Чеслав

 

Чеслав

(эпический опыт. )

 

 

Возстань из тьмы веков, возстань краса Славянов!

Как холмы пред зарей восходят из туманов.

Синглит великих душ, Герои древних дней!

Кто сон ваш усладить Гармонией своей?

Ужели, о сыны отчизны знамениты!

Вы мраком вечного забвения покрыты?

Се лирный голос мой вас будит ото сна;

Да в славны наши дни, с фиалою вина,

О дивной древности беседуя меж вами,

Ваш подвиг возвещу звончатыми струнами.

Возстань! — И се вдали кто с мощных там рамен

Стрясает прежде всех угрюму нощь времен?

Двух юношей я зрю на башне той высокой,

Что Кия с древних, стен на Борисфен глубокой (*)

Склонила мшистый верьх… Как гул осенний с гор,

Ко мне несется в слух их дальный разговор.

Единого чело унынье омрачает,

На бердыш опершись, содругу он вещает:

„Радвил! воззри на пир в неистовый  сей стан;

Не так ли восхищен добычей гладный вран?

Воззри на Печенег, как там они вратятся:

Облогом наших стен злодеи веселятся!

Строптивы их Князья и Курей и Гильдей,

Кичащиесь броньми в ристалище коней,

Из луков к небесам калены стрелы мещут

И тысячи полков движеньям их соплещут.

Воззри на Печенег в неистовый их стан,

Не так ли восхищен добычей гладный вран?“

„Но алчность их, Чеслав! не тщетно ль тем кичиться,

Что скоро им самим в погибель обратится?

Ты ведаешь, чьи там под тенью боровой

Белеются шатры за Днепрскою страной;

Не храбрых ли Полян, потомков Меланхлена, (**)

Притекших нас спасти от пагубного плена?

Там Претич, сей их вождь стрегущий Печенег,

Готовится покрыть их кровью здешний брег.

Не се ль добыча их? — Ах он того не  знает,

Как медленность его наш жребий отягчает.

Сколь много стража стен, безводие и глад

Избраннейших сынов лишили уж сей град;

Сколь многи терема в нем каждый час пустеют,

И часто без гробов тела по стогнам тлеют;

Но бедствия сии пред тем еще суть тень,

Какое весь народ избрал уже в сей день.

Внимай, что предприять решился он на вече. “ —

„Конечно умереть с мечем в кровавой сече,

Иль от паденья Трон, Отечество спасти?“

„Нет, стыд ему, Радвил! и гибель нанести.

Коль Претич упредит враждебныя движенья,

Сюда в грядущу ночь не двигнет ополченья,

Заутра, лишь взойдет над Киевом звезда,

Он должен быть отверст злодею навсегда.

Заутра, о мой друг! година несказанна,

Погибнет громка честь, Славянами стяжанна;

Святыни храмов сих полынью зарастут,

Под игом супостат могучие падут;

Приидет Святослав (***) в разграбленны чертоги,

И спросит: где мои возлюбленны, где боги?

Но будет отвечать на стон его за них

Свистящий токмо ветр в ущелиях стенных.

О день погибельный! помедли, да с тобою

Не узрим плен Граждан, текущу кровь рекою.“—

.

Тут юноша склонил главу свою к земле;

Угрюмость важных дум простерлась на челе.

„Хотя и для меня отечество так мило,

Ответствует Радвил, — как в полдень сей светило,

Но что ж нам предприять? „ — Едва он произнес,

Чеслав возводит взор исполненный угроз,

Булатным копием трикратно потрясает

И громко, вне себя: „возрадуйся! взывает,

Се мысль в моей душе великая спешит

Погасшую опять надежду воскресит.

Она, как в темну нощь блеск молнии мгновенный,

Бросает яркий свет на разум мой смущенный.

Возрадуйся, мой друг!.. но прежде да с тобой

Я тайну разделю, внушенну мне судьбой. —

Поведай, если дух то ль робкий ты имеешь,

Что следовать за мной в сей подвиг не посмеешь,

Не станет ли меня удерживать твой страх?“-

Он рек- геройства огнь сверкнул в его очах.

Радвил себе на грудь десницу возлагает;

В чертах его лица согласие сияет…..

