Песни золотого рожка

Песни золотого рожка.

 

Оглавление

 

 

Э Л Е Г И И.

 

 

Луна

Монастырь

Байрон

Озеро

Верность

Очи

Воспоминание

Мотылек . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вдохновение (Из Ламартина, вольной перевод)

 

П О С Л А Н И Я .

 

Е — Г — Г -ой

К ъ***

М-ру

К-В-му

К N. N

Друзьям и…

 

 

С М Е С Ь .

 

На смерть Н. М. Карамзина

В альбом А-М-Б-ой

В альбом Е-Г-Г-ой

Друзьям

Пирре (из Горация)

Татарке

Миртил (из Парни)

Вечер

Видение

Сон

Идеал

Еврейке

Старику

К стихам ( Из Лафара )

Отрывки из повести : Андрей

 

 

 

 

 

 

 

Один из моих друзей, уезжая за границу, оставил мне свои бумаги; пересмaтривая их, я нашел тетрадь его сочинений. — И бессмертное произведение Гения, и самая маловажная новость в области изящного, более или менее, обращают на себя внимание любителя словесности; руководствуясь этой мыслию, я решился напечатать стихи моего друга; если они доставят несколько приятных минут нашей просвещенной Публике, я с удовольствием издам и другие его стихотворения.

Не знаю, почему в рукописи сочинитель не выставил своего имени; подлинник не прикосновен для меня во всяком случае и потому я оставил его, как он был.

Ни слова не скажу об характере моего друга: читатели сами будут судьями автора; мне остается желать, чтобы предприятие мое, выдать в свет произведение неизвестного пера, заслужило одобрение Сoотечественников.

Новиков.

 

 

И панцырь воина, и лютню, и венец

Душам возвышенным без грусти оставляю,

А сам, живой мертвец,

Ни славы, ни любви — безвестности желаю.

 

 

 

Элегии.

 

 

 

Луна.

 

К-Е-С-Х-ой.

 

 

Луна блестит на небесах;

Но я Луну другую знаю,

Не смею петь ее в стихах —

Но ей стихи я посвящаю.

 

 

О душ чувствительных любимое светило,

Высокой идеал невинности земной!

Как ты пленительно все небо осребрило,

Как сладок для меня твой луч во тьме ночной!

Дрожит ли он в морях над мрачными волнами,

Бросает ли в луга тень сумрачных дерев,

Или, рассыпанной по скатерти снегов ,

В кристаллах теплится горящими звездами

Он мил душе моей, как высшая любовь.

Так сердца юного знакомое сиянье,

Свети в моих путях!

Не дай!… Но что! где к жизни упованье ?

Ты скрылось в облаках! —

 

Почто я не жилец надзвездного эфира !

Там любят без сует, там каждый сам любим,

Там, в сонме Ангелов, порхает Серафим

И радостно поет невидимая лира. —

Ах! если б я туда, как ветер, улетел!

Вдруг рог заоблачный прорезал покрывало;

Спокойно неба свод над месяцем синел

Я долго на луну задумавшись глядел —

И все небесное душе знакомей стало. . .

 

 

 

Монастырь.

Е— Н—Б-ой.

 

 

О Муза юная! лети

На голос робкого Баяна

И песнопенье освяти

Водой священной Иордана!

Я святость лиры забывал,

Когда с прекрасного творенья

Покров таинственной снимал

Рукой Мечты и Вдохновенья;

Теперь, как набожный поэт,

Как жрец духовных обаяний ,

Я стану петь любви обет,

Живые пляски резвых лет

И трепет новых ожиданий. —

 

Рой шумных зрителей жужжал;

Вдруг смолкло громкое собранье;

Священный трепет пробежал —

И все молчат, все в ожиданьи ;

Так летом, раннею порой,

Пред появлением денницы,

Молчат воздушные певицы,

Чуть окропленные росой. —

Всех очи жадно устремились,

В непроницаемость дверей

И как бы силою очей,

Вдруг двери храма отворились . . .

 

Вступает в залу белой хор;

О тайных дум немая сладость!

Кто объяснит их милый взор,

И кто опишет нашу радость!

Неслышной, медленной стопой,

Безмолвно, стройными рядами,

С полупоникшими очами

Они вошли за роем рой :

Так по лазури востекает

Квадралион горящих звезд,

И так магнитный взор невест

Сердца мечтаньем наполняет. —

Отдав наставнице поклон,

Они всем скромно поклонились,

И плавно, тихо разместились

Вблизи возвышенных колонн. —

Смычек ударил, группы стали;

Душа пленительным полна;

Как ночью светлая луна,

Всех лица радостью блистали;

С какой чудесной быстротой

Под такт гармонии земной

Воздушный хор согласовался :

То взоры долу устремив,

Руками тонкий стан обвив,

Весь рой пленительно сплетался;

То вдруг, как будто разлучась,

Они друг другу изменяли

И снова быстро отлетали,

Руками к небу возносясь;

То в важном медленном теченьи,

То снова легкой быстротой,

Едва касаяся стопой,

Они мелькали, как виденьи

Увы! мой взор не успевал

Ловишь их быстрое круженье

И мыслей пылкое движенье

Сам от себя я сокрывал;

Дивился их красе всесильной,

Невинным, Ангельским очам,

И как отшельник к небесам,

Летел к ним радостью обильной;

При них земное я забыл,

Душа небесным восхищалась

И в сердце пламя разливалось,

Как веяньем незримых крыл. —

 

Цветите ж вы, при милых хора,

Под благодатию святой,

Блистайте юною душой,

Как вечно алая аврора;

Старайтесь ум ваш просветить,

Идите верными путями,

И клятвы дав пред алтарями,

Страшитесь клятвам изменить.

