Драгун
Автор: Афанасьев-Чужбинский Александр Степанович
Драгун.
солдатский рассказ.
(Посвящается Е. П. Дмитрию Богдановичу Броневскому).
Балалайка звучит и под час дребезжит,
Чуть не рвутся от радости струны:
Смотр отбывши, кутят, веселясь на свой лад,
Удалые ребята — драгуны.
Тот с фуражкой в руке, на одном коблуке
Пляшет, теша товарищей взоры,
И, носясь быстро, он вдруг отвесит поклон,
И бренчат его длинные шпоры;
А другой, молодцом, подбочась удальцом,
Заломав на затылок фуражку,
Пролетит на носках с балалайкой в руках,
Расстегнув лейбик (*) свой на распашку.
А проказник иной, с изогнутой спиной,
В танец лезет как-будто хромая…
Тут-то хохот пойдет, веселится народ,
Крикнув: «вот голова удалая!»
Вдруг, как чудом, хромой, горб расправивши свой,
Приударит в присядку нежданно…
За бока лишь берись, пляшет так что держись,
Словно, братцы, цыган окаянный.
Да и правду сказать: Русь – Россиюшка — мать —
Лишь в тебе только водятся хваты:
На подбор удальцы, на подбор молодцы —
Русской службы лихие солдаты.
Посредине двора все стоят ундера,
(Галуны уж плясать запрещают),
А меж тем такт они, вспомня прежние дни,
Бьют ногой, иль усами моргают. —
Одинок в стороне, на склоненном плетне,
На забавы смотря хладнокровно,
Молча, важно сидел, только шпорой звенел,
Взводный вахмистр Данило Безкровной.
Для геройской красы распустил он усы,
Но не мог победить он печали,
На груди ж у него было много всего
И крестов и добытых медалей.
Вот товарищ пришел, речь с Бескровным завел:
«Отчего эта грустная дума?
Ведь не раз генерал нам и спасибо я сказал —
Все кутит, ты ж печален средь шума!»
—«Слишком молод ты, брат, хоть и бравый солдат,
Молвил взводный как мог хладнокровней;
«Ты слывешь удальцом, да ты не был… отцом,
Не рыдал на могиле сыновней.
Было время, и я, молодые друзья,
Веселился, как вы, на свободе…
И подобного мне удальца на коне,
Иль танцора не сыщешь во взводе. —
Что ж теперь из меня?.. Оседлавши коня,
Не взлечу на него, как бывало!
Чистой (**) к празднику жду, на покой побреду… «
—Что же сердце твое встосковало?…
—« Грустно, правду сказать! Коли хочешь присядь, —
Расскажу про свою я кручину;
Только помни о том, между нами о том,
Чтобы не было вовсе помину.
В длинный вечер от нас ты слыхал уж не раз
Про двенадцатый год знаменитый;
Про житье и бытье рассказал я свое
И про крест, под Смоленском добытый.
Но молчал об одном лишь о сыне родном.»
Тут умолк на минуту Безкровный.
«Ты слывешь молодцом, да ты не был… отцом,
Не рыдал на могил сыновней!
Быстро шли мы к Москве. Я не спал ночи две
И на третью досталось в разъезды;
Было страх холодно; в чистом поле темно,
Хоть мерцали блестящие звезды.
Я в гусарах служил, синий ментик носил:
Подо мною не конь — загляденье:
Да и я был не тот, — двадцать третий лишь год
Наступил мне, как раз с Вознесенья.
Едем. С нами корнет. Неприятеля нет;
Осторожность же все наблюдаем,
(Я хоть мало служил, да уж опытен был,
Шаг за шагом по нивам ступаем.
Вдруг на право набат. . Верно враг супостат!
Все мы, вздрогнув, и сон позабыли;
Приказал нам корнет в руку взять пистолет,
Мы направо в галоп своротили.
Что же, брат? Узнаю деревеньку свою,
Всю объятую пламенем сильным;
Так душа и дрожит, слышу сердце молчит
Будто сжатое хладом могильным…
Но недолго… Ручьем зарыдал я потом…
Вдруг велят — скоротить нам поводья…
Я с тревогой в груди уж давно впереди
В ста шагах от его благородья;
Тут сначала села моя хатка была…
Погляжу; вся трещит и пылает:
Я скачу и при мне моей бедной жене
Враг прикладом висок разбивает.
