Последний день Помпеи

Последний день Помпеи.

(Из стихотворений Дельфины Гей.)

 

 

О день погибельный! Увы I явлений сих

Весь ужас выразит чья кисть? во взорах чьих

Достанет слёз сие несчастие оплакать?

Энеида, Книга II.

 

 

 

О страх! о лютый день погибели и стона!

Волкан прервал свой сон среди земнаго лона.

Светила мрачными парами облеклись;

Изсякли родники; утесы потряслись.

Основы городов шатнулись; волны в споре;

И, вздрогнув, острова назад бегут на море;

Труды столетние поправ, громады гор

Выходят из земли и устрашают взор.

Со треском падает Везувия вершина;

Раскатами громов откликнулась пучина;

Вокруг горы венец из молний огневой;

В пространствах воздуха подземной бури вой;

Густою тучею и пепл и дым несутся,

И пламени снопы в эфир из бездны вьются!

Но, восторжествовав над сей внезапной мглой,

Светило новое восходит над землёй.

Огонь его в волнах и небе отразился.

Сим дивным солнцем мир на долго — ль озарился?

Волкана берега краснеют; начала

Уж лава пениться поверх его жерла,

Крутится в ярости стремительным потоком,

И огненным грозит подсолнечной потопом;

То ползает вкруг скал, как змий; в волнах своих

Уносит дерева, едва коснется их;

То поспешает вдруг, с ветрами в беге споря,

Кровавым ринуться каскадом в недра моря.

Не выдержав ея напора, Понт седой

Отпрянул далеко, издав протяжный вой;

Она грядет к нему, в огромный вал склубившись,

Чтоб волны победит, сама в них обратившись.

Исторгся бурный ветр на глас подземных сил,

И пепел ко вратам Помпеи устремил,

И камни, кажется, извергнутые адом,

На город падают стремглав палящим градом.

Все страшных мест бегут с отчаяньем немым,

Спасая, что боязнь укажет прежде им.

Здесь мать для сына дочь на жертву оставляет;

Иной, не смев избрать, с семейством умирает;

Скупой кончается на золото склонясь,

Клянет, сокровища его открывший, час;

Здесь, телом немощный, но исполин душою,

Преемник Фидия хотел увлечь с собою

Произведение, оконченное им;

Но пал подавленный под бременем своим.

А там отпущенник того Витии Рима,

Которым обличен и свержен Катилина,

Прозрев грядущий блеск Писателя сего,

Старается спасти творения его:

Со свитками бежит из портика, в котором

Сей дивный муж сердца воспламенял восторгом,

И думает ему признательность воздать,

Потомству сохраня ума его печать.

Средь кликов, посреди стенанья кони ржали,

На коих возложить трофеи поспешали.

Актеры в улицах толпились, у иных

Еще под масками таился ужас их.

Спасала женщина ничтожные уборы;

Старик Пенатов нёс, его дрожали взоры

Богатый юноша, чертог оставя свой,

В одежде скорбя шел медлительной стопой,

И урну прижимал у сердца: прах любезный,

Прах матери своей он скрыл в приют сей тесный.

Меж тем, как сирота не видел никого,

О ком бы вспомнила ему душа его,

И помогал спасать семейство незнакомки.

Сколь многих погребли домов и гор обломки,

Засыпал из жерла клубившийся песок!

Одни терзалися и проклинали рок,

Смотря, как скалы их жилища разрушали;

Другие, коих вихрь и пламень настигали,

Избегнуть силились грозы; но пали вмиг,

И се, могильный холм накрыл уж трупы их.

Но жрица Фебова, Теора, покрывало

И лиру, в общем сем волнении, спасала.

Обетам верная, сомнения полна,

Оставить жертвенник страшилася она;

Вдруг клик сестёр ея под своды проникает:

Они зовут ее…. призыв сей побеждает

Недоумение, благочестивый страх.

Она бежит, уже за ней далеко прах.

Внезапно возвратясь стремительно с дороги,

Она помчалася опять в места тревоги,

Назад вбежала в храм. Но чей раздался глас?

Чей перст святилище отверз в столь грозный час

Кто сей неведомый, представший в храме Солнца?

Вдруг молнии лучи, блеснув на незнакомца

Явили Павла; ах! лишь за день до того,

Теора лаврами украсила его,

И лиры сладкую гармонию настроя,

Всех прежде юного прославила Героя.

«Беги, она ему гласить, оставь сей кров;

«Присутствием своим не раздражай богов.

«Все против нас они; во знаменье их гнева,

«Блистает молния, исходит огнь Эрева. »

« — Тебя покинуть мне в опасности такой!

