Стихи на качели. Стихи на Семик

Автор: Чулков Михаил Дмитриевич

Михаил Чулков

  

                    Стихи на качели

  

   Земля от топота шатающихся стонет,

   И всякий мещанин в вине и пиве тонет,

   Тюльпаны красные на лицах их цветут

   И розы на устах прекрасные растут.

   Тут игры царствуют, приятности и смехи;

   Начало их любви — калёные орехи:

   Бросает Адонис с качели или вниз,

   С улыбкой говорит: » Сударушка, склонись».

   А та ответствует ему приятным взором,

   Блистая младостью и дорогим убором.

   Но что еще я зрю? Какая это туча?

   Великая лежит яиц в народе куча.

   С пригорка покатит веселый молодец,

   Разбито яицо, добьет его вконец;

   По грязи без скорлуп катают и марают,

   Куда же яица сии употребляют,

   О том не знаю я, иль честь имею знать,

   Однако не скажу, чтоб их не осмеять;

   О вкусе молодцы не рассуждают строго,

   В Санкт-Петербурге же воды гораздо много.

   Когда с предивныя и страшной высоты,

   Воззрело солнышко на наши красоты,

   Глубокие снега растаяли во граде,

   Пастух нам предвестил рожком своим о стаде;

   Тогда наполнились канавы все водой,

   Однак не чистою, но грязной и худой;

   Увы, любезные цветные епанечки,

   Различные фаты, и перстни, и колечки;

   Я часто вас видал поверженных в бедах;

   Как вы купалися в нечистых сих водах;

   О рок! О случай злой! Чего ты не наносишь.

   Ты женщин и мужчин в таких канавах топишь;

   Ни лет, ни пола ты не тщишься разбирать,

   Старух и стариков дерзаешь погружать;

   Ничто того уже не может быти хуже,

   Как в праздник сей лежать поверженному в луже;

   Однако, весельчак, отваги не теряй,

   В грязи ты лежучи, кричи » не замарай».

   Восточный Фаэтон на севере явился,

   Не в колесницу он, но в одноколку вбился;

   Не пламенных коней он правит во эфир,

   По улице летит и давит пьяный мир;

   Без нужды мычется направо, влево, прямо,

   Понятие его не постигает само;

   Куда ему поспеть ненадобну нигде,

   И поручает он во всем себя судьбе;

   Попустит вожжи вниз и даст коню свободу,

   На злую пагубу веселому народу;

   Слетится Фаетонт с таким же молодцом,

   Иль лошадь в стену где хмельной направит лбом;

   Немного припрыгнув, оставит одноколку,

   Стремглав он полетит через коневью холку;

   Не с неба Фаетонт, но щёголь с двух колес

   Хотел по глупости припрыгнуть до небес;

   На камнях лежучи, умильно воздыхает

   И ток кровавых слез без пользы проливает.

   В сем месте пал один, в другом упали три,

   Везде падение, куда ни посмотри;

   Во время праздников толико Фаэтонов,

   Колико во стихах негодных Аполлонов.

   … Мальчишки начинают,

   Друг друга по щекам ладонями щелкают,

   Не в зубы юноша, но метит парню в глаз,

   А отрок отроку даёт получше враз.

   В минуту славное сражение явится,

   Не рвётся воздух тут и солнышко не тмится.

   Щелкание, тузы валятся так, как град,

   Ланита, носы, рты и зубы все звенят.

   Не огнестрельное оружие пылает,

   Тут витязь кулаком противных поражает…

   Пошёл по брюху звон, как в добрый барабан…

   Хоть после 5 недель от битвы отдыхают,

   Однак с охотою опять в неё вступают,

   Охотно мучатся, но если ночь темна,

   Тогда и их раздор, как прочих брань, смешна.

   Крылаты бузники, московские герои,

   Не здесь они, но там ( в Москве) бурлацки водят строи.

  

   1769 г.