 

А Ты, кто им , как Мать родная,

Как Мать народов и Царей!

Роз, незабудок и лилей (*)

Прилежно клумбы поливая,

Взрасти их сердцем для людей:

Вдохни в них Ангельские нравы

 

И, наблюдая все забавы,

Их цвет здоровья сохрани

В очаровательной тени;

Да ими Россы возгордятся,

В семействах нравы процветут,

Да дни их с благом протекут —

Их чувства в детях обновятся!…

 

 

(*) Здесь говорится о трех возрастах девиц Смольного Монастыря.

 

 

Байрон.

 

 

Чей гроб здесь, Альбион? Исчез Орел-Певец,

Как туча грозная над бездной разъяренной;

На камне имя нет — но лира и венец

Гласят о Гении, бессмертном во вселенной.

Он знал любовь, как неба страшный дар;

Презревши мир земной, отвергнув  Провиденье,

Непостижим, как Дух, свирепый, как пожар,

Он жег — и сам сгорел в огне воображенья.

 

Эллада древняя, священный Геликон,

Гордитесь прахом сим — у вас сокрыт Байрон.

В победном зареве погасло Вдохновенье,

При звуке бранных труб пал гордый Исполин,

И вопли пронеслись от Греческих дружин :

Хвала Герой-Певец, свободой вдохновенный!

Ты укрепил наш дух, ты примирил вождей,

Гомером странствовал, пел битвы, как Тиртей;

Теперь — лобзаем прах нам вечно незабвенный !

А ты (*), —

 

Среди морей твоих надменный как деспот,

Какой воздвигнешь гроб над гордою Цевницей?…

Пускай отвергнешь ты Певца священный прах

Скалы безмолвные, дуб дикой на скалах,

И море бурное останутся в веках

Его достойною и вечною гробницей! —

 

О Байрон! может быть и с лирой и с венцом,

Угрюм, как страшный лес, бессмертный, новый Гений,

Придет на камень твой с возвышенным челом,

Боготворить твой прах в час сумрачных видений;

Под небом Греции, пред алтарем Творца,

Промчится глас его, как Дух твой вдохновенный,

Как гул над пропастью из тучи разраженной

И громом усладит тень мертвого Певца.

 

 

(*) здесь упоминается об Английском народе.

Прим. Сочин.

 

 

 

Озеро.

М — Ф — А — гу.

 

 

Прими, мой друг, стихи в мое воспоминанье;

Когда по озеру челнок наш пробегал,

С его покойных вод ты лагерь рисовал,

Поверь с картиною простое описанье.

 

 

Немое озеро, товарищ рыбаков!

Как я люблю в тиши ласкать тебя веслами,

Когда в стекле твоем темнеет Дудергов

С вечернею зарей, с нагорными лесами.

 

Когда измученный, гуляя в далеке,

Плыву я наконец над светлою равниной,

Как сладок для меня сей отдых в челноке,

Как мил сей шум воды за мельничной плотиной!

 

Он будит тишину в безмолвии ночном,

Он утку дикую довременно пугает,

Он этот сельский вид в один обзор сливает

С печальным озером, с унылым тростником.

 

Чуть веслами гребу, все небо подо мною:

Вот видны огоньки в окрестных деревнях,

Деревня Вилузи с прибрежной крутизною

И жатва новая на скатистых холмах.

 

Там Красное село и с храмом и с садами

Безвредно потопил синеющий туман;

Вдали, против села, белеет спящий стан

И отклик медленный не дремлет над шатрами.

 

Покойтесь воины, защитники племён!

Пускай бестрепетным, в их самом усыпленьи,

Послышится врагов неукротимый стон

В победном зареве свирепого сраженья.

 

Пускай мятут полки ружейною пальбой,

Иль гонят ратников холодными штыками,

Я сам люблю внимать гром пушек роковой

И с дерзостью б в полях упал между рядами.

 

Ах! если бы Творец, мольбами преклоненный,

Судил безвестному, в стране его отцов,

Над гладким озером, вблизи густых лесов

Найтить с беспечноcтью приют уединенный.

 

Тогда, как селянин, как добрый мой Андрей

Я б пот свой проливал над ловлей, иль над пашней,

И с луком огород, и с простотой домашней

Я б славил мир лугов в кругу семьи своей!

 

 

 

Верность.

(N. N.)

 

 

Цветок блистательной весны,

Души подруга молодая!

Видала ль ты былые сны,

Меня в мечтах припоминая?

Дай руку, милая — я твой!

Твой образ в сердце обитает:

Так в небесах звезда сияет,

И отраженная водой,

Дрожит на влаге голубой. . .

 

Пусть Гений пламенно-игривый

У ног пленительной красы

Поет в досужные часы

И легкий стан, и взор стыдливый,

И в косу свитые власы;

Пускай мечтатель вдохновенный,

И многих пел в своих стихах,

Но ты одна в его мечтах

Горишь, как солнце во вселенной:

Так по холмам зефир летит,

И струны арфы шевелит,

И голос томный раздается;

Но если тень твоя слегка

Струнам задумчивым коснется

Как будет песнь моя сладка! . .

 

Цвети, пленительная радость,

Меня, в разлуке вспоминай,

Спроси: где ж он ? и невзначай

К устам твоим коснется сладость,

Незримо Гений мой слетит ,

Повеет легкими крылами,

И сердцу внятными словами

Он о былом заговорит. . .