«Нет, Боги нам покров; спеши вослед за мной;

«Моей останься жить; не отвергай блаженства;

«Всеобщий бич с тебя слагает клятвы девства»

« — О дерзкий! на кого в безумьи возстаешь!

«Нет, позабудь меня, и ты меня спасешь.

«Жестокий Аполлон любовь нам открывает,

«Но избранным своим к ней доступ воспрещает.

«Для вдохновенной им нет тайн; но славы сей

«Цена изгнание и нить печальных дней.

«Несчастен, кто постиг науку прорицанья:

«Гадателя душа лишилась упованья;

«Любовью, знанием терзается она;

«Ей вдохновение не дар, а казнь одна.

«Беги, пока еще не грянул гром над нами,

«Нет бога Гения ревнивей меж богами! »

«  — Я повинуюся! храни его закон;

«Пускай единого меня погубит он.

«Пусть к алтарям его Теора возвратится.

«Но сестры ждут тебя и мать твоя томится.

«Спеши!»…— «Когда — б не ты к ним преградил мне след,

«Я с ними — б свиделась.» Теоры был ответ.

«—Невинно я терплю упреки, оскорбленье?»

«— Увы! мои слова небесное внушенье!»

«— Но, Фебу верная, страшишься ты почто?

«Беги!»..    —   «Нет, я должна остаться здесь, ничто

«Не защитит меня…. Уже я в бездну пала;

«Бог в сердце у меня прочёл….люблю я Павла!»

«— Что слышу!… любишь ты меня!… Как счастлив я!

«Сей страшный день душа приветствует моя!

«Меня ты любишь!…мне    — ль забвения страшиться?

«Пусть мужество моё навеки посрамится,

«Пускай с Германцами изыдет в брань другой,

«Мне слаще умереть в безвестности с тобой;

«И, славной памяти не дорожа гордыней,

«Жив для тебя, тебе я жертвую кончиной!»

При сих словах, презрев торжественный закон,

Ступени алтаря прейти дерзает он;

Богопротивною любовью упоенный,

И тайной силою какой — то увлеченный,

Влюбленный юноша всё в мире позабыл,

Пред жрицею младой колена преклонил,

И молит, чтоб его оставила в сем месте,

Для счастия хотя погибнуть с нею вместе!

Но побеждает страх, любви безсилен глас.

От Павла отклонить небесный гром стремясь,

«Спасайся, удались, ему вещает дева,

«Мне умереть одной повелено от неба:

«Откроют некогда сии места, и стыд,

«И подозренье нас тогда обременит.

«Беги, я счастия того не заслужила,

«Чтоб  погребла меня с тобой одна могила!»

И Павел горестью Теоры побеждён,

С растерзанной душой от ней уходит он.

Предвестье страшное! Вдруг идол Аполлона

Упал, поверженный ударом сильным грома.

Едва раздался шум падения кругом,

Как огненным кумир был поглощен песком

Уже спускался дым густыми облаками,

Храм Солнца душными наполнился ларами.

Во мраке Павел взор к Теоре обратил

И взгляда у нее последняго молил;

Она вотще узреть любезного хотела.

Источник слезный в их очах засох от  пепла,

Сперлось дыхание; огонь им грудь сжигал;

Уста их каждый звук, казалось, расторгал.

Но страстной их любви не подавляет мука;

Они еще зовут, хотя не зрят  друг друга,

И Павел силится найти к Теоре след,

Хотя в его очах уж начал гаснуть свет.

«Спеши, он говорил, сойти ко мне, Теора;

«Я здесь; уже помост под пеплом скрыт; не скоро

«Ступени алтаря покрыты будут им.

«Как долго мучиться тебе томленьем, сим!

«Прости…. горящий прах стеснил мое дыханье,

«И ты последняя отыдешь!… о терзанье!»

« — Спокойся…. Смертный хлад меня уже объял,

Промолвила она. — Но он не отвечал.

Теора страшное молчанье разгадала.

Ах! смерть ее так  долго забывала.

Еще не раз ея раздался стон  глухой.

Не скоро вскрылся гроб под жрицею младой;

Уж пепл в ее очах, в груди кончины муки,

А все еще она с мольбой возносит руки.

Но наконец пробил определенный час:

Земля сравнялася… томленья замер глас.

Когда чрез несколько веков, как бы для чуда,

Помпея древняя воскресла из подспуда,

В числе богатств  ея, открыт  изящный храм;

Идут  во внутренность его, и что же? там

На праге меч лежал, и золотая лира

Повешена была на алтаре кумира.

 

 

пер. И. Покровский.

Литературные прибавления к «Русскому инвалиду», 1831 г.