„Простри же смелый взор, гласит ему Чеслав,

Туда, где грозный холм над берегом подъяв

Превыше всех громад песчаную вершину,

В ревущую под ним сконяется пучину.

Когда с тобою нас судьбы благословят,

Облекшись на заре в одежды супостат,

Мы хитростью одной пройдем их стан без бою,

И там в шумящий Днепр низвергнемся с тобою;

Пускай один из нас погибнет от врагов,

Последний доплывет противных берегов.“

О мужество! — Радвил воскликнул удивленной —

Намеренье твое велико, несравненно:

Ты к Претичу тогда направить хочешь путь,

Когда к нему поднесь никто не мог дерзнуть;

Но можно ль, не предав врагам своей свободы

Проникнуть между них ко стану воеводы

„Так я иду один“ — На тысячу мечей?

На гибель?—„Не пекись о жизни ты моей;

Что наше бытие без доблести и славы?

Пусть враг из сей груди изторгнет ток кровавый;

Пусть я не буду жив! — Отеческа страна

Почтит мой хладный прах гробницею.“

Она

Почтит тебя, но ах! родными и друзьями

Стяжанный Мавзолей затмится их слезами.

Взойдет еще заря — и более твой вид

Ея приятный свет для нас не оживит.

Когда же ни родство, ни дружбы убежденье

Не сильны превозмочь к бедам твое стремленье,

Воспомни ты хотя то время, о Чеслав!

Которого залог священнее всех прав;

То счастье, что в моем семействе обитало,

Как сердце у тебя к сестре моей пылало.

На страстный твой вопрос в супружество вступить,

Она не отреклась твоею вечно быть.

День брака наступал, светильник возжигался;

Но вдруг взалкала смерть, и — с нею ты  расстался.

В то утро, как припав к одру ея без сил,

Твой слух ея слова последние ловил:

Творец; она рекла, мои кончая лета,

Зовет меня из недр прекраснейшего света;

Ты сердца моего любезнейшая часть,

Избранный мной супруг, к кому питаю страсть,

Скажи, в сей тяжкий час могу ли я ласкаться,

Чтоб в памяти твоей по смерти оставaться?

Когда сей лестный дар готовит мне судьба,

Когда свята людей последняя мольба, —

Уважь моей души томящейся прошенье!

Вот брат мой! с ним одним сближает нас рожденье:

Во счастьи ли ему, иль в скорби жить чреда,

Будь другом, — не оставь Радвила никогда.

Тут взор ко мне простря, к тебе дрожащу руку,

Примолвила: прости! я чувствую разлуку.

И как исполнить все ты клялся перед ней,

Погас последний луч ея цветущих дней.

„О долг! — воззвал Чеслав, о слово невозвратно!

Мне речь твоя, мой друг! копье сие булатно.

Хотя во мне кипит к Отечеству вся  кровь,

Противное велит к сестре твоей любовь;

И небо и земля, все связи, власти света

Не могут пременить ей данного обета;

Я должен для нее остаться при тебе.

Да будет же! когда угодно по судьбе.“

Так юноши свою беседу продолжали

О бедствиях, что их отчизне угрожали.

Помалу между тем скрывавшийся от глаз

Вечерний солнца круг на западе погас.

Осення мрачна ночь, со звездной колесницы

На смертных сыпля мак сомкнула их зеницы.

Но Киев! — больше сна спокойства не вкушал:

В нем часто томный вопль молчанье прерывал.

Друзья, внимая то с душою сокрушенной,

Нисходят наконец с бойницы возвышенной;

Текут к своим домам и гражданин — Герой

Радвилу поклялся оставит подвиг свой.

Он в храмину с таким намереньем вступает;

Но тщетно мирный сон на ложе призывает;

Бежит его покой; стеченье разных дум,

Как буря легкий чолн, его колеблет ум.

Меж тем глубокой мрак полночь распространила,

Дрема его крылом волшебным осенила.

Внезапно перед ним является мечта:

Разтрепанны власы, уныла красота,

Слезящие глаза, на персях томны длани;

„Ужели, вопиет, ужель добычей брани

Оставишь ты меня, безтрепетный Чеслав?“ —

И юноша с одра главу свою подъяв,

Глазами ищет вкруг, чьи слышит он упреки?

