Московская быль. рассказ молодого полковника К…. Д….

Автор: Шаховской Александр Александрович

Московская быль.

рассказ молодого полковника К…. Д….

 

 

Дед матери моей, Владимир Львович Щ……. в, был, судя по реляциям его Генерала и тестя, отличным офицером, по словам моей бабушки, а его дочери, чадолюбивым отцом, по рассказам старинного его слуги, добрым господином; а по портрету, списанному с него каким-то славным Италиянцем, прекрасным мужчиною. Однако же, несмотря на все эти достоинства, его записали только простым реитаром в новоформированную конную гвардию, где потерши, как у нас говорится, лямку, он произведен в ефрейткапралы, в виц-вахмистры, наконец в ваxмистры, и в этом чине отправился в армию с гвардейским эскадроном, назначенным, для почести, в конвой Графа Миниха. Под Хотиным пожалован в Корнеты, но, по неимению достатка, нужного для содержания себя в гвардии, выпросился в драгунский полк Секунд-Маиором. В этом новом звании он отличился в каком-то шармицеле при глазах Генерал-Аншефа Князя Б…….., и вскоре поступил к нему в Генералс-Адъютанты, что уже само собою производило его в Премиер-Маиоры. По окончании кампании, когда Генералы с их Адъютантами отправились на зиму в столицы, Князь Б…….., оставивший в Москве свое семейство, возвратился в нее, и, въехав в княжеские белокаменные палаты, приказал для Адъютантов своих нанять по близости приличные квартиры, кажется для того, что, имея взрослую дочь, не хотел, чтобы молодые офицеры жили с нею под одной кровлей, а пуще Княгиня боялась, чтоб дочь ее не попалась на язык нашим Московским тараторкам, от которых, как говаривал шут Андрюшка, сами щебетуньи сороки из Москвы, стыда ради, вылетели и не смеют в нее носа показать. Как бы то ни было, только Генеральс-Адъютант должен был поместиться в деревянном доме, купленном под чужим именем княжим крепостным управителем.

По уставу Петра Великого, Адъютанты давались Генералам не для одной только воинской службы, но и для облегчения их в домашнем хозяйстве. Прадед мой должен был принять на себя надзор за княжим домом и трехсотною его дворней, на что бы я никак не согласился, и лучше бы хотел тереться во фронте десять лет Секунд-Маиором, чем три года, из генеральской кухни и конюшни, выскочить в Подполковники. Но тогда видели все иначе, и известный своею щекотливою честью прадед мой, Владимир Львович, ни мало не оскорбляясь, был, можно сказать, главным дворецким своего начальника и находил по причине, которую скоро узнаете, эту обязанность не только не тягостною, но даже приятною. Исполняя с достойною всякого Немца аккуратностью поручения Князя Юрия Богдановича, угождая домашними распоряжениями и дешевыми покупками Княгине Марфе Андреевне, и танцуя совершенно курант и лабуре с Княжной Марьей Юрьевной, он заслужил от всех трех сиятельств большую доверенность, и они все, каждый по своему, очень его любили. Вся Москва, согласно с молодою Княжною, находила Владимира Львовича прекрасным и любезным человеком; да по несчастью он был только Премьер-Маиором, то есть, почти ничем перед своим Генерал-Аншефом. За ним, нераздельно с четырьмя братьями и двумя сестрами, считалось около пяти сот степных душ, что, по верной смете его Генеральши, едва ли составляло сотую часть их княжеского имения. Род его хотя происходил от какого-то Мурзы Золотой Орды, получившего при крещении от Царя Иоанна Васильевича богатое имение, но, по большому расположению своему, попал почти в мелкопоместное дворянство, и эти причины заставляли Князей Б….., братьев и племянников его начальника, и Графов С. . . . , родственников его повелительницы, удостоивать бедного Адъютанта ласковым словом и готовностию покровительствовать, — а не больше. Но молодая родственница Их Сиятельств находила его лучшим мужчиной и первым танцовщиком по всей Москве, и этого было для нее довольно. Бабушка моя, любя рассказывать похождение своего отца, объяснила взаимные чувства его с Княжной Марьей Юрьевной Русскою пословицей: «Сердце сердцу весть подает.» Но у Княгини Марфы Андреевны, как она же сказывала, были на языке другие пословицы, например: «знай сверчок свой шесток,» — «не летай ворона в высокие хоромы,» и — «не в свои сани не садись.» Всякой раз, когда мой прадед задумывал о красоте доброй Княжны и о благополучии того, кто сподобится быть ее супругом, эти княгинины пословицы отдавались в памяти его зловещим криком ворона: тогда тяжкий вздох вылетал из его груди; но он иногда, вспомнив свои воинские удачи, приободрясь, говаривал в свою очередь: «Терпи казак, атаман будешь;» — а иногда, повеся голову и прошептав: «плетью обуха не перешибешь,» — шел уныло, чтоб, размыкать грусть свою, к исполнению своей должности, которая часто давала ему случай схватывать на лету ласковый взгляд Княжны Марьи Юрьевны.

