Двадцать четвертое февраля
Автор: Шишков Александр Ардалионович
СкачатьДвадцать четвертое февраля.
Трагедия З. Вернера.
Перевод А. Шишкова 2-ого.
Комната в крестьянском доме, оnделенная от боковой комнатки перегородкой, на которой висят стенные часы, коса и большой нож. В конце сцены постель из соломы, и старые кресла. Комната освещается стоящим на столе ночником. Ночь. Бьет одиннадцать часов.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ.
Труда одна, прядет.
Одиннадцать часов, а Кунца нет,
Хоть рано в Лейк пошел! Уже ль несчастье
Случилось с ним в пути? Что за ненастье!
Как расшумелся ветер! Так гудит —
Как будто демон с Геллигорна дует,
Чтобы его на части разорвать
И Гемми в голову швырнуть им-точно
Как Кунц швырнул ножом! Ахти! О чем
Я вспомнила? Да — в это время года
Оно случилось; в Феврале отец,
Как кажется, преставился. —Не мало
Прошло годов, а вспомню— так вся кровь
Застынет в жилах? Где же муж? О Боже!
Уж не лавина ль увлекла его
С собой? Морозом обдает по коже!
А в печке нет полена дров; куска
Нет хлеба в доме! Нищета и горе!
Почти последнюю рубашку с плеч
Жестокие заимодавцы сняли!
Как мне сегодня грустно! Тяжело
Проклятие исполнилось над нами;
Ах! заповедь четвертая страшна!
Другая мать любуется сынами:
А наш еще дитятею бежал,
Обременен проклятием ужасным
Проклятого родителем отца
И кровию сестры своей обрызган!
Носился долго слух, что умер он;
Когда б и мне послал Бог смерть, так легче б!
Дай запою: когда нечистый нам
Грозить приходит долговою книгой,
Спасают часто песни от него.
(поет)
От чего твой меч багров,
Эдуард?
Я колол им ястребов
От того мой меч багров,
Горе!
Какая песня гадкая! Конец
Преглупый! -Ах! В окно стучится кто-то!
Муж, верно муж! Пойти взглянуть!—
(подходит к окну)
— Сова
В окошко бьется! И она от бури
Приюта ищет. Как она глаза
Уставила и смотрит! — Прочь! С тобою
Мне страшно быть! — Летит, крича; за мною!
Меня зовет? О! если так, конец
Заботам, горю!
(садится за прялку)
Трупы чуют совы
И мне все близкой чудится мертвец!
Страх сердце жмет! И как на этой Гемми
Пустынно, глухо! Хижина, как перст,
Одна на ней; живого человека,
Окроме нас, часа на три езды
Не видно. Все зимой приюта ищет:
Одни лишь мы-как будто духи Альп
Нас к месту цепью крепко приковали —
Здесь остаемся! — А сегодня я
Одна, и только грусть со мной моя!
Авось веселой песенкой удастся
Укоротить печальные часы!
(поет.)
Соха и борона
Крестьянину дана:
Сохой и бороною
Доволен будь и сыт!
Хоть с ними он порою
И голодом — сидит
Тра ла ти ла ти ти
А за землю плати!
Тра ла ти ла ти ти!
О Господи! мой Кунц, точивши косу
Не толи ж пел ? — Стучатся! отворить
Иль нет?
(идет к двери и отворяет ее.)
Мой муж!
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ.
Труда и Кунц весь в снегу, с палкой и почти
догоревшим фонарем в руках.
Труда.
(отряхивая с Кунца снег.)
Как долго пропадал ты!
Кунц.
Сухой нет нитки — разведи огонь.
Труда.
Чем?
Кунц.
Правда, дров нет; пошутил, не надо;
Лишь только ты повеселее будь.
Труда.
Мне — веселее?
Кунц.
Да, конец заботам!
(вынимает из кармана бумагу.)
Вот тот указ, который дал мне Фогт,
Когда его молил я на коленах
Наш долг хоть месяц потерпеть на нас.
Труда.
Он — согласился?
Кунц.
Прочитай.
(дает ей бумагу.)
Труда.
Мне страшно!
(читает.)
«В силу принесенной на отставного солдата, бывшего содержателем заезжего дома Шварбаха на Гемми-Альпах, а ныне жительствующего там, Кунца Курута, жалобы от пастуха Иогана Югера в том , что он Курут означенному Югеру состоит должным триста гульденов Бернской ходячей монетою, но не взирая на многократно по просьбе его данные ему отсрочки, долгу своего уплатить не может, объявляем ему Куруту и жене его: если 25 Февраля текущего года к осьми часам утра не удовлетворят они заимодавцев своих, без дальнейших отговорок, то теряют право на всякую собственность, и все имущество их, движимое и недвижимое, будет описано присяжными и продано с молотка, равно дом и сенокосные луга в Шварбахе, на удовлетворение заимодавцев; сами же они Курупы будут завтра оправлены в тюрьму для заработывания суммы, коей не доставать будет на уплату долга, по продаже имущества. — Тако гласит закон! — Лейк, 24 Февраля 1804 года.»
«ундер Фогт и Заседатели здешнего Обер-Валлского суда.»
О Боже мой! Ты Югера не видел
И не просил отсрочки?
Кунц.
Он подлец!
Как я его упрашивать старался,
Чтоб две недели сроку дал мне!- Нет!
И камень бы безчувствен не остался
А он, богач, был холоден как лед!
«Откуда мне про вас набраться денег?»
Сказал он: «нищих много и без вас;
Или мне завтра деньги заплатитe
Или в тюрьму!»
Труда.
А заходил ли ты
К соседам, братьям, теткам?
Кунц.
Заперлися!
Труда.
Вот каковы родные!
Кунц.
Нынче тот
Родным зовется, кто кусает первый,
На помощь же последний.
Труда.
Часто здесь
У нас они до сыта наедались,
Когда еще богаты были мы!
Кунц.
Сварил желудок и забыт хозяин.
Труда.
Так ничего ты не принес с собой?
Кунц.
(вынув из кармана пол-хлебца, бросает на стол.)
Пол-хлеба только! Бедный Генни дал мне;
Он знает голод; для того со мной
Бедняк последним хлебом поделился.
Мы с голоду сегодня не умрем.
Труда.
А завтра?
Кунц.
Сторожа придут за нами
И я — пусть терпят плуты — я тогда
Умру как жил, Швейцарцем и свободным!
Труда.
Ты страшен, Кунц! Употребил ли ты
Все средства?
Кунц.
Все; кто был однажды проклят,
Тот проклят век остаться должен !
Труда.
Кунц! —
—Да не смотри ж так страшно! В Кандертале
Живет богатый Штефли; у него
Не перечтешь коров, а сыром Альпы
Устелет он, а денег как травы!
Он жизнь ведет развратную и вечно
Пьян под вечер;— притом живет один
Что, если б ты — к нему закрался ночью,
И — не смотри ж так дико! Возвратишь,
Когда нас Бог благословит достатком!
Кунц.
Нас, проклятых?
Труда.
Избави Бог украсть!
Нет, ты в займы возьмешь; в нужде и горе
Спасая жизнь и честь, ужель грешно
Взять то, что можно возвратить трудами
Со временем?