 

Верь, лучший друг уединенья,

Разлуки друг — одна мечта;

Она сближает отдаленья,

Влечет нас в дальние места;

При ней прошедшее все живо,

Все настоящее блестит —

Кто светлый лик мечты хранит,

Тот будет жить везде счастливо.

 

 

 

 

Очи.

А —П—Ж-ой.

 

 

Иные говорят очами; —

Потух огонь моих очей,

И я б остался без речей,

Когда б не говорил стихами :

Теперь Аlexandrinе близ вас

Я стану петь очей сиянье,

Душа найдет воспоминанье

В приятном блеске ваших глаз.

 

 

Ах! где ты, время золотое?

Как две звезды на небесах,

Блистало счастье неземное

В ее лазоревых очах ;

Мне очи многое сулили,

Мне часто трепетным лучом

Из-под ресниц они светили —

И сердце грелось их огнем;

Прелестно было их сиянье!

Ум забывал весь мир земной,

И над задумчивой душой

Порхало дивное мечтанье:

Вот так за бабочкой бежит

Ребенок легкими стопами,

Она узорными крылами

Все в даль беспечного манит —

Счастливо милое творенье!

Зефир с холмов тебя умчал,

Тебя младенец не поймал,

Но с ним осталось упоенье —

И в сердце блещет — идеал!

 

 

 

Мечта.

(А — И — Х-ко.)

 

 

Люблю я . . . . томный взор,

Люблю я локоны густые,

Люблю и перси наливные

И нежной, милой разговор;

Когда в мечтах я с ней гуляю

В полях, в лесу, иль тихо в даль

Плывем рекой, я поднимаю

На грудь опущенный вуаль:

Рука в руке, устa с устами,

Лицо горит, струи молчат,

Меж тем безоблачный закат

Алеет, блещет над струями. —

Ах! если б мы в густой тени,

Питаясь дружбой и мечтами,

Могли окончить наши дни,

Как гаснет солнце за лесами! . . .

 

 

 

Воспоминание.

 

 

Здесь новой страстью уязвленный,

Я — не позабыл,

И . . . . образ отдаленный

В душе глубоко начертил:

Намеки пылких, юных взоров,

Цвет алых губ, лазурь очей,

И мягкий шелк густых кудрей,

Любовь и сладость разговоров —

Все ново, все прелестно в ней!

 

О Палестинские поляны (*)!

Как сладко я о ней мечтал,

Когда луч солнца догорал

Над ровной влажностью Ольшаны;

Когда Литовские крестьяны

Сохи тяжелые свои

Под кров домашний увлекали,

И голос флейты повторяли

В прибрежных рощах соловьи . . .

 

 

(*) название Мызы, где писаны стихи.

 

 

 

Мотылек.

 

 

Порхай узорный мотылек,

Доколь душистый луг пестреет,

Доколь беспечного лелеет

И тень лесов и ветерок!

 

Тебе все радужно, все мило!

Но милый гость, кому с весной

Все безвозвратно изменило;

Кто потерял души покой . . .

 

Лети, кружися над цветами,

И для тебя, о мотылек!

Поблекнет лес и луг с холмами —

И ароматный твой цветок ! . .

 

 

 

Вдохновение.

(К. В. П. М.)

 

 

Когда, незримое для глаз,

Ко мне слетает, Вдохновенье,

И настает священный час,

Час неземного упоенья

Тогда, в жару моих страстей,

Я трепещу, как лист осенний,

Страшусь пронзительных когтей

Орла могучих вдохновений.

 

Кто мог когда противустать

Его стремительности бурной?

Как ураган, летит сорвать!

Восхитить жертву в свод лазурный,

Иль кровожадный, на скалах

Он разорвет ее когтями —

И ветер буйными устами

Развеет с гор минутный прах.

 

Взирай, о Муза! смерть примчалась,

Полмертвый, бледный гасну я,

Едва ли искра бытия

Для сердца юного осталась;

Во всех чертах моих сокрыт

Страстей могучих след глубокий:

Так гром ударит в дуб высокий

И с корнем крепкий дуб разбит!

 

Лучи небес и всей вселенный

Мы в луч один должны собрать,

И пламень жизни вдохновенный

В душе невинный сохранять;

А нас так злобно упрекают!

Но светоч, зависть всех людей,

Кем так возвышенно сияют —

Зажжен, горит огнем страстей . . .

 

Огонь под пеплом истлевает ;

Ужель вновь пламень раздувать?

Пусть струны ржавчина снедает —

Не им под перстами звучать!

Нет! лира дней моих не стоит,

Любви восторг мой не отдам,

Пусть Дружба сердце успокоит —

Лишь ей воздвигну светлый храм!..

 

 

 

П О С Л А Н И Я.

 

 

 

Е— Г — Г— ой.

 

 

Поклонник робкий милых дам,

Я их считаю вдохновеньем,

Им поклоняюсь с умиленьем,

Как юный жрец своим богам:

Они пленительны, любезны,

И точно бабочки весной

Блестят, порхают под луной;

Уста приятны, взгляды нежны

Не льзя их сердцем не хвалить . . .

Вы угадаете конечно,

Кто дал мне мысль так говорить,

И говорить чистосердечно:

Сказать не смею больше вам,

В душе узнаете вы сами

С кого я слабыми чертами

Снимал портреты Русских дам;

Так часто дева опускает

Вуаль пленительный рукой,

Не сквозь него краса сияет

И сердце радует — мечтой!

