Сцена из Торквато Тассо
Автор: Струговщиков Александр Николаевич
Сцена из Торквато Тассо,
сочинения Гёте.
Антонио, доверенное лице Герцога Альфонса, при Римском дворе, по возвращении в Феррару, находит Герцога в сообществе Елеоноры Д Есте, сестры его, Графини Скандиано и Тассо, которого, за несколько минут пред тем, Принцесса, пожеланию брата, украсила лавровым венком. Эта семейная сцена происходила не без сердечного участия со стороны Герцога и Элеоноры, не без признательности и смущения со стороны Тассо. Антонио внезапным появлением нарушает гармонию этого небольшого собрания, не смотря на дружеские его отношения к Тассо. Отчет, отдаваемый Антонио в действиях и связанное с тем описание двора Римского, производят на Торквато грустное впечатление и пробуждают в душе его тысячу противоречащих понятий о его силах и призвании. Вот содержание 1-го акта; предлагаемая здесь сцена есть начало 2-го акта.
Принцесса, и вслед за нею Тассо.
Тассо.
Бесчисленно, нестройно и мятежно
Ложатся на душу за думой дума,
И недоверчиво слежу я за тобой;
И шепчет мне издалека: приди,
Я разрешу сомненья сердца, но лишь только
Я на тебя взгляну, и слуха моего
Твои слова коснутся — все понятно,
Все ясно мне, как ясен Божий день,
И падают мои тяжелые оковы!
Признаться ли, внезапным посещеньем
Меня синьор Антонио смутил;
Он поразил меня и разогнал нескромно
Души моей пленительные грезы.
Я сознаюсь: он поразил меня;
Он пробудил во мне знакомые сомненья;
Забытую борьбу опять он воскресил;
И больше, чем когда либо, меня
С самим собой он враждовать заставил.
Принцесса.
Но можно ли, чтобы старинный друг,
По долгом плаваньи в стране далекой,
При первой встрече был бы снова наш?
Он по душе к тебе не изменился;
И пусть пройдет хотя не много дней,
Пускай взаимное сначала водворится
Согласие в намерениях и в слове,
А там, опять лишь только раз один
И мысли и слова в гармонию сольются,
Он будет снова твой; и что же, Тассо,
В отсутствии его ты много совершил.
Когда о том узнает он, поверь,
Поэт, которого тебе сегодня
Он ставил в образец, его же завтра
С тобою наравне поставит он.
Тассо.
Возможно ли, Принцесса, чтоб хвала,
Которою почтил он Ариоста,
Была прискорбна мне! О нет, отрадно нам,
Когда в лице наставника — собрата,
Высокий образец достойно вознесен.
Смелее нам тогда надежды сердца
Свой сладкий голос в тайне подают;
И с простодушием, минутные счастливцы,
Мы веруем в пленительную мысль:
На сколько с ним в заслуге ты сравнишься,
На столько и тебе его венчавшей славы
Достанется в удел. О нет, иные чувства
Во мне рассказ нежданный пробудил!
Чем дальше слушал я, тем больше я смущался,
Когда наш друг, широкой, верной кистью
Изображал деяния и славу
Святейшего отца, героя-церкви:
— О, как хорош сей римский полубог,
В кругу его сподвижников достойных!
Блюстители прекрасного, они
Свободно действуют, а между тем, одною,
Вождем указанной дорогою идут
И совершают круг его предначертаний.
Внимая тем словам, я в тишине таил
Печальные, убийственные думы,
Изнемогал под бременем сомнений,
Не доверял себе и духом упадал.
Перед величием тех образов прекрасных
Казалося, исчезнуть должен я,
Как эха звук в пустыне исчезает…
Принцесса.
А, кажется, еще недавно, Тассо,
Ты говорил, ты ясно понимал
И живо чувствовал, что только друг для друга
Живут поэт и доблестный герой;
Что зависти они не знают оба,
И далека от них печальная вражда.
Согласна я, прекрасен славный подвиг;
Но разве песнь, небесный отголосок,
Беседа праотца с потомком о былом,
Тем менее завидна и прекрасна?
Смирися, друг, и нас не отвергай.
Не велика Ферpapa, но за это
Отсюда можешь ты, как с пристани, спокойно
Все царства и народы созерцать.
Тасco.
Всех царств земли Феррара мне дороже!
Не здесь ли я увидел в первый раз
Италии моей достойнейших собратий?
Не я ли был свидетелем тех дней,
Великодушия, празднеств и славы,
Которыми их доблесть награждал
Феррарский двор? Неопытный, случайно
Я приведен сюда в тот самый день,
Когда весь цвет Италии, казалось,
В один венок Феррара собрала.
И живо помню я: вокруг арены,
Где мужество и ловкость состязались,
Вокруг блестящего собрания мужей,
Широкою гирляндой рисовалось
Собрание прелестнейших из жен.
Напрасно глаз хотел бы их исчислить:
Величествен, несметен был их сонм!
Напрасно бы из них кому сказали,
Чтоб лучшего из всех он указал,
Чтоб изо всех достойнейшего назвал —
Их не было — достойны были все!
Шлемы, щиты и броня золотая — сияли,
Меч ударял по металлу, и трубные звуки
С топотом звонких копыт раздавались далече;
В небо летели железные копьев обломки;
Облако пыли, клубяся, мгновенно скрывало
Стыд побежденных и славу победы стяжавших…
Но я молчу: живого укоризной
Прошедшее встает передо мной.
Принцесса.
Примерами живет наш юный ум:
И ежели те дни тебя очаровали
И вызвали на подвиг и на труд,
Надеяться позволь, что в то же время,
Я бы могла тебе явить собою
Терпения смирный образец.
Я не была участницею славных,
На долго памятных Италии празднеств;
Я не видала их; в покое отдаленном,
Куда едва последний отголосок
Всеобщей радости невнятно достигал —
Страдала я. Уж черный образ смерти
Мне застилал цветистый жизни путь,
И веяло с его широких крылий
Предсмертное дыханье на меня.
Воскресла я — и мне опять предстали,
Сперва как-бы в слияньи тьмы и света,
Вседневных призраков знакомые черты;
Рассеялся туман — и пестрая, живая,
Разнообразная картина жизни снова
Приветливо смотрела на меня.
И опираясь на моих прислужниц, — помню,
Из комнаты я вышла в первый раз
Взглянуть на солнце. Тут я встретила сестру,
Цветущую Лукрецию; она
Шла об руку с тобой; и тут же
Представила тебя. Ты первый был,
Кто встретился мне в этой новой жизни!
Мне многое тогда надежда обещала,
И, кажется, она сдержала свой обет.
А. Струговщиков.