Кунц.
Жена! Как смеешь ты
Поднять глаза, бесстыдная? Не я ли
Служил солдатом, честно? Видел сейм
Сам был на нем, и обязался кровью
Его закон хранить и защищать;
Вокруг меня свистели градом пули;
Читать, писать умею; знаю все:
Кто были Тель и Винкельрид; как прежде
Швейцарец каждый жертвовал собой
И добровольно погибал в надежде
Полезным быть стране своей родной;
Я, я, кому, уж тридцать лет минуло,
Дан аттестат, что собственной рукой
Я знамя отнял у врагов в сраженьи
Я — красть пойду? Смотри, в последний раз
Чтоб слышал я такое предложение!
Труда.
Муж, не сердись!
Кунц.
Пастором был отец
А дочь воровкой хочет стать! Стыдися!
Труда.
Твоя печаль мне душу потрясла!
О! если б я спасти тебя могла
Моею кровью!
Кунц.
О себе пекися!
Я ж знаю сам, как поступить мне тут.
Еще в темнице ни один Курут
Не сиживал; так я ли первый сяду
И запятнаю имя предков? Нет!
Пускай они за мной приходят завтра
Вести в тюрьму! Пойду до места, где
Дорога Леммернглечерская будет
Сворачивать чрез скалы к Таубензе;
Там — сжалься Бог над грешною душою
Там брошусь в волны!
Труда.
Господи!
Кунц.
Хоть смерть
И не легка, но лучше умереть
Чем предкам быть безславьем и укором,
Унизиться, и стать презренным вором!
Труда.
Живи, живи! С котомкой за плечьми
Пойду в кантоны дальние с тобою;
На век расстанусь с черствыми людьми,
Расстануся с родимой стороною;
И там, где Альп не видно, мы найдем
Приют и кров в убожестве своем
И там есть люди с доброю душою!
Оставим дом проклятия; бежим!
В нем нет гвоздя, который бы своим
Мы, бедные, могли назвать отныне!
Быть может, сыщем жалость на чужбине!
Кунц.
Теперь, скитаться? Ты в уме ль, жена?
Мне быть твоим убийцей? Непременно
Убью тебя, коль зимнею порой
Бессильную, я поведу с собой.
Безделка, думаешь, когда лавины
Отсюду с громом катятся в долины,
Поток в ущельях воет и про смерть,
Ревет тебе так громко, так ужасно,
Как страшное проклятие отца?
Проклятие! Мы заслужили вместе
Его, и дружно поделились им,
И двадцать восемь лет его несла ты
Без ропота. Довольно! От меня
Проклятого, освободясь на веки
Покойна будешь и насущный хлеб
Заслужишь легче — потом и трудами,
Не нищенством; Что бы никто не смел
Жену Курута презирать!
Труда.
А ты?
Кунц.
Я — попыпаюся предстать пред Бога
Чист от проклятья, примирен с отцом!
Труда.
Ты заслужить проклятье это хочешь
И славу предков посрамишь; меня ж,
Которую столь дорогой ценою
Купил, теперь, отчаянную, в бездну
Повергнуть!
Кунц.
Разве думаешь, убить
Себя, постыдно?
Труда.
Муж! Беги от сети
Которую тебе расставил ад!
И для тебя, как для других, лилася
Святая кровь Спасителя! Возьми
Писание; молиться станем вместе,
Потоком слез горчайших смоем грех!
Хоть наши очи и покрыты мраком
Но может быть спасемся.
Кунц.
Право? Да!
Тяжелый шаг! Такой судьбы не ждал я!
Труда.
Так помолись!
Кунц.
Уж двадцать восемь лет
Я не могу молиться; с самой смерти
Отца. Ты, Труда, за меня молись!
Труда.
Дай Библию. О Боже! как мне грустно!
Кунц.
Сей час!
(Берет лежащую на камельке Библию, и в то время, как подает ее Труде, выпадает из нее листок бумаги.)
Возьми!
Труда.
Листочик выпал.
Кунц.
Да,
Исписанный! — Посмотрим что такое!
(читает)
«Тысяча семьсот семьдесят шестого года, Февраля 24-го дня, в двенадцать часов ночи, преставился родитель мой, Христофор Курут, на семьдесят четвертом году от рождения, в . . . и крест над ним поставлен.»
Что, Труда, крест закроет ли проклятье;
Труда.
Смертельный ужас леденит меня!
Кунц.
Что за число сего дня?
Труда.
Друг, оставим!
Кунц?
Подай указ!
Труда.
К Подателю щедрот
Прибегни лучше с теплою мольбою!
Кунц.
Указ сего дня выдан.
(читает)
«Лейк — Февраль
Двадцать четвертое число» — день смерти
Отца! Теперь все ясно мне!
Труда.
И мне!
Кунц.
Когда я вечером сегодня — слушай!
Когда я шел из Лейка и достиг
Ущелья Альп, которые все выше
Все диче становилися, крутясь
Как змеи в кольца — знаешь, я мужчина,
Боюся только одного стыда,
И по ущелью хаживал и ночью
И днем – Сегодня ж, видя как оне
Все тянутся, и все назад отходят
И нет конца скалистой их стене,
Сего дня вдруг мне стало — Труда, как бы
Сказать, не знаю — страшно стало мне!
Вся жизнь моя вокруг меня вертелась
Как цепь высоких Альп, и как из них,
Я выхода из ней искал напрасно!
Со мной так было как во сне, когда
Нам грезится: бежим, бежим в испуге
И все на том же месте! — Так дошел
Я по ущелью до вершины; сверху
Взглянул в долину — и была она
Подобно совести моей, мрачна!
Я на восток пошел; смотрю и что же?
Передо мной, туманами одет,
Близехонько, явился Леммернглечер
С его покрытой льдами головой,
Точь в точь отец, когда вот тут сидел
Тут, посинелый, мертвый! Февраля
Двадцать четвертый день мне пал на сердце
И в голову, как топором палач
Хватило что-то; а кругом сияло
Как будто пламя, адское! Вот так
Я перешел Таубеизе: в нем воды
Слилися в лед, как кровь моя; фонарь
Уж догорал, моей подобно жизни.
Вдруг чайка с криком — знаешь, вкруг озер
Оне живут, — на мой фонарь взлетела,
Как будто что влекло ее к огню,
И уцепилась острыми когтями, —
Храпя, как он старик храпел, в борьбе
Со смертью; клюв же этой чайки желтый,
Как рукоять проклятого ножа!
(указывает на висящий нож)
И по стеклу скрыпя, фонарь клевала!
Жена! Тогда, как робкое дитя
Я в первый раз затрепетал! казалось
Мне, слышу, как острят косу.
Труда.
О! Полно!
Меня убьет страданье!
Кунц.
Глубоко
В изгибы сердца память о проклятьи
Проникла, с мыслью: я убил отца!
И курица, которой до убийства
Сын доведен, порхала в темноте
Пред взорами души моей?
Труда.
В покое
Оставь гeенну и молися.
Кунц.
Нет!
Врата небес замкнуты для злодея!
Здесь вечный вопль отчаянья живет,
Здесь грянуло отцовское проклятье!
(Слышен стук у двери.)
Труда.
Стучится кто-то.
