Ратмир и Светлана

Автор: Шишков Александр Ардалионович

Отвлеченный обстоятельствами, не имел я до сих пор времени продолжать начатую мною повесть: Ратмир и Светлана. — Предлагая на суд почтенных читателей первую песнь оной и отрывок из второй песни, ожидаю от них приговора, остановиться при начале, или продолжать далее?

 

 

Ратмир и Светлана.

п о в е с т ь

 

 

 

 

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ.

 

 

Среди Бояр, сынов, дружины,

Владимир солнце пировал;

Своей рукой он рог туриный

Гостям усердно наливал,

И гости дружно осушали.

Боярин Гридня и Варяг

Надёже Князю лет и благ

От сердца чистого желали. —

Один лишь Князя верный друг,

Гроза Рогдай, воитель смелый,

Как лунь во брани поседелый, —

Смотрел задумчиво вокруг.

Он не касался вкусных брашен,

Не пил из рога светлый мёд,

Но взор его был дик и страшен,

Как в бурю неба мрачный свод.

И брови опустясь, как туча,

Скрывали тусклый пламень глаз.

Унынье Витязя могуча

Догадливый заметил Князь.

Он налил рог вином зеленым:

„Рогдай за Русских и меня

За щастье радостного дня

И в честь Боярам приглашенным!“

Рогдай безмолвно выпил рог. —

„Признайся другу откровенно,

Или кто речью дерзновенной

Тебя в пиру обидеть мог?

Поведай мне товарищ детства,

Какая скорбь, какие бедства

Смутили дух бесстрашный твой?

В казне ль твоей не стало злата?

Не болен ли твой конь саратай?

Или скучаешь тишиной,

От юных лет привыкший к брани?

Иди к Древлянам, требуй дани

И там мятежников карай. “

 

— В казне моей богатства много,

Печально отвечал Рогдай

Не болен конь мой быстроногой,

Не надоел родимый край,

И ни один во граде целом

Ни словом не желал, ни делом

Мне оскорбление нанесть;

И горе! Дерзкому б отмстила

Моей тяжелой мышцы сила

И оскорбленная им честь.

Ты знаешь сам: средь станов ратных

Я взрос для битв; с юнейших лет

Любил сраженья, клик побед,

И трупы в битвах коловратных

Везде мой устилали след, —

Все чувства заглушались славой!

Когда ж, окончив бой кровавый,

Торжественно в престольный град

Я приезжал с добычей славной,

Мне пуст казался град державной,

Я б в поле полетел назад. —

Красавиц я всегда боялся,

Мне все казалось, что скрывался

В их взорах тайный злобы яд,

Всегда готовый на злодейства;

Их голос нежный я считал

За заклинанья чародейства,

Но часто втайне я вздыхал

И думал так: когда увянет

Во мне вся крепость прежних лет,

Седина в волосах проглянет,

И старость дряхлая придет,

Подпорой кто служить мне станет?

Кому тяжелый меч вручу

И лук тугой, и шлем булатный?

Кого тогда науке ратной

Моим примером научу?

И кто потом, врагов карая,

Реками злую кровь точа,

Напомнит острие меча

Полузабытого Рогдая?

 

— Однажды я разбил отряд

Хозаров злых; их стан разграбил,

И с торжеством в престольный град

Добычу и рабов отправил,

И двух детей. — Когда мечем

Я в стане пировал с врагами,

Боролся с храбрым их вождем;

Малютки детскими руками

Ко мне тянулись: я их взял,

И ношу положив на плечи,

Безвредно вынес их из сечи

И за детей моих признал. —

Девятый год Ратмир с Светланой

Меня зовут своим отцом,

Девятый год мой терем браной

Считают за отцовский дом.

Как вешний день, красна Светлана;

Добра, умна, лицом румяна.

Ратмир красив, широк в плечах,

Неутомим, правдив бесстрашен,

И в нежных юности годах

Благоразумием украшен.

Надежду всю считал я в нем

И думал в нем ожить под старость;

Теперь, Владимир, легким сном

Напрасная исчезла радость.

Ратмир копье отбросил прочь,

Повесил острый меч на стену

И лик Спасителя в замену

Кропит слезами день и ночь.

Но мало всё: сего дни рано

Ратмир рука с рукой с Светланой

В слезах упали предо мной. —

„Отец! пусти нас в град святой

Свершишь обет. “ — я изумился

Детей пустить в такую даль!

Но в сердце заключа печаль,

Вздохнул, подумал, согласился.

Теперь дивись, Владимир, мне,

Что вкусных яств я не вкушаю,

Что радость шумная в вине

Чужда печальному Рогдаю. —

 

Рогдай сказал: окончен пир!

Умолк от плесков двор широкой,

И к Князю в терем одинокой

Был призван с девою Ратмир.

 

Они предстали: кто опишет

Невинной девы скромный вид?

Как грудь ее вздымаясь дышит,

И тихо полотно колышет,

И взоры нехотя манит. —

Какая кисть представит живо

Румянец девственных ланит!