 

Я не забыл в Москве собраний,

Концертов, балов, вечеров,

Ни шумных свадебных пиров —

Весь мир мелькнувших упований;

Я очень помню, как порой

Мелькали девы предо мной:

Они струилися рядами

И вмиг сплетались как венок;

Так иногда влечет поток

Цветы, разбросанные нами —

За ними радость, суета!

 

Я видел вас; вы в отдаленьи

Вились, порхали, как мечта,

Как Музы сладкое виденье;

Как Граций милая семья ,

И сам кружился с вами я :

Не так ли в ночь звезда златая

Блестит на небе голубом;

Глядит — далеко! а потом?

Она в душе, душе родная;

Тут все кругом оживлено,

Все чем-то радостно питает,

Но время тмится, улетает —

Ах! все прошло и уж давно! . . .

 

Лети, лети к цветам узорным

Листок простых моих стихов

И опустись листком покорным

К концам пленительных перстов —

Они природу украшают!

Нас Музы вспомнят за шитьем,

И под Донским монастырем,

Смеясь, посланье прочитают. —

 

 

 

К Ъ. . . .

(К— М — Б —ой).

 

 

Для милых милым быть одно мое желанье!

Я посвящаю вам и дружбу и мечтанье;

Пускай открытый образ мой

Блеснет на миг пред юный красотою,

Как месяц из-за туч полночною порой

Серебреной дугой

Блистает над рекою.

 

 

Напрасно . . . . прежний друг,

Ты хочешь прежними речами

Зажечь в груди моей с мечтами

Безумной ревности недуг;

Увы! пропало заблужденье,

Мне все сказал твой милый взор,

Твой хладнокровный разговор

Охолодил мое мученье;

Пускай, мой милый друг, другой

К тебе горит любовью страстной,

К тебе с улыбкою прекрасной

Стремит приятный голос свой :

А я, с поникшею главой,

Вблизи того, что сердцу мило

Останусь ждать, мой друг, уныло

Похода с первою весной;

Пусть не увижу ратной славы;

Минутный друг чужих полей,

В тени приветливой дубравы,

Я стану петь одни забавы

Моих пленительных друзей;

Там будут чужды мне страданья,

Надежда, радость и желанья,

И даже самая любовь. —

Заботы добрых пастухов,

Поля покрытые стадами ,

Крестьянки с острыми серпами,

Труды беспечных поселян,

К природе пылкое влеченье,

И шум лесов, и мир полян

Займут мое воображенье;

Меняя селы каждый день,

Всегда встречая разны лицы,

Вся жизнь моя пройдет как тень,

Как чувства жителей столицы . . .

 

 

 

 

М — ру.

 

 

Моряк от моря отлученный,

По эполетам молодой,

Зайди на миг Полковник мой

В приют мечты уединенной,

Где все кругом оживлено

И все любовь мою питает,

В углу, где Дмитрий обитает ,

Все о любви твердить должно;

Смотри картины за стеклами:

Вот трубадур перед тобой,

Он обвил крепкими руками

Стан девы нежный, молодой,

И в деве сердце замирает,

Амур повязку подает . . .

Но кто ж Певец и что их ждет —

Твой Гений верно отгадает . . .

А там в саду очарованья,

В тени душистых облаков ,

Без сладострастного мечтанья

Ты не уйдешь от зеркалов;

Сама Венера в них глядится

С полуоткрытой белизной,

Держа цветок над головой,

Эрота боле не стыдится.

 

Мой друг, оставя дев младых,

И связки книжек покупных

И даже в рамах золотых

Откинув Креза, иль Нерона,

И лик Венеры — бюст пустой,

Мы вдохновенного Байрона

Почтим и сердцем и душой;

Он нам, в пылу воображенья,

Тоску и мрачное мученье

С уныньем сладко перелил,

И нас, суровый, научил

Питать к невежеству презренье.

 

Его и Пушкин полюбил:

Младой Певец Бахчисарая

Ему по чувствам близок стал,

И нас стихами услаждая,

Певцу, как Гений, подражал :

Сераль роскошного Гирея,

Фискал Гарема, злой эвнух

И девы пленницы сам друг

Ни думать, ни желать не смея,

В уединенный тишине,

Под стражей бдительной и хладной,

На лоне скуки безотрадной —

Нам представлялись и во сне;

Мария, месяц вечно ясный,

Так непорочна и прекрасна,

Как сердцу близкий идеал:

Певец как будто . . . . знал,

Он так пленительно и ясно

Ея портрет обрисовал . . . .

 

При звуке тонкого стакана,

Мой милый, бывший Капитан,

Воздаст хвалу твой мeтроман

Певцу Кавказа и Руслана;,

Бештау был его Парнас;

Теперь, с вершины Аю-дага,

Его всевидящей мечтой,

Пред новым, грозным легионом

Махая острой полосой,

Везде летает за Байроном:

(*)

 

Садись, мой милый друг, сюда,

Где я дышу, как голубь дикий

Вблизи пустынного пруда;

Где розан с красною гвоздикой,

Желтофиоль и резеда

В горшках по окнам расцветают,

И оживленные весной,

Свой тонкий запах разливают

Над плавно льющейся рекой;

Здесь восхищаюсь небесами ;

Между гранитных берегов

Гляжу на лодки рыбаков,

Любуюсь лунными ночами;

Или вечернею порой

Смотрю с печальною мечтой,

Как гаснет солнце за домами

И тихо блещет по струям. —

Мой друг, с невинными сердцами

Довольны будем и мечтами,

Когда нет счастья в мире нам;

Ударим дружно по рукам,

Нальем покал вина Донского,

Иль с кубком меда золотого,

С напитком прадедов моих,

Сольем и братское лобзанье,

И обновим воспоминанье

О прошлых шалостях своих :

 

 

(* ) здесь недостает нескольких строф и вообще пропуски сделаны самим Автором.