Кунц.
Дух отца!
Труда.
О нет!
Какой нибудь прохожий. — Отворишь ли!
Кунц.
Хоть сатане! Чего бояться нам?
Впусти его.
(Труда отворяет дверь.)
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТИЕ.
Те же и Курт в дорожной, отчасти фантастической одежде. На нем висит охотничья сумка; подле него борзая собака; у пояса киса с деньгами и двумя вложенными в нее пистолетами. Он держит в руках потухший фонарь и длинную палку, из употребляемых при переходе чрез Альпы.)
Курт.
Благослови вас Бог!
Кунц.
Прошу!
Курт.
Меня вы одолжить хотите ль?
(в сторону)
Как тяжело себя мне удержать
Чтоб их в восторге к сердцу не прижать!
Кунц.
Чего хотеть мне?
Курт.
Я прошу ночлега
На эту ночь.
Кунц.
Ночлега? Хорошо!
И пук соломы дам; когда довольны,
Останьтеся.
Курт.
Усталость и труды
У камелька, за дружеской беседой,
Позабывает путник.
Кунц.
Вам беседой
Служить могу и камелек готов
К услугам вашим; только извините,
Огня развесть не льзя; у нас нет дров,
И хлеба нет; вот только, чтоб сегодня
Отсрочить смерть голодную.
Курт (в сторону).
Они
Терзают душу бедностью своею!
С каким восторгом я б открылся нм!
Нет — неизвестный, прежде я узнаю:
Снято ль с меня проклятие отца!
Труда (тихо Курту).
Он, кажешся, предоброй!
Кунц (тихо Труде).
Да в душе-то
Таков ли полно?
Труда (Кунцу).
Счастие, что вас
Не погребли лавины снеговые;
Избави Бог! И ваш фонарь погас!
Неужто вы карабкались на горы
Одни, в потемках?
Курт.
Отблеск снега мне
Указывал дорогу, и притом же,
На свет родившись в здешней стороне,
Умею ловко по горам цепляться.
Кунц.
Он наш! добро пожаловать, земляк!
(подает ему руку)
Курт.
Расцеловать позвольте вашу руку!
Кунц.
Эх, полно те! Рука моя грешна:
На злое дело создана она;
И если чужды вы еще проклятью,
Прочь оттолкните от себя ее.
Курт (в сторону).
Его слова молчания печатью
Уста мне заграждают!
Кунц.
Утомясь,
Чай, отдохнуть хотите вы? Ложитесь
И зябните и голодайте здесь
Под пару нам.
Курт.
Не беспокойтесь; с полной
Хожу сумой; в ней есть и хлеб, и дичь,
И сверх того три фляжки: две с вишневкой,
Одна с вином.
(Вынув фляжки и съестные припасы из дорожной сумки, ставит на стол).
Кунц.
Как вижу, вы в пути
Запасливы.
Курт.
Живу по состоянью!
Садитесь. — Труда матушка, сюда!
Труда.
Как знаете мое вы имя?
Курт.
В свете
Есть много Труд!
Кунц. (тихо)
Естественный чудак!
Курт (в сторону).
Как удержать порывы восхищенья
И муки!
Кунц (также).
Странно!
Курт (тихо).
Сердцу тяжело!
(громко).
Хозяин, будьте счастливы! (пьет) Прошу вас
На мой привет мне отвечать.
(Вынув из сумки три стакана, наливает себе и родителям, повторяя то во все продолжение следующего разговора).
Кунц.
Хозяин
Не должен пировать на счет гостей.
Труда (Кунцу).
Он барин доброй, потчует от сердца
Возьми! — О если б ты покойней стал!
Кунц.
Изволь! Дай Бог дождаться тихой смерти!
(Пьет).
Курт.
И примиренья! Руку!
Труда.
Прочь, проклятье!
Курт.
Прочь, отвратись, проклятье!
Кунц.
Отвратись?
Труда.
Как этот сок, давно забытый мною,
Крепит меня и сердце веселит!
Курт.
Покушайте ж: вот сыр, вот пара уток,
Вот курица; не молодой желудок
Поправит пища сытная.
Труда.
Не ем
Я куриц.
Курт.
Ах! я также!
Кунц.
А за чем?
Курт.
Так! — Принимайтесь!
Кунц.
Нет, а придержаться
Вина позвольте; греет кровь оно
Курт.
Не льзя ль меня ссудить ножом? Дорогой
Мой нож я потерял.
Кунц.
Достань, жена!
(Труда встает, снимает большой нож с гвоздя, и, подав его Кунцу, снова садится за стол).
Курт.
Как! этот? Разве нет у вас другого?
Труда.
Один лишь в целом доме.
Курт (в полголоса).
Ах! Оно
Еще на нем-кровавое пятно!
Кунц.
И вы заметили?
Курт.
Кровавых пятен
Как не видать?
Кунц.
А почему ж оно
Кровавое? — Известно вам?
Курт.
Красно
И только! – Впрочем
Кунц.
Наливайте, сударь,
А что прошло, не воротить ничем.
Глаз вон тому, кто старое вспомянет!
Курт.
Согласен; пейте! — Если есть у вас
Сын, за его здоровье!
Труда.
Ах!
Курт.
Что с вами?
Кунц.
Чтó вспоминать о сыне? Он достиг
Предназначенья своего! Дай Боже
И нам достичь того, что суждено!
Труда.
Лишь не постигни то, чего достойны!
Курт.
Мирит с проклятьем праведный конец;
Так выпьем же за тихую кончину.
Кунц.
Я прежде пил. — Но извините, вы
С своим ножом и парой пистолетов
Мне право чудны кажетесь; убор
Охотничий! — Как забрели вы ночью
В такую глушь?
Курт.
Иду из Кандерштeга, —
Мне завтра утром должно в Лейке быть,
И потому я шел без остановки.
Кунц.
(жмет ему руку.)
Так по пути отправимся, земляк!
Курт.
Железная рука у вас! Схватили
Как будто смерть!
Кунц.
Боитеся ее?
Курт.
Нет; мы не раз лицом к лицу встречались!
Я был солдатом.
Кунц.
Выпьем за полки
Швейцарские! Товарищ, в них служил я
И знаю их! Да расскажите нам
Про битвы; — я готовлюсь также к битве!
Курт.
Был сын у вас?
Кунц.
Да полно-теж об нем!
Труда.
Ребенком он пропал.
Кунц.
Жена, ни слова!
Курт.
Рассказывать готов я; только вы
Пример должны подать. — Я в этом доме
Бывал не раз, и лучшею слыла
Здесь в стороне гостинница Шварбаха.
Курт.
Эге! да вы все знаете!
Курт.
Теперь же
Как бедно здесь!
Кунц.
Вам дела нет! Нальем
И выпьем в честь войны.
Курт.
Но он чего же
Вы разорились?
Кунц.
Так и быть! я все
Перескажу. Товарищ, вы служили
И знаете: переносить нужду
И влезть в долги, не привыкать солдату.
Вы ж побродяга, кажется, и мне
Едва ли не товарищ то проклятью!
Труда.
Не гневайтесь; он опьянел.
Кунц.
Пускай
Теперь я сед, но духом право молод;
А прежде, то ли было! я служил,
А в поле не до перьев и чернил!
