Прадедушкина женитьба

Царевна Софья Алексеевна, одаренная от природы необыкновенною красотою, обширным умом, славолюбием и любовью к просвещению, воспользовалась Европейским образованием, которое успел дать Царь Алексей Михайлович старшему сыну своему, а ее единоутробному брату Феодору Алексеевичу. По примеру Бориса Годунова, мудрый Государь, даровавший нам Уложение, определил к Царевичу опытных учителей, и хотел чтобы он говорил  разными иностранными языками, которым быстрая понятием Царевна с ним вместе обучалась. По смерти Феодора она достигла хитростью до верховной власти, и составила с больным  братом своим Иоанном и малолетним еще Петром трое-царствие.

Не очень заботясь о воспитании и приготовлении к государствованию меньшего брата своего, она старалась  привлечь его к себе забавами, из которых ни какая так ему не нравилась, как театральные представления, даваемые с образца Ростовской Семинарии в царевниных теремах; во всей новой Европе драматические зрелища, посвященные Греками их божествам, начались с духовных представлений. Церковные сановники, сохранившие одни знание древней Словестности, как в Папском Риме, так и у нас были восстановителями театров и первыми для них писателями; Там Кардиналы, Бембо и Ручелай, старались воскресить Софокла и Еврипида; а наш Ростовский Митрополит, видевши уже в Киевской Лавре духовные трагедии, извлекал свои драмы из Христианских преданий, и по большом части его творения представлялись у Царевны Софьи Алексеевны, ее жилыми боярышнями и молодыми царедворцами. Уверяют, что она сама сочиняла некоторые драмы. Рассказывающая мне о начатом мною происшествии бабка моя, приписывала трагедию Екатерина Царевне; а покойный наш к Трагик Иван Афанасьевич Дмитриевский показывал мне  рукописной отрывок Мольерова врача по неволе, переведенный самой Софьей же Алексеевною, или по крайней мере по ее повелению, на старый полу-славянский язык.

Молодой Петр, носивший уже в уме и душе своей семена будущего его и отечества нашего величия, не мог и в юношестве не любить творческих искусств, которые в последствии силился перенести в слое Государство. Не пропускав ни одного драматического представления, на которые приглашала его тогда державная сестра, он приваживал с собою по нескольку товарищей своего отрочества, в числе которых был и прадед мой, Князь Алексей Иванович.