Прим. изд.

 

 

К— В — му.

 

 

Что слышу! . . грянул гром! . . над ней удар свершился! . .

Увы! разрушен стал супружеский союз!

Дух чистый Ангела на небо возвратился;

Но смерти ль разорвать блаженство брачных уз?

Нет! нет! утешься ты, супруг подруги вечный!

Любовь, огонь души — в нас сердце не умрет;

Оставя грустный путь сей жизни скоротечной,

Душа твоя ее там душу обыймет . . .

И здесь, о верь ты мне, восторг любви священной,

И здесь, в мечтах о ней, ты можешь обретать;

Возвышенной души в надежде сокровенной,

А в тленнocти вещей нам счастья не сыскать!

 

Но нет! оплачь супруг, оплачь сей прах бесценный,

Невольно слез струи текут из глаз моих!

Увы! Давно ль я зрел пред олтарем возженный

Светильник брачных уз еще в руках твоих,

Давно ли вместе с ней еще мы ликовали?

Теперь? — Унылый креп, надгробный плачь и стон!

На то ль, о Небеса! вы их соединили,

Чтоб зреть превратность благ средь мрачных похорон?

 

 

А — Ф —М — ру.

 

 

Прими, друг милый, посвященье

И будь судья моих страстей,

Тебе знакомых прошлых дней

Ты в них увидишь заблужденье.

 

 

Отшельник праздный суеты !

Все чувства уловляя,

Твоей неопытной мечты,

Изменница младая !

Во мгле таинственных ночей

Вкушая наслажденье,

Я пил восторг души твоей,

Я пил твое забвенье. —

Когда пленительной рукой

Ты друга обнимала,

И прелесть жизни молодой

Ему передавала;

С младых плечей покров скользил,

О друг! уста шептали,

И взор туманный говорил,

Что чувства замирали;

Тогда я мир сей забывал,

И робкий в наслажденьях

Тебя стократно я лобзал

В порывах, в исступленьях. —

Но их, увы! пропал и след,

Исчезло заблужденье,

И ранний бледности привет

И ранних чувств волненье!

Изгибы вьющихся кудрей,

Знакомые наряды,

Знакомый звук твоих речей,

Томительные взгляды —

Все, все прошло, как будто сон,

В душе одно мечтанье,

И прежней жизни небосклон

Мрачит Воспоминанье . . .

 

 

 

Друзьям и….

 

 

Знакомое Виденье

Лети ко мне стрелой!

Мое воображенье

Рисует образ твой :

Вот ты, как май прекрасный

Как солнце в небесах,

И пламень сладострастный

Блестит в твоих очах ;

Вот локоны льняные,

Вияся по плечам ,

Бегут к твоим грудям,

И перси наливные

С лилейной белизной,

Как месяц молодой,

Прозрачный за туманом,

Блестят с открытым станом

Под легкою фатой.

 

Как ручеёк сребристый,

Чиста моя любовь!

За рощею тенистой,

На скате берегов,

Я . . . . обнимаю,

Она в моих руках ;

Уста ее лобзаю

В пленительных мечтах;

Невинное лобзанье

Невинности младой; —

Я пью твое дыханье

Горячею струёй.

О боги! сохраните

Восторги юных дней,

Любовь ее продлитe,

Я всюду счастлив с ней !

Не нужны мне награды :

Ее простой наряд,

Ее живые взгляды —

Вот все мои отрады,

Я ею лишь богат! —

 

И летом и зимою,

И днем и средь ночей

Живи с моей мечтою

Богиня — — ей,

Пусть все благоухает

Как полевой цветок,

И время пролетает,

Как летний ветерок :

Увы! весна промчится,

В очах померкнет свет

И снегом дряхлых лет

Глава осеребрится;

Тогда прости любовь,

И пляски пастухов ,

И песни средь долины —

Ах! бледные морщины

Унылых стариков

Не разгорятся боле

Восторгом прошлых дней ,

Не то уж средь полей,

Что прежде было в поле:

Тогда рука с рукой,

Как тени над могилой . . .

Но ты горишь душой,

Еще цветешь красой,

О Ангел, вечно милый!

Подобие богов!

От Невских берегов

Летай со мной мечтами

На Киевских полях

И в рощах и садах ,

И в лодке меж волнами

На быстрых парусах . . .

 

Далеко от столицы,

Далеко от родных,

На берегах крутых

Под звук моей цевницы

Я стану петь любовь,

Веселый шум пиров

И все младые чувства,

Без дальнаго искусства,

Подробно передам

Друзьям моим сердечным

И новым и беспечным —

Днепровским берегам.

А вы —

Когда знакомый глас

С веселым чувством друга

Невидимо от юга

Промчится мимо вас

Над Дудровой горою,

Или в тени шатров

С любимою мечтою,

С пучком простых цветов,

Во сне, в толпе видений

Шепнет вам добрый Гений,

Как верный смерти глас :

Уж Дмитрия нет боле!

В пустынях он погас !

Тогда на чистом поле

С покалами в руках

О нем воспомяните,

 

 

 

С М Е С Ь .

 

 

 

 

На смерть Н. . . М . . . Карамзина.

 

 

На небе севера потухнул яркий свет!

Оплачьте Гения прах вечно незабвенный !

Прочь Зависть алчная! он встанет вдохновенный

Вещатель истинны и славы и побед . . .

