Французский поселенец в Америке. (Из Делилевой поэмы: Жалость.)
Автор: Воейков Александр Федорович
Французский поселенец в Америке.
(Из Делилевой поэмы: Жалость.)
Жеркур, младой Француз, из родины изгнанник,
Скитался по свету как бесприютный странник,
Но часто обращал назад печальный взор:
Там страшно бушевал неистовый раздор.
Чтоб менее страдать отчизны милой горем,
Он отделил себя от ней великим морем
И с любопытством зрел природу новых стран,
И небо новое и новый океан,
В обширных областях Американской Флоры,
Обогащал травник и насыщал он взоры;
Прилив, отлив морей, теченье вопрошал;
Искал причину гроз и ветры замечал.
То спасшись на берег от треволнений бури,
Бродил по пустыне – и с точностью Меркурий
Измеривал ему гор новых высоту,
И взвешивал слоев воздушных тяготу.
Здесь он рассматривал зверей домашних, диких;
Там древний памятник, след городов великих
Из сокрушительной руки веков исторг,
Тут нравы наблюдал, промышленность и торг.
То на волнах опять, наскуча берегами,
С магнитной стрелкою, промером и часами,—
Пленялся красотой мелькающих картин
Природы и людей, земель, небес, пучин.
И вот он в хижинах, где дикие народы
Пьют Амазонския реки безбрежной воды.
Роскошные места! здесь и поля щедрей,
И выше гор чело, и воды рек пышней;
Здесь все величие природы в блеске славы!
Наш путник проходя лужайки и дубравы,
Нечаянно узрел тропинку пред собой
В лес проведенную садовника рукой.
И повернул по ней под свод из древ сведенной:
И менее дика природа постепенно!
Уже ему вдали уютный виден дом,
И огород и сад, окопанный кругом. . . . .
Остановляется, не переводит духа,
О чудо! звук родной его коснулся слуха.
Три раза слушал он, и с чувством каждый раз
Внимал невидимой певицы сладкий глас.
Он плачет, сердце в нем трепещет сильно. . . радость!
Ни с чем не равная в родной сей песни сладость.
„Мои сограждане! „ воскликнул он в слезах;
„Моих сограждан я увижу в сих местах. „
С сим словом отворил смиренную светлицу —
И видит: белую и тучную телицу
Доит красавица лилейною рукой.
Пастушеской наряд и легкой и простой;
Но благородная осанка, взор прелестной,
В нем удивление рождают к неизвестной.
Тебя ли вижу я . . .! вскричали оба вдруг . . .
„Ах, это наш Жеркур! сюда, о милый друг!»
Младый супруг вбежал. . . о Боже! и в мгновенье,
Узнали… бросились друг к другу в восхищенье.
Воспоминанье слез в разлуке пролитых,
Наставших счастье дней, несчастие былых,
Неожиданное свиданье в сей юдоли,
Все умножало им блаженство тихой доли.
Но между тем, когда лобзалися друзья,
Вбегает верный пес и лая и визжа,
Старинный спутник их на ловле, друг их дому;
Ласкает одного, перебежит к другому
И плачет с радости. Невольно тут они
Златые вспомнили младенческие дни.
Едва лишь подкрепил трапезой скромной силы,
И к другу кинулся нежданный гость и милый,
И сжав в объятиях, его он умолял,
Чтоб приключения свои пересказал.
„Друг сердца! успокой мои душевны муки,
Скажи все бывшее с тобой со дня разлуки:
Гоненья, поиски и ссылку и отъезд.
Скажи, давно ль достиг до сих прекрасных мест?
Счастливым делает меня с тобой свиданье;
Несчастным делало твоей судьбы незнанье. „
—„Жизнь хочешь знать мою? Я в пристани, о друг!
Вгляни на этот сад, на домик мой, на луг;
Взгляни на моего прелестного младенца!
Ты нам не доставал: теперь и ты у сердца.
Осталось день и ночь благодарить Творца;
Но если дружество сначала до конца
Об удалении из милые отчизны,
О неподвижной здесь и страннической жизни
Подробно хочешь знать: я расскажу, внимай.
