Ратмир и Светлана
Автор: Шишков Александр Ардалионович
Отвлеченный обстоятельствами, не имел я до сих пор времени продолжать начатую мною повесть: Ратмир и Светлана. — Предлагая на суд почтенных читателей первую песнь оной и отрывок из второй песни, ожидаю от них приговора, остановиться при начале, или продолжать далее?
Ратмир и Светлана.
п о в е с т ь
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ.
Среди Бояр, сынов, дружины,
Владимир солнце пировал;
Своей рукой он рог туриный
Гостям усердно наливал,
И гости дружно осушали.
Боярин Гридня и Варяг
Надёже Князю лет и благ
От сердца чистого желали. —
Один лишь Князя верный друг,
Гроза Рогдай, воитель смелый,
Как лунь во брани поседелый, —
Смотрел задумчиво вокруг.
Он не касался вкусных брашен,
Не пил из рога светлый мёд,
Но взор его был дик и страшен,
Как в бурю неба мрачный свод.
И брови опустясь, как туча,
Скрывали тусклый пламень глаз.
Унынье Витязя могуча
Догадливый заметил Князь.
Он налил рог вином зеленым:
„Рогдай за Русских и меня
За щастье радостного дня
И в честь Боярам приглашенным!“
Рогдай безмолвно выпил рог. —
„Признайся другу откровенно,
Или кто речью дерзновенной
Тебя в пиру обидеть мог?
Поведай мне товарищ детства,
Какая скорбь, какие бедства
Смутили дух бесстрашный твой?
В казне ль твоей не стало злата?
Не болен ли твой конь саратай?
Или скучаешь тишиной,
От юных лет привыкший к брани?
Иди к Древлянам, требуй дани
И там мятежников карай. “
— В казне моей богатства много,
Печально отвечал Рогдай
Не болен конь мой быстроногой,
Не надоел родимый край,
И ни один во граде целом
Ни словом не желал, ни делом
Мне оскорбление нанесть;
И горе! Дерзкому б отмстила
Моей тяжелой мышцы сила
И оскорбленная им честь.
Ты знаешь сам: средь станов ратных
Я взрос для битв; с юнейших лет
Любил сраженья, клик побед,
И трупы в битвах коловратных
Везде мой устилали след, —
Все чувства заглушались славой!
Когда ж, окончив бой кровавый,
Торжественно в престольный град
Я приезжал с добычей славной,
Мне пуст казался град державной,
Я б в поле полетел назад. —
Красавиц я всегда боялся,
Мне все казалось, что скрывался
В их взорах тайный злобы яд,
Всегда готовый на злодейства;
Их голос нежный я считал
За заклинанья чародейства,
Но часто втайне я вздыхал
И думал так: когда увянет
Во мне вся крепость прежних лет,
Седина в волосах проглянет,
И старость дряхлая придет,
Подпорой кто служить мне станет?
Кому тяжелый меч вручу
И лук тугой, и шлем булатный?
Кого тогда науке ратной
Моим примером научу?
И кто потом, врагов карая,
Реками злую кровь точа,
Напомнит острие меча
Полузабытого Рогдая?
— Однажды я разбил отряд
Хозаров злых; их стан разграбил,
И с торжеством в престольный град
Добычу и рабов отправил,
И двух детей. — Когда мечем
Я в стане пировал с врагами,
Боролся с храбрым их вождем;
Малютки детскими руками
Ко мне тянулись: я их взял,
И ношу положив на плечи,
Безвредно вынес их из сечи
И за детей моих признал. —
Девятый год Ратмир с Светланой
Меня зовут своим отцом,
Девятый год мой терем браной
Считают за отцовский дом.
Как вешний день, красна Светлана;
Добра, умна, лицом румяна.
Ратмир красив, широк в плечах,
Неутомим, правдив бесстрашен,
И в нежных юности годах
Благоразумием украшен.
Надежду всю считал я в нем
И думал в нем ожить под старость;
Теперь, Владимир, легким сном
Напрасная исчезла радость.
Ратмир копье отбросил прочь,
Повесил острый меч на стену
И лик Спасителя в замену
Кропит слезами день и ночь.
Но мало всё: сего дни рано
Ратмир рука с рукой с Светланой
В слезах упали предо мной. —
„Отец! пусти нас в град святой
Свершишь обет. “ — я изумился
Детей пустить в такую даль!
Но в сердце заключа печаль,
Вздохнул, подумал, согласился.
Теперь дивись, Владимир, мне,
Что вкусных яств я не вкушаю,
Что радость шумная в вине
Чужда печальному Рогдаю. —
Рогдай сказал: окончен пир!
Умолк от плесков двор широкой,
И к Князю в терем одинокой
Был призван с девою Ратмир.
Они предстали: кто опишет
Невинной девы скромный вид?
Как грудь ее вздымаясь дышит,
И тихо полотно колышет,
И взоры нехотя манит. —
Какая кисть представит живо
Румянец девственных ланит!