 

Нет! падшая звезда в наш мир не возвратится;

Увы! не льется вспять возвышенный поток! . . .

Я зрю: Отечество Им радостно гордится —

И с горестью кладет на урну свой венок.

 

О Дети Севера! под ризою печали,

Во прах склонив главы, лобзайте сей венец;

Тит-Ливий, Он нам дал бессмертные скрижали

И Славе поручил высокий свой резец.

 

Так, Россы! Карамзин исчез, как сновиденье;

Но Дух Его парит и жив Он для веков:

Я слаб Его воспеть, мне чуждо вдохновенье,

Я лиру посвятил безмолвию гробов . . .

 

 

 

В Альбом.

(А —М — Б — ой.)

 

 

Поэт несчастный! за грехи

Узнал я скорбь, тоску, мученье

И в пиитическом волненьи

Писал и прозу и стихи;

Слова лились, мечты летели,

Невинным сердцем я любил,

Но опыт мрак мой освятил —

И что ж глаза мои узрели:

Кокетку — в милый красоте,

В очах — коварное притворство;

С тех пор погасло стихотворство

И на бумаге и в мечте,

Девиц и дам я уважаю,

Но виноват, ни их очам,

Ни их улыбке, ни речам

Ни в чем, ни в чем не доверяю!

Я слишком строг, я это знаю,

Я оскорблен — простите мне !

Быть может завтра, в тишине,

В конце неверного сужденья,

Ах! может даже и в сей час

Я подпишу, взглянув на вас —

Нет правила без исключенья.

 

 

 

В Альбом.

(Е— Г—Г—ой.)

 

 

Москва старушка пресмешная!

Пусти в альбом пять, шесть стихов

И вот совсем не ожидая,

Ты в каталоге женихов :

Раз слышал я ее сужденья,

Когда в минуту вдохновенья

В чужом альбоме воспевал

Мое Литовское виденье,

Мой ненаглядный идеал —

Я вижу, знаю, вы со мною

В душе смеетесь над Москвою . . .

 

Вчерашний день был весел я,

Вчера мне Грация вручила

Труды прекрасного шитья —

И говорят, сама их шила;

Цветов пленительный венок

Небрежно кинут в белом поле,

Среди узорный мотылек —

Изображенье милый воли.

 

Пускай суровая Москва .

Перстом столетним мне грозила,

Но если б тонкая конва

Венок душистый отделила,

Элиза! чья б тогда глава

Венец достоинства носила? . .

Я сам бы в виде мотылька

Порхал над вашею главою,

Пленялся дивный красотою

И чудный свежестью венка ! . .

 

 

 

Друзьям.

 

 

Друзья, друзья! воображенье

Большой обман!

Я лег вчера уснуть в мученьи

На мой диван.

Мечта рвалась, душа пылала

Огнем страстей;

Не мог я спать, но мысль летала —

И все о ней!

И я закрыл глаза рукою,

И что же вдруг?

Она, она передо мною,

В очах недуг.

О милый мой ! я дождалася —

И с речею сей

Она стрелой ко мне неслася,

Я тоже к ней.

И все, казалось, сердцу, льстило,

Я б счастлив был,

Но вмиг, увы! все изменило —

Я взор открыл !

И где ж она, где наслажденье,

Где милый стан? —

Друзья, друзья ! воображенье

Большой обман!. .

 

 

 

Пирре.

 

 

Скажи мне милая, кто он, счастливец сей,

Венчанный розами, в хитоне столь богатом,

Глава умащена восточным ароматом ,

Ты для кого сама, не мысля быть милей,

Свивая локоны златые,

С улыбкой сыплешь их на плечи молодые ? . .

Скажи, кого в сей грот зовет твоя любовь?

Кто в нем, восторженный, о смертных забывает,

И в нежной роскоши, на ложе из цветов,

Прильнув к твоим устам, в забвеньи утопает ? . .

Счастливец!.. но когда узрит свой бренный чёлн,

Носимый ветрами по воле бурных волн,

И ими взброшенный, готов в них погрузиться

Он будет проклинать звезду своей судьбы,

Он, кто в сей миг с тобой трепещет разлучиться

И к небу о тебе шлет теплые мольбы ! . .

Непостоянный друг, о Пирра! чем он льстится,

Увы! как жалок тот, кто смел тобой плениться,

А я! несчастливый, но опытный Икар,

В спокойной пристани пловец не обольщенный,

Богам-спасителям я посвящаю в дар

Остаток ладии, от бури сохраненной ,

В отцовской храмине для дружбы чистый жар!..

 

 

 

Татарке.

 

 

Люблю плоды твоих полей :

И персики ланит созрелых .

Гранаты уст осиротелых ,

И вишни черные очей:

Как сливы сочные, сквозные,

Люблю я перси наливные

И нежный скат твоих плечей,

Где виноградными кистями

Вияся, локоны лежат —

И весь твой стан, как Крым с садами

Обворожил мой вкус и взгляд ! . .

 

 

Миртиле.

 

 

Богиня в розовых лучах

С небес на долы низходила,

И видит пастуха в полях —

Бежит в объятия Миртила,

Лобзает с нежностью Миртил ,

Ириса с ласкою лобзает

И говорит: ах! ты мне мил,

Но гнев богинь меня пугает,

Подумать могут . . . знаешь сам ,

Они всегда ревнивы были. —

Лобзанья речи заменили,

Миртил прильнул к ее устам,

Потом сказал: они не страшны,

Поверь , их гнев одни мечты ,

Богини все равно прекрасны,

Но всех милее сердцу — ты ! . .

 

 

 

 

Вечер.