Тогда, как адом спал благословенный край,
Престол обрушился и ужас воцарился:
Кто мог-из Франции поспешно удалился.
Я также, как и все. Давно уже в мечтах
В любимый солнца край летел я на крылах;
Давно хотел узреть безбрежные озеры,
Великолепные заоблачные горы,
Сии столь чистые в румянце небеса,
Богатый здешний кряж, дремучие леса,
Паденье шумных рек. И мир сей первобытный
Пленял мой жадный взор и ум мой любопытный.
И что ж? Я переплыл безвестные моря:
Здесь ласковый прием простого дикаря …
Надежду воскресил в пришельцах угнетенных.
Тогда, как мудрый сонм злодеев просвещенных
Мое наследие в Париже пожирал,
Честной простак в лесах нас хлебом наделял.
Тогда мне в мысль пришло, на сих долинах тучных,
Как некогда отцев в полях благополучных,
Поместьем собственным счастливо обладать
И Робинзона роль действительно сыграть.
Какие могут быть труды на свете чужды
Тому, кто под бичем мучительницы — нужды?
Я опытом узнал, как пашет землю плуг,
Как класы жнут серпом, косою косят луг;
Сам насадил свой сад, устроил земледелье,
В сем домике, мое ты видишь рукоделье.
Климаты разные для сада, нив и гряд
Дарит нам низкий дол, горы высокой скат.
Сопутствовали нам чрез Океан растенья:
Здесь двух миров у нас растут произведенья.
Прованса фигу, грозд Бордосский я привил —
И в малом уголке всю Францию вместил.
Мгновенная мечта! изгнали ль нас на веки
Из милой родины злодеи-человеки?
Но полно! всякая здесь умолкает страсть,
Не тяготит души забот житейских власть
Работу, первым мы богатством почитаем.
И свой, на праздный век златой, не променяем.
Любя невинность в нем, я праздность не терплю.
Работы с старым сим служителем делю:
Изгнанник, как и я, на ниве он работник,
Порою зверолов, порой столяр и плотник;
Свободой заключен в Европе был в тюрьму,
Свобода честная известна здесь ему.
Нам с ним подчинены и поле и лужайка,
В дому же полная жена моя хозяйка.
В обед яичницу и крынку молока
Нам подает ее прекрасная рука;
Плоды и молоко есть ужин наш всегдашний;
Но слаще нектара ее простые брашны ;
Приятней то, чем мы обязаны трудам,
Мне вдвое слаще плод, который сеял сам,
В досужные часы, изящные искусства
И здесь, по прежнему, пленяют наши чувства.
Бог-Аполлон, пастух Адметовых овец,
С Олимпа сосланный, Троянских стен творец,
Не все играл в свирель — и действовал секирой,
Но иногда пленял божественною лирой.
Сему изгнаннику стараясь подражать,
Искусствами часы умеем сокращать.
Мы заступ, лейку, плуг по вечерам кидаем,
И кистию себя и арфой забавляем.
Здесь образованных и диких-в добрый час
Соединяются утехи все для нас.
Теперь ты знаешь все, блаженство видит наше,
Останься с нами, друг! с тобой оно нам краше.
Жизнь вместе доживем — пусть смерть в последний час
Застанет счастливых и неразлучных нас —
И встретим гостью мы с улыбкою радушной,—
Когда кончал он речь, хозяин добродушной,
Дикарь, услугами знакомый только им,
Вошел, застенчивый и смелый, бодро к ним,
И бросив дичь на стол, и не сказав ни слова,
С колчаном стрел и псом ушел на ловлю снова.
„Мой друг! вот здешнего характера черта!
Неговорливая, простая доброта
Открыто действует в краю уединенном.
Прямые дикари в Париже просвещенном.
Будь счастлив, друг! на сих счастливых берегах,
Умолк — и добрая жена его в слезах
О том же милого их гостя умоляет.
Он соглашается — и посох свой бросает.
С тех пор, друзья живут в прелестной сей глуши,
Деля — между искусств, приятных для души,
И полевых работ — и время и вниманье.
Природа здесь для них в двойном очарованье.
В.
1824 года
Июня 26 дня
Царское село.
Славянин, часть 1, 1827