Свидетель чувств ее не лживой?

Не в жемчугах, не под фатой,

Не с поясом златым вкруг стана,

Не в сергах с крупной бирюзой

Предстала робкая Светлана.

На Князя подняла глаза,

Вздохнула, оробев запнулась,

И непритворная слеза

В глазах небесных навернулась,

Но что ж? Владимир обомлел,

Не мог промолвить ни полслова;

Три раза говорить хотел;

Три раза замолкая снова

На деву пристально смотрел

Ратмир стоял в недоуменье,

Как будто на огне горел.

О как в свое уединенье

Охотно б бедный полетел

Из терема с Светланой милой!

 

Собравшись напоследок с силой,

Ратмир с Светланой на ковер

Друг подле друга сели тесно,

И ласково с красой небесной

Вступил Владимир в разговор. —

 

— Будь искренна! я друг Рогдаю;

Где родилась ты? —

„От пелен

Доставшися к Хозарам в плен,

Отчизны я моей не знаю,

Отца ни матери; пять лет

Приютом мне служил и кровом,

Разбитый на лугу шелковом, —

Кагана смуглого намет.

Ратмир был также с малолетства

Вождем Хозарским похищен;

Ратмир мне был товарищ детства

И брат по сердцу от пелен,

Хотя рожден в стране далекой.

Едва из-за горы высокой

Являлось солнце средь небес,

Ратмир в густой пускался лес,

Или за ланью круторогой

Летал с утеса на утес

С стрелою легкой и пернатой;

А я за тканью целый день

Ждала желанного возврата,

И каждый раз ночная тень

Опять мне возвращала брата.

Любил суровый нас Каган;

И часто возращаясь в стан

Из сел разграбленных с добычей,

Ратмиру привозил колчан,

Иль дивный меч далеких стран,

А мне дарил покров девичий;

Любил суровый нас Каган.

Питомцы юные природы,

Мы были чужды рабских уз,

Не зная имени свободы.

Однажды, — и теперь трясусь!

Был день чудесный: гордо в воды

Смотрелось солнце с высоты;

Яpчее расцвели цветы,

Прохладой вешней все дышало,

Был чист и ясен свод небес,

Едва шептал безмолвный лес,

И эхо звонкое молчало. —

Вдруг дунул ветер, лес завыл:

Вдруг черные столкнулись тучи;

Перун столетний дуб сломил,

И взвился к небу прах летучий.

Ужасно! всюду ночь и мрак,

И в щит тяжелые удары,

И страшный крик: к мечам, Хозары!

Намeты окружает враг,

Постыдной с нас он хочет дани

И истреблением грозит! —

Раздался вопль, предвестник брани;

И меч о меч, и щит о щит

С ужасною столкнулись силой!

Едва дыша, твердила я:

Ратмир! не покидай меня,

Не оставляй Светланы, милой;

И с братом робко притаясь,

Как серна бедная, трясясь

В себе я жизни не слыхала.

Полдня ужасный был пожар,

И землю смерть окровавляла.

Вдруг в ставку ринулась Хозар

Толпа с блестящими мечами;

За ними воин, страшен взор!

Ужасен меч его широкий,

Кровавое вращая око,

Хозар он довершил позор,

И все пред ним упали мертвы:

Тогда и нас увидел он.

— Напрасен ваш невинный стон,

Сказал Рогдай: — толь слабой жертвы

Я никогда не поражал. —

Сказал, и сильною рукою

Схвативши нас, унес из бою,

С тех пор детьми своими звал:

Он научал меня с Ратмиром

Перуна, Ладу, Леля знать

И жертвы приносишь кумирам,

И храм цветами украшать.

Но вдруг Перун стремглав свалился

С горы в пучину быстрых вод,

И храма Лады гордый свод,

Огнем объятый, сокрушился, —

Где ж сила чудная богов?

Мне говорил Ратмир смущенный:

За чем Перуна гром священный

Не разразил его врагов,

Поступок видя их безбожный?

Светлана, нет! богов не можно,

Без наказанья, оскорблять.

А если боги так ничтожны

За чем ничтожных обожать?

Нет! власть их призрак невозможный! —

 

„И с той поры, Рогдаев дом

Покинув иногда украдкой,

Надежды полны, с верой сладкой

Мы бога в алтаре святом

В слезах молили о прощенье

Невольно впадших в заблужденье

И обратившихся детей;

И скоро на земле священной,

Святою кровью орошенной,

Оплачем грех минувших дней!“ .

 

— Но, дева юная! опасно

Тебе в такой пускаться путь;

Светлане робкой и прекрасной

Везде найдется враг ужасный,

Готовый дерзко посягнуть

Рукой на девственную грудь. –

 

„Бог сильный, слабых дев защита;

И Тот, Кто манием одним

Взор ясный возвращал слепым

И мертвых воскрешал из гроба,

Мне будет всюду твердый щит:

Меня Всевышний защитит,

Пред Вечным устыдится злоба. “ —

 

— Но жажду, глад и зной степей

Ты перенесть не будешь в силе:

Они безвременно к могиле

Тебя приближат в цвете дней! —

 

„В степях избранному народу

Бог манну посылал с небес;

Из камня изсякал Он воду,

И превращал дремучий лес

В обильный вертоград зеленый!“

 

Замолк Владимир удивленный.

