Суд Божий
Автор: Глинка Федор Николаевич
Суд Божий.
Народный рассказ.
«Вон уж и смерклось! . . . . Куда дни коротки зимою, Петруша!
Семь засвети-ка лучину!» . . . Лучина трещит, загорелась:
Дым высоко побежал и в светлице светлее . . . . .
А Катя,
Брату сказавши: «спасибо!» кудель допрядать начинает. —
«Что же? и мне не гулять!» . . . . И садится плести с перебором
Лапти, . . . Петруша. — В углу, прислонившися к стенке, слепая
Бабушка смирно сидит и по четкам молитвы читает.
Четки — ж те давний подарок — Схимника мужа святого.
«Бабушка, светик ты наш! Расскажи нам пожалуй как помнишь
В Киев когда — то пешком ты ходила . . . .
Извольте, дружочки!
Я на рассказ не скупа, да с чего бы начать лишь не знаю! . . . .
Было-то, детушки! время, прошло золотоe . . . .
Ах, дети!
То, что прошло не придет уж! . . . . Старое доброе время
Где ты? — Куда подевалось? На Руси у нас тихо все было:
Всяк поживал припевая: Судов ни подьячих не знали;
Дешев был хлеб, калачи и рубли полновесны . . . По селам
Свадьбы, потехи, пиры, особливо под осень . . . .варили
Браги; сытили меды, и, кручины не зная, гуляли.
Не было лишних хлопот: не кормили приказных, а прямо
Били челом Воеводе; вершились дела без бумаги . . . .
Пьянства-же Бог упаси! . . . . . В кабаках не толпились, — а Церкви
полны и в будни . . . . . . . За то Благодать над землей почивала:
Жили до правнуков Деды, младенцев родилося много!
В это-то время, друзья! захотелось мне в Киев . . . . . и тотчас
В тут, помолясь, во дорогу . . . . . была ведь тогда я моложе!
Легко мне было в пути: словно рыбке в водице . . . . . нас было
Много молельщиц . . . . . . Везде нам давали ночлег . . . . . Распевая
Песни святые мы шли на Орел, на Карачев – и тут-то
Правду сказать не смолчать — натерпелись мы смертного страху:
Ночь нас застигла — да где ж? — На кривом на лесу (*) и в ненастье!
(*) Известный притон разбойников в старину.
Вот, как теперь это помню, селения нет. — Мы в потемках. —
Глухо ! . . . . ни конь не бежит, ни колес тарахтанья….. Вдруг страшно!..
Лес зашумел, а в лесу как засвищут, загаркают . . . . . Вот мы
Дай Бог с дороги, да в глушь: притаились . . .
А их тут ватаги
Рыщут туда и сюда . . . . . из пищалей стреляют и вопят:
Кони-ж их, сарпая, ржут и мосты под конями грохочут . . . . . .
Скликнулись все и огни развели на лесу, — душегубцы ! . . . .
Тихо, раздвинувши ветки, мы смотрим — огни как пожары!
Смотрим: готовят ножи, кистени и пищали; — другие ж
Коней поят! . . . . . разлеглись, словно дома злодеи! и всякий
Кто чем горазд: на ножи подымают овец и баранов.
Кровь так и брызжет, а дичь на рогатинах жарят. . . . . . И тут — же
Бочки с вином подкатя, разливают вино по баклагам . . . . .
Вот напились и храпят . . . . . нам жутко! . . . . . мы не оглядкой
Целую ночь по кустам, спотыкаясь, бежали. . . . .
Но к свету
Дал Бог придти в слободу. . . . . . . Слобода ходенем заходила:
Там Воевода — гроза! . . . . . Кликнули кличь — и народу
Валят толпы: кто с косой, кто с рожном, с топором или с вилой.
Дружно вперед . . . . . . И весь лес обложили облавой . . . . . . Злодеи
Видя себе неминучу, костры раскладают — и в пламя
Ринулись все! . . . . и пошли нечестивцы на дым и на ветер! . . .
Проклято место, где их истлевают горелые кости,
Стада пастух не гоняет в то место . . . . Когда ж, запоздалый,
Скачет ездок по заре ль, по полночи их огненны тени
Воют, бегут и кричат: «помолитесь за нас, мы погибли!
— Только и было нам страху! За тем-же Десница Господня,
Всех невидимо вела нас . . Ах! свет Малороссия наша!
То-то был край! — Как вошли мы в нее, словно в Райские сени:
Все во цвету и сады, и поля и леса . . . нам раздолье!