Молодой Государь, любивший, как видно из дошедшего до нас письма, прадеда за его веселый нрав и остроумие, взял его с собою в терем, посмотреть сестрицыной трагедии, именно Екатерины, представляемой боярышнею Татьяною Ивановною А…  родной внучкою по матери богатого и знаменитого при Царе Алексее Михайловиче Думного Боярина З…  Князь Алексей, видевший еще  первый раз театральное зрелище, был вне себя от умиления, а особливо пленила его Екатерина, которой большие черные глаза живо выражали высокие чувствования веры и надежды на бессмертное воздаяние. Слезы катились из его обыкновенно веселых и насмешливых глаз. Когда представление кончилось, молодой Царь и сам прослезившийся, удивился унылому виду своего весельчака, и спросил его: — что Алексей с тобою сделалось? — Сам не знаю, надежа-Государь, мне кажется, я никогда не забуду ясных очей девицы, представлявшей Екатерину, и хотя мне только теперь наступил восемнадцатый год, а вряд ли и в восемьдесят лет они затухнут в моей памяти. — Петр Великий, бывши несколькими годами моложе своего любимца, не очень еще понимал те чувства, который жгли сердце пылкого от природы юноши. Прошло несколько лет после этого незабвенного для моего прадеда представления, как Петр Великий, единовластвуя и помышляя о преобразовании России, отправил Князя Алексея Ивановича в чужие края учиться наукам и особенно Фортификации. Он возвратился, Государь был очень доволен его успехам, пожаловал чином Инженер-Поручика, потом постепенно награждал за отличную службу. Когда Лифляндия и Эстляндия присоединились к нашей Империи, Князь Алексей Иванович был уже Бригадиром и находился при строении Петербург. Смерть Генерала П…ва, начальствовавшего в Нарве, очень озаботила Государя и он взял с собою только одного прадеда моего, которому хотел сделать поручение для устройства крепости, поехал с ним налегке в Нарву. По приезде в город, как обыкновенно бывало, он пошел в бывшую некогда Католическою, потом Лютеранскою и наконец освященную по чину Православной веры Русскую церковь. При входе поразила его, у левого крилоса, серебряная решетка окружающая надгpoбие покрытое черным бархатом. — Что здесь такое? спросил он у сторожа, отпиравшего церковь. — Тут, Государь, погребен покойный Генерал П.., супруга Его Превосходительства огородила это место и хочет тут ему поставить в виде гроба памятник. — Памятник такому же, как и мы, грешнику в храме Божием? Это не дело; людская гордость не должна превозноситься там, где провозглашается слава Господа, уничижившего самое Божество свое в примере кротости и смирения… Князь Алексей, ты не богат? — Да, Государь, я меньшой сын меньшего брата, а Твоим Высочайшим Указом повелено наследовать старшим; за тем весь мой доход состоит в том, что Ты жалуешь мне за службу. — Так у тебя, я чаю, нет и погребца с серебряным прибором? а ты готовишься в Генералы. — У меня всего одна серебряная ложка, которою как Ты сам изволишь знать, я ем за двоих, — Знаю, но Генералу должно иметь столько, чтоб и подчиненных было чем угостить; и я уверен, что Ее вдовствующее Превосходительство не рассердится, когда я отдам тебе на необходимое это серебро, которое видно ей не нужно, и не хочу, чтоб этот памятник женского тщеславия соблазнял богомольцев… Да где же сама Генеральша?… Она Государь, отвечал сторож, еще живет в Комендантском доме. — Хорошо. Император, помоляся в землю пред иконами, вышел, но дорогой вдруг приостановился, сказал: — Знаешь ли Князь Алексей      куда мы идем? – Кажется к Генеральше П… Да кто эта Генеральша, как звали ее в девушках? помнишь ли ты ее? — Нет, Государь, не знаю и не помню. — Видишь брат, как ты беспамятен, а еще хвастал, что глаза ее до восьмидесяти лет не выйдут из твоих мыслей. — Я хвастал? воля Твоя, Государь, я никогда не был хвастуном, разве для шутки. — Какая шутка, ты не шутя плакал. — Вот уж этого-то, смею донести, со мною не случалось, с того дня, как по возвращении моем в Россию, Ты благоволил поцеловать меня в лоб и сказал: будет путь в этой голове. — Да это было еще до отъезда твоего, в теремах у Софьи Алексеевны, которая, Бог ей судья, не хотела быть моим другом, а была умна, да женском ум за разум зашел. Пока эти слова вырывались из братнина сердца, прадед мой вспомнил о тереме и спросил: не уж ли Екатерина? — Да, прервал его Император, Екатерина, ее черные глаза вышли за П… и принесли ему в приданое половину З… богатства, а другая пошла по моему сватовству за сестрой ее Д…чу; да не уж-то ты этого не слыхал? — Где ж мне было слышать, не живши дней сряду в Москве, и по Твоей, Государь, воле летаючи с Ледовитого моря на Балтийское, видишь, какое обширное дал нам Бог Государство, да и Государя пожаловал в пору ему. Петр улыбнулся, он не любил лести, но внутреннее сознание в правде делало ему удовольствие, и он перебив речь прадеда моего, сказал: а доволен ли ты будешь, если я тебе пожалую н черные глаза и приданое горемышной вдовы? — Как не быть довольным, но она верно не помнит меня, и не захочет… — Вздор, как ей не захотеть быть за таким молодцом и величаться, да еще не Превосходительной,  а Сиятельной Генеральшей? Женщина, которая чванится и мертвым мужем, не может не хотеть важничать живым. — Воля Твоя Государь, я что-то боюсь… — А боялся ли ты под Сенным? — Да там было дело Твое, а не мое. — И теперь мое же, ты за меня, а я за тебя. Говоря это, Император был уже у дверей дома молодой вдовы, и вошед в него запретил о себе докладывать. Вдова в черном платье сидела в образной и читала Псалтырь; неожиданный вход двух мужчин ее испугал… Но когда она уверилась, что сам Великий Государь удостоил посетить ее, то слезы радости и благодарности полились из черных глаз по недавним потокам, проложенным горестию: быв с малолетства обычна говорить с Царями, она скоро оправилась, называла милосердаго Императора Ангелом утешителем, сошедшим с Неба к бедной вдове, и просила Его выкушать любимой им анисовой водки: от чего Петр не отказался, и повел разговор о покойнике, о его заслугах , о ее бездетстве и горестном одиночестве в молодых еще летах. Вдова отвечала с одними рыданиями. Император, представляя ей необходимость бодрости и решимости, пагубные следствия для ее имения и рода от бесконечного вдовства, заставил ее задуматься о будущем, и заметя это, сказал с веселым видом: — Ну, Екатерина, вспомни старину, когда все глядя на тебя, в представлении трагедии плакали от умиления, а ты этому радовалась… И чем ушиблась, тем и лечись. — Как Государь?…. — Так же, вот тебе лекарь, он Князь*** служит верой и правдой отечеству и мне, человек добрый, веселый и умный, чего ж тебе лучше? а на свадьбу я его пожалую Генералом и пусть он займет здесь все места покойника….  — Помилуй Государь! я еще не успела схоронить мужа. — Как не успела? ты по нем так наплакалась, что потухли твои черные глаза, а тебе надобно их беречь, они с первого взгляда, как он сам говорил, навсегда врезались в его сердце. Тут Государь, не дав вымолвить слова вдове-невесте, рассказал ей, как она пленила в театре моего прадеда, приказал ему самому повторить то же, что и было сделано, вероятно с жаром и красноречием. Наконец рука вдовы, взятая рукою державшего судьбу России, очутилась в руке будущего Генерала, и как ни представляла Татьяна Ивановна, сперва обет свой не выходить ни за кого после незаменного мужа, потом невозможность так скоро решиться на брак с человеком, которого она в первый раз видит, далее непристойность думать о свадьбе до окончания годичного траура, наконец совершенный срам венчаться со вторым мужем, не успевши поплакать и трех месяцев о первом.   Это последнее представление было принято, однако свидание кончилось поцелуем тайно обрученных. Чрез три месяца Инженер – Генерал — Майор Князь Алексей Иванович *** обвенчался на Татьяне Ивановне вдове П… в Нарвском соборе, где уже не было серебряной огородки. Скорая свадьба не воспрепятствовала им долго наслаждаться взаимною любовью, и замечательно, что прадед мой, возведенный на первую степень военного достоинства, умер за шесть недель до смерти супруги своей, бывшей Штатс-дамою Императрицы Анны Алексеевны.

Новоселье

1834