Свидетель чувств ее не лживой?
Не в жемчугах, не под фатой,
Не с поясом златым вкруг стана,
Не в сергах с крупной бирюзой
Предстала робкая Светлана.
На Князя подняла глаза,
Вздохнула, оробев запнулась,
И непритворная слеза
В глазах небесных навернулась,
Но что ж? Владимир обомлел,
Не мог промолвить ни полслова;
Три раза говорить хотел;
Три раза замолкая снова
На деву пристально смотрел
Ратмир стоял в недоуменье,
Как будто на огне горел.
О как в свое уединенье
Охотно б бедный полетел
Из терема с Светланой милой!
Собравшись напоследок с силой,
Ратмир с Светланой на ковер
Друг подле друга сели тесно,
И ласково с красой небесной
Вступил Владимир в разговор. —
— Будь искренна! я друг Рогдаю;
Где родилась ты? —
„От пелен
Доставшися к Хозарам в плен,
Отчизны я моей не знаю,
Отца ни матери; пять лет
Приютом мне служил и кровом,
Разбитый на лугу шелковом, —
Кагана смуглого намет.
Ратмир был также с малолетства
Вождем Хозарским похищен;
Ратмир мне был товарищ детства
И брат по сердцу от пелен,
Хотя рожден в стране далекой.
Едва из-за горы высокой
Являлось солнце средь небес,
Ратмир в густой пускался лес,
Или за ланью круторогой
Летал с утеса на утес
С стрелою легкой и пернатой;
А я за тканью целый день
Ждала желанного возврата,
И каждый раз ночная тень
Опять мне возвращала брата.
Любил суровый нас Каган;
И часто возращаясь в стан
Из сел разграбленных с добычей,
Ратмиру привозил колчан,
Иль дивный меч далеких стран,
А мне дарил покров девичий;
Любил суровый нас Каган.
Питомцы юные природы,
Мы были чужды рабских уз,
Не зная имени свободы.
Однажды, — и теперь трясусь!
Был день чудесный: гордо в воды
Смотрелось солнце с высоты;
Яpчее расцвели цветы,
Прохладой вешней все дышало,
Был чист и ясен свод небес,
Едва шептал безмолвный лес,
И эхо звонкое молчало. —
Вдруг дунул ветер, лес завыл:
Вдруг черные столкнулись тучи;
Перун столетний дуб сломил,
И взвился к небу прах летучий.
Ужасно! всюду ночь и мрак,
И в щит тяжелые удары,
И страшный крик: к мечам, Хозары!
Намeты окружает враг,
Постыдной с нас он хочет дани
И истреблением грозит! —
Раздался вопль, предвестник брани;
И меч о меч, и щит о щит
С ужасною столкнулись силой!
Едва дыша, твердила я:
Ратмир! не покидай меня,
Не оставляй Светланы, милой;
И с братом робко притаясь,
Как серна бедная, трясясь
В себе я жизни не слыхала.
Полдня ужасный был пожар,
И землю смерть окровавляла.
Вдруг в ставку ринулась Хозар
Толпа с блестящими мечами;
За ними воин, страшен взор!
Ужасен меч его широкий,
Кровавое вращая око,
Хозар он довершил позор,
И все пред ним упали мертвы:
Тогда и нас увидел он.
— Напрасен ваш невинный стон,
Сказал Рогдай: — толь слабой жертвы
Я никогда не поражал. —
Сказал, и сильною рукою
Схвативши нас, унес из бою,
С тех пор детьми своими звал:
Он научал меня с Ратмиром
Перуна, Ладу, Леля знать
И жертвы приносишь кумирам,
И храм цветами украшать.
Но вдруг Перун стремглав свалился
С горы в пучину быстрых вод,
И храма Лады гордый свод,
Огнем объятый, сокрушился, —
Где ж сила чудная богов?
Мне говорил Ратмир смущенный:
За чем Перуна гром священный
Не разразил его врагов,
Поступок видя их безбожный?
Светлана, нет! богов не можно,
Без наказанья, оскорблять.
А если боги так ничтожны
За чем ничтожных обожать?
Нет! власть их призрак невозможный! —
„И с той поры, Рогдаев дом
Покинув иногда украдкой,
Надежды полны, с верой сладкой
Мы бога в алтаре святом
В слезах молили о прощенье
Невольно впадших в заблужденье
И обратившихся детей;
И скоро на земле священной,
Святою кровью орошенной,
Оплачем грех минувших дней!“ .
— Но, дева юная! опасно
Тебе в такой пускаться путь;
Светлане робкой и прекрасной
Везде найдется враг ужасный,
Готовый дерзко посягнуть
Рукой на девственную грудь. –
„Бог сильный, слабых дев защита;
И Тот, Кто манием одним
Взор ясный возвращал слепым
И мертвых воскрешал из гроба,
Мне будет всюду твердый щит:
Меня Всевышний защитит,
Пред Вечным устыдится злоба. “ —
— Но жажду, глад и зной степей
Ты перенесть не будешь в силе:
Они безвременно к могиле
Тебя приближат в цвете дней! —
„В степях избранному народу
Бог манну посылал с небес;
Из камня изсякал Он воду,
И превращал дремучий лес
В обильный вертоград зеленый!“
Замолк Владимир удивленный.