В это самое время приехал из Петербурга в Москву известный тогда франт, Камергер Граф Ч….., промотавшийся при Дворе Императрицы Анны Иоанновны. Тогда, как рассказывала бабушка, придворные кавалеры должны были, ко всякому высокоторжественному дню и большому празднику, шить себе новые кафтаны из парчей, бархата с золотыми накладками и пуэндеспанами, которые становились, каждый, по крайней мере в триста тогдашних рублей, а большие щеголи платили за одну пару кружевных манжет до пятидесяти червонных, и отсылали мыть белье в Голландию. Граф Ч….., не хотевший ни от кого отстать в роскоши, принужден был прибегнуть к последнему средству, то есть, поскакать в Москву, чтобы подняться на ноги женитьбой, что обещала ему сладить тетушка его, Варвара Селиверстовна, принятая за свою во всех знатных домах. Она, как водится еще и теперь у цеховых свах, на первый случай представила племяннику своему формулярные списки всех тогдашних невест, приличных его званию и чину, с означением их лет, примет, имения и обучения. No 1, по старшинству, совсем не понравился нашему Петербургскому Графу; над No 2 он позадумался: все было хорошо, да невеста слишком позасиделась в девицах; No 3 и очень бы годился, по личным качествам, да не довольно богат; No 4 был бы совершенно удовлетворителен, когда бы, к несчастию, батюшка невестин, по старо-Русскому упрямству, не был в размолвке со всеми случайными людьми. На No 5 пришел жених в восторг: под ним было поставлено: «Княжна Марья Юрьевна, единородная дочь Генерал-Аншефа и Кавалера, 18 лет, 9000 душ отцовских, а матери приходит большое наследство от восьмидесяти-летнего деда; росту высокого, волосы темнорусые, брови черные, лицом красавица, говорит по-Немецки, разумеет по-Французски, играет по нотам на клавирах, и танцует так, что загляденье….»

— Ах, тетушка! вскричал Камергер, целуя ручку Варвары Селиверстовны: вот, когда бы вы, по милости своей, высватали мне эту невесту, то благодарность моя была бы беспредельна…

 

— Ох, ох, Графушка! отвечала тетка: ты уже слишком затейлив. Отец ее метит в Генерал-Фельдмаршалы; матушка куда заносчива!…. Да она что-то не путем и прихотлива: отбоярила уже двух женихов, — да каких!…. Ивана Сергеевича Щ***, за которым без малого 15.000 душ, и Барона Карла Астафьевича Б***, в котором сам Герцог Курляндский души не слышит. Мать была готова вести ее под венец, хоть с тем, хоть с другим; и отец бы верно не прочь; да как она сказала ему на отрез: «Воля ваша, батюшка! Я не могу вам не повиноваться, но я их обоих не люблю; и если вы не желаете моей погибели, не выдавайте ни за того, ни за другого…..» Генерал разжалобился, и мои женишки снова просили меня хлопотать о других невестах, которых, слава Богу, у нас, на Москве, не занимать стать: найдется и для них, и для тебя, кроме этой причудницы.