Переносил я жажду, холод, голод;
И не один я череп раскроил!
За то мое начальство, при отставке,
Мне выдало печатный аттестат.
Отец мой — память вечная!-прозваньем
Был Христофор Курут – горяч — огонь!
Гостиница ему принадлежала
В отставку вышел я-эх! замолчим!
Курт. (берет стакан)
За упокой души его!
Курт.
Ни капли!
Труда.
Пей, примирись с покойником!
Курт.
Жена,
Как можно? капля каждая в стакане
Как пламя запылает. Да, отца
Душой любил я. — Где свистели пули
И градом сыпались, туда я шел
Покоен, смел и весел; от проклятья ж
Затрепетал.
Курт.
Оставьтe.
Кунц.
Не хочу.
Судите сами: отставного
Меня отец в свой принял дом,
Чтоб помощью и в том и в сем
Мне быть для старика седого.
Мне тридцать лет минуло; кровь
В щеках играла; голос звонкой,
Твердил в душе, что время с жёнкой
Делить и горе и любовь.
Я выбрать мог тогда любую;
Но сам не знаю, что меня
Тащило к Труде: если дня
К ней не побуду, затоскую.
И хороша была она:
Читать, писать обучена,
Меня любила, и пастором
В кантоне Бернском рождена;
А эти — молвить не укором
Святые люди лишь детей,
Да книги оставляют по смерти
Привычку взяли; хоть бедней
Она была меня, но верьте,
И в мысль не приходило мне
Ее оставить в горькой доле.
За дело взявшися, кончай!
Мы обвенчались.
Труда.
Против воли
Отца. — Как часто я о том
Грустила, плакала потом!
Кунц.
Мы обвенчались тихомолком.
Старик не знал. Вот тут, хлопот,
Как говорят, стал полон рот.
Отец смотрел на Труду волком,
Поповским родом упрекал,
И придирался и ругал.
Вскипело сердце ретивое!
Возьми, что хочешь, слова нет,
Да лишь жену оставь в покое!
Однажды-двадцать восемь лет
Минуло ровно, в полночь, было
То в Феврале, а наступило
Двадцать четвеpтое число —
Вошел я в комнату: светло,
Для мрачного сияя дела,
Плыл месяц. Тут жена сидела,
Работала. Из Лейка я,
Лишь только с праздника пришедши,
Был под хмельком. Ее браня,
Отец кричал, как сумасшедший.
Я вспыхнул, в жилах кровь зажглась;
А Труда плакала! — Я знаю,
Я виноват на этот раз;
Но кто стерпел бы, знать желаю,
Чтоб беспомощная жена
Была так нагло, так безбожно
Вновь с каждым днем оскорблена?
Да, сударь, плакала она!
Курт.
Беречься человеку должно
От искушений бездны. — Но
Что дальше?
Кунц.
Судите умно!
Но ни о чем не рассуждая,
Я только злился и молчал.
Отец, бранишься продолжая,
Ногами топал и кричал;
А я холодным притворялся.
Старик взбесился; на него
Я поглядел и рассмеялся,
И косу взял: «Растет права,
Пора косить; бранись, пожалуй,
А я за бранные слова
Потешу песенкой удалой!»
Сказал, и со всего плеча
Об нож косу мою точа,
Запел:
«Сохой и бороною
Доволен будь и сыт».
У рта его клубилась пена,
Старик ревел, тряслись его колена
И вскрикнул он: «развратница» жене!
Тут, как гвоздем меня кольнуло в сердце;
Взбесился я, затрясся, и ножом,
Который я держал, точивши косу,
Швырнул в него и верно бы убил,
Когда б попал; но не попал по счастью! —
Жена, не так ли?
Труда.
Правда!
Кунц.
Тут спарик
Затрепепал и грянул: «Проклинаю
Тебя, жену, детей твоих!» — Она
В то время третий месяц уж ходила
Беременна. — И помолчав, опять
Мне проревел он: «Прокляты на веки
Жена твоя, и ты, и весь твой род!
Пусть кровь отца вам на главы падет!
Вы дряхлого меня свели в могилу!
Так будьте же убийцами убийц!»
И вдруг — удар с ним сделался! — Гeэнна
Заклокотала в сердце y меня! —
Он умер!
Труда (Курту).
Боже мой! Вы побледнели?
Курт.
Пройдет; вино али его рассказ
Тому причиной. — Пейте! — Там немеет
Проклятие, в надзвездной вышине.
Труда.
Ты слышишь, муж?
Кунц.
Я сам таких же мыслей!
Старик был зол; и в молодых летах
Он делывал еще гораздо хуже.
Однажды, помню, сам он под хмельком
Нам маленьким рассказывал, как деда,
Который часто мучивал его,
За волосы схватил и бросил об пол.
Я ж только что ножом в него швырнул!
Он умер, так; да от того ли умер?
Как знать? уж он был очень стар и дряхл!
Слыхал я: если сын отца ударит,
То та рука, которой бил его,
Должна по смерти вырость из могилы.
Вздор, не поверю! Я ходил не раз
Осматривaть отцовскую могилу;
Растет права, но не видaть руки.
Курт.
Вы объяснить хотели мне причину
Расстройства, разоренья?
Кунц.
Чудеса!
Отец мой умер, и с того часа
Ни в чем успеха не было! Друг друга
По прежнему любили мы; но с дня
Проклятия, казалось, между нами
Все дух отца впирается. — Жена,
Спустя не много, разрешилась сыном,
И этот сын — как видно — Божий гнев,
Знак отверженья, Каину подобно,
Принес на свет; с кровавою косой
На левой он руке родился; верно
В беременности думала жена
О пой косе несчастной. — С ним-то, сударь,
Я натерпелся горя! — Но ему
Прощаю.
Курт.
Вы прощаете?
Кунц.
Он умер —
Благодаренье Господу! Пять лет
Спустя, жена родила дочь. Как ангел,
Дитя прекрасно было.
(Курп встает)
Кунц.
Что для вас
Угодно?
Курт.
Так! — Сидеть на месте долго
Я не могу.
(В продолжение следующего рассказа Кунцова ходит взад и вперед).
Кунц.
Ни дать ни взять наш Курт!
Его сам бес безперестанно с места
На место гнал. Он впрочем был не глуп,
Не зол, но все из угла в угол бегал
Не ужто тоже от проклятья?
Курт.
Мне
Как знать о том? однако ж страшный холод
У вас!
Кунц.
Изрядный! —Дочери моей
Уже два года минуло, а сыну
Свершилось семь. Однажды, в Феврале,
В тот самый день, когда отец скончался,
Нож роковой здесь на полу лежал;
Малютки же играли на пороге;
Жена убила курицу.
Труда.
Доныне
Без содроганья вспомнить не могу!
Она стонала под ножом так точно,
Как, умирая, батюшка стонал,
Кунц.
Мальчишка видел, кололи птицу.
«Давай играть», он закричал сестре;
«Ты курица, я повар». Тут, я вижу,
Он нож хвапает: я вскочил, бегу;
Но поздно уж, и обливаясь кровью,
Зарезана лежала дочь! — И вы
Заплакали? Судитe ж, мне легко ли!