  

                    Стихи на Семик

                     ( на Троицын день)

  

   Не смейся, Муза, мне, а я не хохочу,

   Что из пустого класть в порожнее хочу,

   Намеренье мое горох лепити в стену,

   Бериозкам положить в семик цену,

   Чтоб красны девушки поутру пробудясь

   И лучше, как они умеют: нарядясь,

   Без торгу брали их и ставили в кружочек

   Сбираясь на берег иль инде на лужочек,

   Но прежде нежели плясать они начнут,

   Я мысленно еще слетаю в Волхов пруд,

   Что мутная река сперва именовалась,

   И после Волховом она уже назвалась,

   Рассыплю на брегу наметанной бугор,

   Где спит тот князь и волхв и с ним богов собор,

   Которых прежде здесь славяне почитали,

   И кои уж давно почтенье потеряли.

   Как молвить например: Перун громовой бог,

   Которого они дубьем свалили с ног,

   И бросили в реку на веки там купаться,

   Чтоб перестали их невежеству смеяться.

   Второй степенной бог Волос, или Велес

   Из храма своего чуть ноги лишь унес,

   Как начали тузить в бока и в лоб и в зубы,

   Завыли Лада, Дид, Белбоги и Дашубы,

   Догода, Коляда, Купало и Услад,

   Святовит деланной весьма на чудной склад.

   Ягая баба, Чур, Полкан и Симаергла,

   Ужасный Чернобог, что в ад судьбина свергла,

   Летели из домов, как черти с небеси,

   Пощады не было, хоть сколько ни проси,

   Очистили они и улицы, и храмы,

   Невежество богов и всё повергли в ямы.

   Язычество сие мещане здесь клянут;

   Незнаньем же к нему ещё довольно льнут.

   Семик — веселый день, его не пропускают

   И в песнях тех богов почасту вспоминают…

   Да что ж за крик такой народы затевают?

   Неужто песенки к берёзке припевают?

   Ведь только что теперь во граде рассвело

   И солнце из-за гор недавно как взошло;

   Я чаю, многие от сна не пробудились,

   Которые вчера по рощам веселились.

   Трактирщики теперь ещё ложатся спать;

   Хоть целовальникам вы дайте, матки, встать.

   Постойте, девушки, ведь рано забавляться,

   Позвольте с разумом и мне, друзья, собраться.

   Не слушаете вы, крича, разинув рот,

   И вижу, вас идёт ужасный ( то есть обильный, неимоверно огромный) хоровод.

   Да что же личики уж ваши покраснели?

   Конечно, от того, что рано вы запели.

   Однако, осмотрясь, прощения прошу

   И извинение девицам приношу:

   Я баб почёл за них, не зная в этом моды,

   Что рано девушки не ходят в хороводы…

   » Берёзка» шествует в различных лоскутках,

   В тафте и в бархате, и в шёлковых платках.

   Вина не пьёт она, однако пляшет,

   И лентами тряся, руками дивно машет.

   Пред нею скоморох неправильно кричит.

   Ногами в землю он, как добрый конь стучит,

   Танцует и пылит, иль грязь ногами месит,

   Доколе хмель его совсем не перевесит.

   Там дама голосит, сивухой нагрузясь,

   В присядку пляшучи, валится скоро в грязь,

   Потом другая вмиг то место заступает,

   Которая плясать вельми искусно знает,

   Танцует голубца, танцует и бычка,

   И пыль столбом летит с-под каблучка…

   Там сделан огород, берёзки все в кругу,

   Верхушки же у них согнуты все в дугу;

   В средине стол стоит, без скатерти поставлен,

   Но столько кушаньем казался мне задавлен,

   Что хлеб, соль хороши, тому свидетель я:

   Ватрушки были тут, вдруг снятые с огня,

   Оладьи, калачи, блины, пирог и пышки,

   И, можно так сказать, все к празднику коврижки.

   Вакханки таковы: попляшут, покричат,

   Приступят ко столу и множество съедят;

   Но только кушают, казалось мне, без вилки,

   Однако с помощью наполненной бутылки.

   Частенько и в кабак с бутылкой посылают

   И в складчину её сивухой наполняют.

  

   1769 г.

  

—————————————————————-

   Источник текста: Журнал » И то, и сё» ( «И то, и сьо»). СПб, 1769, кн. 2.