— Да почему же вы думаете, возразил племянник, что она меня не полюбит? Моя фамилия гораздо знатнее, и сам я, без самолюбия скажу, могу больше понравиться благовоспитанной девице: я принят везде хорошо, знаю и по-Французски, бывал при посольстве в чужих краях, а по родству с Вице-Канцлером надеюсь сам, при первой вакансии, попасть куда-нибудь в Посланники.

— Все это так, и избави меня Господи, порочить твои достоинства: да знаешь ли, какая молва идет у нас по Москве? И я сама подметила кое-что, а слышала от домашних княгининых еще больше.

— Что такое, тетушка?

— Наша невеста избалована батюшкою, который сам сходит с ума на своих военных людях. Ей все безмундирные сделались трынь-травой, и она пустилась вот в какие продерзости: у ее отца есть фаворит, Адъютант, малой впрочем хороший, да без рода и племени; за ним ни кола, ни двора, и из гвардии вышел затем, что не на что мундиришка сделать: только на беду мастер танцевать, и такой на все услужливый, что и сама Княгиня им не нахвалится. Да это не пущая беда: она женщина характерная, и не захочет себе срама; но дочка пошла в батюшку, и без всякого стыда обходится с его Адъютантом, как с равным себе. Я сама своими ушами подслушала, как на куртаге у Главнокомандующего она, уронивши опахало, которое он по должности поднял, сказала ему: «Как я вам благодарна! вы так снисходительны!» Снисходительны! И кто же? — Маиорчик! «что не откажете мне,» — в чем бы ты думал? — « протанцевать со мною курант! » — И в самую ту минуту, как Барон Карл Астафьевич уже ей кланялся и поднимал танцевать, она, будто этого не заметя, подала ручку Адъютанту и пустилась с ним выфантывать, — правду сказать, всем на диво.

— Да что ж, тетушка; и это за беда? Пусть Маиорчик ей нравится, но неужели вы думаете, что он может отбить у меня невесту, которую вы изволите за меня сватать?

— Сватать я рада, а за свадьбу не отвечаю. Разве не удастся ли стороной, через приятельниц, остеречь бедную Княгиню от Адъютантского умысла. Дивлюсь, как еще, до сей поры, никто из Христианского долга и из уважения к их знатному дому не вступился за их честь, и не уговорил Князя, сбыть скорее с рук неблагодарного наглеца!…

Через несколько дней после разговора Графа Ч….. с его теткой, Княгиня вдруг стала очень сухо обходиться с Генеральс-Адъютантом своего мужа; начала придираться ко всем неисправностям слуг, находить, что пьяница повар, верно влюбившись, пересаливал все кушанья, и отпускала разные подобные обиняки. Наконец и сам Князь заговорил о выпрашивании своего любимца в Подполковники, хотя он еще не выслужил при нем положенных лет. Граф Ч….. , представленный уже в дом к Его Сиятельству, услышав Генералово желание, просил, в присутствии прадеда моего, позволения писать в Петербург к своему другу, о скорейшем представлении предположенной просьбы, что очень оскорбило Владимира Львовича, и он преучтиво попросил подозрительного ему Графа не трудиться за него и не лишать его удовольствия быть обязанным только одному своему начальнику и благодетелю. Тогда еще никто не стыдился, признаваться публично в получаемых благодеяниях. Камергер принял эту просьбу с сладко-кислою улыбкой, и отделался из уважения к военному званию довольно вежливым поклоном. Но Князь, заметив в глазах своего Адъютанта батальный огонь, сказал ему: — Я благодарю Графа за его предложения, но почитаю не нужным утруждать его, и надеюсь, что наше дело и само собою не замедлится.

Может-быть, никому ни какая надежда не была так неприятной, как эта моему прадеду; однако он принужден был, не поморщась, ее проглотить, и доложить своему начальнику, что не чувствует еще себя достойным лестной награды, которую угодно Его Сиятельству ему испрашивать, и ни как не желает прослыть в Армии счастливым выскочкой. Князь, в свою очередь, попросил Адъютанта, предоставить ему знать и ценить достоинства его подчиненных. Таким образом, эта круговая просьба, неприятная ни одному из трех просимых, окончила разговор о производстве. Прадед мой, взяв шляпу, потупя голову, и по обыкновению выговоря мысленно: «плетью обуха не перешибешь!» отправился вздыхать на свою квартиру и ждать по неволе с терпением воли Божией.

