Отшельник
Автор: Иванов Федор Федорович
Отшельник
Сказка
В Столице роскоши, забав и наслаждений,
В Москве, в сем хаосе добра, забот и зол,
Стезей всечасных обольщений
Любима добрый Гений вел;
И душу добрую и юности приятства
Любим соединял с достоинством богатства.
Все было у него: борзые рысаки,
Блестящий экипаж, хор певчих, дураки;
Он сам — всегда одет по модному журналу,
И с dejеuner dansant на бал, а к утру с балу
В таинственной, роскошной будуар,
Где сладострастие искусство утомило,
Диванам дало жизнь, а в мрамор страсть вложило;
Где солнца растворенной жар.
Сквозь завесы не жжет, лишь сладко согревaет;
Где жадной взор считает
Свое блаженство в зеркалах;
Амуры, притаясь, не дремлют на часах,
И прихоть прихотью сменяют,
И наслаждением желание питают;
Иль в дружеских пирах, за чашей круговой,
Близь Нимфы молодой,
Он вечно — юному, румяну
Песнь Вакху возглашал,
И полному стакану
Покоя не давал;
И острые слова, и шутки тут рекою:
Везде веселья он предметом и душою!
И щастье у него казалось в кабале
Не знал, о чем вздохнуть, не ведал огорчений.
Кострами billets — doux на письменном столе;
И час не пролетал без милых приключений.
Вдруг вздумалось в чины: — полсотни видных мест!
Графиня выпросила крест;
Княгиня мужу спать покойно не давала,
Доколе палюмаж Любиму не достала.
Князь мог ли отказать? — Любим ли не служил?
Княжие тяготы он на себе носил.
Притом и откупщик примолвил два – три слова —
И — у троих обнова!
Катается Любим, как словно в масле сыр:
Вельможам ближний друг, свояк с откупщиками,
И Купидон сердца дарит ему горстями.
Вся жизнь его — вседневный пир! —
Но вдруг нечаянно случилося Любиму
Быть дома одному,
И как — то вздумалось ему
Разсеять облака волшебна, светска дыму,
И взор свой обратит на пролетевши дни.
Взял порознь каждой день, — день каждой полон действа;
Но вкупе их объял: — исчезли чародейства!
Зрит всюду пустоту и призраки одни.
Душа заныла, встосковалась,
Не взмилились пиры. — У чаши круговой
Любим — унылой сиротой,
И вздохами его грудь часто воздымалась;
Тоскует, сам не ведая о чем.
Прости, Москва! — летит в деревню,
Пришел в отцовский ветхий дом;
Взглянул на луг, на липу древню,
Под коей в детстве он с беспечностью играл: —
Стеснили грудь его все сладки вспоминанья,
И нежности отца и матери ласканья.
Вдруг слезы хлынули, — и легче, он дышал,
Довольней стал собою.
Промчалась ночь, — впервой еще с давнишних пор
Любимов взор
Всход солнечный встречал над тихою рекою.
Разлился пурпур над горою,
И бор дремучий оживал.
Он на колена пал:
Уста дрожат, слеза струится;
Нет слов, одна душа безмолвная чудится!
Спешит под кров родной.
Тут старые друзья родителя почтенна,
Зря дедовским полям, их дружбе возвращенна
Любима, встретили приветом и душой.
И день за днем течет, и месяцы мелькают! —
В беседе избранной друзей,
Иль с книгой на холме, в виду лесов, полей,
Иль над рекой, где лебеди играют,
Или в вечерний час,
Слияв он с лирой тихий глас,
Гимн сельской жизни воспевает…
Но кто на сей земле один щастлив бывает?
Почувствовал Любим,
Что скука у него опять в душе таится.
«Нещастен, беден тот, чье щастье не делится.
«Будь Ангелом — хранителем моим —«
Сказал Лизете он, — «и поделись со мною
«Небесною душою;
«Я буду жить дыханием твоим.» —
У Лизы щеки запылали,
Поникнули глаза
И речи на устах дрожащих замирали;
В ресницах крупная слеза.
Давно Лизета страсть таила
Любим давно ей мил;
Любовь их съединила
И брак их Бог благословил. —
Как после бурь пловец, ступя на брег родимый
Из легка челнока,
Пучиной зрит корабль носимый,
И содрогается издалека:
Знаком и он был с этою бедою,
Бывал и он гоним свирепою волною;
Но днесь на бури лишь глядит,
И рок благодарит;
Любим из тихого, отеческого дома,
Где средь семьи своей сокрылся от сует,
Глядит на треволненный свет,
И говорит в душе: «была и мне знакома
Сия ужасная гроза!»
И сладких слез полны глаза.