РАССКАЗ ЗМЕЯДА.
И з 2-й п е с н и.
Лет за сто, иль немного боле,
На Волге я увидел свет;
Богат, красив, я в двадцать лет
На собственной остался воле:
Но с юных лет я был мудрец;
Не льстил лавровый мне венец,
И я всегда награду славы
Считал за призрак величавый,
Для слабых созданный сердец.
Но ропот девы побежденной
От строгой матери пайком,
И вопль раскаянья потом,
И слезы девы обольщенной —
Вот славу находил я в чём.
Мой первый опыт: в хате низкой,
От моего жилища близко,
Жил бедный старец: дряхл и сед,
Не мог работать он; но руки
Больного старца милой внуки,
Подруги горестей и бед,
Его кормили, одевали
И слезы крупные печали
В глазах иссохнувших от лет
С участьем нежным осушали.
Однажды я помчался в лес
За ланью легкой; лань пропала,
А быстрый кон меня понес
И долго мчал; — вдруг ночь настала
Оделся мраком свод небес,
И бурей небо угрожало.
Отстав от ловчих и друзей,
Один я в темноте остался,
И к замку узкою стезей
Сквозь чащу леса пробирался.
Храпел и ржал уставший конь.
Вдруг где- то промелькнул огонь,
Блеснул опять, опять сокрылся;
Яближе, и увидел дом
Полуобрушенный, и в нем
Отрадный огонек светился.
Проворно привязав коня,
Я в дверь толкнул рукою смелой,
Согреть желая у огня
Продрогшее от стужи тело.
Вошел и что ж? старик слепой
Тот самый, о котором прежде
Я говорил тебе: больной
В изорванной в клочки одежде
Сидел с красоткой молодой.
Она вздрогнула, испугалась
И крепко к старику прижалась,
А я остался как немой.
Кого, спросил слепой, нам боги,
Людмилла, в наш шалаш убогий
Послали в поздний ночи час? —
Едва лишь солнца луч погас,
Старик, я заблудился в поле
И ночью не найду мой путь.
Позволь мне час иль два не боле
С тобой под кровлей отдохнуть!
Меж тем прекрасная Людмилла
Проворно полотном прикрыла
Открытую для взоров грудь,
И так мне робко говорила: —
Ах, витязь добрый! как теперь
Не страшно ездить ночью темной?
В лесу — — свирепый зверь,
Я знаю, храбр ты; но поверь,
Опасен в поле волк голодный;
Ну что, когда бы так с тобой
Он встретился ночной порой? —
Но Лель! то было б слишком длинно,
Когда б я все пересказал,
Что слышал от красы пустынной:
Как в зеркале, в душе невинной
Я быстро мысль ее читал.
Прояснел день, и я расстался,
Дав благодарности залог.
С тех пор, как только часто мог,
В шалаш к Людмилле возращался,
И медленно огонь вливал
В грудь девы, юной и прекрасной;
…………………………………
…………………………………
Чтоб кончить длинный мой рассказ,
Скажу тебе: в последний раз,
Как я зашел в шалаш убогой,
Поплакав, погрустив немного,
…………………………….
И скоро от стыда увяла.
Старик слепой, оставшись сир,
Напрасно призывал Людмиллу;
Грустил, хворал, оставил мир
И слег в холодную могилу. —
Таков я в юных был годах.
……………………………….
……………………………….
Грозы не испытал в морях?
Без хваствовства признаюсь смело,
Что славно знал свое я дело.
Но вдруг огонь во мне потух,
Желанье в сердце помертвело,
И бодрый истощился дух,
И тощее ослабло тело. —
Дугой согнулся гордый стан:
Пропал румянец, и туман
Подернул вдруг мой взгляд орлиный,
Столпились на лице морщины,
И в черных волосах, как вран,
Сребристпые вплелись седины.
Что ж было делать? я грустил;
А быстро подвигалась старость —
Мертвила всё: остаток сил
И крови жар, и груди пыл,
Которой в нас вдыхает младость;
Себе, другим я в тягость был,
И самое названье радость
Тогда я в грусти позабыл
Грешить бессильный, я от скуки
Волшебной предался науке
И стал искусный чародей
Не для того, чтоб двигать тучи,
Из ада вызывать теней,
Иль развертясь, как змей летучий,
Могучих бить богатырей,
Но к деве скромной невидимкой
В высокий терем заглянуть
Тогда, как девственная грудь
С завистливой простится дымкой;
Иль ей в полночной тишине
Привидеться в глубоком сне,
В любезном виде, легкой пенью
Обвеять негой, влить любовь
И пылкую волнуя кровь,
Дать образ правды сновиденью.