Уже несколько дней продолжалось холодное с ним обращение всех сиятельств, домашних и приезжающих, кроме самого младшего, но важнейшего для него. Чем больше хмурились другие, тем больше оно прояснялось, только, как будто украдкой. Между-тем Граф Ч….., под штандартом своей тетки, открыл кампанию, сперва партизански, нападая нечаянно на слабые места неприятеля, а наконец, ободренный известиями переметчиков, предпринял формальную атаку на главную батарею, то есть, на Княгиню, которая хотя при всех целовала ручки своего почтенного супруга, однако, один-на-один, не пропускала случая завладеть его ухом, а иногда потихоньку и за нос водить. Варвара Селиверстовна, как вдова Инженер-Полковника, подвела мины и пустила племянника своего по покрытому пути, в ожидании взрыва, который был произведен следующим образом. Шпион Инженерши, бедная Бригадирша, проживавшая для гадания в карты у Княгини, заметила, что Адъютант в то время, когда Княжна Марья Юрьевна протверживает в маленькой гостиной уроки на клавирах, обыкновенно прислуживался ей перевертыванием нот и разговаривал с нею: о чем донесено Варваре Селиверстовне, а Варвара Селиверстовна научила ее намекнуть об этом Княгине, которая, в следствие того, попросила свою добрую приятельницу, наблюдать за Машей и сказывать ей все, что заметит. Однажды, — это было после обеда, — когда гости разъехались, Князь ушел к себе отдохнуть, а Княгиня в уборной что-то приказывала своим барским барыням, Княжна занялась музыкой, и Адъютант явился к своей прислуге и заговорил о чем-то похожем на любовь. Бригадирша, сидевшая в углу с чулком, будто не ее дело, подслушала несколько подозрительных слов и — шмыг! — тихонько с рапортом к Ее Сиятельству, которая подсела у не совсем дотворенной двери маленькой гостиной. На беду моего прадеда, он, чтобы ловче переворачивать ноты, положил шляпу свою на клавикорды, а Княжна невзначай ее сронила. Вежливый кавалер бросился не допустить ее поднимать, она поторопилась предупредить его, учтивость столкнула их лбами, и очень больно; оба начали просить прощения, и Адъютант, увлеченный извинениями, не мог не поцеловать ручки у дочери своего Генерала. Поцелуй, данный от всего сердца, раздался по комнате. Княгиня его услышала, вошла, и увела дочь свою в образную, где целый час читала ей нотации, не слушая ни каких оправданий, и наконец послала ее на антресоли, грозя все сказать отцу. Это действие подведенной мины было тотчас передано в неприятельский лагерь, и искусный стратегик, Варвара Селиверстовна, не теряя времени, хотела им воспользоваться. Дан приказ племяннику, отправить немедленно парламентера, с предложением о сдаче. Расчет свахи оказался очень верным. Княгиня, считая, по звучности поцелуя, дела дочери своей гораздо в опаснейшем положении, рада была первому приличному сватовству, чтоб спасти ее от невместной «инклинации,» а может-быть, — чего Боже упаси! — и от «пасквильной истории.» Брат ее, Граф С……, на другой же день явился парламентером от Камергера, поместившего уже в пажи его сына. Княгиня выслушала предложение, поблагодарила за дружбу братца, и обещалась, как должно, сообщить мужу, что и было через час исполнено, — хотя с утайкой громкого поцелуя, но с сильными убеждениями, для избежания всяких хлопот, выдать скорее Машу за порядочного и притом случайного человека. Князь хотя и не очень был против Камергера, не столько по его личным достоинствам, как по родственным связям; однако не хотел приступить к делу, не поговорив прежде с дочерью, чего крайне не хотелось матушке. Зная, что явным противоречием ничего, кроме беды, от Генерала не добиться, она сама велела позвать Княжну к батюшке в кабинет. Бедная невеста с заплаканными глазами входит; отец, будто не примечая ее грусти, ласково сажает подле себя, и, после маленького предисловия о необходимости устроить ее участь, о обязанностях дочери и о всем, что при таких случаях говорится, объявляет ей предложение Графа Ч….. Дочь побледнела, как смерть, упала к отцовским ногам, просила именем Божиим не выдавать, ее ни за кого замуж, а для спасения души и моления за него позволить ей идти в монастырь. Эти слова производили тогда ужасное действие, и оробевший в первый раз Генерал готов был сдаться на условиях; но храбрая Генеральша, притаившаяся за Китайскими ширмами, подоспела к нему на помощь, и внезапно открыла ужасный огонь против непослушной дочери, которая выдержала его с непоколебимою твердостию; но все, чего наступательница в продолжении двух часов могла добиться, состояло в том, что дочь ее призналась в отличном уважении своем к Владимиру Львовичу, которого предпочитала всем бывшим, настоящим и будущим женихам. Со всем тем, не требуя неугодного родителям, она просила только не выдавать ее за Графа и не противиться небесному влечению души ее. Отец, вступивший в посредничество, умилил ласкою сердце дочери, но не мог долго переносить ее чрезвычайной горести, и договор заключен, как по большей части бывает, уступкою требований с обеих сторон. Княжне дано слово не говорить больше о сватовстве Графа Ч….. , а она обещалась не упоминать о монастыре, и обе уговорившиеся стороны расстались с нежными обниманиями. Все это немедленно было доведено до сведения Варвары Селиверстовны, которая заключила по слышанному, что дело с No 5 было совершенно кончено, и что ей должно для племянника попробовать счастья с NNo 6 или 7. Но как честь ее была чувствительно оскорблена неудачею сватовства, то она не могла преминуть, чтобы не распустить стороной кое-каких слухов о несчастной страсти Княжны Марьи Юрьевны к бедному Адъютанту ее отца.