 

 

 

 

РАССКАЗ ЗМЕЯДА.

И з  2-й  п е с н и.

 

 

 

Лет за сто, иль немного боле,

На Волге я увидел свет;

Богат, красив, я в двадцать лет

На собственной остался воле:

Но с юных лет я был мудрец;

Не льстил лавровый мне венец,

И я всегда награду славы

Считал за призрак величавый,

Для слабых созданный сердец.

Но ропот девы побежденной

От строгой матери пайком,

И вопль раскаянья потом,

И слезы девы обольщенной —

Вот славу находил я в чём.

Мой первый опыт: в хате низкой,

От моего жилища близко,

Жил бедный старец: дряхл и сед,

Не мог работать он; но руки

Больного старца милой внуки,

Подруги горестей и бед,

Его кормили, одевали

И слезы крупные печали

В глазах иссохнувших от лет

С участьем нежным осушали.

Однажды я помчался в лес

За ланью легкой; лань пропала,

А быстрый кон меня понес

И долго мчал; — вдруг ночь настала

Оделся мраком свод небес,

И бурей небо угрожало.

Отстав от ловчих и друзей,

Один я в темноте остался,

И к замку узкою стезей

Сквозь чащу леса пробирался.

Храпел и ржал уставший конь.

Вдруг где- то промелькнул огонь,

Блеснул опять, опять сокрылся;

Яближе, и увидел дом

Полуобрушенный, и в нем

Отрадный огонек светился.

Проворно привязав коня,

Я в дверь толкнул рукою смелой,

Согреть желая у огня

Продрогшее от стужи тело.

Вошел и что ж? старик слепой

Тот самый, о котором прежде

Я говорил тебе: больной

В изорванной в клочки одежде

Сидел с красоткой молодой.

Она вздрогнула, испугалась

И крепко к старику прижалась,

А я остался как немой.

Кого, спросил слепой, нам боги,

Людмилла, в наш шалаш убогий

Послали в поздний ночи час? —

Едва лишь солнца луч погас,

Старик, я заблудился в поле

И ночью не найду мой путь.

Позволь мне час иль два не боле

С тобой под кровлей отдохнуть!

Меж тем прекрасная Людмилла

Проворно полотном прикрыла

Открытую для взоров грудь,

И так мне робко говорила: —

Ах, витязь добрый! как теперь

Не страшно ездить ночью темной?

В лесу — — свирепый зверь,

Я знаю, храбр ты; но поверь,

Опасен в поле волк голодный;

Ну что, когда бы так с тобой

Он встретился ночной порой? —

Но Лель! то было б слишком длинно,

Когда б я все пересказал,

Что слышал от красы пустынной:

Как в зеркале, в душе невинной

Я быстро мысль ее читал.

Прояснел день, и я расстался,

Дав благодарности залог.

С тех пор, как только часто мог,

В шалаш к Людмилле возращался,

И медленно огонь вливал

В грудь девы, юной и прекрасной;

…………………………………

…………………………………

Чтоб кончить длинный мой рассказ,

Скажу тебе: в последний раз,

Как я зашел в шалаш убогой,

Поплакав, погрустив немного,

…………………………….

И скоро от стыда увяла.

Старик слепой, оставшись сир,

Напрасно призывал Людмиллу;

Грустил, хворал, оставил мир

И слег в холодную могилу. —

 

Таков я в юных был годах.

……………………………….

……………………………….

Грозы не испытал в морях?

Без хваствовства признаюсь смело,

Что славно знал свое я дело.

Но вдруг огонь во мне потух,

Желанье в сердце помертвело,

И бодрый истощился дух,

И тощее ослабло тело. —

Дугой согнулся гордый стан:

Пропал румянец, и туман

Подернул вдруг мой взгляд орлиный,

Столпились на лице морщины,

И в черных волосах, как вран,

Сребристпые вплелись седины.

Что ж было делать? я грустил;

А быстро подвигалась старость —

Мертвила всё: остаток сил

И крови жар, и груди пыл,

Которой в нас вдыхает младость;

Себе, другим я в тягость был,

И самое названье радость

Тогда я в грусти позабыл

Грешить бессильный, я от скуки

Волшебной предался науке

И стал искусный чародей

Не для того, чтоб двигать тучи,

Из ада вызывать теней,

Иль развертясь, как змей летучий,

Могучих бить богатырей,

Но к деве скромной невидимкой

В высокий терем заглянуть

Тогда, как девственная грудь

С завистливой простится дымкой;

Иль ей в полночной тишине

Привидеться в глубоком сне,

В любезном виде, легкой пенью

Обвеять негой, влить любовь

И пылкую волнуя кровь,

Дать образ правды сновиденью.