Добрые люди! с нас ни за что ни алтына!… Ночлеги
Даром! Но я ночевать не любила то хатам . . . . . толь дело
Спать в холодке на лугу на цветах и на сене душистом,
Любо! . . . . . кругом соловьи заливаются . . . . . Перепел тоже
В жите, жируя, зaвачет . . . . . . Черемхи, по теплому ветру
Запах медовой . . . . . . А звезды! — Когда бы то знали вы дети!
Что там за звезды! . . . горят золотые ! . . . . Бывало я ночь всю
С сердцем веселым гляжу на прекрасное Божие небо!
Так говорила, разнежась, Старушка . . . . вдруг скрып воротами
Шасть и на двор. — То Ванюша! прямо в светлицу обмерзлый!
«Ух, зазнобило! трещит! . . . Улеглася метель — к морозу
Небо яснеет . . . . . У нас, по соседству, слыхали ль? — новинка:
Тело нашли, и весь Суд поднялся! . . . За горой и за лесом
Так и звенят колокольчики ! . . . Парень убитый бедняга
Видно купец молодой! . . . . . . лежит с перерезанным горлом.
Кровь так и свищет . . . . . «Ахти! да найдетcя ль злодей кто зарезал?»
В голос все дети . . . . . . «Господь покарает убийцу — смотрите
Верно найдется и скоро! . . . . не дремлет суд Божий! « . . . однако ж
Трудно, найти! Ведь и вор не плохой: он, почуя погоню,
Лыжи навострит в леса! Побежал не оглядкой . . . . . Ищи же!
Суд пошумит и уедет! «Ах дети! Сказала Старушка:
Птицей взлети к небесам, и в пучину бездонного моря
Рыбой ныряй: не уйдешь от всезрящего Божья го Ока! . . . .»
Громы у Бога в руке! . . . . . Злодей душегубец где б ни был
Страхом везде обгорожен . . . . . . . Трясется как Каин . . . Ну дети! —
Так уж и быть: расскажу я вам давнюю быль, и как Всевышний
Чудно злодея открыл и подвел под секиру!… . . Пожалуй!
Бабушка, свет! расскажи, мы готовы послушать . . . . . . . «Ин быть так!…
Где-то в Руси далеко и давным давно уж-то и было:
Ехал сам Воевода, — дети! то было зимою —
Поездом длинным, конь пред конем, как водилося, гусем . . . . .
К ночи взвилася метель: ни следа, ни дороги! . . . . . . . слышут
Лаянье псов в стороне . . . . . . «Вороти! закричал Воевода;
В сторону поезд свернул, и пробились проселком к деревне.
Слышно пируют, поют в крайней избе, лучина
Ярко горит; на дворе смоленая бочка пылает.
Много народу в избе: «Православные мир вам и здравье!»
Рек Воевода: «У вас, други! свадьба, — мы ваши гости!
Пейте, гуляйте, друзья! — На пиру Воевода вам ровен.»
Все поклонились и гостя на кут, на почетное место. —
Пир зашумел; жених молодец уж в поре, — а невеста
Девка еще молодая, вместе сидят; веселятся;
Мед понесли; гудки загудели, цымбалы звяцали;
Все ликовало; — в углу ж, как голубчики, деточек двое
Смирно сидят и вздыхают . . . . . . Им никто ни куска, ни привета! —
«Чьи это дети?» шепнул Воевода. — «От первого брака :
Добрые дети, грустят по родимой! . . — Вдруг смолкнули гости :
Входит Гуслист молодой: статен, высок, белокурый —
«Здравствуйте, добрые люди! Я принес к вам звончатые гусли ,
Слышу пируют у вас, а Гуслист на пиру не последний !»
«Милости просим!» Сказали свахи и дружки и скромно
Всем поклонился Гуслист и воспел, как водилося, славу:
«Во первых слава — Царю на небе
Царю на небе — и по всей земле!
Во вторых слава — Царю батюшке!
Слава, слава, храбрым воинам,
И боярам и окольничим !
Воеводе слава мудрому:
Он грозой грозит лиходеям злым!
Объезжает он землю Русскую
И творит на ней правду строгую . . . . . . .
«Божье око высокó !
Видитт в море глубоко
Смотрит в поле далеко . . . . . .
Не сокроешся, злодей!
Спрятал грех ты от людей,
Не от Божиих очей!
Будь змеи самой хитрей
Не уйдешь от Бога . . .
К небу смертный вздох лепит
Кровь невинных говорит;
Ангел Божий обличит
На суде убийцу . . . . .
Бог судья своих рабов
И страшнее всех грехов,
Человеческую кровь
Проливать напрасно . . . .