 

 

Как мило вечером с подругой, иль с ружьем

Топтать ковры холмов ленивыми стопами! .

Луга зеленые с нагорными лесами

И небо чистое лазоревым шатром

Питают странников высокими мечтами :

Свободен друг весны, когда гремит в кустах,

Или взвивается над жатвой молодою;

Умеренны во всем, довольные судьбою,

Мы ближе ко Творцу, когда живем в полях.

 

Когда простая жизнь твой дух увеселяет

И плуг оратая тебя не тяготит,

Когда в душе твоей природа обитает —

К лесам, к лесам беги восторженный пиит!

Отбрось немых страстей земное наслажденье,

Возвысь твой гордый ум, укрась твой идеал,

Но Дружбе, но Любви отдай воображенье —

Ах! счастлив, кто в свой век минуты вдохновенья

Душе чувствительной в стихах передавал!..

 

 

 

Видение.

Л — В — С — ой.

 

 

Я к вам послал цветок стихов;

Как право жаль, что он на розан не походит,

И белокурая Любовь

Его, в воскресный день, у персей не приколет.

 

 

Не столько сладок звук цевниц,

Как поцелуев звук на днях Святой недели:

Я милую лобзал, мечты мои летели,

Как капли светлых слез с потупленных ресниц;

Уж кудри нежные с плечей не рассыпались,

Но в косу сплетены, как миртовый венок,

Как мягкий, светлый шелк,

Под гребнем извивались. —

Меж дев пунцовый шарф и розовый цветок,

И стройный легкий стан все скоро замечали —

И думы скрытные богиню ревновали ! . .

 

 

Сон.

М — В— П — ву.

 

 

Вчера, под Ропшею, вблизи перед собой

Я видел милую — она в реке купалась:

Коса широкая по плечам рассыпалась;

Вся грудь до пояса, облитая водой,

Атласа белого и глаже и нежнее,

К струям склонялася как юная лилея. —

Я млел, я весь дрожал, лежа в густых кустах ;

Светило жаркое далеко закатилось,

Она плыла ко мне в лазоревых струях —

И тайным трепепом невольно сердце билось….

Тогда проснулся я — и что ж передо мной!

Костры сухих ветвей приметно догорают,

В зеленых шалашах лежит за строем строй,

Весь лиственный бивак туманы покрывают,

Все спят — зажжен фитиль над пушкой вестовой ! . . .

 

 

 

Идеал.

С — И — Х — ко.

 

 

Я был в Литовской той пустыне,

Где Сервич дремлет в камышах,

Где мы резвились на полях ,

Где расцветаете вы ныне ;

Теперь от Невских берегов

К вам шлю , в замен воспоминаний

Семнадцать строк простых стихов

И тысячи иных желаний

Хочу, чтоб вы в моих стихах

Об Идеале прочитали

И улыбаяся сказали:

« Все тот же он, что в К-чах. »

 

 

Я видел милую ! как чистая любовь,

Лазурь ее очей божественно светлела;

Нет! никогда так не алела

Заря, как весь ее покров,

А дымка пышных рукавов,

Как первый снег, сквозясь, белела;

Одна, две розы над главой. —

Кружась, богиня исчезала,

И вновь являлась, вновь пленяла

Своей пленительной красой;

Непокровенная фатой,

Грудь лековейно волновалась;

Душа следила, улыбалась . . . .

Цвети ж, как розан на кусту,

Тебе мы счастия желаем:

Так мы, лелея, утешаем

Души любимую мечту . . .

 

 

 

Еврейке.

 

 

Мне нравится твой пылкий взор,

Лицо с жемчужной белизною,

Еврейский головной убор

И брови черные дугою ;

Литовский звук твоих речей,

Как бы от М-. повевает,

Душа его как будто знает —

И в мир фантазии своей

Невольным чувством улетает . . .

 

 

 

Старику.

 

 

Вы мило хвалитe былое,

Согласен с вами я во всем,

Приятно, бывши стариком,

Припомнить время молодое:

Лет пятьдесят тому назад

Вы весело, вы славно жили,

И вы влюблялись, вы шутили —

И все казалось вам в попад!

Как все тогда и вы являлись

На бал с рулеткою в руке,

С пучком в тяжелом парике,

И вам девицы улыбались:

Они сидели чинно в ряд,

В руках большое опахало,

Шиньен и фижмы их наряд,

Две мушки под носом блестят —

Все это прежде вас пленяло,

Но нынче нас оно смешит:

Не так одеты наши дамы,

Не так кафтан наш нынче сшит

И мы заслужим эпиграммы,

Смешны покажемся детям ,

И осмеют они , пролазы,

Как мушек древние проказы,

Французский лепет Русских дам . . .

 

 

К стихам.

 

 

Незвучный дар одной природы!

В часы пленительной свободы

Летали персты по струнам,

Стихи любви, нет! не для славы

Я вас писал, одни забавы

Влекли беспечного к стихам. —

Бегите легкими стопами;

Но если с томными очами

Девицы милые, под час ,

Стихи мои, похвалят вас —

Скажите им : мы в сердце жили ,

Струились тихою струей —

И благодарности чужой

Еще ни чем не заслужили ! . .

 

 

 

 

 

Андрей, или забавы россиян.

 

ОТРЫВКИ ИЗ ПОВЕСТИ.

 

 

 

VIII.