Пришли святки. Генерал получил из Петербурга уведомление, что производство, о котором он просил, выйдет непременно в новый год, и, если Его Сиятельству не противно, сам Генерал-Фельдмаршал Ласси, знав лично нового Подполковника, охотно возьмет его к себе, на вакансию Генеральс-Адъютанта его, Брауна, поступившего в Полковники. Князю вдруг сделалось очень грустно, что он должен расстаться и уступить другому храброго и верного сподвижника; но слухи, распущенные свахою и доведенные до него, не позволяли ему оставаться в нерешимости. Скрепя сердце, он позвал к себе, накануне Нового года, любимейшего из всех своих подчиненных, и будто с радостию объявил ему о Государской милости. Обрадованный еще менее своего начальника, прадед мой, поблагодаря его, торопился к старшему княжему Флигель-Адъютанту, сказать, что он очистил ему вакансию, и утешить себя удовольствием, доставленным другому. Шпионка Бригадирша, догадавшись, что ее покровительнице, Варваре Селиверстовне, не везет в княжем доме, и что дочка поставила на своем, перекинулась к ней, стала раскладывать карты, в которых всегда червонная масть ложилась на сердце крестовой дамы, а крестовая над головой червонного короля, и входя насильно в горькое положение доброй своей Княжны, уговаривала ее, так, для разогнания скуки, позабавиться святочным гаданьем о суженом-ряженом. Бригадиршины уговоры отвергались для соблюдения приличия, но Княжна не совсем насильно была выведена ею за ворота. Спросили у прохожего, как его зовут. Судьба или шутка, а может-быть и сама главная загадчица, заставили какого-то бежавшего мальчика назваться Владимиром. Все сенные девушки засмеялись, и сама барышня улыбнулась. А как она вышла уже один раз, то ничего не стоило ей остановиться и послушать у людского окошка, чье имя там вымолвят: и там опять услышала: «Эх, брат, иди куда велят, или я пожалуюсь Владимиру Львовичу.» При этом имени слушательница отскочила от окна, и возвратилась тихомолком в свою комнату. Там прислужливая Бригадирша предложила третие и самое верное гаданье: в Васильев вечер, то есть, накануне Нового года, в княгининой теплой кладовой, в самом верхнем этаже, накрыть стол, поставить на нем два прибора, три большие восковые свечи и зеркало, а невесте, севши за ним, загадать: суженой-ряженой, прийди со мной ужинать, и кто покажется в зеркале, за тем и быть. Хотя это гаданье и не пугало Княжны, но ей казалось неприличным идти перед полночью почти на чердак: притом и кастелянша, у которой ключ от кладовой, может сказать матушке. Но Бригадирша взялась достать ключ, так, что сама кастелянша не проведает; побожилась, что девушки не изменят своей доброй боярышне, все в доме улягутся спать, огонь везде погасят, — так кому увидеть? А бояться одной нечего: все станут в коридоре, близехонько от двери. Если суженой покажется в зеркале, стоит только промолвить три раза: «чур меня!» легонько ударить по стеклу, и он мигом исчезнет.