«Э! каково я, хозяин, пою? Хозяин, как мертвой
Бледен и губы дрожат . . . . . «Да запой веселее!» Гуслисту
Гости сказали. «Ин быть так : поднесите ж нам сладкого меду! » —
Вот и пошел по рукам пенистый, дедовский ковшик
Крест сотворил Гуслист и, прикушав сладкого меду,
«Выпей, хозяин!» сказал; хозяин бледнеет, трясется . . . .
Что ему чудится? — . . . кровь! . . . и роняет он ковш, . . . . . все смутились!
«Что там? — воскликнули, что?» а Гуслист, как ни в чем не бывалый,
Далее, дале за дверь — и не стало гуслей, ни Гуслистa . . . . . .
Кто ж он ? Откуда пришел? — и куда подевался? — Не знают! . . . . . .
Смута в беседе, лучина дымится, уж поздно, и гости
Всякой один за другим , по домам; да и сам Воевода:
«Время к покою!» сказал, и пошел опочить, помоляся.
Спит Воевода, не спит и кругом его думы и страхи :
Чу! постучались в окно! . . . . . захрапели, засарпали кони;
Словно как чуют кого. — И залаяли псы, завывая,
Видно послышали смерть на селе . . . . . . Воеводе не спится.
«Что-то недоброе есть у хозяина в доме!» — Так мысля
Только вздремал Воевода, вдруг видит он к маленьким детям
(Мачиха их положила за печкою в угол — и смирны
Бедные дети!) тихонько к ним кто-то под ходит и с лаской
Так, зарыдав, говорит: «Ах, вы детки мои, голубятки!
Нету родимой у вас, на кого ж вас злодей покидает ?
Голод и холод, все вам; а ему с молодою потеха . . . . .
Кто вас, бедняжки ! пригреет? кто приголубит, сироток?
Места вам нет на пиру; ни в воскресный день, в Божием храме!
Матушка деток своих, потихоньку разбудит умоет,
Ласково гребнем головушку чешет; а пасынков бедных
Злобно скубёт и бранит и малютки, слезами умывшись,
Робко за нею бредут, озираясь . . . На свадебном пире,
Детям родным пироги, каравай, позолоченый пряник ! . . .
Пасынку ж корку с водою …. Голубчики; детки родные!
Грустно мне, больно за вас! и в гробу не лежится . . . . Злодей — мой!
Я-ли верна не была? Загубил меня лютый убийца!
Боже! врагу отплати за пролитую кровь неповинно! »
Вымолвив так к Воеводе подходит, и холод могильный
Веет . . . . . . «Проснись! Погляди! Воевода, слуга Государев!
Верный Судья! рассуди убиенную с лютым убийцей !
Видишь: разрубленный череп , грудь пополам раскроила,
Тяжкая мужа рука! Загубил меня, лютой! спрятал
В яме; — вон так на дворе, под соломенной скирдой!»
Встал Воевода . . . . . . меж тем . . . . . . Уж рассвет засинелся — и в небе
Ярко горела заря……. Петухи голосили …. Ворота
С визгом туда и сюда. — По скрыпучему снегу на речку,
Вот, за водою, бегут и девицы и парни . . . . .
И, с лаской ,
Будит невестку свекровь . . . . . . «Заспалась молодая!» . . . Но дети!
Я и сама завралась. . . . . . Не судите! На старости сладко
Вспомнишь счастливую младость ! . . . — «А что ж Воевода? — я кончу . . . . . .
Встал Воевода грозён . . . . . . И сзывает он селы на сходку.
Мир собрался; и сказал Воевода: «Послушайте, други!
Сон мне приснился предивный . . . . . . Видилось, здесь под забором ,
Клад многоценный лежит . . . . . Принимайтесь за дело: копайте!
Взройте весь двор! и, тишком, он велел под солому подрыться . . . . . .
Все поднялось; и беду уж заслышало грешное сердце:
Бледен злодей . . . он ни жив, ни мертв , и колени трясутся,
Мигом поклажу нашли! . . . . И злодейство открылось . . . . . И тут — же
Где пировали вчера, сотворилось кровавое дело….. —
Так постигает убийцу — недремное Божие око!…..
Вот как, в рассказах, добру, Бабушка внучков учила ! . . .
Только ж окончила речь . . . . . и хозяин Мирон воротился:
В городе был он и вот, с калачами, привез он и вести;
Всех — де поймали воров, и убийцу он видел в железах . . . . . .
«Слышите ль, дети мои! ведь настиг-же суд Божий злодеев !»
Бабушка, свет! ты права . . . . . . И не даром, не раз нам твердила:
Птицей взлети к небесам, и в пучину бездонного моря .
Рыбой ныряй; не уйдешь от всезрячего Божьего ока ! . . . . .
Ф. Глинка.
Русский альманах на 1832 и 1833 годы, 1832 год.