и произнося имя Софьи, казалось, жалел только об ней, оставляя землю.

Услышав выстрел, секунданты подошли; помощь Милову была бесполезна; но каково ж было их удивление, когда в корсаре они узнали женщину — узнали графиню Р.! Отвезя ее в ближнюю деревню, они старались возвратить ей чувства; она получила употребление их, — но раскрывшиеся глаза ее блуждали, но движущиеся уста произносили бессмысленные звуки.

Посещая в доме сумасшедших одного несчастного родственника, потерявшего рассудок, видел я женщину бледную, худую, с потухшими глазами: вид всякого мужчины приводил ее в слезы, на всякую женщину смотрела она с ужасом, и говорят, что с трудом можно было удержать ее бешенство при виде молодой девушки. — Ее стройный стан, ее правильные черты лица, ее большие, темно-голубые глаза — все показывало в ней бывшую красавицу. . . . Эта несчастная была графиня Р.

 

 

Подснежник: альманах на 1829 год