Кто из нас, когда ему две загадки удались, откажется от третьей? Дело было скоро решено, ключ украден, стол накрыт, свечи и зеркало поставлены, Княжна проведена в кладовую, посажена за стол, девушки и сама профессорша ворожбы вышли, прижались в коридоре и на лестнице, и ожидали с замиранием сердца, появится ли суженой.

Уже давно в Кремле пробило одиннадцать часов, когда прадед мой, отужинав у обрадованного им товарища и выпив за здоровье будущего Премьер-Маиора, возвращался мимо генеральского дома в свою квартиру. Проходя под окнами той, кого страстно любишь и с кем должно расстаться, как не поглядеть на них, как не припомнить и того и другого, случившегося там, где уже скоро не будет несчастного любовника? А как Владимир Львович считал себя самым несчастным из всех страстно-влюбленных, то он не только поглядел на окна, но остановился перед домом, и, перенося воспоминания из потемнелого бельэтажа в антресоли, вдруг поднял глаза вверх. Увидев необыкновенный свет в подкровельных окошечках, он очень удивился, но не мог придумать, у кого бы это был там в полночь огонь, да еще такой яркой. Он начал с угла считать окошки, и досчитавшись, что непременно должна быть освещена кладовая, в которую даже и с фонарем никто не ходит, очень испугался и по пословице: «У страха глаза велики,» — ему показалось уже пламя. Уверенный, что там пожар, он пустился опрометью по задней лестнице: вбегает в самый верхний коридор, что-то белое, как будто женское платье, мелькнуло перед ним. Он окликнул: никто не отвечает ему. Боясь потерять время, он бежит далее: маленький просвет, выходящий из не вовсе дотворенной двери, его останавливает, он распахивает дверь, и только переступил через порог, как слышит крик: «Чур меня!» — и звук разбитого в дребезги зеркала. Он бросается на крик, и видит перед столом женщину, лежащую без чувств и в крови. Ужас поражает его: он всматривается, и узнает самую Княжну! Не постигая, что это значит, он почти падает на пол, хочет поднять бездыханную, но вдруг визг женских голосов пронзает его уши. Он оглядывается, и видит вбежавшую Бригадиршу и двух девушек, которые, только успев взглянуть на него и на Княжну, убегают из комнаты, крича: помогите, помогите!….. Старуха хотела было бежать, но ноги ее подкосились, и она упала на сундук, рыдая и приговаривая: — Ах! что я наделала?.. Ах! что будет со мною?

— Эх! не в вас дело! вскричал, опамятовавшись, Адъютант: смотрите, в каком она положении! Ступайте сюда, помогите мне посадить ее на стул, привести в чувства.

Говоря это, он дрожащими руками и с трепещущим сердцем поднял бесчувственную, посадил или, лучше сказать, положил на стул. Бригадирша, увидев на руках, груди и лице ее кровь, всплеснула руками и пуще прежнего заревела: — Ах, я старая дура! Ах, я греховодница! Вот тебе и суженой!…. А суженой между тем, держа одной рукой положенную на стул, притянул другою старую дуру, и заставил ее придерживать Княжну: сам бросился перед нею на колени, и не зная, с чего начать, грел на сердце оледенелые руки, тер подошвы ног, и, забывшись, поцеловал их с таким жаром, что возбудил замерзлую жизнь в прелестной гадательнице. Только что успела она открыть глаза, и вскрикнуть, увидев у ног своего суженого, как вся кладовая наполнилась народом Слуги с водой, девушки, с унгарской водкой, домашний лекарь с целой аптекой, и наконец сам Князь с своей Княгинею вбежали и остолбенели от ужаса и удивления. . .