Я, как вихрь, наскакал и врага растоптал…
Сердце мщенья кровавого просит.
А другой злобный враг показался в дверях
И малютку за ножку выносит!…
Сколько в миг этот мук… но из вражеских рук
Отнял я бесталанного сына
И к себе на седло; — и родное село
Скоро скрыла от взоров долина.
Мы спешили уйти, а француз по пути
Рассылал за погонью погони,
Но поймать нелегко: унесли далеко
Нас могучие русские кони.
После тоже два дня не сходил я с коня
И сынок все со мной неразлучен,
Только бедненький он был путем утомлен,
С непривычки походом измучен.
И, бывало, порой, в плащ укутавшись мой
Зальется он горько слезами;
Вечереть лишь начнет — бедный маму зовет,
Но не видеть нам более мамы!
Ох, товарищ, не знать, мук таких не видать
Два раза!… Смерть отраднее злая:
Я хоть бравый солдат, но порой, виноват, —
Я рыдал, словно баба какая.
И друзья для него доставали всего,
И корнет с ним делился, бывало;
Но пошло холодать; где малютку девать?
Горе в душу солдату запало.
Вот мы, праздничным днем, чрез село раз идем,
Видим: едет шестеркой карета;
В ней старушка сидит и на нас все глядит,
Да и просит подъехать корнета.
Я гляжу на нее, сердце бьется мое…
Вдруг корнет и меня подзывает…
Слышу: барыня-та — будь ты в небе свята!
Взять сынка моего обещает;
Молвив: и с давних уж дней я лишилась детей, —
Дай, солдат, мне дитя вместо сына;
Я его, как могу, сохраню, сберегу —«
И в карете мой был сиротина.
Записала она наши с ним имяна;
Помолясь милосердому Богу,
Я расстался с сынком… грустно было потом
Одному выступать мне в дорогу.
Много мчалось годов. Мы уж новых врагов
За Балканом турецким разбили, —
Я ж о сыне своем не слыхал и мельком,
И считал его в тесной могиле.
Раз в кампамент весной за сигнальной трубой
Суечусь и зову к водопою,
Вдруг во двор, брат, ко мне офицер на коне
Прискакал и сдержал предо мною.
Мне как будто испуг. «Ты не можешь ли, друг,
Просьбы выполнить?.. молвил он тихо:
И, как жар, покраснел… на коне же сидел
Ну красавцем — так бойко и лихо.
Вмиг фуражку я снял, да в уме лишь смекал:
Генеральского видно отродья
И сказал: «с дорогой рад исполнить душой
Просьбу вашего я благородья!» —
«Где Безкровный здесь есть?»— «Сам имеет он честь
На лицо разговаривать с вами!»
Офицер в миг с коня и, обнявши меня,
Обливать начал грудь мне слезами.
«Мой отец! Это я!.. твой Андрей, кровь твоя!»
И он стал целовать мои руки…»
Тут Безкровный утих, с ресниц же седых
Слезы капали, вестницы муки…
«Так я сына нашел… Бог небесный привел
Мне увидеть его офицером…
Через год же под ним, ездоком удалым,
Заупрямился конь пред баррьером;
Он Андрея взбесил, шпоры в бок тот вонзил,
Конь же навзничь, злодей, протянулся,
Да седлом сына в грудь, — не успел сын вздохнуть,
Как уснул и досель не проснулся…
Я при мертвом уж был, я его хоронил,
Клал в могилу его я сырую;
Слезы градом текли, когда горстку земли
Бросил я на доску гробовую.
И, товарищ, с тех пор помрачился мой взор,
Я меж вами грущу одиноко,
Чистой к празднику жду, на покой побреду,
Я к могиле сыновней далеко».
И печальный старик головою поник,
Но когда он вокруг осмотрелся,
Видит пляски уж нет и у всех грусти след
От рассказа на лицах виднелся.
(*) Куртка.
(**) Отставки.