Все тихо — сон опять его смыкает веки;

Но скоро вновь ему виденье предстает,

Оковы на руках, из сердца кровь течет:

„Возстань! не дай мне пасть – стенает – я Россия!“

Чеславу сей призыв, – удары громовые.

Он с ложа вне себя стремится за копье,

Сбирает весь огонь, все мужество свое,.

Смущается, скорбит, в душе своей смиряет

Бунтующу любовь, и что начать — не знает;

Но вдруг вооружась доспехами врагов

Летит из храмины, как пленник из оков. —

В полуденном краю, в дальнейшей части града

Высока есть гора — песчаная громада:

От Южныя страны дает она восход,

Восточной с облаков глядится в бездне вод.

На гордом сем верху отдревле смерть  уныла

Безмолвное свое селенье учредила,

И с гимном первый храм к Создателю небес

На месте лжебогов чело свое вознес.

Туда возшел Чеслав. Все в мраке утопало,

Мерцание луны чуть гробы освещало,

Шумел в притворах ветр, стонал хор вещих птиц

И неусыпный червь почил внутри гробниц.

В подошве на Днепре пороги завывали;

Там молнии вдали из за-лесу сверкали;

Казалось все беды искало возвестить.

Чеслав не может скорбь в душе своей вместить:

Ко гробу он своей любезной упадает,

И руки вверх воздев: „О Ксения! — взывает,

Возлюбленная тень! услыши ты мой стон!

Любовь твоя мне тот назначила закон,

Чтоб с братом я твоим во век не разлучался,

И свято твой завет до ныне соблюдался.

Но ах! теперь сей долг мне сердце тяготит:

„Погибель моему отечеству грозит:

Проглянет только день, и сонмища суровы

Сей град опустошат, повергнут нас в оковы.“ —

Еще своих речей Чеслав не окончал,

Над прахом Ксении вдруг камень встрепетал;

Немеет ветров гул, отверзся храм священный

И слышен тихий глас: „Супруг мой нареченный,

О коем, не могу забыть и в смертном сне!

Твой стон меня подвиг в могильной тишине.

Когда тебя беда отечества смущает,

То Ксения тебе, Чеслав! не воспрещает:

Спасай его, спасай!“— Едва произнесла,

Река последний звук трикратно отдала.

Раздвиглась темнота, в белеющем хитоне

Явилась милой тень, как утро в небосклоне;

Ея небесный взор Чеслава ободрил,

Простерся мрак — и вновь видение сокрыл.

Уже из за-вершин густова древня бора

Являла первый луч всходящая Аврора.

Исполненный Чеслав Геройского огня

Из Киева летит на ратныя поля.

Не радостней жених к невесте прибегает,

Как юноша во стан злодейский достигает.

С повешенной браздой чрез рамо на доспех

Проходит он толпы ужасных Печенег;

Языком их гласит ко всем мимоидущим:

Не зрел ли кто пред тем, коня его бегущим?

И хитростью такой спасаяся от них,

До брега наконец днепровского достиг,

Там быстро с высоты, отважностью горящий…

Бросается, плывет в стихии вод шумящей.

Незапно тучи стрел от тысячи врагов.

Чеслава погубить взвилися из шатров.

Едина издали в хребет его сражает,

И кровию за ним ток водный обагряет:

Но юноша собрав всю крепость новых сил,

Течение свое по влаге ускорил.

Вотще над ним свистят орудия пернаты:

К отечеству любовь — Герою тверды лаы..

Уж клик его вторят противны берега,

Уже он поднялся на красны их луга;

Бегут к нему толпой соотчичи в отраде,

Чтоб слышать от него о царственном их граде;

Объемлют, ищут кровь текущую пресечь;

И храбрый Славянин сию вещает речь:

„Воздвигнитесь на бой, могущие Поляне! (****)

Водвигнитесь, пока заря еще в тумане.

Лишь утренни лучи столицу осветят,

На жителях ея оковы загремят.

Безводие и глад, осадой причиненны,

Свирепствуют по ней, как Гидры разъяренны;

Там тысячи падут народа и Бояр,

Повсюду люта смерть наносит им удар.