Курт.
Тогда-то вы и прокляли его?
Кунц.
Он, быв дитей, не подлежал суду!
Так самому пришлось мне расправляться:
И — проклял я его — да!
Курт.
Но потом
Вы сняли ли проклятиe?
Кунц.
Конечно!
Даруй Господь покой его душе!
Не правда ль, там, не тяготит проклятье?
Курт.(в полголоса.)
Отец!
(громко.)
Но если б возвратился он
С раскаяньем?
Кунц.
Нет! Я простить, прощаю,
Но видеть вечно не хочу.
Курт, (тихо.)
Увы!
(громко.)
С тех пор об нем известий не имели?
Труда.
Отец, вспылив, убить его хотел,
А я в испуге что начать, не знала,
И чтоб спасти несчастного, послала
Его в Тун, к дяде, брату моему.
Он Ректор был и человек ученый.
«Твой сын», писал он, «с сердцем, с головой;
Но, видно, пак судьба его хотела,
Безперестанно мыслью он летит
В края чужие, к беспредельной дали;
Всегда рассеян, безрассуден, пуст
И неприлежен. А когда начну я
Его журишь: рыдая, говорит,
Что на руке коса нигде покоя
Ему бедняжке не дает!» — Так брат
Писал ко мне; а о причине знака,
Как и другие, ничего не знал.
Курт.
Вы плакали, когда бежал он?
Труда.
Как же!
Кунц. (тихо Труде )
Ей, берегись, жена! Колдун он верно;
Все знает, что случилось! От таких
Приятелей избави Бог!
Труда.
А разве
Вы знаете, что он бежал?
Курт.
Нет, так
Я полагаю.
Кунц.
Так?
Труда.
Ни чем на свете
Доволен быть не мог он и не раз
Из школы бегал. Отдал было дядя
Его учишься ремеслу; но он
По прежнему оттуда часто бегал,
Однако ж возвращался. Наконец
В рабочий дом его отправил дядя
Для исправленья, и оттуда он,
Бежав, назад не возвращался больше.
А именно, заметьте, Февраля
В двадцать четвертый день пропал он!
Ему тогда пятнадцатый годок
Уж наступал. Потом писали к дяде,
Что рядовым определился он
Во Франции и — умер.
Курт.
А когда бы
Пришел назад!
Труда.
Не приходил еще
Никто оттуда! .
Кунц. (Курту.)
Шутите ль вы что ли?
Вам говорят, что умер он! Об нем
Ни слова больше не хочу я слышать!
Курт.
(До сих пор ходивший взад. и вперед по комнате.)
Да!-Как же в бедность вы пришли?
Кунц.
Ну что ж
Тут дивного? Вопросами своими
И взглядами и беганьем, ей! ей!
Измучили! — У нас гумно сгорело,
Лавина снегу завалила луг,
Часть лучшую отцовского наследства,
И скот повымер. — Снеговой обвал
Вы видели дорогой, если точно
От Кандерштега шли сюда; — теперь
На милю вдоль пустыня снеговая,
А прежде пажить тучная была,
Была моя. Двенадцать лет минуло,
Как с Риндергорна этот снег упал,
Людей, скота погребено без счету
Под ним! Не шутка! Это, и потом
Неурожай, нас в корень разорили,
Ввели в долги, и мы теперь едва
Не нищие. — А каждое несчастье
Как бы на смех, случалось Февраля
В двадцать четверпый день!
Курт.
Как ваше горе
Меня крушит! О! если б я помочь
Вам в силах был!
Кунц.
Когда богаты, денег
В займы нам дайте.
Курт.
Денег у меня
Довольно есть, и не в займы б хотелось
Мне дать вам! Но — покойны будьте! День
Мудрее ночи! Утром, может статься,
Господь ущедрит, успокоит вас!
Кунц.
Ущедрит? — Бог? Не сатана ли полно?
Труда.
За чем ты вечно мучаешь себя?
Кунц.
Мне знать о том! — Как замечаю, сударь,
Вы быть должны или колдун иль поп;
А я до них обоих не охотник.
Курт.
Ах, Кунц!
Кунц.
Так точно называюсь я. —
Вино у вас не худо — (пьет). Для чего же
В глухую ночь вы рыщете в горах?
Курт.
И мне, как вам, не улыбнулось счастье!
Кунц.
Люблю! Так мы товарищи!
Курт.
И я,
Дитятей быв, как сын ваш, стал убийцей
В злосчастную минуту.
Кунц.
Право? Го!
Да как же это?
Курт.
Ран сердечных не вскрывайте
И без того оне уж точaт кровь!
Покоя мне злодейство не давало,
И я бежал. — Пришедши в Берн, слугой
Определился. Господин мой вовсе
Не знал еще меня, но как земляк ,
На честное мое лице мне верил.
В полку Швейцарском, том, который весь
Погиб потом в Париже горькой смертью,
Он Капитаном был. С родной страной
Ему хоть грустно было расставаться,
Но призывал священный долг на бой
За Короля, гнетомого народом.
Он выступил, и я за ним в Париж.
Кунц.
Там, чай, была потеха?
Курт.
Вы представьтe,
Что с целых Альп громады снегу вниз
Обрушились и с громом полетели,
И в льдины необъятные слились,
Внизу ж спокойно пастухи смотрели,
Как страшные громады к ним неслись
И от грозящей смерти не бледнели;
Но беззаботно развели они
Веселые над пропастью огни:
Вот вам Париж!
Кунц.
При вас они погибли,
Бесстрашные Швейцарцы, в Тюльери?
Курт.
Я видел ночь, которая родила
Злосчастия! Беззвездна и бледна:
Казалось, все небесные светила,
Боясь злодейства озарить, она
В мгновение нарочно потушила!
Но проклятому, мне ли говорить
О ночи той? Она народу стыд:
Она его проклятью осудила!
Кунц.
Что ж далее?
Курт.
Когда неравный бой
Венчал прекрасной смертью наших братий
Вдали от жен, детей, страны родной,
Покинувших любимую отчизну,
Чтобы чужому Королю служить,
С которым их одна лишь честь связала,
Который, нежный подданных отец,
Погиб в чертогах предков, пораженный
Преступною рукой своих детей…
Кунц.
Чего злой демон не творит на свете!
Курт.
Тогда хотел мой Господин — его
Спасти успел я потаенной дверью
Из Тюльери — в Америку бежать,
Чтоб не влачить оков презренной черни.
Мы вместе горе претерпели с ним,
Под небом мы родилися одним,
И нас влекло невольно друг ко другу,
На край вселенной я пошел бы с ним!
Он деньги взял, которые из дому
Принес с собой, и нас корабль помчал
От берегов несчастных к Сан-Доминго.
Мы на пути спаслись от многих бед
И прибыли, не радуясь спасенью!
Кунц.
Вам удалось быть на море? Доплыть
Америки?
Труда.
Вот там-то верно люди
Благополучны?
Курт.
Да, когда у них
(Указывает на голову и на сердце.)
Тут чисто, здесь покойно! А иначе
И в новом свете тоже, что у нас! —
Тогда плантацию завел мой барин
И с каждым днем все более меня
Любил. Шутя, говаривал он часто:
На жизнь, на все ва-банк! – Когда б с собой
Меня он не взял, жил бы и доныне!