— Что это?.. Как ты здесь? спросил наконец Генерал своего Адъютанта, продолжавшего помогать Княжне, как будто никого перед ним не было.

Не дождавшись его ответа, спрашивал дочь: Что с тобою сделалось? — Бригадиршу: — Боже мой! она в крови? — Лекаря: — Не ранена ли она? — Жену: — Что это значит? — Все эти вопросы, пущенные беглым огнем, не мешали однако же ему ощупывать руки и голову своей дочери, и прижимать их к сердцу. Очнувшись от испуга, все вдруг бросились помогать больной и чуть не повалили ее опять на пол; но лекарь, растолкнув толпу, водою и спиртом привел обмершую в чувство. Первое ее слово, когда она очнулась, было: — Я видела моего суженого….. Он….. тут!……

Она взглянула на принятого ею за привидение, вздрогнула, и упала, рыдая, на отцовскую грудь.

— Он твой суженый! вскричал отец, с выражением, похожим и на вопрос, и на ответ: потом вдруг остановился, задумался, отер с лица пот, текущий градом, и, как будто собравшись с мыслями и духом, произнес решительно: — Да, точно суженый!.. Я уверен, к чести рода моего, что еще ни с одной Княжной посторонний мужчина не бывал в полночь наедине, не падал перед нею на колени и не целовал ее ног, кроме ее суженого!

— Ах! батюшка, Князь Юрий Богданович! сказала Княгиня, уже между тем услышавшая от Бригадирши, в чем дело: знаешь ли ты, от чего произошло? ….

— Не мудрено догадаться, отвечал муж: твоя прихвостница заманила сюда Машу праздновать святочному бесу. Вот улики: накрытый стол, разбитое зеркало и три свечи…. он вошел.

— Клянусь, сударь, прервал Адъютант, что я не знал, а проходя мимо, увидел огонь в необыкновенном месте, и, страшась пожара, прибежал…

— В самую пору, договорил Князь. Я давно знаю, что ты никогда не опаздывал в огонь, и брал все награды с бою: так и теперь, грех будет лишить тебя заслуженного!

— Как, батюшка? спросила трепещущая от страха при мужниных словах Княгиня.

— Так же, сударыня! Вот наш зять, люби его и жалуй.

С этим словом, он сложил руки своей дочери и Адъютанта, и сжав их вместе, сказал: — Поцелуй ее теперь в губы, а не в ногу: это приличней нашему брату воину.

Слезы, восклицания благодарности, коленопреклонения и все, везде описанные, изъяснения радостного восторга, заставили плакать не одну Бригадиршу. Княгиня, видя, что уж нечего делать, принуждена была радоваться, когда самовластный во многих случаях супруг ей сказал: — Что же ты не обнимешь зятя? Разве бы тебе приятнее было, чтобы она, открывшись в любви к одному человеку, вышла за другого, с тем, чтоб его обманывать, или узнав, что ему известна страсть ее, стыдиться, а может-быть презирать мужа, который взял ее не по склонности, из одного приданого, и быть вечной страдалицей? Чем он тебе не нравится? Он не чиновен, но кто помешает ему дослужиться до чинов? Он беден, да мы за себя и за него богаты. Род его честный и благородный, а главное то, что он ей мил и мне люб: впрочем не мы его искали, не он хитростью или силой вошел в наше семейство, — Бог его нам дал; а от Него, как сама знаешь, всякое даяние благо, всяк дар совершен. Ну, дети, да благословит вас Бог!

— Да благословит вас Бог! примолвила Княгиня. . . . .

И чрез несколько дней была празднуема нечаянная свадьба моего прадеда.

 

 

князь А. Шаховской

 

Библиотека для чтения, Том второй, 1834г.