Взирая на сие Елена слезным оком,

Со внуками сама в отчаяньи жестоком.

Но ужас наконец терпенье превозмог;

Собравшийся народ пред Княжеской чертог

Назначил своему страданию границы,

И Киев будет здан с возшествием денницы.

Се дальний край небес она уже златит;

Ударьте поскорей, о други! в грозный щит:

Да к граду по волнам возвеются знамена;

Да храбро отразим постыдный плен от трона.

Страшиться ль их числа? мы в битвах рождены;

Мы кровию врагов отъюна вспоены;

Взлелеяны, взросли на остриях булатов

Потщимся ж, полетим, разсыплем супостатов.“

При сих его словах, как горный водопад,

„Ко брани! все полки за Претичем шумят;—

„Ко брани! многократ в восторге повторяют,

И с древ свои щиты со шлемами срывают.

В минуту пронеслось по дальности полей

Звучанье медных труб, булатов и броней;

Стенает Днепрский брег, суда одушевились,

И скоро за рекой защитники явились.

Тут рать летит на рать, ударил меч об меч,

Возжглася люта брань, ток крови начал течь

Россияне везде, как мощны великаны,

Противников разят, наносят тяжки раны,

Уже они бегут укрыться в ближний лес,

Как силам их судьба дарует перевес;

Дружнее обратясь к Полянам восхищенным

На части их секут, со взглядом воспаленным,

В то время: „ О друзья! мужайтесь, победим!“ —

Воскликнули Чеслав и Претич ко своим.

„Мужайтеся!“ со стен сто гласов отозвалось.

И в войске: „победим!“ торжественно промчалось.

Кидаются меж тем Герои в самый пыл.

Там Претич целый круг злодеев раздробил;

Здесь грозным острием Чеслав их разсекает

И храбростью в Полян безстрашие вселяет.

Стесненные враги трепещут, возмечтав;

Что с воинством своим подходит Святослав;

Волнуются, бегут, сбираются обратно,

Противятся — и вдруг оставив поле ратно,

Сомненной предпочтя победе жизнь одну.

Побегом во свою спасаются страну.

Тогда столица все врата свои открыла;

Российска храбра рать с вождем в нее вступила;

Княгиня, Княжий дом, Бояре и народ

Стократным кликом вдруг приветствуют сей вход.

Но Претич указав народу на Чеслава:

„Ему сия хвала! спаслася им держава!“

Воскликнул, и везде раздался громкий глас:

„Чеслав освободил отечество и нас;

Он жизнь нам возвратил!“ В сих чувствиях отрады

Несут к его стонам несчетныя награды;

Торжественный венец чело его облек;

Признательность ему готовит новый век;

Богатство, славу, честь, — Увы! Судьба уныла!

Бросается Ирой в объятия Радвила;

В груди его весь дух стесняется от ран —

И скоро кончил дни спаситель Киевлян.

О жертва своея отчизны добровольна!.

Забвенья лютый мрак, пучина лет бездонна

Не может никогда твой подвиг поглотить!

Тебя Россиян род великим должен чтить,

Доколе славных дел предания продлятся,

Ты будешь, друг Славян! в сердцах благословляться!

И можно ли забыть Отечеству того,

Кто жизнь свою на смерть меняет для него?

 

 

 

 

Е. Люценко.

 

(*) Древнее наименование Днепра.

(**) Митрополит Римско – Католических церквей в России, Станислав Сестренцевич Богуш, говоря в книге своей: Recherches historiques sur l’origine des Sаrmates, des Еsclavons et des slaves ( 812 стр. 547) о пустыне Герро, простиравшейся до самого Киева, упоминает, что город Меланхленов, или Черно-одежников, был Чернигов, т. е. черный город. Он всех древнее в России, ибо Геродот за 444 года до Христианского летосчисления описывает меланхленов, обитающих к Северу на 20 дней расстоянием от Азовского моря, где сие расстояние 660 верст, простирающееся до Чернигова от оного моря, соответствует совершенно вышеозначенному счету дней.

(***) Святослав с полководцами своими был тогда в Болгарии.

(****) Народы обитавшие по низменному пространству от Чернигова до Киева, назывались вообще Полянами.

 

Соревнователь просвещения и благотворений, 1818 г. Часть 1