Проклятие прилипчивей чумы!
Я занемог жестокою горячкой
И он, ходив за мной, болезни яд
Всосал в себя, и умер, обнимая!
Кунц.
А тот, как нож упал к его ногам,
Весь посинел! Смерть славный живописец,
Умеет краски наводить!
Курт.
За чем
Она меня косой не подкосила?
Меня, кого и с жизнью и со всем
Уж с давних пор убийство разлучило!
Покойник в завещании своем
Мне отказал плантацию. — Богатый,
Я все грустил! Какие слитки злата,
Какие блага мира заглушат
В преступном сердце вопиющий ад?
Кунц.
Ты слышишь ли? я прав!
Курт.
Но упованье
Отчаянью идет тихонько в след.
Как птица, видя коршуна летанье,
Разширяся, птенцов своих блюдет:
Так и от стрел недремлющего мщенья
Нас охраняет благость Провиденья!
Так слышу голос, говорящий мне,
Что всем грехам в родной моей стране
Найду, найду желанное прощенье!
Потоки гор Швейцарии моей
Мне, слышу, шепчут: возвратись скорей!
И говорят мне льдистые вершины,
Холодные, как хлад души моей:
Приди, приди, растают наши льдины!
И мне звонок Альпийских стад поет:
Приди; здесь мир душа твоя найдет!
И звезды, тихо небо обтекая,
Меня давно манили и влекли
Под небосклон родного сердцу края!
И вот я здесь! Обрадовать хочу
Родителей, с которыми расстался
Уж двадцать лет. Я деньгами богат,
Из за моря сокровищ много вывез;
Но в Кандерштeге лошаки мои
Осталися; они прибудут завтра.
Тогда как сын, исполненный любви,
Я вымолю себе в обмен проклятья
Благословенье! Завтра, даст Господь,
Повергнуся родителям в объятья
И солнце жизни для меня взойдет!
(Кунц встает из за стола)
Труда
(которая уже до того встала, и в боковой комнатке постлала соломенную постель, возвращается в продолжение следующего разговора.)
Кунц.
А где живут родители?
Курт.
Здесь — близко
На час пути.
Кунц.
Так? Не слыхал! А я
Все полагал, что на три нет в округе
Живой души, окроме голых скал!
Ну, да оставим это! Вижу, вижу,
Вы барин ловкой, сметливой; весь свет
Объездили; для вас и горы пели
И реки вам кричали! — Говорят,
И правда, дело мастера боится!
Труда.
В Париже вы не слышали ль чего
О нашем сыне?
Курт.
О несчастном Курте?
Кунц (про себя.)
И это знает!
Труда.
Говорят, убит рукой злодеев?
Курт (в сторону).
Выпытаю тайну!
(громко) .
Да, изверги зарезали его
И на моих руках истек он кровью.
Труда.
О! Если б жил, проспила б все ему!
Курт. (тихо Труде).
(хочет упасть перед нею на колена)
Ах!
Кунц.
Полноте! Мы право не трусливы;
Ложитесь спать! — Покойной ночи! —Там
Вы можете разлечься на соломе!
Труда.
Я уж ее поправила для вас.
Курт.
Часу в осьмом по утру, разбудитe
Меня, прошу вас!
Кунц.
Я не разбужу,
Так за меня другие вас разбудят,
Когда придут вести меня в тюрьму.
Курт.
Когда ж придут они?
Кунц.
Когда еще
Спать будете, в осьмом часу.
Курт.
Так встану
В седьмом.
Кунц.
Вы, видно, с этими людьми
Не любитe вспречаться? Вам случалось
Бывать в их лапах?
Курт (в сторону).
Мука и восторг,
Как грудь мою волнуете вы сильно!
Курт.
Ложитесь спать!
Курт.
Приятной ночи вам!
Кунц.
Ну, хорошо!
Курт.
Проклятье, заблужденье,
Все кончится!
Труда.
Засните сладким сном!
(Зажигает стоящею на столе свечою Куртов фонарь и подает ему).
Кунц.
И сотворите крест от злого духа!
(Курт уходит с фонарем в боковую комнату).
Труда.
Ушел!
Кунц.
Ну, Труда, прибери-ка здесь.
Проклятая пирушка! Завтра утром
Страданью, глупостям, всему конец!
(Садится подле стола).
Труда.
(Взяв нож со стола, повесила его на гвоздь подле косы).
Все, кажется, наш гость перед глазами!
Курт.
(В боковой комнатке говорит сам с собою).
В одном дому, под кровлею одной
С родным отцом я, с мaтерью родной!
Сломись, мой посох странничий, сломись
И мстящее проклятье отвратись!
(Раздевается в продолжение следующего разговора).
Кунц.
(Труде, которая смотрит на него в щелку).
Стыдись, жена, подслушивать под дверью!
Труда.
Теперь кису снимает и на стол
Ее кладет; — порядочно набита!
Кунц.
Чай, не страдает болью головной
Тот, у кого он снял ее.
Труда.
Что значат
Твои слова?
Кунц.
Ложися спать.
Курт (в комнатке).
Вот здесь
В убежище yютном и спокойном
Рога Альпийские, в горах звеня,
Дитятею баюкали меня!
О! для чего златые сны исчезли!
(Полураздетый, бросается на старый, соломенный стул)
Труда.
О золоте он говорит.
Кунц.
Ложись!
Труда (подошед к нему).
Муж, не сердися, лягу! Ты же разве
Не хочешь спать?
Кунц.
Успею.
Труда.
Вспоминал
Так часто он о нашем бедном сыне!
Кунц.
Бог покарай! Не замолчишь, жена,
Сей час пойду!
Труда.
Кунц! — Господи! какая
Припала мысль! Уж он не наш ли сын
Оплаканный? Чтó, если воротился?
Чтó, если-он, он сердцу вечно мил!
Муж, не сердись! Я мать его!
Кунц.
Нет сил
Переносишь! Смеяться надо мною
Не хочешь ли? Да не сама ли ты
Печатное читала, что в Версальи
Весь батальон, в котором Курт служил,
На месте лег, и ни один не спасся?
Что все убиты ночью, в мятeже,
Чему лгунишка этот был свидетель,
Как говорит! В гробу согнивший сын
Воротится? Не так ли может снова
Отец кричать, беситься и ругать?
Нет, Труда, нет! Смерть воздаянье грешным:
Кто в гроб сошел, не выйдет из него!
Курт (в комнатке).
За чем теперь я не спешил открыться?
Так близко к ним, так дружно я сидел!
Как сладко было б сердцу облегчиться,
Прильнув к груди отцовской! Я хотел;
Но пробегал по членам тайный трепет,
Как будто я меж нами видел ад,
И замирал признанья тихой лепет
И прятался в устa мои назад!
Труда.
(Которая между тем легла на солому, постланную в глубине сцены, в половину приподнимается).
Кто б это был?
Кунц.
Кто! Негодяй, в котором
Нет на волос добра.
Труда.
Он говорил:
Родители его живут оьсюда
Близехонько!
Кунц.
Солгал он! Здесь кругом
Нет никого; одни лишь мы, да совы,
Особенно зимою!
