Призраки

Призраки.

( Из Виктора Гюго.)

 

Luеnga es su noche, y cerrados.

Eslan sus ojos pesados:

«Idos, idos en paz, vientos aludos! *

 

Долга ее ночь, и закрыты ее отяжелевшие очи.

Грядите в мире, крылатые ветры!

 

 

I.

Ах! сколько вянет дев средь молодости первой!

Как хищник, смерть спешит украдкою за жертвой.

Не падает ли злак, подкошенный в лугах?

И, в лоне радости, на блещущих балах,

Не топчет ли цветов нога мазурки резвой?

Не засыхают ли в горах струи потока?

На долго-ль розами горят края востока?

Гордится яблоня, прельщает взоры всех;

Но пышный цвет ее, весны душистой снег,

Не гибнет ли от стуж Апрельских прежде срока?

Не то ли жизнь? — За днем глубокое затменье;

Потом на небесах иль в аде пробужденье.

Сбирается толпа на пиршестве большом;

Но пир не кончился, а уж редеет сонм,

И в зале сделалось приметно запустенье.

 

II.

И где вы, милые? — Одна мак цвет, алела;

Та, будто слушая мелодью рая, млела;

Другая на руку склонялась головой.

Как птица ветвь нагнет, вспорхнув; так и младой

Красавицы душа расторгла узы тела.

Одна, в отчаяньи, рвалась, изнемогала

И страстным шопотом кого-то называла;

Другая радостно оставила наш край,

С улыбкой Ангела, отозванного в рай;

Иной, как сладкого акорда, вдруг не стало.

Цветы, умершие с рожденьем! Альционы,

С своими гнездами сокрывшиеся в волны!

Голубки юные, посланницы небес!

С единою весной ваш краткий век исчез,

Пленительных красот, любви и детства полный.

 

Как, уже мертвы столь прелестные созданья!

Лежат в сырой земле без взора, без дыханья!

И столько сорвано цветов, погасло звезд!…..

Пустите-ж  в лес меня, в пустыню диких мест,

Топтать засохший лист, сзывать туда мечтанья!

Туда, под тень, ко мне воздушною тропою

Прелестные одна слетают за другою,

И утопаем мы средь неземных бесед,

И зримо дев число средь сумрака и нет;

Сквозь ветви очи их сверкают предо мною,

Душа моя сестра толпе сей легкокрылой,

И мы не связаны ни жизнью, ни могилой.

То я им вождь, то сам на крыльях их златых….

Они вновь ожили; а я, живой, меж них,

Я обмер, чувств лишен непостижимой силой.

Все помыслы мои их образ принимают.

Я вижу их! Меня виденья призывают;

И вьется вкруг гробов рой призраков кругом,

И, как эфирный дым, разносится потом;

Тогда былые дни мгновенно воскресают……

 

III.

И вспоминаю я: — красу-Испанку. Где вы,

Уста, чья речь была как сладкие напевы,

Сверкавший взглядами Креола черный глаз

И светлый тот  венец, который, как алмаз,

Горит вокруг чела едва расцветшей девы?

Всё в гробе. Что-ж свело ее во мрак могилы?……

Любовь? — Ах! нет, она, как гений легкокрылый,

С младенческой душой, порхала по цветам;

Все удивлялись вслух Испанки красотам;

Но шепотом никто не молвил ей: вы милы!

Балы, одни балы пресекли жизнь прекрасной.

О, как любила их она! И прах несчастной,

Так, самый прах ее еще вздрогнет легко,

Когда, в час полночи, младое облачко

Запрыгает вокруг луны серпообразной.

Балы ей были рай, — Пред наступленьем бала,

Три ночи и три дня о нем она мечтала.

Бывало, лишь заснёт, и над ее главой

Слетаются мечты смущать ее покой;

Ей танцы видятся, огни, с гостями зала.

А там готовила Испанка для веселья

Алмазы, поясы, златые ожерелья,

И ткани, легче крыл пчелы и ветерков,

И столько кружев, лент, что в десять коробов

С трудом вошли-б сии роскошные изделья.

Но праздник наступал. Она, как Ангел света,

Махая веером, вбегала легче ветра;

Потом садилася меж шарфов и браслет,

И сердце билось в ней сильней, как бы в ответ

На радостный призыв стоустого оркестра.

Порхала красота, и сердце утешалось!

От платья с блёстками сиянье отражалось;

Под черною фатой светилися во мгле

Два глаза черные; у ночи на челе

Две искрились звезды под облаком, казалось.

Всё было в ней игра и ветреная радость.

Дитя!  — Дивяся ей, мы чувствовали жалость,

Что гибло нежное созданье на балах,

Где около одежд пурпурных вьётся прах,

И смерти страшный серп незримо косит младость.

Она-ж кружилася и, вея опахалом,

Скрывала личико под ним, как под забралом,

И, возвратясь, чуть дух перевести могла,

И флейты сладкую мелодию пила,

И восхищалася цветами, люстрой, балом.

Не счастье ли порхать в толпе разнообразной,

И слушать топот ног и ропот разногласной,

Не ведать, на земле-ль еще нога твоя,

Паришь ли в облаках, иль под тобой струя

Игривая скользит  поверхностью атласной!

На долго-ль сей восторг? — С зарёю, хоть не рада,

Красавица, домой ей отправляться нада,

И, вышед, ожидать салопа. Здесь-то ей

На плеча ветер дул, и, стоя у дверей,

Дрожала бедная от утреннего хлада.

Но, после бала, день встречать всего тяжеле!

Стихает музыка, скрывается веселье,

И капля сиплый звук сменяет песней глас,

И бледность на лице, и светлый взор погас,

И внутренность горит в объятом мразом теле.

 

IV.

Она в пятнадцать лет скончалась. Прямо с бала

Младую деву смерть в объятия прияла

И положила в гроб в нарядах пышных тех,

В которые она оделась для утех:

И прелесть юности добычей тленья стала.

Сбиралась бедная на вечера другие; —

Так поспешила смерть в объятья роковые

Похитить существо столь милое с земли!

И розы, кои лишь за сутки расцвели

В кудрях, красавицы, уж гости гробовые.

 

V.

A мать ее! — Увы! не зная рока злого,

Заботливо сего растенья молодого

Младенческие дни страдалица блюла,

И ночи долгие в томленьи провела,

Склонясь на колыбель дитяти дорогого.

Что пользы в том? — Теперь покойница младая

В могильном лоне спит, к призывам всем глухая;

А если, при луне, средь полночи зимой,

Нарушит сон ее усопших шумный рой,

На празднество ее из гроба вызывая: —

Не мать прелестную снарядит; нет, пред нею

Появится остов, и прогремит: скорее!

Лобзаньем мертвенным коснется уст красы,

И длинные ее волнистые власы

Расправит дланию костлявою своею.

Потом на страшный пир уводит он девицу,

В эфирную, в тени, парящую станицу;

Меж тем в сребристой мгле, среди небесных гор,

Блуждают облака, и их прозрачный флёр

Объемлет спутницу мечты, ночей царицу.

 

VI.

О вы, готовые носиться на паркете!

Испанку вспомните, увянувшую в цвете.

Красавицы! ее восторгом билась грудь;

Для ней без терний был прекрасный жизни путь,

И бал похитил всё! И девы нет на свете!

Бедняжка с празднества на празднество порхала

И розы в нежную гирланду собирала;

Но лишь мгновеньем был Испанки век земной!

Как увлеченная Офелия волной,

Она вкусила смерть, когда цветы срывала.

 

 

И. Покровский.

Литературные прибавления к «Русскому инвалиду», 1832 г.