Андрей по праздникам, зимой,

На месте конного ристанья,

Любил с народною толпой

Глядеть на быстрое катанье,

Он зрел, как дикий сын степей,

Конь стройный, легкий, горделивый,

С храпящей мордой, с тонкой гривой

Опережал других коней. —

Вот ровно с ним бегут ристаньем,

Уже пред ним, он позади;

Конь весь кипит соревнованьем,

Он пасть готов — но впереди :

Ногами дерзостно махает,

В санях не чувствует возжей,

Копытом брызги высекает —

И самой молнии быстрей

От глаз, как будто, исчезает.

Опередил; летит стрелой;

Лед крепкий режет подрезами;

Напружил грудь, прядет ушами,

И вот уж он перед метой;

Он там — и с легкою дугой

Один поворотил санями. . .

 

IX.

Народ восторженный кричал;

От всех лились рукоплесканья ;

Но конь шел гордо, без вниманья,

Как бы превыше всех похвал :

Так Скальд, с горячею душою,

Придав бессмертия струнам,

Велик, доволен сам собою,

Не внемлет общим похвалам.

 

Х.

Андрей невольно восхищался,

Как легкой птицей близ саней

Безмолвный всадник быстро мчался,

И распалял лихих коней;

Без дерзости они б робели ,

Казалось, лед внизу трещал ,

Они над пропастью летели,

Лишь слой их с бездной разделял :

Так мчится парус над морями,

Так мореходец в сладкий сон

Стеной дубовой разлучён

С морскими грозными волнами.

 

XI.

Андрей им в след летел мечтами ,

И любопытными очами,

Обозревал весь длинный бег;

Близ бега долгими рядами

Тянулись сани за санями,

Топтали кони рухлый снег;

Блистали сбруи золотые,

Кольцом свивались пристяжные,

И с них дымился тонкий пар.

Тиуны, Гридни молодые

И жены тысяцких бояр,

В опашнях, в шубах, под фатою,

В различных бархатах, парчах

С мужьями, в легких пошевнях,

Капались долго над рекою.

 

ХII.

Бояся ревности мужей,

Во всем покорны их веленьям,

Страстями, чувством, наслажденьем

Им жертвуя от юных дней,

Они не знают и людей,

Они живут уединеньем;

Чтоб их свирепость не открыть,

Не смеют, явно пошутить,

Сказать с улыбкой два, три слова,

Иль светлый взор остановить

На взорах Отрока младова (*).

 

XIII.

Андрей их видел, их узнал ;

Когда он взгляды к ним кидал,

Лице презренье выражало;

В душе скрывая чистый жар,

Он не завидовал ни мало

Надутой пышности бояр —

Его богатство не прельщало. . .

Отвыкнув сердцем от страстей,

Узрев порок и преступленье,

Он скрыл, внутри души своей

Любви и ревности мученье. —

Угрюм и дик, во мгле ночей

Питаясь страшными мечтами,

Он был, как мертвый, для людей:

Так мачты жалких кораблей,

Оторванные от снастей,

Напрасно бьются меж волнами. . .

 

XVII.

Андрей, с Московских берегов,

Вдали видал, как за толпами

Бегут нестройными рядами

Толпы отважнейших бойцов:

Какое грозное смешенье!

На льду кипит свирепый бой;

Корысть, обман, остервененье,

За ними слезы, стон и вой. —

Идут ли дружною стеной?

Никто не вымолвит ни слова:

Кулак сожат, рука готова;

Еще вперед и кровь рекой !

 

ХVIII.

Не раз в том скопище бывало,

Что челюсть, темя отпадало

И мертвым падал Голиаф.

Иной вопьется, как удав,

Иль свиснет точно булавою —

И труп остынет над рекою. —

Не может стража разгонять,

Не смеет к ним и приближаться;

Не их ей силою стращать,

Не им от страха разбегаться!

Настигнет ночь, они уйдут;

На утро всяк за рукоделье;

Но в праздник снова, от безделья,

К реке на драку притекут. —

 

XXVI.

Андрей внимательный ко нравам,

К народным праздничным играм,

Бродя с толпою по горам,

Бывал на зрелище кровавом.

Там он видал, как на цепях,

Коня рожденного в степях,

К зверям на травлю выпускали;

Там страшно челюсти зияли;

Ревел израненный медведь;

Конь грыз, конь бил, топтал ногами;

Пускали псов, они стрелами

Неслись на славу и на смерть. —

Не редко, смученный борьбою,

Пес сильный, крепкий упадал —

И под могучею стопою, .

Окровавленный, издыхал. . .

 

XXVII.

Андрей не слушал восклицаний;

Он забывал в тени дубрав

Обитель тяжких испытаний,

Вертеп презрительных забав :

Так путник Веры оставляет

Разврат с коварной суетой,

И сердцем тихим улетает

В мир лучший, новый, в мир другой…

 

 

ЭПИЛОГ.

Для вас я повесть написал,

Изобразил Москву с холмами,

И за Уральскими хребтами

Я жертвы пасмурный искал:

В Сибирь мечтою улетал ;

Был там, где Лена протекает;

 

Нет! жертвы горестных страстей!

Не там сокрылся мой Андрей,

Не там его блуждают взоры,

Не те пред ним шумят леса,

Не те пред ним чернеют горы,

Не те яснеют небеса;

Пускай на время тайной будут

Его разбросанные дни,

Пускай сокрытого в тени,

На миг друзья его забудут;

Пусть он живет среди лугов,

Пускай мечтает в лучшем мире,

Он воспоет на тихой лире

Своих красавиц и богов :

Так уязвлен стрелой пернатой,

С холмов бежит олень рогатый;

Так он стремится ото псов,

Чтоб отдохнуть в глуши лесов…

 

 

Конец

 

(*) отрок  — ныне Паж.