Труда.
Он так тих!
Кунц.
Тих показался? Не видала разве,
Как бегал он по комнате, на нас
Смотрел какими зверскими глазами?
Ведь я солдат, не проведешь меня!
Я видывал людей, которых с места
Не сдвинешь градом пуль; а этих вдруг
Узнаешь легко по взглядам беспокойным,
По беганью, как будто гонит кто
Из угла в угол; — их палит нечистый,
Им от того нигде покоя нет!
Труда.
Вот здесь вино осталося в бутылке;
Еще глоток, согрейся!
Кунц (пьет).
Пусть идет
Он с миром! (В раздумьи несколько раз повторяет слова сии).
Труда.
(Полузаснувшая на соломе).
Счастлив, кто отходит с миром
В минуту смерти! (засыпает).
Кунц.
Я б сказал: Аминь,
Но не могу с тех пор, как совершилось
Проклятие! Скажу ль еще когда?
Курт (в боковой комнатке).
Господь щедрот! От страшных мыслей
Не дай на век погибнуть мне;
И погрузи во мрак геенны
Воспоминанье о вине!
Да примирюся я с сестрою!
Она, быть может, надо мною
Парит теперь, и сердца лед
Кропит с надоблачных высот
Животворящею росою!
Хвала тебе, Могущий Бог!
Оледенелый сердцем паю;
Доныне плакать я не мог,
Теперь я плакать начинаю!
Кунц.
(Смотрит на стенные часы).
Двенадцать скоро! Завтра в этот час
Все для меня окончится. С рассветом
Они… Как совы воют! Этот вой
Мне говорит: пора Куруту в волны!…
Непостижимо! Для чего же так?
Труда.
(Во сне тяжело вздыхая)
Ах!
Кунц.
И она там стонет! Вот жилище
Ужасное! Здесь на грехах грехи,
Отец проклятый проклинает сына:
Нет существа веселого! Один
Наш бешеный охотник может только
Быть весел здесь: он деньгами богат!
Что ж за беда! Пусть у него есть деньги,
А у меня вино его. — Вино!
Когда б могло ты от воды холодной
Меня спасти! Спасти? Нет, не оно,
А это золото спасло б — пустоe!
Не снова ли мне Сатана внушил
Такую мысль?
Труда.
(Поет во сне).
«От чего твой меч багров,
Эдуард»? — ! — !
Кунц.
Она поет во сне! Забавно слушать!
Труда (так же).
«Я колол им ястребов»
Кунц.
Как тяжко дышит! верно страшный сон
Пригрезился; дай разбужу бедняжку!
Труда (так же).
«От того мой меч»
Кунц (громко).
Проснися, Труда!
Труда.
Что — что такое?
Кунц.
Что ты?
Труда.
Тяжело!
Кунц.
Поешь во сне!
Труда.
Я?
Кунц.
Об убитой птице!
Труда.
Ах! Эта песня целый Божий день
В уме вертится!
Кунц.
Да не та ли песня,
Которая кончается вот так:
«Я отцовску пролил кровь,
От того мой меч багров;
Ты, родная, виновата!»
Труда.
Ах, точно так!
Кунц.
Вся эта песня — вздор!
Труда.
Ложись; мне что-то страшно!
Кунц.
Скоро лягу.
Труда.
Так встану лучше; не могу заснуть
Покойным сном. — О справедливый Боже!
Тяжелой карой воздаешь за грех!
Кунц.
Да, Труда, да! Проклятие не смех!
Курт.
(В боковой комнатке молится на коленах).
В последнее мгновенье
Меня не покидай!
В надзвездные селенья,
Прими меня в свой рай!
Когда я в час кончины
Содрогнуся душой,
Ты укрепи, Единый
Заступник Трисвятой!
(Остается в том же положении, тихо молясь).
Кунц.
Песнь глупая про этот меч кровавый!
От ней мне так, как будто топором
Кто по затылку водит.
Труда.
Вся дрожу я!
Кунц.
Не лихорадку ли нагнал на нас
Воришка этот? Если я узнаю,
Беда ему! И не таким я с плеч
Срывал головки на войне!
Труда (испугавшись).
Кунц, чтó ты?
Кунц.
Пугаешься? Не вспомнила ль опять
Про батюшку! — Брр!
(Взглянув на стенные часы.)
Как часы спешат!
Мне что-то стало холодно — дрожу я!
Раздуй огонь!
Труда.
Да разве есть дрова?
Кунц.
Возьми-ка косу! Пусть растет трава,
Нам не косить! — Да и давно пора-бы
Сгореть проклятой!
Труда.
Всякой раз дрожу,
Когда к косе ужасной подхожу! —
(Снимает косу с гвоздя и, разломив трухлую рукоятку, разводит ею огонь в камельке.)
Курт.
(Стоявший на коленах в боковой комнатке, встает.)
Я примирен — предчувствие сбылося!
Как колокольчик Альп, ко мне с высот:
«Мир, мир тебе!» приветно донеслося!
И этот мир в душе моей живет.
И тихий сон уже смыкает вежды;
На родине он будет сладок мне!
Я вешивал пастуший рог мой прежде
На этой, с детства памятной стене.
Гвоздь цел еще! Я возвращаюсь снова
В былое время детства золотова!
Сестра, на Альпах сорванный, цветок
Мне подает младенческой рукою;
Простился я с боязнью и тоскою;
Благословляю радостной душою
На родину меня приведший рок.
(Вешает платье свое на гвоздь, вбитый в стену, которая разделяет две комнаты. Гвоздь сгибается и все падает на пол.)
Кунц.
Что там упало?
Труда.
Я сама не знаю!
Кунц.
Как страшно мне! Как тяжело! Жена,
Дай Библию!
(Труда приносит ему Библию и возвращается к камельку.)
Курт.
Сдержать не можешь платья,
Знакомый, старый гвоздь! Не мудрено!
Я рос; со мною выросло оно!
Дружок, тебя я вколочу покрепче!
Кунц.
(Читает в Библии.)
«Благословение отца
Дом для детей сооружает;
Проклятье матери его ниспровергает
И разрушает до конца!»
Не правда! Мать своим благословеньем
Сооружает зданье для детей;
Отец его проклятьем разрушает!
(Между тем Курт, вколотив гвоздь в стену, повесил на него платье. От сделавшегося при том потрясении стены, падает к ногам Труды висевший по ту сторону большой нож).
Труда.
(С ужасом приближается к Кунцу.)
Ах!
Кунц.
(Быстро вскочив со стула, на котором сидел до сих пор.)
Погоди! Какая мысль пришла
Мне в голову!
Труда.
Свалился нож!
Кунц.
Охотник
Ведь говорил, Что он убийца?
Труда.
Нет!
Курт.
(В комнатке, ложась спать. )
Достиг я цели наконец;
Благодарю тебя, Творец!
Обоз мой, с светом выезжая,
Прибудет завтра, и тогда
Отворит злато без пруда
Дверь моего земного рая!
(Взяв со стола кису с деньгами, кладет ее себе под голову на постланную в углу комнатки солому.)
Ты, золото любезное, ко мне,
Печальных недр земли блестящий житель!
Тобою вновь мне возвращен родитель,
Тобою я в отеческой стране!
Ты мне трудами честными досталось,
Из дальных стран везу тебя с собой
И награжден и верность увенчалась!
Родителей могу спасти тобой!
(Простирается на соломе.)
Курт.
Приветствую тебя, моя отчизна!
(Засыпает. Свеча в фонаре потухает)
Кунц.
Он говорил, что он убийца;
Чего же больше? В свете он
От общежитья отчужден;
Он тоже для людей, что птица:
Грабь, бей, убей его; закон
Позволил все!
Труда.
Муж! Полно ради Бога!
Кунц.
Убить его могу я, и никто
Не пикнет. Режь убийцу, кто захочет!
Труда.
Для господа Спасителя!
Кунц.
Молчи!
Чего кричишь? Я не убью, но только
—Хочу — Не льзя же времени терять!
Убийца он, сомненья нет ни сколько,
А, может быть, еще колдун притом!—
Такие люди язва! Поделиться,
Не более, хочу добычей с ним.
Труда.
Беги от дела злого!
Кунц.
Что же? В волны
Мне кинуться? грех на душу принять?
Теперь, когда мне сам закон позволил
Спасти тебя, себя, отнявши то,
Что отнято? Пожалуй! Не боюся
Идти на смерть!
Труда.
О нет!
Кунц.
Что ж делать мне?.
Труда.
Что хочешь — делай!
Кунц.
Посвети-ж.
Труда.
(Взяв ночник со стола.)
Мученье!
Пойдем со мной!
Кунц.
Уж пóлночь — лучшая пора! — Смелей
Становишься, хотя б перед тобою
Лежал в ударе, посинев, отец! —
Чего ж, жена, трясешься?
Труда.
(Одной рукой держит фонарь, другою обнимает Кунца.)
Ради Бога
Оставь, оставь!
Кунц.
(прильнув к Труде, идет к двери боковой комнаты и спотыкается об упавший на пол нож.)
Ты здесь, товарищ старый?
Труда.
За чем? ведь не убить
Его идешь?
Кунц.
Не понимаешь дела,
Жена! Солдат я; знаю, что порой
Нож острый не помеха; пригодится
На всякой случай!
(Входя с Трудой в комнату.)
Ты! не правда ль, здесь
Как будто бы воняет мертвым трупом?
Труда.
Пойдем назад!
Кунц.
Он спит! Да где ж киса
С червонцами? А! Вон из под соломы
Торчит! Возьми.
Труда.
Нет, нет!
Кунц.
Стыдишься ты?
Конечно так, – не хорошо! — постыдно!
Оставим лучше!
Ангел твой внушил
Благую мысль!
Кунц.
(Кладет за пазуху нож.)
Умрем невинны, Труда!
Невинны? — Нет! Давно виновны мы!
(Бьет двенадцать часов.)
Один-три-семь-одиннадцать-двенадцать
Все кончено! – Чего ж храпишь, старик!
Труда.
(Тащит его к дверям.)
Пойдем!
Кунц.
(Тихо отворяет дверь, но, вдруг захлопнув ее, отступает с трепетом.)
Труда.
— О Боже! Что с тобой?
Кунц.
Не в силах
Туда войти я!
Труда.
Почему?
Кунц.
Ужель
Не видишь? Вон сидит отец на спуле,
Весь посинев, и смотрит на меня,
Уставясь неподвижными глазами.
Труда.
(Отворив дверь, смотрит в комнату.)
Нет никого!
Кунц.
(Тащит к себе Труду.)
Будь тут — мне страшно — тут!
Близехонько — так!
(Схватив руки Труды, подымает их вместе с своими, как бы для молитвы.)
Помоги молиться,
Молись, жена!
Труда.
(Ставит ночник на пол и держит руки к верху поднятыми вместе с руками Кунца.)
О! Если б у Творца
Мне вымолить спасение и помощь!
Кунц (молится).
Отче наш, проклявший нас!—
(Труде)
Смотри, как гость язвительно смеется!
Он надо мной смеется, потому
Что проклят я, не он!
Труда.
(Тащит его к двери.)
Беги соблазна
Нечистой силы!
Кунц.
(Вновь сложив руки.)
Отче
(Труде, смотря ня Курта.)
Труда, все,
Все проклято — и золото его!
Оно зовет меня сквозь мрак полночный
«Ко мне, кричит, ко мне! Пойдем со мной
Как некогда вершины снеговые
Ему кричали! — Слышишь?
Труда.
Слышу сов.
Кунц.
Не совы воют, золото! Оно
Меня избавить хочет. Видишь: мот
Румян и свеж! Один ли он найдет,
Богат, не проклят, счастье в жизни? Нет!
Чем хуже я? Я человек, как он,
Из тела также, из костей сложен.
Когда в потемках на грабеж он шел,
Против врагов стоял я тверд и смел;
И брошуся, обременен стыдом,
В Таубензе? За то лишь, что отцом
Я проклят был и обеднел потом?
Не быть тому!
(Вырывается из рук Труды, которая, обняв его, тащит к дверям.)
Во чтоб ни стало, да,
Спасу себя, спасу!
(С воплем устремляется к соломе, на которой лежит Курт.)
Колдун проклятой!
Твое — мое теперь! Отдай мне злато!
Курт.
(В то время, когда Кунц к нему нагибается, чтоб вытащить кису с деньгами из под соломы, служащей ему изголовьем, просыпается и, не совсем еще опомнясь, вскрикивает:)
Убийцы! Воры!
Кунц.
(В бешенстве выхватывает нож и наносит им два удара Курту.)
Сам убийца — ты!
Курт.
Меня-убил-родного сына!
Труда.
Сына!
(Кунц ужаснувшись отступает.)
Курт.
(Собрав последние силы, приподымается несколько и вынимает бумагу из нагрудника.)
Так-вот-читайте!
Кунц.
(Вырвав из рук Курта бумагу, поспешно подходит с нею к стоящему на полу ночнику, и развертывает ее.)
Паспорт!
(читает.)
«Курт Курут
Из Шварбаха-!»
(Бумага выпадаеп из рук его.)
А! Прóклятый! Вот тут
Кров сына твоего!
(Бросает на пол нож так сильно, что он разлетается на куски.)
Труда.
(Приподымает рукав Куртовой рубашки.)
Коса на левой
Руке! Он точно сын мой!
(Утомленная, но не выпуская умирающего сына из объятий, падает на колена и говорит Кунцу.)
Ты детей
Убил, и мать несчастную убей!
Курт (Кунцу и Труде).
Отец — простив проклятье с вас снимает.
Кунц.
(Преклонив пред ним колена.)
А ты — простил?
Курт.
Простил!
Кунц,
А Бог?
Курт.
Прощает!
Кунц.
Аминь!
Труда.
Мой Сын! мой Курт! — Он умирает!
Кунц.
Да с миром он отъидет в Божий дом!
Я кару тяжким заслужил грехом
И не ропщу. Я сам перед судом
Себя в убийстве обвиню; потом,
Когда паду под острым топором,
Суди меня, Господь, и не отринь!
Но Февраля двадцать четвертым днем
Измерь дела мои! -Ты Благ! — Аминь!
КОНЕЦ.